Текст книги "Мы наш, мы новый…"

Рассвет. Теперь уже поле перед нангалинскими позициями было усеяно телами наступающих. Но японское командование и не думает отказываться от дальнейшего наступления. У него имеется только один шанс взломать русскую оборону, опрокинуть обороняющиеся части и буквально на плечах отходящих войск ворваться в Артур, так как если этого не удастся сделать, то крепости им уже не взять, – ведь там тоже эти проклятые укрепления, и, как видно, к их возведению русские относятся очень серьезно. Кто-то очень сильно ошибся, докладывая в Генеральный штаб о неподготовленности русских оборонительных сооружений. Если они здесь, на значительном удалении от крепости, практически непреодолимы, то что говорить о самом Порт-Артуре?..

– Все, сдается мне, япошки выдохлись.

– Думаешь?

– Уверен, Семен. Ты как, готов?

– Я – как пионер, всегда готов, – не выдержав, хохотнул Семен.

Штурм русских позиций продолжался уже четвертые сутки. Все это время японское командование раз за разом бросало войска в самоубийственные атаки, вводя в дело все новые и новые части. Иные подразделения попросту прекратили свое существование, в иных едва ли оставалось по десять процентов от первоначальной численности. Японские стрелки подобно самоубийцам бросались в смертельные атаки, каждый раз вплотную приближаясь к позициям русских. Казалось бы, еще немного, еще самую малость – пехота ворвется в траншеи, а уже потом ее никому не удержать. Тот момент, когда они смогут сойтись в штыковой, будет смертельным приговором для русских, как это уже было на тафаншинских позициях. Но этого не происходило.

Самый лучший результат – это подобравшиеся вплотную несколько рот на левом фланге: там русские временно остались без поддержки моряков, ушедших для пополнения боезапаса. Однако этот успех оказался иллюзорным. Как только противник приблизился на дистанцию броска гранаты, в рядах нападающих начали рваться снаряды этой карманной артиллерии. Тяжелые чугунные осколки выкашивали людей ничуть не хуже пулеметов или артиллерии – при удачном попадании одна такая граната могла поразить до десятка солдат.

И вот наконец настал момент, когда количество отчаянных голов значительно поубавилось, они пополнили ряды погибших и раненых. Атаки японцев потеряли ту ярость и накал, что были прежде. Все указывало на то, что противник наконец все же выдохся. Русские же к этому моменту задействовали едва три полка, которые за эти дни были измотаны и избиты, потеряв чуть не половину личного состава, но так и не пропустили через себя наступающего противника. Кондратенко неоднократно был уже готов бросить в дело резервы, но всякий раз командирам обороняющихся полков и их личному составу удавалось выправить положение.

В частях уже началось брожение. Люди четвертые сутки наблюдали за тем, как их товарищи, прилагая огромные усилия, продолжают удерживать позиции, а они в это время отсиживаются в тылу и ничего не предпринимают. Не прибавлял настроения и постоянно текущий с передовой поток раненых, которых после оказания первой помощи тут же грузили в вагоны и отправляли в Артур. Вид израненных товарищей не вносил смятения в сердца солдат, он только разжигал злость. Да что же это творится-то? Вот при Александре Викторовиче, царствие ему небесное… А тут…

– Сережа, а может, ну его? Давай по-быстрому организуем тебе ранение – и иди в госпиталь.

– Ты за кого меня принимаешь, Гризли? Да как ты…

– Не кипятись, Сережа. Хочешь думать обо мне как о наседке – пожалуйста. Но посмотри на это и с другой стороны. Старуха прогибается, якорь ей в седалище, только там, где оказываемся мы. Вот влез Антон в морскую баталию – и от атаки камикадзе вышел только пшик. Влезли мы в события на Квантуне – и топчутся японцы у перешейка, шагу ступить не могут. А нет никого из нас у Куропаткина – и он, зараза, даже при куда меньшей обеспеченности японцев проигрывает им один бой за другим. А что, если нас там обоих накроют? Как тогда будет?

– Значит, о деле думаешь?

– И о деле тоже. А потом, мне будет куда спокойнее, если я буду знать, что, случись что, о наших семьях позаботится не какой-то там дядя, а ты.

– А почему не ты?

– Потому что я изначально поддержал эту затею, потому что я имею куда больший боевой опыт, потому что я, в конце концов, в отличие от тебя, обученный боец.

