Текст книги "Последний ворон"

– Джеймс, дело зашло слишком далеко, чтобы можно было прятаться за ругательства и взывать к дружбе, – спокойно ответил он. Мелстед, зло прищурившись, наблюдал за ним. Теперь уже Обри держался не как временный постоялец, а скорее как хозяин. За окнами раздавался шум машин, проезжавших по Итон-сквер. – Ты звонил Хьюзу, и не раз. Ты приказал ему убрать все из одного места, которое ты не назвал. Известного ему и тебе. Какого-то другого жилища. Ты прервал с ним связь, словно вы оба обладали некой тайной, были частью одной сети. А это – на фотографиях – цель существования данной сети. – Мелстед затряс головой. Обри продолжал нажимать. – Ты вместе с Хьюзом участвуешь в этом гнусном деле с детьми, Джеймс... Бог знает, каким образом и зачем, но участвуешь! – Мелстед было запротестовал! – Нет, Джеймс, отрицать совершенно бесполезно. Но...

Мелстед оторвал жадный, голодный взгляд от снимков. И все же в глазах светилась злоба, даже презрение. Не все еще потеряно. Он помнил о своем мире, своем круге. Лонгмид, Оррелл, кабинет министров, могущественные и богатые; даже владельцы газет. Он был убежден, что ему невозможно причинить урон, во всяком случае непоправимый.

– Смешно, – пробормотал он с таким видом, словно Обри надоедал ему с пустяками.

– Нет, Джеймс. Гнусно. Низко.

– Ты так думаешь?

– Джеймс, я никогда еще не был так убежден.

– Какое тебе до этого дело, Кеннет? – Мелстед резко откинулся в кресле, расплескав виски на руку и на брюки. Стал яростно стирать пятно. – Считаешь, что страдает старомодное ханжеское благонравие? Ты и взаправду думаешь, что от всего этого вред?

Часы на старинном камине мелодично пробили одиннадцать.

– Джеймс, должен тебе сказать, что прикажу арестовать этого типа, Хьюза. Лично его допрошу. Когда он во всем сознается, я скажу тебе, что мне нужно знать.

Последовало долгое молчание. В комнате, казалось, нечем было дышать. По лицу Мелстеда, сменяя друг друга, словно облака, пробегали выражения страха и презрительного высокомерия. Затем он произнес:

– Не могу понять, по какой причине ты мне угрожаешь, Кеннет. Разве что из отвращения. Но тогда угрозы не по адресу.

– Да, я действительно угрожаю и не отступлюсь, потому что убежден, что тебе полностью известно, как было дело, после того, как министерство обороны аннулировало проект ДПЛА. Нет, погоди... Я убежден, что ты играл не последнюю роль в его переправке в Америку. Я также могу твердо сказать, что помоги ты мне в этом деле, эти фотографии и все, что, возможно, расскажет этот тип, Хьюз... не пойдет дальше. – Он тяжело дышал, злясь на себя за предложенную сделку. Худые ясные личики на снимках смотрели на него с укором – ведь он воспользовался ими, чтобы загнать в угол Мелстеда.

Лицо Мелстеда снова стало белым как мел. Презрительное выражение исчезло, самоуверенность тоже. Остался один страх, словно пятно, которое труднее всего стереть.

– Зачем тебе нужно это знать? – вырвалось у него.

Обри стукнул кулаком по мягкому подлокотнику кресла.

– Потому что моя племянница в руках человека, способного на все! Потому что я помешаю ему причинить ей вред, только если смогу его свалить! А у тебя есть возможность мне помочь. Вот почему я готов пойти на эту дьявольскую сделку с тобой... – Он перевел дух, – ... и обещаю, что не дам хода делу, которое ты видишь на столе, – закончил он, подавшись вперед. – Это единственное, что я могу тебе предложить. Единственная взятка. – Он чувствовал просительные нотки в голосе, остро ощущая, что его обвинения и подозрения не имеют под собой фактов. Более чем тридцатилетняя дружба лежала бездыханной на ковре рядом со столиком с фотографиями.

Мелстед старательно, словно перед зеркалом, пригладил волосы. На Обри глядел другой, не такой самоуверенный человек. После долгого молчания он произнес:

– Кеннет... – Он прокашлялся и продолжил более твердым голосом: – Я не могу тебе помочь.

