Текст книги "Последний час надежды"

Наконец, мне позволили усесться. Ники кивнула в сторону стола. Там лежала одежда – летний костюм, светлая рубашка. Светлые же бельё и носки, кремового цвета туфли. Святая матерь божья, откуда всё это?!

– Брюс, – она присела передо мной. Не улыбалась. Прикоснулась ладонью к моей щеке. – Это всё происходит. Это всё на самом деле. Просто поверь, что это так.

Я посмотрел в её глаза… серые, бездонные… и кивнул.

– Я всё объясню, – она придвинулась ко мне. Я закрыл глаза. Ощутил, как её губы коснулись щеки… мягкое, тёплое прикосновение. – Обещаю. Но вначале нам всем надо прийти в себя.

– Справишься? – указала на одежду. Разумеется, справлюсь. Она достала из другого чемодана несколько свёртков, положила на стол, рядом с моей одеждой. – Если не трудно… убери чемоданы. Вон туда, под стол. Там увидишь.

Сбросила с себя одежду (я предпочёл отвернуться) и скрылась за дверцей. Тихо зашумела вода.

Я оделся, не без труда. Всё оказалось впору. Что за колдовство? Откуда она знает, что и какого размера я ношу? Под столом обнаружились отсеки, оба чемодана прекрасно влезли туда.

Интересно, куда она дела старую одежду? Свою сумку я увидел в том самом отсеке, куда перетащил чемоданы. Проверил, документы на месте. Денег негусто, триста евро. Прямо скажем, совсем негусто. И билет, билет на поезд, которым я так и не уехал. Проклятье. Через сутки меня начнут искать. Через трое – поставят на уши всю полицию Галлии, с матушки станется.

Я отыскал, где именно на стене пульт управления и отыскал, как управляют плафонами. Страшно удобно! Сделал освещение чуть желтее, не таким холодным. Отодвинул краешек занавески, выглянул. Ночь. Непроглядная, небо затянуто облаками. Поезд несётся со страшной скоростью, а вагон почти не трясёт. Наверное, я всё-таки сплю.

Отодвинулась дверца, появилась Ники. Она не стала обматываться полотенцем. Я поспешно отвёл взгляд.

– Брюс, – она бросила полотенце на пол, подошла ко мне. Я взглянул на неё, медленно поднял взгляд. Раз взглянув на её тело, глаз не отвести. Я с трудом подавил наваждение, закрыл глаза. Она присела. Всё те же запахи. Жасмин, полевые цветы, морская соль…

– Тебе не нравится то, что ты видишь?

– Нравится, – признал я. – Слишком сильно. Думаю, ты знаешь.

– Открой глаза, – попросила она. – Просто смотри.

Я медленно поднялся. Открыл глаза. Доминик явно что-то сделала с собой или со мной – я смотрел на неё, но внутри не поднималось первобытного, животного жара, рассудок оставался ясным. Просто было приятно, очень приятно. Хотелось смотреть, и смотреть, и смотреть…

Она протянула руку, сжала мою ладонь своей. Кивнула и отошла к столу. Принялась разворачивать свёртки. Я убрал простыню с дивана, некоторое время думал, куда это девать. Увидел под сидением такие же отсеки. Там было всё – покрывала, одеяла, постельное бельё…

Когда я обернулся, Доминик уже оделась. Тот же стиль – лёгкие тонкие брюки, такая же полупрозрачная блузка. Туфли и пиджак, взамен куртки. Уши её оказались украшены серебряными серьгами, на пальцах – несколько колец. Все из камня. Чёрное, зелёное и тёмно-синее. Смотреть на неё было одно удовольствие.

– Что теперь? – поинтересовался я. Доминик подошла к двери, что-то тихонько шепнула – в микрофон? Нажала на большую тёмную кнопку.

– Ужин, – пояснила она. – Или завтрак, не знаю. Через десять минут.

Она уселась рядом со мной, положила голову мне на плечо. Затихла. Я сидел, наслаждаясь тем, что жив. Тем, что проходит боль. Ощущением её тепла. Вопросы копились и множились в голове, но я ничего не спрашивал. Просто сидел и ждал. Слушал её дыхание и ждал.

Ужинали мы молча. Слава всем святым, еда была достаточно простой, чтобы я смог с ней управиться. Но как всё было вкусно! Названий этих блюд я не знал. Несомненно, нужно набрать побольше воздуха, чтобы произнести их за один раз. Я узнал только свинину, вымоченную в вине и поджаренную, со сложным гарниром из овощей и терпким, приятным соусом. Остальное… так, мог гадать, что там. Сумел есть медленно и с достоинством. Так, как ела сама Ники.

