Текст книги "Мы наш, мы новый…"

Кто бы сомневался. Ноги, как в свое время и Оку, решил воспользоваться оплошностью русских и использовать железнодорожную насыпь для накопления перед решительным броском. Левый фланг. Даже без поддержки с моря противник все же собрался нанести главный удар именно здесь, где имеется возможность приблизиться к русским позициям практически вплотную. Вот только, учтя отрицательный опыт Оку, командующий новой армией решил исключить возможность использования бронепоездов, а потому сделал все возможное для разрушения пути и весьма в этом преуспел. Ну и пусть его. В конце концов, никто и не планировал вести в бой эти подвижные батареи – нечего им делать на переднем крае, во всяком случае, на виду у противника. Но зачем же принимать русских за идиотов?

– Иван, ты куда!?

– А ты чего замер? Ждешь обеденной каши?

– Дак кроет японец – не продохнуть.

– Давай поднимайся. Я и сам могу, но с корректировщиком проще – времени теряется меньше.

– А как же обстрел?

– Дался тебе этот обстрел, когда там дичи навалило!

Якут только ухмыльнулся и, перехватив поудобнее винтовку, пригнулся и юркнул по ходу сообщения. А что делать, парень только вздохнул и припустил за ним. До первой траншеи спускаться не стали – сейчас основной огонь ведется по ней и батареям. Позиция устроена загодя, перекрыта досками с наваленной сверху землей – это они сами расстарались, никто не собирался оборудовать укрытие для снайперов, расходуя бревна. Ну да, от шрапнели спасет, от мелкого фугаса – уже сомнительно, прямого попадания перекрытию не выдержать, но, может, и повезет, отделаются только контузией. Есть и запасная позиция, тоже на середине склона, правее шагах в двухстах. Некогда об этом, нужно работу делать. До первой цепи порядка трехсот сажен, можно работать.

– Ориентир три, право пятьдесят, офицер, – начал диктовать корректировщик, вооружившись небольшой подзорной трубой. Его задача – выискивать цели, Ивана – уничтожать.

– Вижу.

Видит – вот и хорошо, пора искать следующего. Выстрел. Корректировщик замешкался.

– Ты чего молчишь? Умер или обделался?

– Жду подтверждения.

– Ты тут не умничай, не на стрельбище. Услышал выстрел – значит, готов, – зло бросил Иван.

И что это все взялись сомневаться в его способностях стрелка? То Семен Андреевич, теперь вот этот. В поселке узнают – на смех поднимут. А он стрелок от бога, вон он, генерал, уже и оклемался, мало того, и на позициях. Было сказано «серьезно, но не насмерть», – пожалте, так что он, Иван, свое дело знает, нечего сомневаться.

– Ориентир три, лево шестьдесят, офицер.

– Вижу.

Выстрел.

– Панкратов! Панкратов! Да что ты будешь делать. Смолин, бегом по линии – похоже, провод перебило.

– Есть.

Прапорщик проводил солдатика, зло выматерившись. Судя по последнему докладу наблюдателя, японцы уже должны укрыться за насыпью и начать накапливаться, а тут, как назло, связь перебило. Не дай бог появится ракета – и что делать? Пристрелки не было, три минометные батареи вообще появились здесь только вчера вечером, но им строго-настрого было запрещено выпускать хоть одну мину. Мол, пристреляетесь по ходу, незачем японцам знать, что мертвая зона за насыпью уже и не мертвая вовсе. Знают, что ни одно орудие не может их там достать, – вот пусть и дальше знают. Ну кинут на пару мин больше, вот и пристреляются на ходу, для чего-то их ведь учили. Только секторы и назначили.

