Текст книги "Мы наш, мы новый…"

– Верю, – наконец разжал челюсти Антон и потянул из-за отворота пиджака револьвер с уже навернутым на него глушителем. Необходимости в том не было никакой – звук выстрела все одно не вырвется наружу, ну да глушитель уже навернут, не отвинчивать же. Вот только решительности в его действиях не было – он словно сам все еще сомневался, стоит ли это того.

– А ить не это мне на роду написано.

– Тебе-то откуда знать? – не выдержав, хмыкнул Антон.

Ну да, мужик, скорее всего, из знахарей, и гипноз ему подвластен – то-то так смотрел на Песчанина, и даже едва не взял под контроль, но вот в то, что он предсказатель, не верилось ни в какую. Если так, то почему же его заманили в гости и убили? Шалишь, на Кунашире тоже жила бабка-травница, которая хвори лечила наговорами, так что в народных лекарей Антон вполне верил, не отрицал он и наличия предсказателей: природа человеческая неизведана, но верить тому, кто не смог уберечь себя же от смерти… ну уж нет.

– Касаемого меня я видеть не могу, – тяжко вздохнул мужчина. – Только то, что касаемо тех, кто находится окрест меня, а если их житье зависит от меня, то и свою судьбу тогда могу предречь, а через то и попытаться изменить. Было уж такое.

Антону тут же вспомнилось одно из предсказаний Распутина по поводу царской семьи. Он слышал множество его интерпретаций: «Меня не станет – и им не жить», «Покуда я жив – будет жить и династия», «Если в смерти моей будут повинны твои родственники, то ты и близкие твои не проживут и двух лет», – это якобы в беседе с царем. Бог весть, может, и правда, этому человеку что-то открыто, вот только повлиять на решение Антона это никак не могло. Он не знал, будет лучше или хуже, но знал, что будет иначе. Вот и война уже стала близиться к концу, и потери в ней на данный момент на порядок ниже, причем с обеих сторон. В известной ему истории Япония потеряла только под Порт-Артуром около ста десяти тысяч одними убитыми.

– Погоди. – Распутин вскинулся, когда зрачок глушителя уже замер у его лба, но на удивление голос его звучал ровно и сильно. – А ведь твое время еще не пришло… – В голосе крестьянина слышались понимание и убежденность, отчего рука Антона непроизвольно дрогнула. – Помни: убьешь меня – заботиться о НИХ придется тебе, и не сойти с этой дорожки до конца дней своих ни тебе, ни детям твоим, а как сойдут – так и конец придет, только внуки покой и узнают. Сына Григорием назови. Просто поверь. А теперь делай свое дело, коли не можешь иначе.

Эпилог

– Да чего ты как тигр в клетке мечешься? Вот лучше выпей – и тебе полегче будет, и у нас перед глазами мельтешить перестанешь.

Семен плеснул в рюмку коньяку и протянул Антону. Тот остановился, бросил ничего не понимающий взгляд на рюмку, замершую перед его грудью в протянутой руке друга. Постепенно до него дошло, чего, собственно, от него хотят, и он, машинально опрокинув содержимое в себя, даже не почувствовав вкуса, вновь вернулся к своему занятию, продолжая с маниакальным упорством мерить комнату, словно в ней могли появиться лишние метры.

– Так, Сатурну больше не наливать: это же бесполезное уничтожение благородного напитка! – Возмущению Семена не было предела.

– А ты что, для друга коньяка пожалел? – не выдержав, хохотнул Звонарев.

– Не язви, Сережа. Мне для друга ничего не жаль, но видеть, как относятся к такому питью, я не могу. В следующий раз налью ему неразбавленного спирта – ему же все едино, хлещет как воду.

– А-а-а!

Приглушенный женский крик донесся из соседней комнаты, и все присутствующие замерли. Затем Антон, на что-то решившись, рванулся к двустворчатой двери, явно намереваясь войти вовнутрь, но Гаврилов оказался более проворным, да и находился он несколько поближе.