Когда посуду унесли и на столе появились чайники, чашечки и десерт, Ники вновь словно подменили. Она собралась, стала бесстрастной и сосредоточенной. Но взгляд оставался взглядом человеческого существа.

* * *

Она разлила чай по чашкам, мы уселись. По обе стороны от угла. Чай источал слабый запах жасмина… как ей нравится жасмин! Тончайший костяной фарфор, серебряные ложки. Даже просто смотреть – уже доставляет удовольствие. Я и смотрел. Отпил, поставил чашку, закрыл глаза. Вкусно. Словами не описать.

Ники сидела, склонив голову. Я обратил внимание, что на крохотных серебряных дисках в её серьгах, «монетках», изображён всё тот же лев со скорпионьим хвостом. Изумительнейшая, искуснейшая работа. Мне показалось, что «монетки» инкрустированы крохотными камнями – бриллианты? Корунды? Отсюда не понять.

– Что дальше, Ники? Завтра меня уже будут искать.

Он покачала головой, не поднимая её.

– Не будут, Брюс.

– Ты не знаешь мою маму. Если я правильно понимаю, нас всех будут искать. Полиция наверняка уже обнаружила тела. Там, в лесу.

Она подняла взгляд.

– Ещё нет. Обнаружит завтра, ближе к полудню.

– Откуда ты знаешь?

Она вновь опустила голову.

– Ники, ты не сможешь молчать вечно.

– Брюс, я обещала рассказать. Но не сразу, не торопи меня.

– Хорошо, тогда объясни, почему меня не будут искать. Для начала. Откуда взялись эти вещи. Что случилось там, в лесу. Почему ты хотела… почему ты их всех убила. Объясни хоть что-нибудь!

– Брюс, впереди беда. Большая беда. Я спасаю тебя, себя, Софию. Всех нас.

Я положил ладони на стол.

– Ники, это не ответ.

– Если я расскажу всё, ты не поверишь. Не поймёшь.

Я поднялся из-за стола.

– Умом не вышел, да?

Она протянула руку. Взялась за мою. Мягко потянула вниз, я вернулся за стол.

– Нет, просто ты ещё не готов.

– Объясни мне то, к чему я готов.

– Хорошо, – она подняла взгляд. – Софи, перестань подслушивать. Заходи, надо поговорить.

Наружная дверь скользнула в сторону.

– Я не подслушивала, – проворчала София, заходя внутрь. Но щёки её тронул румянец… Ох, Софи, Софи… Так и не справилась с собой. Обожает подслушивать и подглядывать. Когда есть возможность.

Только сейчас я обратил внимание, что чашек три. Ники молча налила чая в третью. Предложила Софии. Та отрицательно покачала головой.

– Садись, – Доминик осторожно взяла её за край рукава. – Пожалуйста.

Сейчас только я обратил внимание, как преобразилась София. Из замарашки стала принцессой. Длинное платье, до пят – тончайший шёлк, цветочный узор. Волосы София собрала в хвостик. Каштановый, эффектный хвостик. Чуть подкрасила ресницы. Никакого парфюма – не любит. Туфли, похоже, из крокодиловой кожи, или из её имитации. Янтарное ожерелье. Как… откуда Доминик взяла это? Софии всё шло, шло безупречно. Красавица. Как преображает человека одежда! Любовался бы и любовался. Плевать, что Ники рядом.

– Вот, – вновь Ники запустила руку куда-то внутрь пиджака, что-то там прошелестело, тихонько звякнуло. Вынула руку, на ладони теперь покоился медальон. Каменная резная фигурка, ящерка из агата. София потеряла её давным-давно. – Возьми, Софи. Надень и не снимай.

София побледнела. Взяла своё имущество, не отводя взгляда от глаз Доминик. Я ощущал, как напрягается воздух между ними, как электризуется. София медленно застегнула цепочку, отправила ящерку под ворот.

– Так это ты, – прошептала София. Спокойно, недобро, сверкая глазами. – Ты ещё и воровка.