Но тут и впрямь ничего сложного, только бы связь с корректировщиком была постоянной, а там можно садить так, что япошкам небо с овчинку покажется. Поглядел он на полигоне, что случается после разрыва мины. Куда там фугасу – мина дает такое количество осколков, что мама не горюй. Опять же скорострельность такая, что закачаешься, – пока одна мина летит, можно еще четыре вдогон отправить, а если на максимальную дистанцию, так и все семь, полет идет по крутой траектории – и можно достать противника там, где и мортира спасует. Вот только дальность… Так себе дальность, всего-то восемьсот сажен. И прямой наводкой не ударишь – минимальная дистанция пятьдесят сажен, а приблизился противник вплотную – собирай манатки и отходи, иначе не накрыть. Но зато для смены позиции не нужно никаких лошадей, один несет трубу, второй плиту, остальные – ящики с минами, в каждом по десять штук. С позицией тоже нет проблем, можно за бугорком пристроиться или вообще на ровной, как стол, поверхности, отрыл окопчик – и готово, тогда тебя только прямым попаданием и достанут.

Вот и сейчас они сидят в окопе, заряжающий нервно вцепился в мину вспотевшими ладонями, ждет команды. Как поступило сообщение от корректировщика, что японцы начали наступление, так и вцепился в нее. Ну и пусть держит, раз уж неймется.

Зазуммерил телефон – стало быть, наладил связь. Вот и молодец.

– Слушаю.

– Ваше благородие, это Смолин. С линией все в порядке, а вот Панкратов…

– Что там еще?

– Нет Панкратова. Осколком зашибло, царствие ему небесное.

– Понял. Возвращайся.

А что ему там делать? Корректировать огонь он не сможет, этому обучены только унтер-офицеры, да и то так себе обучены. Учили его, командира батареи, он учил унтеров. Ни он, ни они боевого опыта не имеют, пробных стрельб было всего-то ничего, по десятку мин на расчет бросили – вот и вся учеба. Оружие новое, боеприпасов не так чтобы и много, и взять их неоткуда, что сумеют сделать на заводе в Порт-Артуре – то и будет, а расход, судя по прошлому бою, должен быть огромным. Хорошее, по всему видать, оружие, но вот практики применения нет.

– Силкин!

– Я, ваш бродь!

– Давай за корректировщика.

– А Панкратов?

– Нету Панкратова. Ну чего стоишь, чай, не на блины сюда пришли. Двигай.

– Слушаюсь.

Едва новый наблюдатель занял свое место, как вверх взмыла красная ракета. Ну, вот и началось, прости Господи дела наши грешные.

– Первое орудие! – Господи, и смех и грех, тоже мне орудие. – Пристрелочным! Огонь!

Глухо, и в то же время как-то звонко хлопнул выстрел, и мина по крутой траектории устремилась ввысь. Разрыва мины они, понятное дело, не услышали – тут вообще вокруг столько разрывов, хорошо, хоть бойцы его слышат.

– Перелет. Уменьшите целик на два деления. Недолет. Увеличьте на одно. Есть! Попали!

– Батарея! Целик пять! Пятью минами! Огонь!

Первая атака захлебнулась, когда казалось, что удержать эту лавину, несущуюся на русские позиции, уже невозможно. А все началось с того, что чувствующие себя в безопасности уже практически завершившие накапливание части на левом фланге внезапно подверглись массированному артиллерийскому обстрелу. Эти минометы… Фок, конечно предполагал, что японцам придется не по вкусу подобный обстрел, но он даже не представлял, что может натворить всего лишь дюжина подобных стволов, с их невероятной скорострельностью.

Подвергнувшись внезапному и губительному обстрелу, японские офицеры погнали солдат вперед, но даже таким образом выскочить из-под огня у них никак не получалось. Стрельба минометов своевременно корректировалась, и разрывы мин сопровождали атакующие цепи. Затем был кинжальный огонь пулеметов. Только увидев своими глазами, что могут сделать эти погремушки, к которым у него было весьма сомнительное отношение, он наконец осознал, что это за оружие. Понятно, что ему были известны результаты массового применения пулеметов, но одно дело знать, другое – видеть, как под непрерывный стрекот выкашиваются солдаты противника, словно колосья пшеницы под косой крестьянина во время жатвы. В настоящий момент на позициях было не двадцать пулеметов, как планировалось Кондратенко, а сорок. Дополнительные двадцать пулеметчиков были сняты с бронепоездов, в настоящее время располагавшихся за холмами, на временной ветке железной дороги, и ведущих огонь на подавление батарей противника. Плотность огня была такой, что наступающая пехота словно нарвалась на какую-то непреодолимую стену, не имея возможности перейти незримую грань буквально в полусотне саженей от русских траншей.

