Текст книги "Завоевание Туркестана. Рассказы военной истории, очерки природы, быта и нравов туземцев в общедоступном изложении"

Часов в 9 утра во дворец собиралось до сотни и более народа на «ассалям». Каждый, которого представляет уданчи, или церемониймейстер, говорит «ассалям-алей-кум» («желаю здравствовать»), на что хан отвечает поклоном, жестом или же словами, смотря по заслугам и благоволению. Так проходит время до 12 часов. В 2 часа хан обедал с кем-нибудь из родственников или любимцев, а остальную часть дня проводил во внутренних комнатах. Любимым развлечением Худояр-хана было стравливать животных и птиц. Одно время он только и делал, что занимался травлей собак, пока хозяева не вышли из терпения и не стали ежедневно толпами осаждать урду. Тогда он взялся за перепелов. Однажды бедный сарт, купив на базаре за несколько копеек перепела, поднес его хану с клятвой, что он вывез редкого бойца из Ходжента. Хан щедро одарил сарта, но, когда выпустил перепела на бой, тот забился в угол. Хан пришел в такую ярость, что велел немедленно разыскать продавца. Однако мошенник успел вовремя скрыться.

Урда

Наср-Эдин почти ежедневно приезжал в лагерь, чтобы заявить о спокойствии в столице. Правда, население было покорно, но оно находилось под страхом: лавки были наполовину закрыты, базары пусты, пожитки зарыты в землю или запрятаны в укромные места. Происходило же это от того, что восточная половина ханства волновалась, из городов Маргелана, Асаке, Андижана; Оша никто к генералу не являлся, а напротив, приходили дурные вести, что Абдурахман застращал всех жителей и намерен драться, по всем дорогам стоят его караулы, никого не пропускают. Молодой хан был слишком слаб да и не опытен, чтобы успокоить страну и поневоле русским приходилось брать на себя его дело. Как только подошел из-под Махрама транспорт с палатками и кошмами, генерал передвинул свой отряд к Маргелану, за 75 верст от столицы. Маргеланцы сейчас же притащили из города свои 9 пушек и поставили их перед палаткой генерала, затем явились кази (судьи), аксакалы, а также торговые люди с обильным достарханом. Они умоляли пощадить город. В ту же ночь Абдурахман, покинув часть, ушел из-под Маргелана с толпой кипчаков.

Для его преследования был составлен летучий отряд из 6 сотен, 2 рот пехоты на арбах и 4 конных орудий под начальством Скобелева. Этот не знавший устали офицер дни и ночи преследовал по пятам мятежников, без дорог, по гористой пересеченной местности, войска переходили вброд арыки, поднимались, спускались в глубокие овраги, где во тьме бурлят горные потоки. На Мин-тюбе Скобелев нанес первый удар Абдурахману, тогда казаки гнали его скопище на протяжении 5 верст, захватили немало ружей, значков, лошадей и 10 арб с имуществом.

Располагая еще накануне 5 тысячами всадников, Абдурахман с 4 сотнями джигитов и 4 пушками бросается сломя голову на Ош. По дороге уже не дают добровольно ни клевера, ни баранов, наконец, он бросает и пушки. Аксакалы из Карасу так рассказывали о его бегстве: «На рассвете мы услышали топот и увидели, что автобачи скакал вправо от дороги, впереди толпы; люди и лошади были измучены, половина джигитов сидела по два на коне. Автобачи бросил и свой значок, а значок этот он вывез из Мекки, когда ездил на богомолье. Абдурахман проскакал тогда за 18 часов 80 верст.

Кокан. Ханский дворец

Скобелев упредил его в Оше. Этот отдаленный городок не признавал ханской власти: кочевники считали его своим городом и в нем никогда не стояли сарбазы. Он расположен у самого выхода плодородной и здоровой долины, по которой наши войска двигались через Лянгар и Гульчу на Алай и Памир. Поросшие лесом горы окружают уступами город, из них славится уединенная скала с 4 остроконечными главами: это знаменитый Соломонов трон «Тахт-и-Сулейман». Одни говорят, что Соломон, восседая на вершине горы, вызывал ангелов, чтобы передать им свои веления, другие объясняют иначе: будто Соломон был тут умерщвлен, почему набожные богомольцы, проходя мимо, падают ниц. В горе, усеянной мелкими камнями, сохранилось углубление, в которое больные опускают головы в надежде исцеления. С площадки мазара, стоящего на вершине горы, открывается зеленеющая долина, прегражденная на юге взрытыми громадами Алая; под ногами бурлит серебристой лентой Ак-буру, по ущелью, развернутому всемогущим словом Соломона.