– София, я…

– Я не знаю, что ты сделала с Жаном. Но если он умрёт, ты, ненормальная…

– София, – голос Доминик прозвучал ровно, но София осеклась. Я встал, обошёл их, уселся на диван. На всякий случай. София пока держит себя в руках, но может сорваться, в любой момент. – Мы уже знаем, что я ненормальная. У меня вообще очень много пороков. Давай, я их перечислю – чтобы к этому больше не возвращаться. Я спесивая, надменная аристократка. Мерзкая сплетница. Психованная дура, ненормальная, сумасшедшая идиотка. Проклятая соблазнительница, грязная подстилка, потаскуха, развратница, шлюха, нимфоманка…

Я не верил, что слышу это. Доминик говорила, не улыбаясь, не выражая издевки или иронии. София побледнела, как тогда, в лесу – как свежевыпавший снег.

– …Я воровка, проклятая ведьма, завистница. Я говорю гадости про людей за их спинами, стравливаю людей. Я пьяница и наркоманка. Кровопийца и душегубка. Мне нравится унижать людей, делать им больно. Что-то ещё? Ах да, я убийца. Хладнокровная, жестокая убийца. Я ничего не забыла?

Губы Софии шевелились, она силилась сказать хоть слово – и не могла.

– Мы сэкономим много времени, если не будем больше упоминать мои недостатки, – Ники взяла чашку, медленно отпила, вернула чашку на блюдце. – У меня есть достоинство, София. Всего одно, но очень полезное качество.

– К-какое? – София стала заикаться. Я тоже не смог бы говорить, после того, что услышал.

Доминик чуть наклонилась к Софии.

– Я выполняю обещания, Софи. Всегда.

Губы Софии исказило презрение. Отвращение и презрение.

– Не веришь? Вспомни, Софи – было ли так, чтобы я что-то пообещала, и этого не случилось?

– Да, – признала София. – Ты много чего обещала, верно. Ты выпила столько кро…

– Софи, я умоляю, – Ники подняла правую руку, ладонью к Софии. Та умолкла. – Я уже всё сказала про себя. Разве я обещала только гадости?

София думала секунд пять.

– Нет, – согласилась она. – Не только гадости.

Доминик кивнула, улыбнулась.

– Я помогу Жану подняться на ноги. Обещаю. Но всё должна сделать ты. Я расскажу, утром. Всё расскажу, что надо делать, очень подробно. Всё будет так, как я сказала, обещаю. Слышишь?

– Господь бог тебя слушается? – во взгляде Софии вновь появилось презрение. Ну да, слишком много того, во что предлагается просто поверить.

Доминик вздохнула. Выпрямилась на табурете. Закрыла глаза.

– Я не… – начала София. Ники вновь подняла ладонь. – Тише, Софи. Подожди одну минуту.

В дверь постучали. Доминик встала, сама открыла дверь. С кем-то перебросилась парой фраз. Вернулась, закрыла дверь и протянула Софии коробочку. Маленькую, умещавшуюся даже в крохотной ладошке Софии.

– Открой, Софи. Не бойся, не взорвётся.

Глаза Софии подёрнулись туманом. Она медленно развязала ленточку, которой была обвязана коробочка. Развернула упаковку. Медленно открыла, ахнула.

Роза. Брошь, длиной с большой палец, из серебра и золота; чашечка зелёная, как и положено, лепестки – ярко-алые. Роза искрилась и переливалась, сотни крохотных камней украшали её.

– Ты увидела такую, помнишь? Много-много лет назад, когда была маленькой. Ты всё время мечтала о ней, София.

– Этого не может быть, – София медленно положила коробочку на стол. Закрыла глаза. Открыла, вздрогнула. Прикоснулась к розе кончиком указательного пальца, вздрогнула вновь. – Этого не может быть!

– София, – повторила Доминик. – Может быть. Всё может быть. Я прошу, чтобы ты села, рядом с Брюсом, и выслушала меня. Чтобы вы оба выслушали, – она словно только что заметила моё присутствие. – Я обещала Брюсу, что всё расскажу. Постепенно. Мне нужно, чтобы вы поверили: я говорю правду. Хорошо?

Мы с Софией переглянулись. Посмотрели ей в глаза, кивнули.

Доминик встала из-за стола, пересела на другую часть дивана, у двери. Потёрла виски ладонями и начала рассказывать.

* * *

Мне показалось, что я задремал. Что вовсе не удивительно, после всего пережитого. Внимание словно включилось, я стал осознавать, что слышу и вижу. Боковым зрением заметил, что София слушает. Что принимает то, что ей говорят – чуть кивает, когда Ники делает паузу. София, тебе никогда не научиться лгать, тело выдаёт тебя.