– Все так, Семен. А как ты думаешь, смогу я после этого жить? Каково оно мне будет, ты об этом подумал? Одно дело, если свалит в бою, приложило, оказался на больничной койке, другое – вот так вот. Э-э, даже не думай, медведь тупорылый. Я тебе тогда пулю в лоб закатаю, а не в плечо.

– Все, все. Нет дурных мыслей. Но неправильно это, Сережа.

– Нормально. А вдруг под напором сразу двоих у нее наступит перелом, и она окончательно сломается? Такого ты не допускаешь?

– После того, что с нами случилось, я уже допускаю все что угодно. Вот только понапрасну рисковать не хочется.

– Посмотри на это и под другим ракурсом. Быть может, именно то, что мы оба премся в эту авантюру в первых рядах, по большому счету и убедило Макарова и Кондратенко в нашей правоте.

– А правы ли мы? Может, это станет гибелью крепости? Вот возьмут самураи и выстоят, а потом ломанутся снова в последний и решительный, а наши не выдержат… Кто сказал, что мы лучше всех знаем, как нужно действовать?

– А я и не говорю, что знаем. Просто мне кажется, что ты был прав. Времени у нас совсем не осталось, направление изначально нами было взято не то, остается ломать через колено. Не знаю, как там будет у японцев, но для нас это и впрямь последний и решительный. Либо она здесь и сегодня переломится, либо все зря – и эта война закончится так, как и положено, только с куда бо́льшими жертвами.

– А ведь если бы ты согласился, у нас был бы еще один гарантированный шанс. Теперь-то мы знаем, как надо действовать. У нас будет целая киноиндустрия, синематографы по всей стране, политагитки, просто патриотические фильмы, документальные фильмы о происходящем за границей, чтобы сбить спесь и тупость с нашей интеллигенции. Наймем кучу борзописцев по всему миру – и пусть клепают статьи на благо России… Нет, откроем свои газеты. Раскроем глаза на наших революционеров. Вон про Ковальского фильм сняли, теперь его переправят в Питер и Москву – не думаю, что народу это понравится. Это же сколько можно наворотить!

– Вот если выживем – займемся. И не смотри на меня так. Если нет – эвон Варламу подробную инструкцию расписали, как, что и зачем.

– Варлам – не то.

– Семен, вот умеешь ты настроения добавить. Тут вот-вот в бой – а он стонет, как раненный поносом в самую… Иди вон лучше займись своим батальоном.

– Ротой.

– Это ты им рассказывай.

Выдвигаться было решено в три эшелона, без артиллерийской подготовки и вообще с минимумом шума. Первым по путям должен был проследовать один паровоз, с двумя добровольцами – они должны были проверить целостность пути. Конечно, парням не позавидуешь, случись путь нарушен, но они знали, на что шли. Далее двигался фронтовой бронепоезд «Стерегущий», ощетинившийся во все стороны орудиями и пулеметами. Уже следом за ним – состав, состоящий из платформ, обложенных мешками с песком, и блиндированных вагонов, которые были изготовлены для КВЖД еще в довоенное время, только у них срезали верхнюю часть, чтобы уменьшить площадь, по которой будет целиться артиллерия, и увеличить свободу маневра, тем более что бронированной была только нижняя часть, до окон.

Далее за этими составами выдвигались «Квантун» и «Ляодун»: на них возлагалась задача по артиллерийской поддержке этого своеобразного десанта. Уже следом за ними шли два состава с первой и второй подвижными батареями – это шестидюймовые мортиры, установленные на обычные двухостные платформы и обложенные шпалами, всего шестнадцать орудий. Их дальности в семь с половиной верст было вполне достаточно для осуществления артиллерийской поддержки.

Корабли с пополненным и даже завышенным боекомплектом уже заняли привычные для них позиции. Но на этот раз в заливе Джонок находилось также четыре броненосца, готовых метать свои фугасы по противнику. Понятно, что снарядов крупного калибра сейчас на эскадре была едва ли половина боекомплекта, но на сегодняшний день ставилось слишком много. На левом фланге были собраны практически все миноносцы, которых должны были дополнить канонерки. Флот намеревался поддержать армию по максимуму. Как говорится, раз пошла такая пьянка, режь последний огурец.