Но упорства и ярости японским солдатам было не занимать. Несмотря на страшную картину, представшую перед ним – не каждому дано вот так хладнокровно смотреть на то, как люди гибнут буквально сотнями, – Фок не мог не восхититься мужеством японской пехоты. Эти маленькие азиаты имели поистине большое и храброе сердце, если могли вот так, влобовую, идти на пулеметы. Если, несмотря на непрерывный огонь, все же сумели преодолеть ту незримую линию, проведенную русским оружием.

Но всему есть предел, настал он и для этих храбрецов, устремившихся в беспримерную атаку. Трудно сохранять упорство, когда видишь падающих вокруг товарищей, когда тех, кто еще стоит на ногах и продолжает атаку, становится все меньше и меньше, когда вокруг тебя с омерзительным и завораживающим свистом проносятся пули, эти свинцовые вестники смерти. На левом фланге противник начал откатываться.

На правом – японцы приблизились вплотную, даже несмотря на ураганный огонь. Когда до русских окопов оставалось не больше тридцати шагов, когда оставался последний рывок и можно было ворваться на позиции врага, чтобы рвать его на части, в ряды наступающих полетели гранаты. Несмотря на то что это оружие было весьма ограниченным, всего концерн успел произвести и поставить в армию не более двадцати тысяч гранат, в этом сборном отряде на перешейке было больше четырех тысяч единиц этой новинки. Пущенные прицельно, с расстояния не более тридцати шагов, с радиусом поражения до двухсот метров, они были куда более губительными, чем даже шрапнель. Любому мужеству есть предел…

На такое Фок не рассчитывал и в самых смелых предположениях. Потери японцев были прямо-таки катастрофическими. Полоса перед позициями была буквально усеяна трупами и ранеными. Что с потерями русских рот, пока было непонятно, но, судя по интенсивности стрельбы, до критической отметки они еще не дошли. Было видно, как санитары выносят по ходам сообщения раненых, которых сносили не в блиндажи, а уносили дальше. В промежутке между двумя бронепоездами пристроились два состава, на которых и планировалась эвакуация. Сами подвижные батареи должны были выполнять роль прикрытия – им предписывалось отсечь наседающую пехоту противника при отступлении добровольцев.

– Ваше превосходительство, может, пора оставить позиции, пока японцы откатились? Результат уже превзошел наши ожидания, а если мы начнем отход под давлением противника, то потери намного превзойдут те, что мы имеем сейчас.

Фок взглянул на полковника Третьякова, который вызвался руководить обороной уже ставшей ему привычной позиции еще до того, как узнал, что вместе с ним здесь будет и командир дивизии. Нет, страха нет, он просто предлагает то, что считает разумным. Небезосновательно считает. Уничтожить лишнюю тысячу солдат противника, имея все шансы потерять до трети бойцов сейчас находящихся здесь, – для гарнизона Квантуна это была неравнозначное соотношение. Для самого Фока неравнозначное. Эти две тысячи пошли добровольцами – считай, пошли за ним, поверили в него. Таких людей нужно беречь. Но как быть? Если начать отвод частей, то Ноги что-то заподозрит и, разумеется, поймет, что вторая линия более укреплена, чем эта. Тогда рассчитывать на то, что японская пехота попадет в устроенную засаду, не приходится.

– Отходить пока рано. Нам слишком легко удалось удержаться здесь, и если мы отойдем сейчас, то противник не пойдет в решительную атаку на тафаншинские позиции, а нам нужно именно это. Уточните потери.