– Ша, командир. Туда нельзя.

– Отойди, Гризли.

– Голову включи. Ну отойду я – и что ты будешь делать? Войдешь и всех порвешь? Так там врагов нет. Примешь на себя часть мук Светланы? Так такое решение принял сам Господь, когда назначил мужчинам в поте лица своего добывать хлеб насущный, а женщинам в муках рожать. Вот она и мучается. А не фиг было мужиков совращать.

– Гризли…

– Не, Антон, даже не уговаривай, нечего тебе там делать. Хочешь еще коньяку?

– А как же «Сатурну больше не наливать»?

– О! Все слышит. Все знает. Ничего, я это как-нибудь переживу. Ну так как, полтинничек?

– Нет, спасибо.

– А-а-а-ы-ы!

– Спокойно, Антон, мы все через это прошли. На, пей.

То, как в очередной раз разделался со своей порцией Антон, вновь не прибавило настроения Семену, но на этот раз он предпочел промолчать. Как видно, шутки никак не могли друга взбодрить, а на коньяк ему было по большому счету плевать. С другой стороны, он чувствовал, что ему сейчас и самому как-то неуютно. Понятно, что и он, и Сергей через это уже прошли, но вот оба волнуются, будто это их жены сейчас там. Нет, они, конечно, там, но, как бы это сказать, не в том качестве. Взгляд на друзей заставил Семена все же улыбнуться. Три тертых мужика, в том числе и Звонарев, который за неполный год службы успел сильно измениться, стоят тут растерянные, словно и не они десятки раз заглядывали смерти в глаза и умудрялись обводить ее вокруг пальца.

Вон Сережа оккупировал кресло в углу и вообще старается помалкивать, а ведь не раз доводилось в штыковую хаживать, смотреть в глаза тому, кто хотел забрать его жизнь, но вместо этого отдал свою. Убить одного в ближнем бою – это далеко не совсем одно и то же, что положить даже роту на расстоянии. Антон тоже имеет самый разносторонний боевой и не только опыт, про самого Семена лучше помолчать. А вот маются здесь, как дети пугливые, тени своей боятся. А как тут не бояться-то? Там все в твоих руках – ну, окажется соперник сильнее и ловчее, так ты все едино имеешь возможность бороться, а что ты можешь сейчас?

– А-а-а-а!!! А-а-а-а!!!

А вот это уже другое дело. Вот это уже звучит как музыка. Это уже не крик боли, и на страдание не похоже, это скорее выражение своего недовольства. А то как же! Сидел себе, сидел в тепле материнской утробы – а тут тебя выдергивают и начинают тыркать. Ну и что, что сам напросился, – а может, он передумал. Детский плач внес некоторую разрядку в нараставшее каждую минуту напряжение. Только взгляд Антона продолжал источать тревогу, так как там находились два дорогих ему человека, которым грозила опасность. Крик здорового ребенка возвестил, что с одним из них вроде бы порядок, но что со вторым?

Дверь приоткрылась, из нее выскользнула Лена, проделав это настолько быстро и проявив такую ловкость и грацию, что никто не успел бросить даже беглого взгляда за ее спину, чтобы увидеть происходящее в комнате. Разумеется, виновником, так сказать, был Антон, но только не он был тем, кто интересовал ее больше всех, поэтому ее взгляд тут же нашел дорогого человека. Меж бровей сразу пролегла суровая складка, Семен же только растерянно развел руками, в которых сжимал бутылку с коньяком и рюмки, – мол, дорогая, я ни при чем, ситуация.

– Ну чего набычился? – это уже к Антону. – Сын у тебя.

– А Света? – растерянно, голосом, полным надежды, спросил он.

– Все нормально. Роды легкие – не роды, а сказка.

– А чего же она? – недовольно фыркнул Сергей, явно испытав облегчение.