– …Поль Вернье возглавлял их ячейку в Университете, – закончила Ники. – Завтра в Университет приезжает президент Галлии, премьер-министр. Приезжает Её Величество королева Британии, президент Римской Федерации. Много видных учёных. Завтра все они были бы убиты.

Пауза. София сглотнула. Я посмотрел на неё. Глаза горят, возбуждена. Верит и боится того, что услышала.

– Ники… Доминик… ты, ты… агент? Ты из спецслужбы? – я чувствовал необычную смесь страха, неприязни и восхищения.

Доминик кивнула.

– Но Жан… он не мог… нет, он не мог, не мог!

– Мне очень жаль, София.

– Нет! – София бросилась к Ники. Мне показалось, что она вцепится той в лицо, но София упала на колени перед Доминик, взяла её правую ладонь обеими своими. – Он никогда не смог бы! Ники, помоги ему. Пожалуйста!

– Встань, Софи, прошу, – Доминик помогла ей подняться. Проводила к тому месту, где она сидела рядом со мной. Не глядя, пододвинула табурет, уселась. – Софи, ты просто не знаешь, как хорошо они промывают мозги. Через день-два Жану станет очень плохо. Совсем плохо. Я обязана защищать Брюса, я не смогу защитить вас всех. Этим займутся другие.

– Ты могла меня убить, – медленно проговорила София. – И Жана. Никто бы ничего не узнал.

Доминик кивнула.

– Почему не убила?

– Брюс не позволил. Он захотел, чтобы ты жила.

София посмотрела на меня. Вновь покраснела. Потянулась было к моей руке, отдёрнула.

– Мы можем уже не увидеться, – заметила Доминик. – Не обижайся, Софи… тебе было бы лучше попрощаться с Брюсом сейчас. Попрощаться так, чтобы это можно было бы запомнить навсегда.

Софию словно ударили кнутом. Она стиснула зубы. Посмотрела на Доминик (та смотрела ей в глаза, спокойно, без насмешки). Посмотрела на меня. Я шевельнулся, хотел встать. София вскочила на ноги, отскочила от меня, как от зачумлённого. Держась подальше от меня, приблизилась к Ники, вплотную. Я думал, она ударит Доминик, но София просто смотрела ей в лицо.

– Ники, ты и в самом деле ненормальная, – тихо проговорила София. – Я не знаю, что это для тебя… Я так не могу.

И выскочила наружу. Я встал, ощущая себя полным идиотом. Не знаю уж, почему. Доминик опустила взгляд, смотрела себе под ноги. Я вышел в коридор. София стояла у двери в своё купе, уткнувшись лицом в занавеску на окне.

* * *

– Нет, Брюс, – услышал я, когда до Софии оставалось два шага. – Не прикасайся ко мне, не надо.

За окном уже светало. Поезд прибудет в Ле-Тесс через четыре часа.

София медленно обернулась. Подошла ко мне, осторожно взяла за руку. Уткнулась лбом мне в грудь.

– Я не могу, Брюс, – прошептала она. – Не заставляй, прошу. Ты… ты мне нравишься. Правда.

Я молча прижимал её к себе. За плечи, осторожно. София подняла голову. Слёзы в уголках её глаз.

– Я… – голос её стал едва слышным. – Я люблю тебя. Но Жан… я не брошу его, Брюс. Даже такого. Прости.

Она снова уткнулась мне в грудь и замерла. Не знаю, сколько мы так простояли. Наконец, она медленно отстранилась. Мы замерли, взявшись за руки, и смотрели друг другу в глаза.

Доминик права. Я никогда не отучусь оправдываться в том, чего не делал. Никогда, наверное, не отучусь. Говорить оказалось невероятно тяжело.

– Софи, – она улыбнулась, слеза скатилась по левой щеке. – Не слушай её. Я не собирался домогаться тебя.

Она обняла меня. Резко, крепко, неожиданно. Привстала, коснулась сухими губами моей щеки.

– Я знаю, – услышал я шёпот. София отошла от меня. Два или три удара сердца мы стояли и смотрели друг на друга, улыбаясь. Она кивнула и повернулась к двери. Ещё пять секунд, и я один.

Только Господь всемогущий в состоянии понять женщин.

* * *

На столе уже ничего не было. Только фонарик, в форме керосиновой лампы. Забавный. Внутри горела свеча. Ароматическая, с жасмином.