Несмотря на столь надежную охрану, жители Оша по первому требованию Скобелева немедленно выдали все оружие, доставили для лошадей фураж, а для людей мясо и лепешки. Аксакалы и жители встретили отряд с дастарханом.

Стремительное движение Скобелева по этой окраине ханства, а также кавалерийское дело на Мин-тюбе возымели свое действие. В генеральской ставке под Маргеланом перебывали старшины от всех городов и кишлаков, а также от всех аулов кочевников с изъявлением покорности; они торжественно клялись и уверяли, что отныне будут свято и беспрекословно исполнять волю Ярым-падишаха (полу-царя). Тогда же явились и главные сподвижники Абдурахмана: Атакуль-батыр-баши и Халаак-Назар, последний из них, после удержания муллы Аулие-асса, считался во главе священной войны.

Ош, или Уш

Обманутый такими заявлениями, Кауфман считал замирение страны оконченным и в конце сентября отвел войска за Сыр-Дарью к городу Намангану. Не успели наши устроиться на новом месте, как были получены известия, что Абдурахман и киргиз Фулат-бек объявили в Андижане хазават, снова подняли на ноги кара-киргизов и кипчаков. Такое вероломство со стороны андижанцев, недавно заверявших в покорности, не могло, конечно, остаться безнаказанным. Главный начальник немедленно вырядил отряд силой в 140 человек под начальством генерала Троцкого. По пути к Андижану уже замечались признаки восстания: кишлаки были пусты, встреч никаких, вдали показывались вооруженные шайки; наши джигиты, выезжавшие на разведки, подвергались преследованию. Наконец стало известно, что на главных улицах города устроены завалы и что все окрестные жители согнаны в город; говорили, что число защитников простирается до 70 тысяч, кроме 15 тысяч киргизов, расположившихся за городом, для перехватывания наших путей. Заручившись такими сведениями, Троцкий выслал Скобелева осмотреть подступы и выбрать место для вагенбурга[16]16
  Вагенбург – обоз, следующий за армией, и укрепление, устроенное из него.


[Закрыть]. С 1½ сотнями казаков Скобелев чуть не добрался до самого базара. Более 6 тысяч конницы наседало на казаков во время отступления, потом подбежала пехота и открыла учащенную пальбу из-за стен и саклей. Стесненные в узкой лощинке, они то отступали, то выносились вперед, по временам вылетали ракеты со свистом и шипением, приводя в неописуемый ужас, как всадников, так и лошадей. Уже на самом выходе из города подоспели на помощь две сотни с графом Борхом.

Андижан был некогда столицей ханства и по виду совсем азиатский город. Улицы в нем узкие, по обеим сторонам глиняные дома, низкие, с плоскими земляными крышами и без окон. В глиняных заборах маленькие ворота и калитка. Тут же на улицах в пыли играют ребятишки, и голодные собаки провожают пешехода со злобным лаем вплоть до базара. Близость базара можно узнать, прежде всего, по запаху кунжутного масла, на котором готовится разная снедь, потом – людской гул, стук молотов, ржание лошадей. Сутолока страшная. Вот ряд с тюбетейками: лавчонки маленькие, открытые, разложены ряды разноцветных тюбетеек, расшитых цветами; мальчишки стоят толпами и пялят глаза на красные тюбетейки. В длинных красных рядах торгуют красным товаром. Мимо них плывет дробной походкой молодая сартянка: она отпросилась к матери, а шмыгнула на базар, ей хочется взглянуть на канусы, потом выбрать себе бусы, но из страха встретиться с отцом или мужем у нее сердце так сильно бьется, что она почти ничего не видит. В другом месте стоит толпа юродивых, в красных высоких шапках, с длинными посохами, она ревет какую-то дикую песню, за что получает с хозяина несколько тилей. Под маленькими навесами из плетенок сидят шорники, кузнецы, портные, медники, все за работой, вперемежку с ними – мясники, бакалы (лавочники) продают мясо, рис, табак, овощи.