– Несмотря на?..

– Не могу.– Казалось, покаянные слова о собственном преступлении застряли в горле. На лице было написано все, особенно ужас, внушаемый Маланом.

– Ты должен. Для тебя это единственный выход.

– Не могу, черт побери! Сказал, что не могу! Поверь мне!

– Значит, ты понимаешь, что они натворили? Все понимаешь, Джеймс? – Мелстед молчал, всем видом демонстрируя признание – Хорошо, Джеймс. Не могу, да и ты тоже, терять понапрасну время. Можно позвонить? Спасибо. Сейчас я прикажу своим людям сегодня же арестовать Хьюза.

* * *

На столе ветеринара под наркозом пестрая кошка, опавшая, повлажневшая это сна шерстка. Ветеринар, будто любуясь цветочной композицией, со всех сторон разглядывает висящий на стене рентгеновский снимок. Сверкающие перстнями большие руки Роз нервно барабанят о тельце Лайлы. Помутневшие глаза кошки направлены на нее. Такое впечатление, что ей но нравятся издаваемые Роз надоедливые стоны или она просто пугается страшных булькающих звуков в горле.

– ...Сломала переднюю лапку... рак... шпильку нельзя... кость как известка.

Роз слышит свой голос.

– Не похоже, что ей больно.

– Скоро, – отвечает ветеринар. Кошка начинает реагировать на движение по Эрлз-Корт-роуд или просто на пустой черный квадрат окна позади Роз.

– Боже, он так к ней привязан, тихо говорит Роз. – Она у него незнамо сколько лет.

– Решайте.

Глаза застилают слезы. Не то чтобы она просто испытывала беспомощность или тельце кошки на столе казалось таким крошечным и податливым. В комнате запах псины. Перед Роз молодое, бородатое, терпеливое лицо ветеринара.

– Боже, не знаю, что мне делать!..– восклицает она, еще энергичнее стуча пальцами по тельцу животного. Кошка шевелится, уловив боль в голосе хозяйки. Сейчас, когда Лайла лежит, изуродованной раком лопатки не видно. Роз увидела, что кошка хромает, неделю назад, но постаралась не обращать на это внимания.

Теперь же от этого не уйти. Украдкой взглянула на рентгеновский снимок – пораженную раком сломанную лапку еле связывает с тельцем тонкая прядка кости и хряща.

– О, черт!

Хайд придет в бешенство. Как бы она ни решила, все будет не так. Она сама чувствовала себя не лучше оглушенной зельем кошки. Лайла доверчиво успокаивалась под ее руками. На улице за углом ее ждал в машине сержант особого отделения, выделенный Обри для ее охраны. Вспомнив о нем, она ярко представила мягкую спортивную сумку, в которой всегда возили Лайлу, на этот раз наглухо застегнутую на молнию, если она скажет...

...Не может она, черт возьми, сказать. Хайд убьет ее!

– Я только загляну вон в ту аптеку. Куплю что-нибудь в подарок жене. У нее день рождения, – захлопнув дверцу, сказал сержант, провожая ее до дверей ветеринара. Она позвонила. За цветной стеклянной дверью горел тусклый свет.

Роз отчаянно хотелось уйти от ответственности. Черт возьми, такое мучение!

– Лад... ладно, – пробормотала она.

– Кошка очень старая.

– Разве в этом дело!

На столе влажное крошечное тельце Лайлы. Широко раскрытые глаза затуманены наркотиком. На сломанной лапке шерсть намокла сильнее – сочилось обезболивающее лекарство. Ветеринар осторожно состриг клочок шерсти с другой передней лапки. Лайла пошевелилась. Затем он наполнил шприц. Поглядел на рентгеновский снимок, находя там лишнее подтверждение. Лайла слабо мяукнула и сделала усилие шевельнуться. Роз простонала, жалея себя не меньше кошечки:

– Господи, Лайла, прости меня... Хайд, прости.

Игла, короткая агония, огромные бездонные обвиняющие глаза, покой. Глаза Роз наполнились слезами.

Проверив, остановилось ли сердце, ветеринар сказал:

– Я принесу одеяльце... у вас машина?

