Текст книги "Шизали"

Лицо или маска

СТИХ ОДИННАДЦАТЫЙ.

 
Ему везёт, что журавль
                                в небе,
Тому – с синицей совсем
                                просто.
Таких нехитрых задач
                                мне бы,
Твоим бы счастьем залил
                                воздух.
Я жить приучен на этом
                                свете,
Но есть в душе у меня
                                шалость,
Тебя «приснил» я, и сны
                                эти
Хочу найти. Обрести
                                Радость.
Я перерыл бы газет
                                ворох,
Узнай я профиль твой
                                иль Маску.
Но ты всего лишь огня
                                всполох.
Блажен я, что же, уйду
                                в сказку.
 

В столовую Артём не пошёл, решил пропустить. Сразу после завтрака обещала прийти мама, поэтому смерть от голода обещала подождать, и герой вернулся в уже опустевшую палату. Кто-то по-хозяйски оставил окно открытым – на проветривание, и палата казалась не такой убогой, а даже немного уютной.

Парень подошёл к окну и присмотрелся к ветвям дерева. «Как ты тут без меня?» – мысленно обратился он к другу, чувствуя пропасть между днём вчерашним и днём сегодняшним. Дерево не ответило и даже не шелохнулось. Артём запрокинул голову и растянул лицо в улыбке, искусственно создавая в себе хорошее настроение. Весенний воздух помогал и, действительно, наполнял силой. Подготавливаясь к встрече с матерью, которая очень чутко реагировала на его настроение, он подержал улыбку на лице ещё несколько секунд и направился к выходу из палаты. На пороге он на секунду задержался, а затем резко толкнул от себя дверь и шагнул в коридор.

– Фу, ты, бешеный, напугал, – ахнула крупная черноволосая женщина. Держась за сердце, она стояла перед распахнутой дверью.

Поняв свою оплошность, Артём уже хотел извиниться, когда увидел спутницу ахнувшей. Ему достаточно было одного взгляда, чтобы понять – именно её он и ждал всё это время. Момент понимания был слишком коротким, чтобы разобраться, почему именно в этой женщине Артём узнал ту, которая являлась ему в снах. Может быть, это было в движении глаз, может быть, в чувстве, пробежавшем по лицу девушки, но что бы это ни было – оно было неуловимо. Как в тумане он шагнул ей навстречу и поймал прохладную и мягкую руку. Даже не пытаясь подобрать слов, Артём смотрел и ждал, что по её лицу снова пробежит то самое неуловимое признание. В этой немой сцене прошла секунда, другая. Наконец, брови девушки удивлённо и напугано взлетели вверх, глаза распахнулись, осветляя яркую голубизну зрачка. Затем на лице появилось недоумение, над переносицей образовалось несколько складок, и глаза снова спрятались в тень ресниц, наливаясь темнотой и синевой. Её рука осторожно выскользнула из его пальцев. Молодой человек снова пришёл в себя. Он боковым зрением увидел движения людей, внимание спутницы – черноволосая женщина выжидала, не собираясь оставлять их наедине. Её настороженность была схоже с вниманием телохранителя, готового прийти на выручку той, в чьи глаза сейчас смотрел Артём. Пауза стала неловкой и слишком длинной.

– Напугал? – спросил он. У него возникла надежда, что звук голоса что-то решит, и она его узнает.

– Да, – ответила она очень ровно, и ничего не прояснилось.

Снова короткая пауза и её аккуратное движение в сторону, чтобы уйти.

– Сергеев! Артём! – раздался от поста громкий и весёлый голос Студента. Артём оторвал взгляд от лица девушки и посмотрел через её плечо на санитара. – На выход. К тебе пришли.

Крик санитара сбил его с толку, а женщины воспользовались замешательством и двинулись дальше.

– Кто это? – услышал он голос темноволосой. Она что-то тихо ответила, но он не смог разобрать слов. Его ждала мама.

Его ждала мама, и это было в противоположной стороне.

В тесном предбаннике коридора люди стояли почти вплотную друг к другу. Все что-то говорили, шуршали пакетами, толкались спинами, пропускали входящих и выходящих. Мама стояла рядом с дверью у голубой крашеной стенки, зажатая с двух сторон людьми. Даже одетая в осеннее пальто, она была тонкой и беззащитной. Изящные, слегка восточные черты её лица усиливались огромными напуганными глазами. Артём видел, как стоящие рядом мужчины косились на неё. Он знал, как тяжело приходится его отцу в малознакомых компаниях, там, где чужие люди думают, что у них есть шанс. От мамы пахло весной и её духами. Запах был почти невесомый, но дарил чувство дома. Артём обнял мать и вдохнул аромат через пух мехового воротника и сетку её волос.