За полночь началось выдвижение войск. Подобно японцам до этого, выдвигались без артиллерийской подготовки, всячески стараясь сохранять скрытность, с тем чтобы приблизиться как можно плотнее. Артиллерия должна была вступить в дело в последний момент – средней предстояло громить тылы, мелкому калибру предписывалась непосредственная поддержка атакующих.

С этой целью от каждой батареи были выдвинуты по два корректировщика, которым было придано аж по два связиста. В этом бою корректировка и связь должны были означать очень много: только от бесперебойной работы этой сцепки зависела эффективность огня. При потере связи и отсутствии свежих данных батареям предписывалось тут же прекращать огонь, чтобы не накрыть свои же части, – больно уж тесно должны были взаимодействовать «боги войны» и «королева полей». Такого до сих пор нигде не было, если не считать единственного случая поддержки атаки под руководством капитана Гобяты. В последние дни русские артиллеристы вели огонь на пределе, вот только свои части при этом находились в траншеях, – сейчас опасность возрастала многократно, так как предстояло все же поддерживать атакующие цепи.

Огонь. Дым. Пыль. Мечущиеся тени в неровном свете ракет и пожара. Нескончаемая трескотня винтовочных выстрелов, перемежаемых весьма часто слышимыми свирепыми пулеметными очередями. Тяжкие вздохи разрывов.

– Ура-а-а!!!

– Банза-а-ай!!!

– Полундра-а!!!

На маленьком пятачке промежуточной станции творится просто невообразимое: русский – японец, едва разобрав, кто перед ним, бросается в схватку очертя голову, напрочь позабыв об инстинкте самосохранения. Достать! Порвать! Вцепиться в глотку! Ни страха, ни сомнений – одна только ярость рукопашной схватки.

– Сергей Владимирович! Куда?!

– Достали уже. То Семен, теперь еще и ты. В няньки нанялся?! А может, позабыл, кто тут командир?!

– Не забыл я ничего. А только не дело командиру поперед подчиненных в атаку ходить. Вы головой думайте, а не маузером направо и налево машите. За вами эвон сотня парней стоит. Ставьте задачу.

– Дело говорит Фролов, – выдохнул присевший рядом старый унтер Никодимыч. Вот вроде и в штыки принял нового начальника, а как время пришло и предложили остаться на «Квантуне», не удержался – рванул за подпоручиком на «Стерегущий». – Надумали что, ваш бродь? Дак скажите.

В принципе в настоящий момент все шло так, как и планировалось, и каких-либо изменений в намеченный план вносить смысла не было. Рота Гаврилова зачищала окрестности станции – десант бронепоезда захватывал саму станцию. Хотя что тут захватывать? Кирпичное здание самой станции, водокачка, разгрузочная платформа, и рядом с ней – вытянутое каменное здание склада и притулившаяся с боку каморка станционных рабочих, вот, пожалуй, и все хозяйство. Не было ни мастерских, ни депо, ни вагонов, одни только голые железнодорожные пути и стре́лки.

– Да ничего нового. Нужно срочно захватывать здание станции: если штаб здесь – то в нем. Времени нет совсем.

– Сделаем. Только там ить енералы, – все же высказал сомнение моряк.

– А нам откуда знать? Темень. Делать все, как учили: в здание сначала граната – и только потом входить, кто сдастся – вязать, нет – гасить.

– Ясно. Эгей, братва. Второй взвод у бронепоезда! Первый – к станции, гранат не жалеть! Полундра-а!!!

– Полундра-а!!!

– Чего копытом землю роешь? Давай за ними, – толкнул в плечо Фролова Сергей.

– Там есть кому заняться, – возразил ветеран, внимательно осматриваясь по сторонам.

Со стороны передовой нарастала канонада, с моря ударил калибр. Орудия бронепоезда и китайские пушки на платформах садили не переставая по обнаруженным неподалеку батареям. Туда же бежали взводы из роты Семена. Минометы со звонкими хлопками посылали мины одну за другой, поддерживая наступление других взводов в сторону водокачки, за которой, собственно, и заканчивается территория станции.

С момента, как они ворвались на станцию Кинчжоу, не прошло и пяти минут – все было кончено. Японцы еще держались в здании станции, но огонь оттуда был все какой-то несолидный – такое впечатление, что отстреливались только из револьверов. Наконец внутри ухнули взрывами несколько гранат, заброшенных десантниками, и во все проемы полезли как тараканы морячки в лихо заломленных беретах. Были, правда, и те, кто имел каски, но большинство все же предпочитало целесообразности лихость.