– А чего ты хотел? Молодая, в первый раз, да она больше испугалась – от страха, считай, и кричала. Семушка…

– Малыш, вот ей-ей, мы без фанатизма.

– Да ладно. Я не о том. Налей-ка мне. Эх, мужики-мужики, трусливое же вы племя. – Ухмыльнувшись, она залпом опрокинула рюмку и, отдав посуду, скользнула обратно. Понятно, что мужики трусливые, вот только и она что-то не больно-то поморщилась.

– Ну, поздравляю, папаша, – хлопнул Антона по плечу Семен.

– Нашего полку прибыло, – тут же поддержал Сергей. Рука у него стала за это время тверже, что ли… Впрочем, нет ничего удивительного: чай, не бумажки с места на место перекладывал и не ботаников по кабинетам гонял. – Кстати, несусветный папаша, не забудь деда с бабкой поздравить.

– Непременно. Вот завтра с утра отобью им телеграмму.

– Ох и втравил же ты тестя на старости лет: когда теперь внука на руки примут?

А что тут скажешь, прав Звонарев. Петра Афанасьевича по окончании боевых действий мало что произвели в капитаны первого ранга, чем отсрочили его выход на пенсию, – так еще и перевели на Балтийский флот, где ему надлежало заниматься столь милыми его сердцу миноносцами. На этом настоял Макаров, так как, даже если опустить сильную теоретическую составляющую, Науменко за время войны успел приобрести такой практический опыт, что не передать его дальше было бы просто преступлением. У Степана Осиповича были большие, просто грандиозные планы на флот, а потому этого человека он предпочитал держать при себе, так как почитал его за своего ярого сподвижника.

– Как назовешь-то, решил? – и не думал прекращать тормошить друга Семен.

– Григорием.

– Ишь ты, волновался-волновался, а в святцы заглянул, – рассмеялся Звонарев.

– Да не заглядывал я.

– А откуда же тогда знаешь, что по святцам Григорий? Нет, там еще есть, но Григорий – самое подходящее, – одобрительно произнес Сергей.

– А сам-то в святцы эти заглядывал? – хохотнул Семен: после получения доброй вести он значительно приободрился. А что, все нормально – вот и слава богу. – Сегодня у православных в чести Евстрат, Захар, Никандр, Пантелеимон, Петр, Полиевкт, Самей, Филипп… гадство – и не всех прочтешь. Так что я предлагаю, чтобы Антону жизнь медом не казалась, назвать его Полиевктом, – вновь с трудом прочел по шпаргалке Семен. Ага, стало быть, друзья сильно испереживались, коли Гризли даже шпаргалку настрочил.

– Все сказал? – Звонарев взглянул на друга с чувством явного превосходства. – А теперь погляди на часы. Какое сегодня число?

Семен последовал совету и взглянул на висящие на стене ходики. Двадцать минут первого пополуночи, выходит… Он вновь развернул шпаргалку и, беззвучно шевеля губами, прочитал накорябанное им же:

– Сдаюсь. Уел. Все так, Антон, Гришка и есть. Не, конечно, можно и Дометиан, – все же решил он не уступать так быстро, отчего все рассмеялись. Когда они наконец замолчали, Семен вдруг вытер выступившие слезы и, в последний раз хохотнув, вновь заговорил: – Слушайте, я вот что подумал. Вчера. Ну да, уже вчера, было девятое января одна тысяча девятьсот пятого года. На улице не жарко, а даже наоборот, очень вьюжно, вот только тихо. Прошел обычный такой воскресный день. Я специально приказал начальникам службы безопасности в обеих столицах телеграфировать об обстановке, час назад получил сообщение, что все пребывает в тишине и благолепии.

– Выходит, не зря все… – Сергей только теперь до конца осознал, что им удалось совершить, вот только оценить масштаба произошедшего никто, кроме них самих, не мог.