– Что? Ах, да.

Он вышел с тельцем Лайлы в руках. Роз машинально наклонилась и расстегнула молнию сумки, из которой, бывало, оглядывая мир, торчала кошачья головка, когда Хайд брал – как давно это было! – ее с собой. На столе шерстинки... шерстинки на половиках и постели Хайда дома, и на ее постели. А в саду ямка, которую выкопал сосед с первого этажа, когда ей позвонили и сообщили о результате рентгеноскопии. До сегодняшнего дня она все еще не решалась прийти. От нее, должно быть, пахло бренди. По крайней мере, останется место, которое она покажет Хайду, когда он вернется, и скажет: "Я похоронила ее здесь".

Лайла была ужасно тяжелой, когда ветеринар передал Роз завернутый в одеяльце трупик. Раскрытая сумка стояла на столе. Ветеринар так же нежно, как она Лайлу, подставил сумку, и она опустила туда сверток. Он медленно застегнул молнию. Будто кто-то провел ногтем по стеклу.

– Я вас провожу.

Роз чуть не споткнулась на ступенях. Свет фонарей и фар расплывался в застилаемых слезами глазах. Она держала сумку так, будто там взрывчатка с запалом.

Не разбирая дороги, то и дело утирая мокрые глаза, она вышла за калитку на Эрлз-Корт-роуд, потом повернула за угол к ожидавшей машине.

– Привет, Роз. Миссис Вуд, добрый вечер.

Голос незнаком. На руку легла чужая рука. Другую руку оттягивала сумка с Лайлой.

– Какого?.. – выпалила она. Даже в свете уличного фонаря на углу лица незнакомца из-за слез было не разобрать. Ее охватил смутный испуг – рядом с ней стоял высокий, плотный, самоуверенный мужчина. И это произношение?.. – Отстаньте от меня.

– Ты меня не помнишь? Мы раньше встречались.

"Южноафриканец", – догадалась она, охваченная смятением.

– Послушайте, у меня нет...

– Где он, Роз? – Мужчина с силой схватил ее за рукав шубки, почти Так же, как она судорожно ухватилась за шерстку Лайлы, когда той вводили иглу. – Мне известно, что ты должна знать. Он тебе всегда говорил такие вещи. Кое-кто из моих приятелей в ЦРУ хочет знать, что он тебе сказал.

– Отстань от меня... – крикнула она, пытаясь вырвать руку. Звенели браслеты, но он не ослаблял хватки. Она посмотрела вперед, где в двадцати ярдах в переулке стояла машина. Внутри нее две тени, не одна. – Господи!

– Ваш приятель занят. – Мимо, совсем близко, проносились машины, не освещенные огнями оставшейся за углом станции метро. Прошли двое, возбужденно разговаривающих между собой мужчин. Незнакомец прижал ее в углу к стене. – Значит, так, Роз. Если ты скажешь мне сейчас, я оставлю тебя в покое. Иначе тебе придется ехать с нами. О'кей?

– Блэнтайр... ты тот самый ублюдок Блэнтайр! – выкрикнула Роз, узнав его. – Убери свои грязные руки, ты, дерьмо! – Вырываясь из его рук, она чуть не оторвала рукав. Он прижал ее еще плотнее, переходя на хриплый шепот.

– Браво, Роз! А теперь слушай: тебе придется поехать с нами. Не станем же мы здесь устраивать некрасивых сцен, правда?

На тротуаре ни души. Даже машины скопились дальше по Эрлз-Корт-роуд, на пересечении с Олд-Бромптон-роуд; ожидавшие там машины, будто застоявшиеся лошади, издавали нетерпеливые гудки.

– Я не знаю, где он!

– Конечно же, знаешь, Роз... Он тебе звонил, Обри навещал тебя. Я знаю только, что он в Калифорнии, Роз. Что он собирается делать?

Он подталкивал ее по переулку в сторону ожидавшей машины.

– Твой паршивый "жучок"! Что ты делал у меня в квартире, ты, дерьмо? Отстань от меня! – Она жалобно охнула, задев во время борьбы сумкой за стену, потом за дверцу машины. Один из ее перстней прошелся по щеке Блэнтайра, образовав полосу, черневшую в свете натриевых ламп. Он схватился за рану, ослабив хватку. Роз, споткнувшись, тяжело побежала назад, в сторону Эрлз-Корт-роуд, слыша позади топот его ног. Машины плотным, словно стена, потоком проносились мимо.