Ну что ты будешь делать – видать, это у морячков все же в крови. Взять хоть Вторую мировую. Уж насколько к тому времени была доказана целесообразность касок, уже в армейскую форму матросов обрядили, а они, как только атака, пилотку в сторону, каску к черту, бескозырку на темечко, ленты в зубы – и айда с «полундрой». Так чего же требовать от этих-то!

– Жив, Сережа?

– А сам-то не видишь?

– Ты что, еврей – вопросом на вопрос отвечать?

– Семен!

– Ладно тебе, – задорно засмеялся гигант. – Фролов?..

– Не извольте беспокоиться, приглядываю.

– Молоток. Так, Сережа, давай-ка теперь будем определяться, что дальше. Сейчас они в себя придут и попрут своего командующего выручать.

– Ты все напутал. Тебе к командиру бронепоезда.

– Ваше благородие, господина лейтенанта ранило… – Молодой морячок словно поджидал этого момента и материализовался перед офицерами как из-под земли.

– Что с ним? – не скрывая волнения, поинтересовался Звонарев – как видно, вступать в командование ему никак не блажило.

– Дак снаряд аккурат в тендер саданул, да напротив командира. Контузило его, никак в себя не придет, без сознания.

– Все, Сережа, времени нет. – Как видно, Гаврилов все же был прав.

– А что тут решать, Семен? Все решено еще перед выходом на бронепоезде, изменений никаких. Твой поезд пусть отводят в тупик, у здания станции, там разгрузочная платформа будет дополнительной защитой. Туда же и передовой паровоз – прицепите сзади, так что, если случись, будет замена. Центральную ветку будем использовать для маневра бронепоезда. По своим людям определяйся сам.

– Ну по плану, значит, по плану. Да десант свой лучше определи в здание станции. Моих людей едва на периметр хватит, так что твои орлы – единственный резерв.

– Понял.

– Сам – в бронепоезд. Да не смотри на меня так. Кто-то должен этой махиной командовать, а десантом и унтер скомандует.

– Согласен, – скрепя сердце согласился Сергей. – Значит, так, Николай, со мной останется Филя, – понимая, что без присмотра его не оставят, начал раздавать команды Звонарев. – Никодимыч берет на себя командование десантом, ты – принимаешь первый взвод вместо него.

– Ваш бродь, так что взяли мы ентих субчиков, вот только их там чуть не десяток одних енералов.

– Всех побили? – забеспокоился Сергей.

– Как можно! Тех, кто сдался, и раненых взяли. Куда их?

– Всех в десантный вагон, к ним четверых в охрану. Политесы разводить некогда, потому вяжи их к ядреной матери, только не тех, кто серьезно ранен.

– Понимание имеем.

– И еще – четверых пулеметчиков на бронепоезд.

– Ясно.

– Фролов берет первый взвод, ты – команду над десантом. Расположитесь в здании станции. Поступаешь в распоряжение господина подпоручика Гаврилова.

– Ясно.

– И еще. Если увижу кого без каски – в нарядах сгною.

– Есть. Разрешите идти?

– Давай.

Все шло настолько удачно, что страшно было даже думать на эту тему, чтобы не дай бог не накликать беды. Но беда – это дело такое, смотря что под этим подразумевать. Вот если, к примеру, атака сразу двух полков и не беда вовсе, а вроде как и ожидаемое развитие событий, то что тогда беда? Три полка? А интересно, разница сильно большая, когда едва ли пять сотен выходят против шести тысяч? Тут уж, пожалуй, тысячей больше, тысячей меньше – разница невелика.

Но есть разница или нет, а тем не менее на станцию навалилось именно три полка с трех различных направлений, да еще и со стороны позиций вот-вот должны были подтянуться отходящие части. Конечно, высокая концентрация автоматического оружия, то обстоятельство, что оказавшиеся поблизости батареи удалось фактически уничтожить, а точнее, поснимать замки, еще в начале, значительно упрощали дело, но не так чтобы и очень.

Не прошло и пятнадцати минут с момента прорыва составов на станцию, которая как бы находилась во вполне глубоком тылу, как на наглецов, позволивших себе подобное, навалились со всех сторон.

– Ориентир три, право пятьдесят, офицер.

– Вижу.

Выстрел!

– Ориентир два, право тридцать, дальше двадцать, сержант.