В одном месте варят пельмени, в другом пекут пирожки. Продавец халвы кричит во все горло: «Шакардак!» (как сахар), еще пуще орет другой: «Шарбат! Мус-дак!» (как лед холодный шербет). На углу, прижавшись к стене, сидит сгорбленная старушонка, у нее на коленях корзинка с лепешками. Ей нельзя ни кричать, ни говорить, закон запрещает. Она должна сидеть хоть целый день, пока не выручит себе на хлеб. Через толпу народа пробирается угрюмый сарт: это ткач. Он сегодня получил за работу один рубль и должен на эти деньги купить кусочек мяса, сала, 2–3 фунта риса, чечевицы, муки, луку и дров, а дело жены позаботиться, чтобы этой провизии хватило на всю неделю. В кучке праздных зевак афганец заставляет обезьяну показывать, как ходит с ружьем «урус» или, как охотник подкрадывается к дичи…

Не таков был Андижан в ночь под праздник Покрова, накануне штурма. Оттуда доносились не базарные крики, а зловещие призывы к оружию, между городом и ставкой Фулат-бека сновали партии конных, поднимавшие облака пыли. В отряде почти никто не спал в ожидании скорейшей развязки, и как только рассвело, уже все были в строю, на своих местах. Солдаты сняли шапки, перекрестились, раздалась команда: «Ружье вольно, шагом марш!». Три крохотных колонны двинулись к городу. Эту минуту стерег Фулат-бек: давши им отойти с ½ версты, он налетел на вагенбург, но тут его встретил полковник Травло гранатами из двух конных орудий. Киргизы мгновенно рассеялись. В это время Скобелев во главе 1-й колонны уже втянулся в предместье. Пороховой дым впереди до того застилал глаза, что казаки совершенно неожиданно очутились перед завалом, вооруженным пушкой. Они крикнули «ура!», мигом овладели завалом и ворвались в город. Верхом перескочил через завал Скобелев и остановился: его красивая статная фигура, благородная осанка и спокойная отчетливая команда производили чарующее действие: солдаты мигом свезли пушку, разобрали завал и устремились дальше. Андижанцы дрались отчаянно, они пользовались каждым закрытием, стреляли с крыш, деревьев, дрались на улицах во дворах, в саклях и мечетях. Сопротивление еще больше разжигало удаль охотников, шедших впереди, то и дело раздавался звук трубы, наигрывавшей наступление: это значило, что они почти безостановочно переходили от одного завала к другому. На базаре 1-я колонна наткнулась на громадный завал, огражденный толстыми брусьями. Тут выехало наше орудие, и после нескольких залпов неприятель разбежался. С таким же трудом пробивалась шедшая сзади колонна Аминова: ее теснила с тыла неприятельская конница. Тогда капитан Арвантаки повернул назад два орудия и заставил конницу отхлынуть, дальше шли, прикрывшись сзади цепью стрелков. Вторая колонна Меллера-Закомельского двигалась правее Скобелевской. Поперек ее пути встречались завалы, сложенные из арб и укрепленные брусьями. Впереди охотников шел молодой офицер Хомичевский, который всегда первым появлялся на завале. Кроме пяти завалов, туркестанцы должны были еще овладеть укрепленными саклями и особенно долго провозились возле одной мечети. Наконец, все три колонны сошлись в урде, очистили от мятежников дворец и после короткого отдыха вышли обратно к вагенбургу, причем поджигали все попутные постройки. Путь арьергарда обозначался заревом пожара, раздавались выстрелы и боевой клик андижанцев: «Ура! Ура!». В два часа отряд был уже на месте, потеряв 8 убитых и около 50 раненных. Чтобы довершить разрушение Андижана, Троцкий сейчас же выслал Скобелева с 6-ю орудиями и приказал бомбардировать город, направляя выстрелы главным образом на базар и в места пожаров.

Наступила ночь. Пламя бушевало вовсю, сопровождаемое треском и грохотом, точно пушечная пальба не умолкала ни на минуту. Абдурахман с трудом собрал своих сподвижников на маслахат (совещание). Тут были Фулат-бек, Батырь-тюря, Исфандир, Халикул-перваначи и несколько других вождей мятежа, их окружали джигиты, толпа андижанцев. Призывая шепотом имя Аллаха, каждый из присутствующих ожидал, что скажут муллы. Вдруг на высоте нескольких сажень лопнула русская граната, то был зоревой выстрел, на этот раз боевой. Разлетевшимися осколками ранило многих, около 15 человек убило. Пораженные ужасом мятежники разбежались, покинув даже оружие. Об этом событии сообщили в лагерь перебежчики евреи. Они рассказывали, что в Андижане собрались кочевники и жители всех соседних городов, не исключая Кокана, что они дали клятву отстоять город во чтобы то ни стало, аксакалы же, частью по охоте, частью под угрозой смерти, работали на завалах, затем будто сам Абдурахман, заслышав русское «ура», до того оторопел, что скрылся в толпу и больше его никто не видел.