– Как ты тут, Тёма? – женщина отстранилась и попыталась высмотреть в лице сына признаки недуга или выздоровления.

– Мам, не переживай за меня, – улыбнулся ей Артём как мог спокойно и беспечно, – Кажется, меня скоро отпустят.

На сердце было хорошо. Горячая нежность ко всему вылилась на мать, и он неспешно, но ласково прижал её к себе.

– Ты такая у меня красивая. Как ты так умеешь? Я бы на месте отца тебя под паранджой держал.

– А я бы на месте отца научила тебя с девушками знакомиться, – ответила женщина, смущаясь и оглядываясь на стоящих рядом с ними людей. – Такой красавец, а один. Подружился бы с хорошей девчонкой, может быть, и в больницу бы не угодил.

– Не переживай, я здесь уже ненадолго, – засмеялся Артём.

Всё то, что ещё не произошло, казалось ему теперь таким простым и само-собою разумеющимся. Не было сомнений, не было предчувствий. Ничего, кроме радости.

Над дверью звякнул старый, в два металлических куполка, звонок. Студент протиснулся к двери и впустил ещё несколько посетителей в и без того набитый предбанник: мужчину с ребёнком на руках и женщину. Вошедшие попытались отойти в сторону, озираясь и выбирая укромное место, но не найдя такового, остались стоять прямо за порогом. Санитар запер дверь и двинулся на пост.

– Вы её уже позвали? – спросил он через плечо.

– Нет, девушка в палате сказала, что она на прогулке. Позовите, пожалуйста, – попросила женщина.

– Сейчас позову, – пообещал Студент.

Артём слышал, как в коридоре Студент так же громко и весело, как когда-то его, позвал: «Лена! Иди, тебе дочку принесли!»

Стоя спиной к коридору, наш герой слышал, как в толпу людей протиснулась та, кого ожидали вновь пришедшие. Он повернулся только тогда, когда ощутил плотное прикосновение к своей спине другой спины. Чуть ниже своего плеча он увидел Её лицо, Её волосы. Он отвернулся обратно, в разговор с матерью. Сзади что-то происходило, его толкали. Теперь он не чувствовал Её, но, слегка развернувшись, мог видеть. Она его не замечала. Приняв свёрток из рук взрослой пары, она откинулась назад и ласкалась с укутанной черноглазой малышкой, совершенно на неё не похожей.

«Лена, – подумал Артём. – Тоже красивое имя».

Привыкаю к работе

СТИХ ПЕРВЫЙ. ЭПИЗОД ДЕВЯТЫЙ.

 
Мир заполнил сердца стук,
Замер, двинуться страшась.
Хоть бы шёпот жарких губ.
Что ж мне выть, за звук держась?
          «Слышишь, ты! Верни лицо,
          Забери топор и власть.
          Я зачем тебе слепцом?
          Я натешил тебя всласть.
Пусть любовь вернётся – я
Жертву кровью оросил.»
В темень выплюнув слова,
Я услышал, что просил:
          «Что ты ноешь, мой герой?
          Там, где кровь, не место скуке.
          Если б ты не рвал со мной,
          Был бы зряч, не ведал муки.
В силах я красавиц дать
И тоску твою развеять.
Может, гордость-то унять
И опять лицо примерить?
          Хочешь бал?» И в тот же миг
          Зал вздохнул, как мех органный,
          И под диких кошек крик
          Бес завыл сонет гортанный.
И не в силах устоять
Я упал, нащупал маску.
Пусть как есть. Чего терять?
Пусть продолжит свою сказку.
 