– Есть.

В этот момент зазуммерил телефон связи со штабом. Что бы это могло значить? У Фока неприятно засосало под ложечкой. Увлекшись этой авантюрой, он отчего-то напрочь позабыл о том, что он командует дивизией, а не полком. Его место как командующего на НП дивизии, а не здесь, на переднем крае. С другой стороны, ничего особенного – ну телефон, что с того… Однако неприятное тянущее чувство никак не желало отпускать.

– Ваше превосходительство, подполковник Дмитриевский.

– Фок, слушаю.

– Ваше превосходительство, японцы высаживают десант.

– Где? – Проклятье, ведь чувствовал! Мальчишка! «Здесь будет моя Шипка»! Не твое дело торчать на переднем крае – у тебя дивизия, так и командуй ею, нечего путаться под ногами у командира полка.

– Бухта Инченцзы.

– Немедленно свяжите меня с командиром отдельной роты в Инченцзы.

Разумеется, японцам известно о готовящейся второй линии обороны. Однако, скорее всего, им неизвестны все подробности. При всей своей неприязни к блюстителям порядка, Фок выпросил сюда нескольких жандармов, которые постоянно работали, выявляя возможных шпионов. Кстати, тут опять помогли представители концерна «Росич»: как выяснилось, у них существовала просто превосходная служба безопасности, которая уже успела поднатореть в борьбе с японскими агентами и плотно сотрудничала с жандармским корпусом. Поэтому он был уверен, что все подробности Ноги попросту неизвестны. Но как бы то ни было, видно, он все же решил нанести двойной удар, предприняв высадку в тылу оборонительной линии русских. Рискованно, но Ноги просто кровно необходимо ослабить русские позиции, оттянуть с переднего края как можно большие силы.

– Командир отдельной ополченческой роты подпоручик Гаврилов, – послышался далекий голос давешнего офицера.

– Генерал Фок, докладывайте.

– Ваше превосходительство, противник приступил к высадке десанта в бухте Инченцзы.

– Какими силами?

– Два транспорта, предполагаю, полк. Прикрывают два легких крейсера и восемь миноносцев.

– Как они миновали минные заграждения?

– Скорее всего, использовали катера с крейсеров и миноносцев, а затем миноносцы. Утро было туманное, вот они и воспользовались.

– Что предпринимаете?

– Пока жду. – Показалось или этот гигант и впрямь ухмыльнулся? – Пусть высадятся, тем более что они собираются сделать это в очень удобном для нас месте – как раз попадут под перекрестный огонь. Но я боюсь, что крейсеры могут обстрелять левый фланг на нангалинских позициях. Тафаншинских им не достать – глубины не позволят приблизиться, если только миноносцами.

– Что с высадкой?

– Под высадку, кроме специальных судов, задействовали все, что только возможно, – правильно понял вопрос командира дивизии Гаврилов. – Думаю, в первой волне будет не меньше батальона, может, и больше, наблюдаю четыре полевые пушки. К тому же транспорты подошли в большую воду и максимально приблизились, сев на мель, так что расстояние, которое должны пройти высаживаемые, не так чтобы и большое.

– Хорошо. При первой же возможности вышлю к вам бронепоезда, пока действуйте по обстановке. В случае изменений сразу докладывайте.

Вот и первая неожиданность. Но опасаться бомбардировки левого фланга пока не стоит: как только станет известно о горячем приеме, японские корабли будут вынуждены прикрывать свой десант, а этого хитреца-подпоручика не так легко выковырять с его позиций – понадобятся только прямые попадания тяжелых морских снарядов, чтобы разобрать дзоты.

С одной стороны, вроде и неожиданность, но с другой – Господь не попустил. Стремясь высадить десант как можно ближе, чтобы создать угрозу для тылов русских, японцы, сами того не ведая, шли прямиком на хорошо укрепленные позиции. Значит, Ноги не так уж и информирован о системе русских укреплений. А вот это даже радовало – в этом плане десант не то что не вселил неуверенность, а, наоборот, укрепил Фока в решимости.