Оказывается, правую, ближайшую к двери часть дивана можно было раздвинуть, чуть не вдвое. Ники так и сделала. Постель была готова. Сама Доминик так и сидела на табурете.

– Не уговорил? – подняла она взгляд. – Может, мне попробовать?

Я думал, что страшно разозлюсь. Но отчего-то совершенно успокоился. Может, у меня уже не было сил злиться. Я сел на краешек получившейся кровати.

– Ники, ты…

– …сумасшедшая, я знаю. Брюс, поверь, так было бы лучше. Для вас обоих.

Спать не хотелось, и это неправильно. Я упёрся локтями в колени, спрятал лицо в ладонях.

– Брюс, тебе нужно заснуть, – Ники присела передо мной. – День получился длинным. Завтра ты отдохнёшь, как следует.

– Ты забыла сказать «обещаю», – проворчал я.

– Завтра ты отдохнёшь, как следует, обещаю.

Она не улыбнулась. Говорила и смотрела серьёзно.

Я молча поднялся, прошёл к дальнему шкафу. Разоблачился, повесил всё в шкаф. Стараясь не смотреть на Ники, вернулся к дивану и забрался под одеяло. И сразу почувствовал, что действительно хочу спать. Ники «задула» фонарик и села прямо на пол, на ковер. Я чувствовал, что она смотрит на меня.

– Ты не будешь спать? – поинтересовался я, понизив голос.

– Не люблю спать одетой. Высплюсь завтра.

– Зачем тогда стелила на двоих?

– Когда ты вошёл, мне показалось, что ты не захочешь прикасаться ко мне.

Я отрицательно покачал головой. Не знаю, как она это заметила в кромешной темноте, но через полминуты она скользнула под одеяло. Прижалась, прильнула ко мне. И всё. И ничего больше.

– Спи, – шепнула она. – Завтра всё будет иначе, обещаю.

Глава 7. Зодчие некрополя

Брюс, 22 июня 2010 года, 7:20

Я выпал из сна. Сознание включилось неожиданно, как свет от щелчка выключателя. Водоворот вчерашних событий, откровения, которыми мы делились, признание Софии… Всё виделось ярким и отчётливым, я мог вспомнить каждое слово, каждую мелочь. Но ощущение потери реальности, отрыва от реальности прошло. Вагон едва заметно покачивает, в купе брезжит серый рассветный сумрак. На сегодня обещали грозы, порывистый ветер. «Обещали»…

Ники обнимала меня за шею, положила голову мне на плечо. Её дыхание, полевые цветы. И три остальных её запаха. Я вслушивался в её дыхание, смутно ощущал, как бьётся её сердце. Осторожно, чтобы не пошевелить Ники, высвободил левую руку, прикоснулся к её щеке. Она издала звук, напомнивший мурлыканье кошки, пошевелилась, прижалась ко мне сильнее.

Когда я мечтал, как о несбыточном, о такой вот ночи? Ещё тогда, в сентябре? О да, наверное. Помню, какие образы приходили на ум, какие фантазии. Грёзы, особенно приятные тем, что наяву такое не может, не имеет права случаться. Человеку не должно быть настолько хорошо, цена за подобное должна быть непомерной.

Я не проснулся окончательно, но и не спал – слегка приподнял голову, осмотрелся. Всё, как и раньше. Одежда Ники на полу. Как в фильмах, там обожают подобные картины. Дорожка из брошенных под ноги предметов одежды, на пути к кровати.

Ники вновь мурлыкнула, что-то едва заметно прошептала. Почему меня не удивляет, что я здесь, с ней? Сколько она сделала для того, чтобы стереть меня с лица земли? Странно было вспоминать это сейчас. Словно Ники подменили, вчера. Мне было бы приятнее считать, что её подменили, что всё можно забыть и простить, если бы не её вчерашние слова.

«Мерзкая сплетница». Это точно. Не знаю, что она там говорила про других. Про меня – много разной гадости. Словно с цепи сорвалась. Словно взбесилась. Я не думал, что можно говорить про других такое, а потом невинно улыбаться этим же людям в лицо…

«Я стравливаю людей». Это точно. У тебя талант стравливать, Ники. Поль, спаси Господь его душу, Жан, все остальные – мы же были друзьями. Настоящими. И что она с нами сделала, всего за неделю?