Лена не приходила. Я долго путался в догадках и домыслах и вернулся в реальность только тогда, когда в окно за моей спиной постучали. Не позвонили в дверь, как обычно, а постучали. Чаще всего такой звук приносил с собой персонажей двух типов: выходных санитаров, заглянувших мимоходом поприветствовать собрата, или людей, желающих получить штамп в какой-либо справке о их непричастности к «психоневрологическому диспансеру». Последние попадали сюда по ошибке, спутав правильное окошко с противоположной стороны этого здания с нашим – неправильным. Что поделать, дежурства слишком часто бывают скучными, а люди просят о помощи человека в белом халате. Долг – есть долг. Если за окном обнаруживалась молодая и симпатичная девушка или молодая девушка с симпатичной подружкой, я никогда не отказывал в помощи. К деньгам я и тогда был достаточно равнодушен и за прием посетителей плату не брал, хотя предлагали. Беседа с клиентами всегда носила уникальный и неповторимый характер. Да, не все вопросы бывали приятными и поверхностными. Да, иногда приходилось затрагивать интимные моменты и выяснять пикантные подробности. Но, в конечном итоге, мои посетители всегда получали снисхождение и прощение. Заканчивая приём, я сообщал, что «теперь следует дойти до противоположной стороны здания, где им, по результатам нашей беседы, поставят штамп». Можно со ссылкой на меня. И если сами смогут, то без очереди. «Могу ли я позвонить и предупредить об их приходе? Вообще, мы так не делаем. Им и так следует быть благодарными, что были приняты в неустановленное время». Я подозреваю, что свой гиппократов долг я исполнял безукоризненно, ибо уходили мои посетители с благодарностью и навсегда. Отсутствие рецидивов говорило о высокой эффективности моих методов, но все они утеряны за давностью лет.

На этот раз девушек за окном не оказалось. Сдвинув короткую белую занавеску, я обнаружил за окном сияющую физиономию Виталика – круглого и лоснящегося, как бильярдный шар, санитара на выгуле. Я открыл створки окна, и в больницу хлынул бодрящий весенний дух, создавая во мне озноб.

– Как дела, Коляныч? – подлил веселья Виталик, – Бдишь?

– Типа того.

– Ты день или на сутки?

– Пока не знаю. Если Хлыст явится, то вечером уйду, – ответил я, закрываясь руками от потока прохладного воздуха.

– А ты опять один?

– Я привык уже.

– Плохая привычка. Ты видел того кабана, которого в мою смену привезли?

– Это, который в первой на вязках лежит?

– Так и лежит? Правильно лежит. Не отвязывай его. Мы с ним втроём еле справились. Ты видел, у него вязки двойные? Здоровущий, две пары порвал. Ты представляешь? Вязки. Порвал. – Виталик выкатил свои глаза и, наверное, ждал от меня какой-то реакции. – Да, иду! – крикнул он в сторону калитки на невнятный визгливый вызов.

– Чего тебе не гуляется в другом месте? – поинтересовался я, ещё не привыкнув к привычке выходных санитаров забегать в больницу.

– Кино хочешь? – не ответив на мой вопрос, спросил он.

По всей видимости Виталику здесь было комфортно. Он растворял тусклое настроение своим сиянием и ему плевать хотелось на мою сухость. Так и не дождавшись моего ответа, Виталя достал из кармана пузырек и аккуратно переступил ногами с бетонной дорожки у окна на островок пожухлой травы вокруг одинокого и облезлого дерева. Открутив на пузырьке крышку и зубами вынув из него пластиковую пробку, он аккуратно побрызгал содержимым флакона на ствол дерева.

– Наслаждайся, – засиял своей обезоруживающей улыбкой мой вольный коллега, – Занавески только не задергивай, а то весь концерт пропустишь. Он перешагнул обратно к окну и отдал мне через решетку пустой флакон, терпко пахнущий валерианой, – Выбрось в туалет. Чтобы клиент на мусорку не распылялся, – он опять хохотнул и принюхался к своим рукам, – Надо успеть убежать, хе-хе. Ну, давай, мирной смены тебе.

Виталик ушел. Я чуть прикрыл окно и едва удержался, чтобы по привычке не задернуть полушторы.