– А вот теперь, Николай Александрович, пора отходить. Убедитесь, что приказ дошел до каждой роты, и только потом начинайте отвод.

Все, теперь будет Тафаншин. Теперь там будет первая линия обороны, и там уже нужно держаться зубами, потому как нангалинская позиция, в отличие от тафаншинской, закончена не была и представляла собой не сплошную линию траншей, а опорные пункты с не занятыми войсками промежутками, а на правом и левом флангах имелось по два дзота. Построить больше никак не успевали, а потому были вынуждены ограничиться пока только этим. Фланги считались наиболее уязвимыми местами, что подтвердил прошлый бой, когда в залив Цзиньчжоу вошли японские канонерки. Конечно, моряки минировали его и перекрыли минами доступ в Талиенвань, но сбрасывать со счетов флот никто не собирался. Ведь смогли же они протралить участок и начать десант в Инченцзы. Тем более что все прежние бои с японцами указывали на их склонность именно к фланговым ударам и охвату позиций противника. Немецкая школа – именно ее придерживались в армии Страны восходящего солнца.

Ничего, даст бог, сегодня удержимся, а потом можно будет и ускорить работы по улучшению позиций под Нангалином. Только бы японский флот не изыскал возможности попасть в Талиенванский залив, тогда будет совсем кисло. На левом фланге уже обозначились крейсеры и миноносцы, но это не столь фатально. Крейсеры не смогут приблизиться к тафаншинским позициям – для них слишком мелко, миноносцы не имеют серьезной артиллерии, а потом, там скоро будут бронепоезда. А вот от правого фланга дивизии до временной морской базы японцев совсем близко, состояние русской эскадры оставляет желать лучшего, так что, если в дело вступит флот… Лучше не надо, потому как потом на героическом стоянии на Тафаншине, подобно Шипке, можно сразу ставить крест. Можно положить не одну тысячу солдатиков для достижения своей цели, но тут имелось два «но». Во-первых, несмотря на строгость и требовательность, Александр Викторович никогда не был кровожаден и не шел к своей цели, проливая потоки крови своих солдат. Во-вторых, это были бы напрасные жертвы, загубленные солдатские жизни в стремлении сделать невозможное. Если на фланге появится флот, то, отправь Фок хоть всю дивизию, это не имело бы значения, так как морской калибр перемолол бы всех, сколько ни пошли.

Другое дело, что и отойти можно достойно, так, что это будет сродни славе победителя. Эвон Кутузов – отошел с Бородинского поля, сдал Москву, но сберег армию и наподдал французам. Хм. Как-то неправильно получается сравнивать себя с прославленным фельдмаршалом. А с другой стороны, никто не претендует на сравнение с ним, но на кого-то равняться нужно.

Вот потекли ручейки отходящих рот. Сейчас в передовых окопах осталась только половина пулеметных расчетов. Как только другая половина займет позиции во второй траншее, потянутся и эти. Иначе никак. Противник залег, но не отошел слишком далеко, а потому атака может возобновиться в любой момент. Сейчас артиллерия противника вновь усиленно обрабатывает русские траншеи.

Солдаты уходят не просто так. Многие несут на себе раненых – санитары не справляются с потоком, – уносят и мертвых. Никто не хочет оставлять на поругание тела своих товарищей. Если есть такая возможность, отчего не унести и не предать земле по православному обычаю. И то верно. Заслужили как никто другой. Фок вскидывает к глазам бинокль – и в который раз сквозь разрывы, пыль, огонь и дым осматривает поле боя. Хорошо.