– Выходит, не зря, и завтра будет обычный рабочий понедельник, – гулко вздохнул Семен.

Разгром, а иначе и не скажешь, третьей армии на перешейке сыграл ключевую роль в ходе войны. Опасаясь совместного удара с фронта и тыла, японское командование приняло решение об отводе войск к Ялу, туда же откатывались и остатки третьей армии, которых в общей сложности едва ли оставалась треть.

Макаров, используя параванные тралы и прикрывая тральщиков, сумел-таки вскрыть систему обороны у Бицзиво, а также занять временную базу японского флота на Элиоте. Откуда лишил японцев последней возможности снабжать армию с моря. На этот раз миноносцы не смогли в достаточной мере противостоять русской эскадре. Во-первых, немалое их число было выведено из строя еще до этого боя, а во-вторых, русским удалось, выставив в качестве приманки три броненосца, выманить миноносцы для атаки, после чего по ним прошлась метлой чуть не вся эскадра.

Было несколько попаданий с японской стороны, но это привело только к временному выводу из строя двух броненосцев и двух крейсеров. Что характерно, наиболее сильно пострадал «Рюрик». Не происходи все это вблизи мелководья, крейсер непременно затонул бы, а так его удалось посадить на мель. Японцев выбили, проведя заодно и десантную операцию, а потому и крейсер, можно сказать, отделался легким испугом – ну, в сравнении с прошлой историей, когда он безвозвратно погиб. Вот и вышло, что по большому счету применение камикадзе ни к каким особым последствиям не привело.

Истощенная, лишенная припасов японская армия откатывалась все дальше и дальше, теперь уже войска двигались вслед за ними по Корее. Дабы окончательно перерезать пути снабжения из метрополии, Макаров предпринял десантную операцию в Чемульпо, ему также удалось занять Сеул. Но удерживать столицу не планировалось: там находился гарнизон из одного батальона, которому предписывалось при появлении значительных сил отходить на Чемульпо, а вот порт решено было держать до последней возможности.

Крейсерские операции в Корейском проливе приняли рутинный характер, японский флот уже не мог оказать достойного сопротивления. На трех крейсерах было установлено новое оборудование, так что использование гидрофонов свело на нет и без того малоэффективные ночные атаки камикадзе: в подобных попытках японцы потеряли еще с дюжину эсминцев. Были потеряны и три вспомогательных крейсера, теперь редкое снабжение осуществлялось только с их помощью.

Японское правительство начало искать пути для мирных переговоров с Россией, ради чего обратилось к Соединенным Штатам. Вклинилась в диалог и Англия. Однако русское правительство никак не хотело уступать своей победы, и переговоры всячески затягивались.

Желая иметь последний инструмент влияния при полной поддержке английской разведки, Япония попыталась активизировать действия революционных организаций. Однако и здесь их ждало разочарование. Пароход, на котором было отправлено оружие в Санкт-Петербург, бесследно пропал вместе с грузом. Второе судно, спешно зафрахтованное и загруженное винтовками и револьверами, было отправлено по другому маршруту. Имелись точные сведения, что оно вошло в Черное море, – ни бурь, ни штормов, но и оно также пропало. Все же хорошо подготовил парней Семен, и хорошо, что они прибыли вместе со «Светланой» и всем оборудованием во Владивосток. Антон сильно сомневался, что информацию по маршруту следования оружия будет раздобыть легко, но он ошибался. Оставалось только удивляться, как ее не смогла раздобыть охранка. Или смогла? Может, кому-то все же было выгодно вооруженное восстание, и не только за границей и далеко не только революционерам? В этом всем предстояло еще разбираться вдумчиво и кропотливо, а пока нужно было действовать – где-то тайно, где-то нахрапом, но быстро, как можно быстрее.