Через некоторое время к дереву начали собираться «клиенты». То ли место здесь было проклятое, то ли у котов тоже имелись свои бомжи и алкоголики, но должен сказать, что публика повыползала примерзкая. Впрочем, сначала на запах явились коты приличные. Если сравнивать с людьми, то эти особи приходили «пропустить по маленькой». Они залезали на ствол, переносили блаженный аромат на свою шерсть, втираясь в него усами и шеей, и уходили восвояси. Но вслед за этой «приличной» публикой надолго пришли звери с хронической зависимостью. Первым персонажем был кот с шатающейся, неустойчивой походкой и хвостом, живущим своей собственной жизнью. Затем начали подходить одноухие, бесхвостые, и те, кого описывать уж вовсе неприятно. И, наконец, в их компанию влилась дама. С огромным животом, царственным величием и самым неприличным кошачьим взглядом, который я когда-либо видел. Честное слово, не вру. Никогда больше я не видел такого ни до этого дня, ни после него. Я даже представить себе не мог, что звери могут себя так вести. Сцена набивалась, театр пропитывался страстью и пороком. Я задёрнул выгоревшую тряпочку с громким названием «занавеска», отвернулся и встретился взглядом со стоящей у перегородки Леной.

– Я и не слышал, как ты подошла, – смутившись от неожиданности, сказал я.

– Ты был увлечён, – ответила она. Она развернулась, чтобы уйти, но уловила моё недоумение и сказала. – Коля, может быть, это не моё дело, но пообещай, пожалуйста, что ты уйдёшь с этой работы до того, как тебе начнут нравиться такие вот шутки твоих коллег. Хорошо?

И она ушла, не дав мне возможности ответить.

Суждения о пациентах

СТИХ ДВЕНАДЦАТЫЙ.

 
Я смотрю им в глаза,
                    Очень сложные лица.
Оболочка проста,
                    А душе не открыться.
Все актёры вокруг,
                    Как коллекция масок.
Резонанс моих чувств
                    И набор моих красок.
Я хотел бы иметь
                    Чистый взгляд проходимца:
Описать, не судя,
                    А своим не делиться.
Но сужу, хоть черты
                    Не всегда уловимы.
Когда судишь других —
                    Все суждения мимо.
Что же делать? Создам
                    Я контрасты для формы.
Как колпак «ку-клус-клан» —
                    Вот конкретики норма.
Для того уберу
                    Весь набор ярких красок.
Легче образ писать
                    По кривлянию масок.
 

Мы так заботливо разложили по полочкам санитаров этого необычного заведения, но совершенно забыли о людях, ради которых эти санитары здесь и отбывали свои бесконечные и тягучие смены. Что же, пришло время рассказать и о них.

Среди клиентов этой злополучной больницы были люди с различными проявлениями и диагнозами. Для начала ограничимся тремя типами: те, кого общество сочло «ненормальным»; те, кто счел себя «ненормальным» сам; и, наконец, те, чью «ненормальность» выявил доктор, донеся свою точку зрения последовательно до всех остальных. Но тут я вынужден поставить себя на паузу и сделать пару оправдательных заявлений.

Как бы я не сторонился термина «сортировка» по отношению к людям, но здесь без этого нам не обойтись. Признаться, я очень осторожно отношусь и к понятию «ненормальность», поскольку стандартов по нему не встречал. Впрочем, я их и не искал, и даже не пытался. Должен сказать, что здесь ещё будет много слов, которые я буду выдавать слегка прищуриваясь. А вдруг они означают что-то осмысленное и совершенно другое? Как бы там ни было, а использовать и их, и понятие «ненормальность» я всё-таки буду, хотя и считаю, что слова «обычный» и «нормальный» кажутся мне куда как более обидными, если взглянуть на них с позиции конкурентного выживания. На этом с реверансами я заканчиваю и возвращаюсь к «ненормальности».

Конечно, если человек с пеной у рта рассказывает вам о вчерашнем ужине с марсианами, а на следующий день назначает подчинённым совещание на планете своих новых друзей, есть высокая вероятность того, что он действительно скользнул в сторону тем местом, которое называется «крыша». Но, может быть, это тот самый редкий случай, когда мы чего-то ещё не знаем? Или другой пример, совершенно трезвый муж весь вечер бегает за женой с совсем несерьезным топориком, но при очень серьезных намерениях. Не повод ли это для отправки его в указанное заведение? Казалось бы «да», но есть варианты. К чему я всё это? Да к тому, что всё в этом мире относительно, как бы ясно и определенно оно не выглядело на первый взгляд. А может быть, «белая горячка» – это всего-навсего портал в другое измерение, который открывается энным стаканом соответствующей жидкости? Конечно шучу – не надо заводить на меня историю болезни. «Крыши» едут регулярно и ехать будут, здесь уж никуда не денешься.