«Мне нравится унижать людей, делать им больно». Да, тебе нравится. Я помню, как на меня смотрели на дне её рождения. «Что ещё ждать от сына уголовника!» Господи, Ники, как ты выкопала всё это, зачем рылась в подобном? Я помнил напряжённый, резкий тон матери по телефону. Кто сказал тебе, Брюс? Кто этот мерзавец? И ректор, его надменный и презрительный тон. Зачем вы скрыли судимость своего отца, господин Деверо? Нет, грехи отцов не наследуются, мы цивилизованные люди, но форма есть форма, не я выдумал этот пункт в анкете…

Я знаю, мама, кто этот мерзавец. Мерзавка. Она спит сейчас у меня на плече. Мне страшно даже подумать об этом, но я её люблю. По-настоящему. Под этим словом я понимаю вовсе не то, что, скажем, Поль. И его приятели, мир их праху. Я люблю её, пусть даже то, что она сделала, никому не прощают.

– Я знаю, Брюс – прошептала она едва слышно. Я вздрогнул так, что едва не сбросил её на пол. Она тихо рассмеялась, повернулась на спину, по-прежнему прижимая голову к моему плечу. – Всё ждала, когда ты это скажешь.

О боже. Я что, говорил вслух, все свои мысли?

– Нет, Брюс, ты не говорил, – услышал я. Она приподнялась на локте, взглянула мне в лицо. Улыбалась. Ты всё-таки ведьма, Ники. Я не могу думать о тебе хорошо, но не в состоянии прогнать тебя, оттолкнуть. Я всё-таки сплю. Всё ещё сплю.

– Ты не спишь, – услышал я. Но губы Ники не шевельнулись.

О господи!

– Ты читаешь мысли?! – в голове случилась полная неразбериха. Я не узнал своего голоса – хриплый, скрежещущий. Ники приложила палец к моим губам.

«Думай», раздалось у меня в голове. «Просто думай».

Я закрыл глаза.

«Этого не бывает, Ники».

Она рассмеялась. Вслух, если можно так сказать. Повернулась, обняла, прижалась щекой к моей щеке.

«Ники, что происходит?»

«Мы подъезжаем. Не беспокойся, нас не потревожат. Ни нас, ни их. Уйдём, когда захотим».

«Я не об этом».

Она вновь рассмеялась. На этот раз мысленно. Странное ощущение – смех отражался, возвращался эхом, которое воспринималось не ушами.

«Ты сказала Софии, что должна охранять меня. От кого?»

«Если повезёт, то от себя самой. Если не повезёт, от всего остального мира».

«Ники, мне не смешно».

«Не сердись. Я сказала чистую правду, Брюс».

Я полежал, стараясь ничего не думать. Мысли роились в голове, и вот одна стала донимать сильнее остальных.

«Ники, София не была с Жаном. Она вообще ни с кем не была».

«Я знаю». Возникло сильное ощущение, что Ники кивнула, хотя голова её оставалась неподвижной.

«Значит, Жан умрёт?»

«Я не знаю, Брюс. Он должен был умереть ещё вчера, на поляне. Но он жив».

Пауза.

«Это ты его сделала таким, Ники? Его, Поля, остальных?»

Нет ответа.

«Я знаю, что это ты. Я видел, что ты сделала там, на поляне. София не видела, а я видел».

Нет ответа.

«Нет никаких террористов, Ники. Никто не охотится за мной. Нет никакого заговора, правда? И ты никакой не спецагент».

Нет ответа.

«Так и будешь молчать, Ники?» Мне вдруг подумалось, что это странное свойство, умение слышать и передавать мысли, просто кончилось. Что Ники уже не слышит меня, а я – её. И тут она, неуловимо быстр оттолкнулась, перекатилась, легла на меня, упёрлась руками так, чтобы её лицо было на расстоянии длины ладони от моего. Я заметил, что губы её сжаты.

«Это не так, Брюс. Есть заговор. Тебя хотят убить. Или скоро захотят. А мне приходится быть спецагентом».

«Снова врёшь? Я не София, Ники. Ты заморочила ей голову, но я-то видел. То, как ты их отключила. Тени на поляне. Это что – достижение наших спецслужб?»

«Брюс, не злись, прошу», она медленно опустилась, уткнулась лицом в подушку, подбородком – мне в плечо. «Что ты хочешь услышать? Правду? Ты не поверишь мне. Ты сам придумаешь другую неправду, это будет ещё хуже. Просто жди. Всё постепенно станет ясно».