Как тогда, так и в наше время, на андижанцев действует одуряюще призыв к оружию во имя веры, а следовательно, борьбы с христианами. Можно сказать, на наших глазах (18 мая 1898 г.) в андижанском лагере среди спящих солдат появился с толпой пеших и конных, вооруженных шашками, пиками, батиками – вообще холодным оружием – Дукчи-Ишан, он же Мадали, объявивший хазават. На передней линейке нашего лагеря остановился старый мулла с книгой и развернутым знаменем зеленого цвета, обрызганным русской кровью. Ишан обещал мятежникам, что на врагов подует «ветер разрушения», и они будут побиты дреколием. Стрелки отбили нападение, виновники восстания были разысканы и наказаны, а кишлак Мин-тюбе, где вербовалась мятежная шайка, срыт до основания. Несмотря на продолжительное господство русской власти в этом крае, на водворение в нем правды и закона, кипчаки все еще надеются вернуть прежние времена, когда они распоряжались судьбами страны. Муллам это на руку: при всяком удобном случае они разжигают ненависть к русским, пророчат в борьбе с ними верный успех. То же самое происходило в Андижане и 26 лет тому назад.

Погром 1 октября не образумил андижанцев. Русским войскам пришлось еще раз в нем побывать, зимой как раз на рождественские праздники, но на этот раз защитники разбежались, не дождавшись штурма. Войсками командовал их любимец, молодой генерал Скобелев, недавно произведенный в этот чин за отличие в предыдущих делах. Во дворце хана было отслужено благодарственное молебствие. Едва замолкли звуки «Тебя, Бога, хвалим!», сопровождаемые пушечной пальбой, как были получены новые тревожные вести. Скобелев выделил часть из своего отряда и в середине января двинулся по дороге в город Асаке. Пройдя мимо этого городка, русские открыли на соседних высотах значительные силы пеших и конных коканцев, приблизительно до 15 тысяч. Это была последняя попытка Абдурахмана изведать счастье в открытом бою. Обстреляв предварительно высоты, наши сбили неприятеля с гребня, после чего коканцы атаковали нас во фланг со свойственной им запальчивостью и криками «Ур! Ур!». Их отбросили залпами, картечью и сейчас же конные стрелки с казаками ринулись в погоню. Они гнали мятежников более 10 верст, изрубили почти всю пехоту, а конницу разметали так, что та не могла уже более собраться. Это победа в конец убедила Абдурахмана, что ему не под силу бороться с русскими и через неделю он с главарями восстания, в числе 26 человек, в 8 верстах от Андижана, в Гинду-кишлак, принес повинную, отдавая себя милосердию Государя Императора. Не явился лишь Фулат-бек, именем которого вершились дела в столице. Признанный нами хан Наср-Эдин уже был в ту пору изгнанником; в поспешном бегстве к Махраму, под охрану русских, он сам едва уцелел. Оставалось покончить с Фулат-беком. Перерезав из мести братьев Абдурахмана он бежал на Алай, намереваясь скрыться в далеких горах. Для его преследования выступили из Андижана 6½ сотен казаков и эскадрон конных стрелков, при 4 орудиях и 6 ракетных станках под начальством ротмистра Меллера-Закомельского. Отряд передвигался, но скрытно, давая ложные сведения о своем направлении. По пути было получено известие, что Фулат-бек, покинув Маргелан, с 5 тысячами конницы, 5 пушками и со всем своим имуществом направился к Алайским горам и что на 28 января он будет ночевать в кишлаке Уч-Курган, за 30 верст от Маргелана. Несмотря на то, что войска сделали уже 40 верст, они двинулись дальше попеременно то шагом, то рысью. Дорога шла между грядами каменистых гор, по сторонам попадались курганчи (глиняные крепости); пользуясь темнотой ночи, их обходили потихоньку.