А действительно хорошо. Противнику до основных позиций дивизии еще идти и идти, а потери они уже понесли значительные, даже если три четверти лежащих на поле только раненые. Каждый раненый – это капля в общем потоке, льющемся на мельницу России: ведь он требует лечения, ухода, стало быть, расхода драгоценных ресурсов, а они у маленькой Японии далеко не безграничны. Александр Викторович, еще будучи в госпитале, вносил предложение о передаче раненых японцев, находящихся в плену, противной стороне. Пусть японцы сами лечат своих, тем более что там были и те, кто должен был стать инвалидом, а каждый инвалид, появившийся в метрополии, – это опять на руку России. Но его никто слушать не стал, потому как исходили из того, что эти раненые выздоровеют и встанут в строй.

– Виктор Александрович, пора. – Третьяков не без сожаления осмотрел блиндаж.

Столько жизней, столько усилий, ох как не хотелось оставлять рубеж, который его солдаты все еще вполне могли удерживать. Но это уже куда с большими потерями, а потому в героическом стоянии на неудобной позиции смысла уже не было. Лишняя тысяча солдат еще ох как пригодится.

– Николай Александрович, отправьте вестового к лейтенанту Покручину. Бронепоездам следовать к Инченцзы не останавливаясь. Связь с НП дивизии. Здесь Фок. Дмитриевский, слушайте меня внимательно. Отдайте распоряжение на станцию: бронепоезда пропустить беспрепятственно, направление – на Инченцзы. Эвакуационные составы пустить сначала на боковые ветки, пропустить моряков, а затем отправить вслед за ними. Пока все. – Александр Викторович положил трубку и взглянул на Третьякова: – Вам все понятно?

– Так точно. Два сборных батальона выдвигаются для ликвидации угрозы десанта.

– Нет, не так. Вы дойдете до Кечемпу, где остановитесь и, не выгружая личного состава, будете ждать моего приказа.

– Но там вроде только одна рота?

– Правильно, вот только не просто рота, а до зубов вооруженная и в полевых укреплениях. Это просто удача, что Ноги решил устроить десант именно в этой бухте. Там только одних пулеметов около трех десятков плюс шесть орудий и четыре миномета. Так что они смогут удержаться и без вас, а вот под Тафаншином вы очень даже можете пригодиться.

В блиндаже уже вовсю царил ажиотаж: деловито перемещаясь по помещению, солдаты споро сворачивали все имущество. Ну не оставлять же противнику!

Пригибаясь под непрекращающимся обстрелом, офицеры под предводительством Фока быстро спустились к железнодорожной ветке, где на платформы уже грузились солдаты. Александр Викторович взглянул вправо – там вдали также стоял состав, и возле него наблюдалась такая же суета, что и здесь. Однако никакой паники, все возбуждены, но собранны, слышатся даже шуточки – как видно, это те, кто не потерял сегодня тех, с кем успел сблизиться за время службы. Большинство серьезны, у кого-то на глазах слезы, кто-то нервно кусает усы, кто-то сдерживает рыдания, но все до последнего излучают решимость и готовность сражаться и дальше. А еще взгляды. Взгляды, бросаемые на него, их командира дивизии, который стоит в сторонке и ждет, пока последний солдат не поднимется на платформу, взгляды, полные уважения и восторга. И как он мог даже ненадолго задуматься, отходить или нет? Правильное решение. Может, кто-то и скажет, что позиция оставлена слишком рано, но вот эти солдаты разбредутся по своим подразделениям, рассказывая, как ИХ генерал стоял вместе с ними под огнем и руководил боем. Приукрасят, не без того, но оно и к лучшему. Те, кто сейчас уходил отсюда, оставляя позиции противнику, были ЕГО солдатами, и их жизни были ему очень дороги.

Когда Фок прибыл на НП дивизии, там стоял непрекращающийся гомон, звучали зуммеры телефонных аппаратов, отдавались команды, выбегали и вбегали вестовые. Дмитриевский, склонившись над картой, что-то объяснял полковнику Ирману. Нормальная деловая суета. Хотя что-то Дмитриевский нервничал.