«Зачем же ты придумала эту историю для Софии? Она не дурочка. Она скоро поймёт, что ты её обманула».

Ники вновь приподнялась на руках.

«Брюс, что я должна была сказать? Софии была нужна почва под ногами. Начнёт осыпаться эта почва – я дам ей другую. Ты просто принимаешь всё быстрее, чем она».

Я попробовал усесться. Ожидал страшной боли в ключице, в боку. Побаливало, но вовсе не так, как пару часов назад. Этого тоже не может быть!

Ники так и осталась сидеть у меня на ногах. Прижалась ко мне, обняла.

«Брюс, это может быть. Это происходит».

Я молчал. Почему я вчера не бросился в полицию там, на вокзале? Почему не убежал, вместе с Софией и Жаном, пусть даже пришлось бы его волочь?

Отыскать ответ оказалось нелегко. Я увидел то, чего не могло быть. София не вспоминала то, что Ники назвала «пройти сквозь тень». Но я помнил! И тени на поляне, и всё прочее. Точно. Вот почему я всё ещё здесь. Меня притягивает, не отпускает загадка. Только поэтому я не послал Ники туда, откуда никто никогда не возвращался.

«Верно, Брюс. Ты сам всё понимаешь. Постепенно понимаешь».

Я разозлился не на шутку. Что теперь, и думать ни о чём нельзя будет? Голову словно окунули в котёл с кипятком, я зашипел от боли. Ники отстранилась, продолжая держать меня за плечи. На лице её отразилась тревога.

– Брюс, не надо злиться, – услышал я её голос. На этот раз ушами. Голова у меня кружилась, мне стало нехорошо. Ники мягко вынудила меня улечься, сама же осталась сидеть на мне. «Верхом».

– Это… кончилось? Я не слышу тебя, Ники. Не слышу твои мысли.

– Ты перенервничал. Разозлился. Поэтому всё кончилось.

– Что мне делать? – спросил я, хотя и в мыслях не держал такого вопроса.

– Перестань задавать вопросы. Ты нужен мне, Брюс. Просто поверь в это. Я хочу, чтобы ты жил, чтобы был со мной.

– Ты обманывала меня, делала мне пакости, натравливала своих псов, сводила меня с ума…

– Да, Брюс.

– А теперь я должен поверить, что стал тебе нужен?

– Да, Брюс.

Она выглядела совершенно серьёзной.

Возможно, и Господь всемогущий не сможет понять женщин. Надо принимать решение. Я принял его на редкость легко. Наверное, в тот самый момент я сам стал сумасшедшим. Таким же, как она.

– Хорошо, Ники.

Она улыбнулась. Я заметил слёзы в уголках её глаз. Она вытерла их тыльной стороной ладони и медленно опустилась на меня. Вихри морского воздуха, напоенного жасмином… Меня куда-то несёт, несёт…

– Не шевелись, – шепнула она мне на ухо. – Не напрягайся. Не думай ни о чём.

Вихрь вознёс меня и швырнул в бездонную пустоту космоса, где всё ярче горели звёзды, чтобы взорваться, сжечь весь мир и выстроить его заново…

Брюс, отель «Мажестик», апартаменты «Жасмин», 22 июня 2010 года, 12:30

Я бродил по гостиной, самой крупной комнате апартаментов, и не знал, куда себя девать. Надо радоваться, что у меня нет аллергии на жасмин. Он тут повсюду. Запах не резкий, ни в коем случае, но вездесущий. Комнаты обставлены в восточном стиле. Это я понял, хотя не бог весть как разбираюсь во всём этом. Но то, что это, пусть отчасти, Китай, я понял. Пол вовсе не ровный – один большой «холм» в центре, два поменьше – в северо-восточном и юго-западном углах. В «низинах» столы, подушки и скамеечки. На вершине центрального холма – садик из крохотных деревьев и фонтан. Стоп, по-моему, это уже не Китай? Ну и ладно.

Доминик удалилась в кабинет и, вежливо и непреклонно, велела туда не заходить. Ладно. В апартаментах восемь комнат, можно неплохо размяться, путешествуя по ним. Я отправился в восточную спальню, куда отнесли чемоданы с «моими» вещами, и встал у окна.

Ле-Тесс сегодня в осаде. Вон какие тучи, как громоздятся. Умная автоматика включила вечернее освещение; странно, мне и кажется, что сейчас вечер.