Обширный, в несколько сот дворов кишлак Уч-Кур-ган, растянулся на 2½ версты в глубокой лощине, вдоль горной речки. В дальнем его конце стояла урда, где расположился на ночлеге Фулат-бек. Хотя отряд сделал в этот день 90 верст, без пищи и без отдыха, однако Меллер-Закомельский решился сейчас же произвести нападение. Спешенные стрелки и сотни сибирских казаков под начальством капитана Куропаткина[17]17
  Ныне военный министр.


[Закрыть] спустились с обрыва в кишлак и быстро двинулись к урдё, их вел недавно усмиренный Исфандияр. Остальной отряд, разделенный еще на две части, занял оба пути, которыми Фулат-бек мог проскочить на Алай.

В безмолвии ночи отряд Куропаткина быстро двигался вдоль кишлака, но вот стали раздаваться выстрелы, появились одиночные всадники, наконец, и пешие сарбазы прямо бросаются на колонну. Пришлось пустить в ход оружие, несколько конных партий удалось даже обратить в бегство дружными залпами. Пробиваясь все дальше и дальше, колонна приблизилась к деревянному мосту, перекинутому через речку: на другом ее берегу, у подножия горы, стояла урда, где и ночевал Фулат-бек со свитой. По пятам бегущих колонна ворвалась в ворота урды; ее защитники, обезумев от страха, заспанные, в ночной темноте, метались во все стороны, куда бы выскочить. Кто не успел спастись бегством, был приколот. Оставив тут часть стрелков, Куропаткин с казаками и остальными стрелками бросился по извилистой крутой тропинке.

Алексей Николаевич Куропаткин

Там на высоте помещался сарбазский двор и возле него стояли 5 пушек, которые могли обстреливать лежащий у подножия кишлак. Встреченные уже огнем, наши не сделали ни одного выстрела и, не останавливаясь ни на секунду, вскочили на завал: впереди сам Куропаткин, с ним стрелки Сикидин, Шнуков и горнист Карабанов. После горячего штыкового боя все защитники батареи остались на месте, у своих орудий, сарбазы кидались с обрыва.

По занятии урды из кишлака выносились толпы всадников, искавших спасение на Маргелане или в горы, но их всюду встречали залпами из орудий, не то ружейным огнем: все пути бегства были искусно перехвачены. Их тогда много погибло, остальные рассеялись, сам Фулат-бек едва спасся с десятком джигитов, позабыв второпях даже свой костыль, без которого не мог двигаться. Кроме 5 медных орудий, было захвачено более 100 фальконетов, множество разного рода оружия, пороху, снарядов и все имущество Фулат-бека, в том числе его бунчук, щиты, 200 верблюдов. Только опытные туркестанские войска могли беззаветно штурмовать урду ночью, на совершенно незнакомой и к тому же пересеченной местности. Затем, если вспомнить, что на другой день в 11 часов ночи они уже были в Асаке, т. е. за 1½ суток сделали 150 верст, то нельзя не удивляться их изумительной выносливости.

Оставляя край, Кауфман поручил начальство над войсками Скобелеву. Его смелые походы, всегдашняя готовность броситься навстречу опасности, затем – штурмы городов, разорение и поджоги мятежных аулов, наконец, лихое Уч-Курганское дело, явно показали безнадежность дальнейшего сопротивления. К тому же население городов и кишлаков было утомлено безначалием и смутой, оно жаждало отдыха, возвращения к мирному труду, от которого чаще всего его отрывали силой под угрозой ножа. И вот со всех концов ханства стали являться в Андижан один за другим депутаты, на этот раз искренно заявляя безусловную покорность; марге-ланский бек привез и сдал Скобелеву 17 пушек и ханские экипажи; явился последний из ярых вождей хозавата – Турсункул, со всеми почетными жителями города Маргелана. Тогда Скобелев спешно двинул свой отряд к Кокану. По пути во время ночных переходов, жители освещали дорогу кострами, а за 15 верст от столицы были высланы 29 пушек. Отдельные небольшие отряды, разбросанные в долине Ферганы, также спешили со всех сторон на соединение с главным. В Кокане было найдено еще 62 орудия, большие запасы пороха и снарядов. Когда приехал временно командующий войсками Г.А. Колпаковский, то скоро убедился, что население не желает иной власти, кроме Белого Царя. 19 февраля 1876 г. состоялось Высочайшее повеление о присоединении всего Коканского ханства к русским владениям под названием Ферганской области. Военным губернатором этой области был назначен Скобелев.