Отход прошел без каких-либо происшествий, если не считать того, что к моменту выхода к стрелке на станции Тафаншин, в настоящий момент разрушенной до основания, дабы лишить хоть каких-то укрытий противника, так как ее удерживать не планировалось, два состава с отходящими ротами и бронепоезда подверглись обстрелу. Но все обошлось – ни один снаряд так и не попал в цель. Едва японцами были обнаружены эти составы, обстрел позиций тут же прекратился. Как видно, Ноги сообразил, что там сейчас никого нет, и, скорее всего, двинул туда свои полки. Вот только Фок не собирался предоставлять в распоряжение противника готовые блиндажи. Как только на позициях были замечены солдаты противника, там вновь взвились султаны разрывов – это сработала конно-охотничья команда, подорвавшая заложенные заряды, а затем верхами в спешном порядке начала уходить. Японцы пытались было их обстрелять, но тут, прикрывая отход всадников, заговорила русская артиллерии, на этот раз обрушивая огонь на позиции, еще недавно бывшие в руках защитников Квантуна.

– Смирна! Ваше превосходительство…

– Вольно, – перебил Дмитриевского Фок. – Докладывайте, подполковник, только коротко и по существу.

– Японцы высаживают десант.

– Ну это не новость.

– Но это другой десант – в бухте Меланхэ.

– А вот тут поподробнее. – Да что же это такое творится? Вот только что все было хорошо – а теперь плохо.

Кто бы сомневался. Уже на следующий день после посещения Фока поступило распоряжение, согласно которому отдельная ополченческая рота с приданной ей батареей переходила в подчинение командира четвертой Восточно-Сибирской стрелковой дивизии. Ну да и бог с ним. Главное, что Фок не собирался ставить палки в колеса и всецело одобрил намерения Гаврилова, а большего ему и не нужно. Вообще Семен был в немалой степени удивлен поведением нового начальника. По всему выходило, что он намерен буквально зубами держаться здесь, в районе перешейка. Это его намерение никак не вязалось с тем, что рассказывал Антон. Сам Семен мало интересовался историей, а о русско-японской войне знал только то, что таковая была и что царский режим получил по зубам, ведя захватническую войну. Знал о Цусимском сражении и сокрушительном поражении русского флота, в результате которого была уничтожена или пленена практически вся русская эскадра, ведомая бездарными адмиралами. Одним словом, позорная страница русского оружия.

Хороший позор, нечего сказать. Если правда все то, о чем рассказывал Антон, то в это верилось с трудом. То, что совершили предки в известной Семену истории, это не позор, а подвиг. Почти полгода тесной блокады, четыре успешно отраженных штурма, потери один к десяти – и ведь крепость не пала, ее сдали. Кстати, Фок и сдал. Нет, сдал Стессель, но по всему выходит, что Фок подвел под сдачу. Точно так же, как и сдал позиции под Цзиньчжоу. А теперь он собирается стоять тут так, как в годы своей юности на Шипке? Бред какой-то. Или кто-то захворал на голову, или он, Гаврилов, просто чего-то не понимает.

Ладно, не будем о грустном. Сейчас важно подготовить достойную встречу для десанта. Господи, как же все удачно складывается. Дать второй волне высадиться или начать разбираться сразу же с первой? Второй-то деваться некуда: капитаны посадили свои пароходы на мель, так что им либо дожидаться самой высокой воды, либо без посторонней помощи не стронуться, причем второе более вероятно. Хотя есть миноносцы – они вполне смогут снять пехоту. Нет, пусть закончат высадку. Правда, если уже оказавшиеся на берегу не вздумают самостоятельно начать продвигаться вперед.

Позиции роты были хорошо замаскированы, так что за то, что их обнаружат, не приблизившись, Семен не переживал. Другое дело, если противник не пожелает сидеть у берега. Но он пожелал. Десант отдалился от берега максимум на триста метров, да и то это были скорее дозорные отряды. Значит, хотят сначала собраться в кулак, а только потом выдвинуться. Ну, так – значит, так, – это как нельзя лучше соответствовало планам самого Семена. Тем более что бронепоезда уже идут сюда, чтобы наподдать морячкам, провернувшим весьма рискованную операцию по тралению и все же проникшим в запертый залив.