В который раз достал из кармана коробочку. Ту самую, с драгоценной розой. София отказалась забирать её.

* * *

Когда я вновь проснулся, без пяти минут девять, Ники сидела рядом, на краешке дивана. Молча смотрела на меня, держала за руку. Увидев, что я открыл глаза, улыбнулась и встала.

– Машины будут через час, – она отошла. Одета уже по-другому, в деловой костюм, безликий и бесполый. Обсидиановое кольцо на среднем пальце левой руки, нефритовое – на среднем пальце правой. Крохотная брошка-бабочка на лацкане. Ничего лишнего, никакой показной роскоши.

Потрясающе. То, как она умеет приказывать, не приказывая. Убедилась, что я проснулся, и дала понять – день начинается, нечего нежиться.

Мне хватило четверти часа, чтобы привести себя в порядок. Умываясь, заметил, что почти ничего уже не болит. Синяки, местами – шрамы. Почки ещё побаливают. Но способность удивляться ещё вчера оставила меня, и до сих пор не вернулась.

Ещё через четверть часа мы закончили с завтраком. На сей раз всё просто. Булочки с сыром, крепкий кофе, пара тостов. Без особых изысков. Через минуту после того, как проводник забрал посуду, в дверь тихонько постучали.

София.

Судя по красным глазам, она не спала большую часть ночи. Или много плакала. Или и то, и другое.

Ники молча пропустила её, предложила сесть у окна. София уселась. Опустила голову, спрятала лицо в ладонях. Я думал, она сейчас расплачется. Ничего подобного.

– Он почти ничего не помнит, – прошептала София. – Помнит только один день. Вчерашний. Как только просыпается, сразу начинает извиняться, что ударил меня. Что с ним?

– София, сегодня или завтра ему станет хуже, – Ники присела перед ней. – Вот, возьми. Возьми, не спорь, – она протянула Софии пухлый бумажник. – Там три визитки. Первая из них – доктор. Как только с Жаном что-то случится, позвони ему. На второй карточке записан адрес. Туда вас отвезёт машина, через двадцать пять минут. В бумажнике полторы тысячи евро, две кредитные карты на твоё имя. Вот коды, – Ники протянула ещё одну бумажку. София молча посмотрела. – Запомнила?

София кивнула. Да, она же математик. Все только потешались над её страстью к числам.

Доминик добыла из кармана зажигалку, поднесла к огоньку листок с кодами. Листок вспыхнул, весь сразу, и просто исчез.

– Те деньги, – неожиданно подала голос София. – Вчерашние. Там было три тысячи сто двенадцать. Осталось две шестьсот пять.

– Оставь себе. Третья карточка – телефон комиссара полиции Лакруа. Он будет заниматься вашей защитой. Если вдруг что-то происходит, звонит кто-нибудь посторонний, случается ещё что-нибудь – звони ему.

София кивнула снова.

– Если захочешь куда-то выйти, куда-то сходить – звонишь комиссару и выполняешь его распоряжения.

София кивнула в третий раз.

– Софи, – Ники придвинулась ближе. София подняла голову, посмотрела ей в лицо. – Твоим родителям сказали, что тебя пригласили в гости. На три недели. Думаю, тебе лучше звонить им, на выходных. Как обычно.

София не утратила способности удивляться.

– Откуда ты знаешь? – поразилась она. – Ах, да, ты же…

– София, слушай внимательно. Он всегда должен слышать твой голос. Рассказывай ему.

– Что рассказывать?

– Всё. Как учились, как познакомились. Как встречались, как занимались любовью…

София покраснела, отвела взгляд.

– Это важно, София. Каждую деталь. Даже когда он будет в коме, он должен слышать твой голос. Справишься?

София кивнула.

– Не позволяй снимать с него медальон. Никому не отдавай. Делай, что хочешь, но медальон должен всегда быть у него на шее. Это всё. Не ищи меня, я сама позвоню. Запомни: буря, гроза, жасмин. Если я позвоню и не скажу эти три слова, немедленно кладёшь трубку и вызываешь Лакруа. Ясно?

– Ясно, – София поднялась. Мы с Ники – тоже.

– Доминик, – София посмотрела ей в глаза. – Я не знаю, кто ты на самом деле, что делаешь. Я знаю, это ты сделала с Жаном то… отчего он стал таким. Ты или кто-то из твоих людей. Если Жан умрёт, я найду тебя. Где бы ты ни спряталась. Обещаю.