Команда была четкой – в первую очередь выбивать офицеров, лишая подразделения противника руководства, а только потом переключаться на сержантов. Но Иван со своим корректировщиком работал уже не первый день, а потому если он направляет на сержанта, пренебрегая офицерами, знать, так надо. Большинство сержантов обладают боевым опытом, и зачастую именно они руководят повседневной жизнью подразделения, а уж в бою и подавно.

Сержанта якут нашел практически сразу – немудрено, что корректировщик выбрал его: тот пытался прятаться и активно жестикулировал, направляя действия взвода. Дельный, как видно, сержант, явно ветеран и в переделках бывал не раз. Опять же успел оценить русских стрелков и их привычку выкашивать в первую очередь комсостав – складки местности он использует довольно грамотно. Не реши Иван забраться на водокачку – так, скорее всего, его и не заметили бы. Но они засели именно на водокачке. Выстрел!

– Ориентир пять, право десять, ближе пять, рядовой.

– Белены объелся?!

– Делай!

Иван быстро перемещает оптику и выискивает примерное местонахождение выбранной корректировщиком цели. Да нет, не объелся он ничего. Этот, похоже, что-то заметил и очень так внимательно поглядывает на водокачку. Ага, обернулся к товарищу. Ну уж нет, шалишь, больно позиция хорошая, да и менять ее под огнем, когда противник наступает… Выстрел! Выстрел! Выстрел! Паренек и ближайшие его соседи по цепи уткнулись лицом в песок или откинулись на спину. Этим санитары уже без надобности. А не надо быть таким глазастым. Опять же соседей подвел – кто его знает, может, успел чего рассказать. Иван быстро затолкал в приемник патроны, дослал затвор.

– Готов.

– Ориентир четыре, право пятнадцать, офицер.

Опять оптика заскользила по полю боя. Это уже третья атака, японцы сумели перенаправить сюда как минимум три батареи и садили из орудий нещадно. Одновременно наседая так, что нет никакой мочи удержать этих аспидов, – больно густо лезут. У Ивана уже плечо болит, а уж у него-то практика о-го-го, и в голове нехорошие мысли: не мало ли патронов он с собой взял?

Он успел снять офицера, когда в район водокачки подкатил бронепоезд. Вырвавшись за позиции обороняющихся, он продвинулся вперед, садя из нескольких пулеметов с обоих бортов, сметая атакующих и в который раз отправляя их восвояси. В него бьют из орудий, но пока все без толку: не дается японцам «Стерегущий». Отогнав очередную волну, стальная змея потянулась обратно и вскоре втянулась на территорию станции, а затем поползла дальше. Как видно, с тылу тоже невесело.

В это невозможно было поверить, но это было! Сто тысяч! Японцы бросили на узкий перешеек сто тысяч солдат, осадную и полевую артиллерию. Они собрали в один могучий кулак практически все, на что была способна полевая армия в Маньчжурии, но не смогли преодолеть рубежа, возведенного русскими. Знойные дни и прохладные ночи, проведенные в беспрестанных работах, тысячи тонн перелопаченного грунта, сотни литров пота, обильно пролитого в эту землю тысячами русских и китайцев, не пропали даром. Цена всех этих усилий сейчас стояла перед глазами Кондратенко, который прибыл на станцию Тафаншин, от которой, впрочем, не осталось ни одной постройки: они были снесены еще по приказу генерала Фока. Дальше начальнику сухопутной обороны продвинуться не дали: офицеры и солдаты попросту заступили ему дорогу – иди и дерись с ними. Всеобщее мнение высказал один старый унтер-стрелок с обвисшими усами:

– Неча вам там делать, ваше превосходительство, эвон у вас штаб, пошлите – все обскажут как есть, а эдак… Лександр Викторович тожа неробкого десятку был, а и на него нашелся шальной снаряд.

Нечего сказать, весьма вольное обращение к офицерам, а уж к генералу… Но Кондратенко не стал наказывать старого вояку и осадил других офицеров. Мало того – остался там, где ему заступил дорогу унтер. Он вдруг осознал, что солдаты смотрят на него так же, как еще совсем недавно на Фока. Генерал, подаривший им победу – не просто победу, а разгромивший почти втрое превосходящего противника. А чего вы хотите, солдаты – они тоже массы, а массам нужен лидер, и желательно в героическом ореоле: за таким легче идти, выполняя приказ такого, проще принять смерть. Хотя можно ли так сказать о смерти? С другой стороны, а почему нет…

Роман Исидорович взглянул на колонну пленных, двигающуюся под конвоем русских стрелков. Нескончаемая вереница – захоти они разбежаться, непонятно, как их будет удерживать жидкая цепочка конвоиров. Одно радовало: у них сейчас нет даже перочинных ножей, а потому они не столь опасны. Опять же отчаянные сорвиголовы в своей большей массе погибли в боях или сейчас лежали раненые.