Хан Наср-Эдин, Абудрахман автобачи и несколько других главарей были высланы из края, прочие получили прощение, кроме Фулат-бека.

Последний подвиг Скобелева в Фергане уже рассказан: это поражение скопища Абдул-бека в ущелье Янги-арык, за 25 верст от Гульчи. Абдул-бек с братьями Махмудом и Хасаном бежали в горы, по направлению к Памиру, ловко увертываясь от преследующих его казаков под начальством князя Витгенштейна. Наш летучий отряд чуть было не погиб тогда около озера Кара-куль во время страшной метели, оставшись без провианта и фуража. На обратном пути казаки встретили мать Абдул-бека в сопровождении четвертого ее сына Канчи-бе-ка и племянника Мирза-Паяса, в поспешном их бегстве на плохих киргизских лошаденках. Во время Коканского ханства это была законная царица Алая; такой ее признавали и Коканский хан, и Бухарский эмир, присылавшие ежегодно правительнице Алая богатые подарки. Ее звали Курбан-джан-датха. Однажды жадный Худояр-хан сделал попытку обложить податью алайских кочевников, но датха[18]18
  Датха, Дадхах (с персидского – «пожелание, просьба, справедливость», т. е. «радеющий о правосудии») – титул в среднеазиатских ханствах. Датха подчинялся только хану. Титул присваивался родовым управителям, имевшим большое влияние на своих соплеменников, наделённым даром красноречия, смелостью.


[Закрыть] не только не допустила этого, но еще принудила хана подписать льготную грамоту. Она управляла Алаем очень долго и прославилась своей мудростью. Ее сыновья, которые уже названы, были верными помощниками, каждый из них заведовал особым участком. Имена этих беков, как «батырей» и лучших джигитов, были известны далеко за пределами Алая. После окончательного усмирения Ферганы, когда заволновалось горное население Алая, то, конечно, не без ведома датхи, раздался со снежных высот призывный клич Абдул-бека, под бунчуки которого и собрались все узбеки, киргизы, уцелевшие от погромов в Андижане, под Асаке, в Уч-Кургане. Судьба этого скопища также рассказана.

Особый конвой под начальством офицера должен был доставить датху и ее батырей к Скобелеву. После поражения скопища Абдул-бека, он в ту пору подвигался с отрядом к Алаю. Когда датхе объявили эту весть, она сказала: «Я теперь раба русских, они могут делать со мной, что им угодно – такова воля Аллаха!». Это была хотя и не молодая, но красивая женщина, небольшого роста; одета в парчевый халат, отороченный мехом, и в такой же шапочке. Когда она говорила, крупные слезы блестели в узких прорезях ее глаз. Датха бодро проехала весь путь верхом на казачьей лошадке. Когда пленники предстали перед Скобелевым, оба батыря отвесили ему низкий «кулдук» (поклон), а царица, опустив голову, стояла неподвижно. Скобелев подошел к ней и протянул руку. Датха сначала растерялась от неожиданного приветствия, но сейчас же радостная улыбка осветила ее лицо, и она что-то сказала по-киргизски.

– Скажите датхе, – обратился Скобелев к переводчику, – что я рад ее видеть в добром здоровье. Я много слышал об ее мудром управлении и знаю, что она заслужила уважение от соседних ханов, уверен, что она поймет бесполезность вражды к русским и сумеет кочевое население Алая склонить к миру. Еще скажите: как мать, она может гордиться своими сыновьями; пусть она знает, что русские уважают храбрых врагов. Если она уговорит своих сыновей возвратится на Алай, то я награжу их, как подобает награждать батырей, а теперь прошу датху принять достархан.

По приказанию генерала принесли огромный поднос, на котором целой горой возвышались разные лакомства, после того Скобелев собственноручно надел на царицу парчовый халат.

Умная датха поняла, что времена изменились и тут же дала обещание верно служить России; поручилась, что мир и тишина водворятся в долине Алая, пока она жива. Действительно, один из ее сыновей с многими батырями вернулся домой, но Абдул-бек не послушался матери, ушел в Мекку и по дороге туда умер. Остальные сыновья были назначены правителями волостей и под надзором матери усердно служили Белому Царю.