Позволим себе предположить наличие некоторой шкалы, на которой зеленой зоной определено место для пребывания людей «нормальных», а красными зонами по обоим сторонам той, зелёной зоны, людей, так называемых «ненормальных». И в хорошем, и в плохом смысле этого слова. Так вот, эти две красные зоны во все времена бывали серьезно забиты как кандидатами на премии и номинации, так и персонами с рекомендациями на принудительное лечение. Построив всех «красненьких» в очередь и отправив домой уже признанных гениев, а для кучи и тех, кто считает Землю круглой, а радиосвязь рядовым физическим процессом, мы получим не так уж и мало клиентов с гипериндивидуальностью. Вот с ними-то мы и будем работать.

Попробуем пройтись по ним простым перебором и начнем с наиболее приятных и милых людей.

К этим людям я отношу разочаровавшихся в нашем мире идеалистов, то есть людей с безмерно высокими требованиями к окружающему миру и совершенно недопустимыми требованиями к самим себе. К радости этого мира подобных людей достаточно много. Их упорная тяга к совершенству, возможно, и стала той причиной, по которой они разбили свой дух о суровую действительность. И-и-и шлеп! Как на качелях об стену. Совсем плохо приходится тем из них, кого Господь наградил ещё и развитым логическим мышлением. Для этих людей убедить себя в собственном безумии не составляет труда, как бы ни были они здоровы. Только намекни. Откуда эта склонность к самоуничтожению? Я думаю, что это попытка уравновесить безумство окружающего мира собственными надуманными недостатками. Хотя, быть может, переживания за всё и вся действительно приносят свои плоды в виде душевного расстройства. И-и-и шлёп.

Одну минуточку. Сейчас залезу на трибуну и выскажусь: «Важно то, что их присутствие в лечебнице для душевнобольных – это клеймо на нашем с вами обществе, потому что многие из них очень добрые и крайне порядочные люди». Даже без трибуны – действительно, добрые и даже слегка навязчивые в своём желании всем и всегда помогать. Я удержусь от желания присвоить им шаблон или имя в этой «безумной» классификации из уважения и сострадания. Эти люди – парадокс жизни, который зачастую состоит в том, что воспитание, построенное на внедрении в человека честности и доброты, делает его самого совершено беспомощным и уязвимым в житейском плане.

Я увлёкся, двигаемся дальше.

Проведение не всегда промахивается, ударяя мечом возмездия. Чтобы понять это, давайте рассмотрим группу № 2. Её составили те, кто являлся частой причиной «ненормальности» людей из группы № 1. Да, они тоже случались в роли клиентов данного заведения, но, как показывает практика, значительно реже. Дело в том, что недуг людей из второй группы – это скорее дар, нежели наказание. И, соответственно, они очень редко интересуются собственным состоянием у медиков нужного профиля. Однако, стоит попасть подобному персонажу в руки действительно смелого терапевта, как тот тут же определяет в своём пациенте «психопатию». А если врач смел до отчаянности, то он это и в диагнозе отразит. Будь на то моя воля, я бы писал в этом диагнозе «психопат-неудачник». Почему? Да потому, что описание данного заболевания имеет много общего с описанием успешной личности. А свойства, присущие этому сорту клиентов, ой как полезны в беге по карьерной лестнице. И это не моя фантазия, можете поинтересоваться у докторов.

Человек с диагнозом «психопат-неудачник», каким-то чудом оказавшись в больнице, становится наиболее частым собеседником у медицинского персонала. Категоричность его суждений, понимание всех процессов и подводных течений зачастую бывают безупречны. В первые дни своей медицинской практики я часто думал, что случись хорошему психопату поспорить с каким-либо залётным светилой по психотерапии, светила мог оказаться на его месте. Казённая пижама в цветочек здорово портила образ безусловного величия, да и взлохмаченные волосы в него не укладывались, а в остальном эти пациенты производили впечатление очень солидных людей, привыкших быть слушаемыми и поддерживаемыми. Признаюсь, иной раз я был готов к тому, чтобы принять их авторитет, но Колосс разваливался при малейшем сопротивлении с моей стороны. А какие бы из них могли получиться Диктаторы… Может быть, это всё-таки не заболевание? Может быть, в скором времени им будут печатать рекомендательные письма или визитки от клиники? Не удивлюсь. Но если это недуг, то я буду жить слабой надеждой на то, что психопаты рано или поздно будут полностью идентифицированы и отловлены, поскольку сам так и не понял, как их распознавать.