Паровозный гудок заставил Кондратенко отвлечься от созерцания картины препровождения в тыл пленных. Паровоз со стороны Цзиньчжоу? Ах да, туда ведь убыло несколько составов – и бронепоезда, и подвижные батареи, и состав с десантной ротой. Что же, поезд – это дело такое… Надо посторониться. Генерал вместе со штабными офицерами отъехал немного в сторону и взглянул на медленно проходящий состав. На площадках сейчас не было шпал – их скинули за ненадобностью, так как сейчас было необходимо высвободить как можно большее пространство. Все платформы были завалены ранеными, русскими и японцами вперемешку, картина уже знакомая: русские санитары и врачи не делали различий между своими и чужими, оказывая помощь по мере сложности ранений. Японских солдат было гораздо больше. Господи, да где же их всех располагать? Опять главный врач начнет клевать по поводу недостатка коек и персонала.

Ага, а вот и «Стерегущий». Не рано ли в тыл подался? Там вроде еще есть очаги сопротивления – хотя многие из попавших в окружение войск сдались, некоторые продолжали сражаться, даже будучи в плотном кольце и избиваемые артиллерией. Некоторые части сумели отойти и избежать полного разгрома, хотя и их потрепали изрядно. В настоящий момент около двух дивизий более или менее организованно откатывались по направлению к Бицзиво. В остальном налицо было полное отсутствие общего руководства, разве только на уровне полков, но дивизиями точно никто не командовал. Неужели налет десанта был столь удачным?

Нет, молодцы все же морячки. При случае дебоширы из первых, в атаку с задором и блеском в глазах. Вон сейчас стрелки, ворча сердито отряхиваются, осматривают свое нехитрое хозяйство, с нескрываемой досадой разглядывая прорехи в обмундировании, или устало утирают обильно выступающий пот, – жарковато все же, а эти горланят песню, да так, что перекрывают шум паровоза, оглашая все окрест. Разухабисто так поют, да все про себя, любимых:

 
Мчался поезд, ветер поднимая,
Наступала грозная броня.
И летели наземь самураи
Под напором стали и огня.
 

А вот ничуть не бывало. Ни Звонарев, ни Гаврилов к этому опусу не имели никакого отношения – мало того, услышав разухабистую гармонь и саму песнь, друзья едва не уронили наземь челюсти.

При виде генерала бронепоезд остановился, песня оборвалась, и из тендера выскочил подпоручик Звонарев. Вид бодрый, хотя и не сказать, что не озабоченный.

– Ваше превосходительство, сводный десантный батальон с поставленной задачей справился.

– Вижу, что справились, – спустившись с коня и пожимая руку Сергею, с улыбкой произнес Кондратенко. – Судя по тому, как протекал бой, вам удалось накрыть штаб Ноги?

– Не только, ваше превосходительство. В тот момент, когда мы начали контратаку, в штабе третьей армии как раз проводилось совещание по передислокации войск. Там присутствовали все командиры дивизий и их начальники штабов, за исключением двух дивизий, временно отведенных в тыл. Это они на данный момент организованно отходят, сумели вывезти и часть артиллерии. Нашим сейчас не до них – выставили полк в качестве заслона и продолжают подчищать.

– Это мне известно. А вот то, что вам удалось захватить практически все командование армии… Кстати, все члены штаба живы?

– Прошу прощения, ваше превосходительство, но члены штаба оказали отчаянное сопротивление. Общая ситуация была такова, что вести длительные переговоры мы не могли, да и не сдались бы они так просто. Одним словом, после отказа сдаться мы предприняли штурм. Некоторые погибли, некоторые получили ранения, но большинство захвачено. Они сейчас в десантном вагоне, под охраной. Собственно, по этой причине и двигаюсь в тыл.

– Ноги?

– Погиб.

– Кодама?

– Ни царапины.