Среди революционеров, в особенности радикально настроенных, началось повальное бегство. Как еще можно было назвать массовое исчезновение десятков людей, причем занимавших видное положение в партиях? В тот момент, когда нужно было осуществлять руководство, когда многое решало время, движение, оказалось, возглавить просто некому. Возникло мнение, и оно усиленно муссировалось, что царская охранка добралась до революционных вождей за границей, но ни доказательств этому, ни тел пропавших не было. Признаться, охранка сама была в растерянности и с не меньшим рвением, чем спецслужбы других стран, разыскивала пропавших.

Варламу относительно легко удалось обнаружить лидеров революционных партий. Еще бы – ведь никто из них и не думал прятаться, ведя вполне светскую жизнь во всяких там Женевах и Лондонах. Нельзя быть столь самоуверенным. Для здоровья вредно, знаете ли. Нет, никого из них не собирались убивать. Хотя свободы и лишили, все они хорошо питались, жили тесновато, но во вполне пригодных условиях. Антон вообще собирался отпустить их без каких-либо последствий, как только минует кризис. Все это влетало в копеечку, но он не жалел денег. Он изначально выбрал не тот путь и едва не поплатился за это, так что теперь следовало быть умнее.

Намечавшаяся в Санкт-Петербурге на ноябрь всеобщая забастовка не состоялась. Ее вдохновитель, несомненный лидер рабочего движения, отчего-то сменил курс и вообще абстрагировался от революционных партий. Еще пара встреч, подобных первой, и кое-какие силовые акции по отношении к эсерам, а также то, с какой легкостью всего лишь за несколько дней удалось из близкого знакомого Гапона Рутенберга сделать опустившегося наркомана, убедили отца Георгия в необходимости следовать новым курсом. А чего сложного-то, если врачи отчего-то решили лечить простудные заболевания героином, – этот метод считался самым модным на тот момент. Дурдом!

Чувствовал ли Песчанин вину перед Рутенбергом, которому вот так, походя, чтобы убедить другого человека, сломал жизнь? Да пожалуй что и нет. Рутенберг был эсером, членом организации, избравшей линией своей борьбы террор, путь кровавый и безжалостный, и даже если никого не убил лично, он горячо поддерживал убийства другими, значит, был такой же сволочью.

Антон замер, подперев плечом стену и устремив взгляд в одному только ему видимую точку, вспоминая минувшие события. Всего месяц, как был подписан мирный договор. Договор, для России в целом невыгодный. Все осталось почти в тех же пределах, что имели место перед войной, разве только Корея подпадала под протекторат России, но ни о каких контрибуциях и территориальных потерях и речи быть не могло. Англия все же не хотела окончательного добивания Японии и усиления России. Политики проиграли свою партию, не выдержав давления иностранных держав, хотя армия и флот на этот раз оказались на высоте.

Буквально пара недель минула, как он вернулся из столицы, когда стало окончательно ясно, что революционных волнений ожидать не приходится. В любом случае главные финансисты этого проекта – японцы – прекратили вкладывать деньги в революцию на территории России, так как то, что уже было вложено, пропало бесследно. Да и смысла уже не было: война проиграна.

В ушах звучал голос человека, жизнь которого он держал в руках, намереваясь оборвать ее, хотя тот ничего не сделал плохого ему лично, да и сделал ли России – кто знает. Из того, что было ему известно по истории, написанной при коммунистах, – сделал, и много, из истории, принятой демократами, – дискредитировал семью последнего императора. А где правда?

«Помни: убьешь меня – заботиться о НИХ придется тебе, и не сойти с этой дорожки до конца дней своих ни тебе, ни детям твоим, а как сойдут – так и конец придет, только внуки покой и узнают. Сына Григорием назови. Просто поверь. А теперь делай свое дело, коли не можешь иначе…»

Все же не так прост оказался «старец». Правда, до старца ему… далеко, в общем. Откуда ему было знать, что родится сын, да еще и по святцам как раз может быть наречен Григорием? Но самое главное, что взволновало Антона, – это то, что ровно тридцать шесть лет назад в этот же день родился и сам Распутин. Вот такая вот мистика цифр, как хочешь – так и понимай.