Гаврилов все еще осматривал берег, сейчас занятый противником, время от времени переводя взор, чтобы взглянуть на отдаляющиеся от берега шлюпки, баркасы и плоскодонки, которым предстояло принять на свой борт и доставить вторую волну. В том, что будет еще и третья, были очень большие сомнения – вряд ли сюда было доставлено больше одного полка, – когда зазуммерил телефон.

– Подпоручик Гаврилов, слушаю.

– Ваш бродь, унтер Кротов. – Это наблюдатель на самой высокой точке полуострова, проспавший японцев. Впрочем, винить его в этом было нельзя. Невозможно рассмотреть то, чего не видно, а ночью и утром был туман.

– Докладывай.

– Японцы что-то задумали. Вижу один катер, который движется в сторону нангалинской позиции.

– Ты ничего не путаешь?

– Никак нет. Там с дюжину солдат сидит. Подошли к берегу, высаживаются.

– Где?

– Дак, почитай, в восьми верстах от меня.

Быстрый взгляд на карту. Восемь верст от наблюдательного пункта – почти шесть от места, где сейчас находится Семен. Вот черти! Да как же он мог этого не учесть? Отчаянные головы все же японцы, ох отчаянные. Хотя чему удивляться, когда через сорок лет в этой стране должны появиться камикадзе. Это не солдат, который в пылу боя, находясь в эйфории от сражения, когда ему сам черт не брат, когда все инстинкты, кроме достать и загрызть врага, притупляются, со связкой гранат бросается на танк. Это специальные подразделения, сотни людей, целенаправленно готовые погибнуть, пожертвовать своей жизнью ради достижения определенной цели.

Любой другой недоумевал бы по поводу действий японцев. Вдумчиво чесал бы темечко, соображая: а что это было? Только не Семен, у которого все инстинкты бойца-диверсанта тут же вздыбились, как шерсть на загривке рассерженного кота. Оставался вопрос – отчего не задействовали диверсионную группу? Ведь вон как провернули с русским пароходом, любо-дорого, а тут… Может, русским все же удалось основательно подвыбить агентурную сеть, или того умника уже не было на Квантуне, а заранее отправлять на территорию, кишащую войсками противника, группу для подрыва путей опасно? Эдак можно выдать свои намерения. Одним словом, как бы то ни было, есть то, что есть, и необходимо действовать, причем немедленно. Телефонная трубка связи со штабом Фока сама прыгнула в руку.

– Командир отдельной ополченческой роты подпоручик Гаврилов. Генерала Фока, срочно!.. Ваше превосходительство, японцы направили диверсионную группу в составе десяти-двенадцати человек к повороту железнодорожного полотна, чтобы взорвать его.

– Где?

– Скорее всего, там, где дорога подходит к берегу и потом идет вдоль моря. Если позволит время, то постараются продвинуться вперед по дороге, чтобы прервать сообщение как можно дальше.

– Вы уверены?

– Более чем. Я сам поступил бы так, а еще постарался бы подорвать пути как раз под колесами бронепоезда. Они не дураки и понимают, что как только десант будет обнаружен, то первыми туда направятся именно бронепоезда.

– Что десант?

– Стоит на месте – как видно, решили завершить накапливание.

– Хорошо.

Положив трубку, Фок тут же обратился к своему порученцу:

– Свяжитесь с командиром состава обеспечения бронепоездов, передайте им приказ дойти до Кечемпу и остановиться до особого распоряжения. Дмитриевский, у нас есть подвижные части в районе Кечемпу?

– Так точно. Именно там стоит полусотня казаков из стражи КВЖД.

– Связь с ними имеется?

– Только нарочными.

– Немедленно отправьте кого-нибудь верхами. Пусть прочешут территорию, прилегающую к железной дороге, – там должна быть группа из десяти-двенадцати человек: скорее всего, намереваются подорвать полотно.