Бегом от сложных и непонятных персон. № 3 – «Косари».

Возможно, кто-то из них и имеет склонность к сельскому хозяйству, но имя Косарь родилось не в росистых лощинах и не на полях с яровыми. В эту категорию попали граждане, косящие от всего на свете таким специфичным способом, которого я бы не посоветовал использовать даже своим врагам. Среди Косарей мне встречались люди ужасные, встречались тихие и совершенно безобидные. Некоторые косили от тюрьмы за серьезные преступления, другие косили от мелких неурядиц и совали свою голову в мясорубку здравоохранения. Медики всегда знали, кто и от чего «косит», Косари догадывались, что медики «в курсе» того, что они «косят». Медики ловили их на перепадах давления и настроения, Косари создавали историю болезни, используя графики процедур, уловки медиков и специальные ухищрения Косарей-гуру. Истина в этой битве не пересекалась с историей болезни, с её замерами и событиями. Победивший в битве косарь получал освобождение от тех перспектив, что его тяготили, а расплачивался за это клеймом в личном деле с вполне реальной возможностью оказаться законным и полноценным клиентом выбранной им клиники. Мне кажется, что это сомнительная награда за столь упорный труд.

Косари всегда были для меня отдушиной, так как прекрасно понимали, что разыгрывать спектакль передо мной или перед другим санитаром – всё равно, что метать бисер перед свиньями. В те моменты, когда я переставал чувствовать разницу между «нормальным» и «ненормальным», я обращался именно к ним, и всё вставало на свои места. Что ж, на этом мы оставим в покое этих гениев манипуляций и лицедейства и двинемся дальше.

Алкоголиков и наркоманов я пропущу – там всё совершенно скучно и банально. Хотя понаблюдать за человеком в состоянии белой горячки бывает необычайно познавательным для граждан, близких к стакану. И всё-таки – пропущу.

Пропущу я и людей, оказавшихся в клинике по причине естественных жизненных циклов. Не их вина в том, что они оказались в роли пациентов. Их присутствие в больнице – вина неосведомленных и безграмотных родственников, допустивших помещение близкого человека под пресс медицины в наиболее тяжкий для него период времени. Как бы ни старалась традиционная медицина подорвать свой авторитет на поприще тонкой материи, а вера людей в чудодейственные свойства таблеток остается непоколебимой.

И пациентов с диагнозом «психоз» я тоже пропущу. Я до сих пор не могу найти серьезных отличий в поведении людей, носивших данный диагноз в стационаре, от поведения их собратьев, воюющих за место в автомобильной пробке почти любого крупного города. Не понимаю – не классифицирую. Уж простите меня «светилы».

Пожалуй, стоило бы рассказать о тех несчастных, кто заезжал в эту злополучную больницу с полным правом там находиться. О тех, кто имел все причины для пребывания в этой клинике, кто был подвержен припадкам, кто рвал вязки, черпая чудовищную силу в собственном безумии. Только мне кажется, что попытка судить их и обсуждать будет низкой и недостойной. Дай Бог им терпения и выздоровления.

Вот так, пропуская скучных и умалчивая о несчастных, я практически закончил с этой скромной классификацией.

Вне всяких сомнений, реальный перечень ярче и разнообразнее того, которым я здесь блеснул. Остался последний штрих.

Не могу я не упомянуть в этой главе о самой интересной клиентуре больницы. Этой изюминкой, несомненно, являлись люди с очень тонкими и призрачными отклонениями. Люди, искренне верящие в то, что их отклонение – это дар с Небес. Очень часто это были интересные и умные собеседники. Они достаточно хорошо контролировали собственное восприятие мира и хорошо сдерживали в себе признаки болезни, выдающие в них некоторую «ненормальность». Какими путями они попадали в эти стены? В каком месте они допустили ошибку, «засветившись» в своей уникальности? Действительно ли они так уникальны или их уверенность – следствие очень глубоких внутренних перекосов? Ума не приложу. Не по зубам они мне были. Да и было их в больнице крайне мало и крайне редко. Ещё реже они проявляли себя, находясь там.

В настоящей главе этим непростым и противоречивым личностям будет тесно, а уж раз я всё равно не в силах отделить здоровых от больных, то позволю себе считать, что именно о них и написана эта правдивая история. Вы думаете, что я запоздал с предисловием? Едва ли. Всё ещё только начинается.