Оставался вопрос с тем, а как же, собственно, попасть в когорту власти предержащей. В России достаточное количество успешных промышленников, но они остаются просто промышленниками и к власти отношения не имеют. В целом их тяга к власти и породила революцию, переросшую в Гражданскую войну, да и война та должна была закончиться подавлением революции, да все эти кадеты, монархисты, сторонники Учредительного собрания так и не смогли договориться между собой, а как результат – были биты. Так что оставалось только действовать исподволь.

По результатам войны концерн был на подъеме, все его предприятия работали на полную мощность, и продукция имела постоянный сбыт, причем появились и заграничные заказы, а потому производство неуклонно расширялось. Военно-морское ведомство разместило заказ на сорок единиц «Росичей» – десяток из них планировалось поставить на Каспий, два на Балтику и один на Тихоокеанский флот. Вот только силовые установки должны были измениться: теперь уже никто не собирался скрывать монтаж турбин, а потому приобретаться должны были именно корабельные. Для выполнения столь большого заказа было решено строить новый завод в столице, тем более что в планах было еще кое-что и в НИИ над этим упорно трудились.

– О чем задумался, Антон? – видя озабоченный вид друга, поинтересовался Сергей.

– Да вот думаю. Сколько нами всего сделано, а едва ли не все зря. Мы изначально пошли не по тому пути и за малым не проиграли.

– Ну, командир, посмотри на это с другой стороны. Не вмешайся мы – и жертв было бы минимум раза в два больше. Война все еще продолжалась бы, и имеющие фору во времени революционеры и японские резиденты смогли бы организовать волнения по всей стране. Так что не так уж и напрасно.

– Согласен. Но метод не тот.

– Стоп. Антон, ты хочешь сказать, что покой нам только снится? – Возмущение на лице Звонарева было написано прямо-таки аршинными буквами.

– Как ни странно, но цель, основная цель, не достигнута. Помнишь, Сережа, как еще несколько лет назад ты сказал, что в раскачивании лодки под названием Россия участвовали далеко не одни революционеры, и даже не они сыграли основную роль в том, что лодка перевернулась?

– Конечно, помню. Я и сейчас это утверждаю. Та-а-ак, началось. Ты что, решил перекроить общество?.. Так человек такая скотина, что сколько ему ни дай – ему все мало будет, а нашим воротилам нужна власть, которой царь-батюшка ну никак не хочет делиться.

– Поделится, куда он денется. Вот только если это будут делать как было, по методу лебедя, рака и щуки, то опять все заберут большевики.

– Антон, лезть в политику – это куда более опасно и трудно, чем то, что мы уже сделали.

– А выбора нет, Сережа. С вами или без вас, но я все одно в это влезу.

– Тогда старый уговор в силе. Я занимаюсь только финансами и производством. Что на меня так смотрите? Не полезу я больше ни в какую свару – один раз сглупил, второго раза не дождетесь, – искренне возмущаясь, заявил Звонарев. Его понять можно: за ту историю с генералами его едва не отдали под суд – во всяком случае, следствие было весьма вдумчивым. Как итог, Сергей был единственным, кто не удостоился даже памятной медали, хотя таковая была и вручили ее каждому из участников операции.

– А ты, Гризли?

– Чего спрашивать! Я с тобой. Только что-то мне кажется, что с Дальнего Востока нужно перебираться. Основной котел будет вариться именно в столице.

– А мне здесь нравится.

– Ну, так оставайся, Сережа, – пожал плечами Антон.

– Вы, значит, в столицу, а я тут, на задворках? Не пойдет. Вот не надо на меня так смотреть! Ни во что влезать я не собираюсь, но к вам хочется быть поближе. Не то, чует мое сердце, наломаете дров…