Там, где движение было пореже, она, лавируя между машинами и размахивая сумкой, перебежала дорогу. Шум машин остался за спиной.

Блэнтайр метнулся из-под колес обратно, оставшись на той стороне улицы.

Роз побежала быстрее, стук каблуков отдался эхом, когда она свернула в темный сквер и заковыляла вдоль ограды. Прямо перед ней дорогу перебежала кошка. Сердце сжалось от страха и нестерпимого горя.

Блэнтайр был позади нее в тридцати шагах, не больше. Сумка мягко стукнулась об ограду, Роз оглянулась. О, Господи!..

Двадцать шагов. Она, споткнувшись, упала. Топот ног стучал, словно барабан. Потом послышалось дыхание, между нею и ближайшим фонарем возникла тень. Рядом с нею валялась сумка с молнией. Блэнтайр, зловеще ухмыляясь, наклонился над Рол, сжав пальцами щеки.

– Слушай меня, ты, жирная, поганая сука! – запыхавшись, прорычал он. – Говори, где он и что делает в Калифорнии. Говори и отправляйся домой! Что ему приказал Обри, слышишь? – Он пнул ее ногой в бок. От неожиданности она сначала не почувствовала боли, потом ребра словно обожгло. Она схватилась за бок, а он, встав на колено, схватил ручищей лицо и что есть сил сжал с боков челюсти. – Со мной шутки плохи, Роз. Хайд, должно быть, говорил тебе, что я из тех, кто любит помучить, говорил? – Он тряс ее за лицо, пока не стало казаться, что он вытряхнул из нее все зубы и мысли. – Ну, давай, Роз – что приказал Обри твоему засранцу? – Он замахнулся, улыбаясь. – Иначе состряпаем изнасилование и убийство. Все произойдет не у тебя дома, а здесь, в сквере, как раз подойдет... только крикни и я, мать, твою, тут же сверну тебе шею! – Дернув за руку, поставил ее на ноги. Она, охваченная ужасом, не сопротивлялась. – Но лучше не надо, – промурлыкал он.

Роз нагнулась поднять сумку.

– Брось это. – Он, как мяч, отшвырнул сумку подъемом ноги.

– Ты, раздолбай! – завопила она.

Блэнтайр ударил ее, отшвырнув к ограде.

Послышался пронзительный крик, потом одиночный предупредительный выстрел. Еще один громкий возглас, треск передатчика. Тень Блэнтайра, наклонившись в ее сторону, исчезла. Полицейский, тяжело дыша, наклонился над ней, опершись на колено, в другой руке пистолет. Удаляющийся топот ног Блэнтайра.

– Черт побери, виноват, миссис Вуд! Простите меня! Когда я вернулся, он сидел в машине... – объяснял он, задыхаясь. – Черт... застал меня врасплох... потом уж я ему пальцы в нос и ходу... кто они? – В радиотелефоне треск, требуют дальнейших сведений. – Баркстон-гарденс. Двое, один в моей машине... да-да, как можно скорее. – Он оглядел темный сквер и снова наклонился к Роз. – Кто это был?

– Передайте Обри, – пробормотала Роз, качая на коленях сумку, – это был Блэнтайр... его зовут Блэнтайр. Скажите Обри, что он пойдет на все, – Вопль возвращающегося домой пьяного напугал обоих. Роз затрясло. – Передайте ему немедленно, – настаивала она. – Он хотел знать о Хайде. Это родезиец, южноафриканец, что-то вроде того...

Остальное теперь не имело значения. Медленно, осторожно она расстегнула мягкую сумку, отвернула одеяльце и потрогала шерстку. Тельце Дайлы было еще теплым, шерстка снова была сухой и мягкой.

* * *

Под промочившим его до нитки косым проливным дождем в Медвежьей бухте было мрачно и пустынно. Он устроился под двумя осколками скалы. Под ним на взбаламученной ветром воде, словно напуганный зверь, дергалась лодка. Рябь не утихала ни на секунду. Он провел по лбу промокшим рукавом. Холмы на противоположной стороне залива Скво-Крик затянуло низкими облаками. Лишь пустынная, испещренная каплями поверхность воды да движущаяся завеса дождя. Сумерки сгущались.