Кондратенко не удержался и тут же направился к десантному вагону. Ему еще ни разу не доводилось бывать внутри бронепоездов, а потому низкие потолки произвели несколько негативное впечатление: росточка он все же был немаленького. Сразу припомнилось то, что этот самый Звонарев настаивал на том, чтобы на бронепоезда назначали только низкорослых моряков. При мысли об этом Роман Исидорович невольно улыбнулся. Он прекрасно помнил, что, когда он наблюдал экипажи, в строю замерли сплошь чудо-богатыри. Вот и эти, что охраняют пленных, косая сажень в плечах, стоят согнувшись чуть не в три погибели. Но улыбка тут же слетела с его лица, когда в полумраке стального помещения он увидел пленных.

С ранеными было все в порядке. Им оказали медицинскую помощь, и они лежали на расстеленных шинелях. Мертвые члены штаба также были здесь и лежали отдельно, а вот те, кто не имел ранений или имел легкие, были связаны, причем не было различий ни между младшими офицерами, ни даже самим Кодамой, которого Роман Исидорович тут же узнал, так как помнил его по встрече, когда тот посещал Приамурье и Маньчжурию еще перед войной, – весьма запоминающееся лицо.

– Подпоручик, что это?!

– Ваше превосходительство, в боевой…

– Вы что себе позволяете?! Немедленно развязать!

– Есть.

Дублировать команды не потребовалось: моряки, охранявшие пленников, тут же бросились выполнять приказ генерала. Не прошло и минуты, как все были развязаны. Кодама, потирая затекшие руки, все время внимательно смотрел на Кондратенко.

– Благодарю, ваше превосходительство, – медленно проговаривая слова, с характерным акцентом произнес генерал. – Не стоит сердиться на офицера, который просто выполняет свой долг. Сегодня мы враги, он действует соответственно.

– Не враги, а противники. А что касается пут – так их нет на рядовых, которых в настоящий момент препровождают в тыл, – отчего они должны быть на вас? Я официально приношу свои извинения за недостойное поведение нашего офицера и обещаю, что он понесет заслуженное наказание.

– Я принимаю ваши извинения от своего лица и от лица моих офицеров. Но еще раз прошу не наказывать этого молодого человека: он просто выполнял свой долг.

– Долг можно выполнять по-разному, в том числе и так, чтобы это не задевало чести и достоинства офицера. Капитан Свойский.

– Я, ваше превосходительство.

– Сопроводите пленных на станцию Нангалин и разместите их в моем составе, позаботьтесь о надлежащей медицинской помощи и обеспечении всем необходимым.

– Есть.

– Ваше превосходительство, прошу прощения, но вынужден вас оставить: мне надлежит заняться делами.

– Разумеется, – не скрывая горечи, согласился Кодама.

А какие дела могли быть у Кондратенко, как не добивание японской армии? Счастливчик Ноги, ему не пришлось испытать горечи поражения – он погиб, как и подобает солдату, в бою. Ему же оставалось только выполнить ритуал настоящего самурая.

– Сергей Владимирович, что вы себе позволяете? – когда они уже были снаружи, вновь набросился Кондратенко.

– Воевать с вероломным противником, если вы не возражаете. Ведь это они, а не мы напали на нас ночью, без объявления войны.

– Это, – Кондратенко, не скрывая раздражения, кивнул в сторону стального вагона, где остались пленные, – военнопленные, мало того – высшие офицеры противной стороны.

– Мне их стоит обнять и расцеловать, ваше превосходительство?

– Как видно, до вас не доходит. По поводу пленения штаба будет проведено самое тщательное расследование, и если выяснится, что в вооруженном нападении не было необходимости, то…

– Ваше превосходительство, вы это сейчас серьезно? Вы собираетесь отдать приказ расследовать действия мои и моих подчиненных?

– Разумеется.

А что тут скажешь. Солдаты рвут друг друга на части, причем в буквальном смысле этого слова, когда доходит до рукопашной, а их превосходительствам остается только, сохраняя политес, раскланяться и принять одному у другого клинок в знак капитуляции. Сказать, что Звонарев был ошарашен, – это не сказать ничего: он был просто в шоке.

Стало быть, расследование. Ладно, пусть расследование, но чтобы он и дальше служил… Да нате выкусите. Как видно, дебилизм с подставой своих же военных под молотки в угоду политике и мнению просвещенной Европы в России не в период развала СССР родился – он всегда был.