Полчаса назад он видел двух промокших под дождем людей, прятавшихся в густых еловых зарослях, обошел их, сойдя с тропы, и вернулся на нее в полумиле от нынешнего своего убежища.

Подойдя поближе, услышал, как лодка бьется о скалы. Его трясло от дождя и холода. Спрятал под мышками окоченевшие руки. Рукоятка "браунинга", когда он последний раз щупал ее под курткой, показалась тяжелой, громоздкой. Висевшая на шее винтовка звякнула о скалу. Придержав ее, остановился, прислушиваясь, потом стал спускаться дальше по расщелине к узкой галечной полоске, где стонала и билась лодка. Далеко к северу, словно случайный луч прожектора, за тучей смутно блеснула молния. За вспышкой последовал раскат грома. Надвигалась гроза.

Он попробовал вытащить забитый в гальку штырь, к которому привязал лодку, по не хватило сил. Тогда отвязал мокрый синий трос, забросил его и нос лодки и, толкая ее в бешеный прибой, забрался на борт. Лодку раскачивало и подбрасывало, прижимая к берегу, к прежде скрывавшим ее скалам. Хайд пытался завести мотор. О капот шлепались огромные капли дождя. Снова молния, за ней приглушенное рокотание грома. Мотор слабо чихнул, потом стал набирать обороты, пока не взревел так громко, что Хайд, выводя лодку задним ходом, встревожился. Ветер яростно задрал куртку на плечи и голову, открыв спину жалящим каплям дождя. Лодка развернулась и, шлепая по волнам, толчками пошла от берега. На дне хлюпала вода. Руки сжимали штурвал. Молния, затем рокот мотора потонул в раскатах грома. Зато потом шум мотора, казалось, стал еще громче, отдаваясь эхом от скал.

На выходе из бухты лодку развернуло боком. Дождь на мгновение стих. На скалах над крошечной бухтой кто-то стоял. Хайд чуть было не поднял руку в насмешливом обидном приветствии: в игре стихий было что-то пьянящее, толкающее на безрассудство. Дождь хлынул с новой силой, размыв очертания вооруженного человека с прижатым к белевшему в сумерках лицу передатчиком. Хайд поднял голову, прислушиваясь. Для гидроплана погода вряд ли годится. Его не стало видно и слышно вскоре после четырех. Хайд решил, что тот вернулся на заправку.

Он вглядывался в темноту. Холодный дождь хлестал по шее. Куртка и потная рубашка прилипли к телу. На мгновение возник западный берег, снова исчез, через несколько минут появился вновь. Он представлял свой путь в виде пунктирной линии на карте, которую хранил в памяти. Зная, что приближается гроза, он изучал ее почти целый час. До первой остановки на острове Ски две с половиной мили прямо на юго-запад. Добравшись туда, он сможет определить направление на устье реки Макклауд. Сверившись с компасом, он закрыл крышку и оставил висеть его поверх рубашки. Прислушался, нет ли шума лодочных моторов. Свет молнии разлился по рукам и почти мгновенно последовал удар грома. В такую погоду вряд ли кто появится на озере.

Совсем близко мелькнули береговая линия, нависшие мокрые серые скалы. Он навалился на штурвал, с огромным усилием разворачивая лодку. Берег исчез во мраке. Почти полностью стемнело. Снова молния, насквозь располосовавшая тучу. Тут же удар грома. Дождь заливал глаза, струился по телу, сек все сильнее, все безжалостнее.

Его ослепило, по грома не последовало. Снова вспышка света. Послышался стук мотора, заглушивший шум его собственного, из темноты выплыл борт того большого катера. Установленный на носу прожектор шарил лучом дальше лодки Хайда. Рядом с прожектором две человеческие фигуры. Затем дождь сомкнулся позади катера, который прошел в двадцати ярдах от него, но они его не разглядели, потому что торопились к Медвежьей бухте. Шум моторов постепенно замолк. Молния затмила свет прожектора. Над самой головой раскатился оглушительный гром.

Хайд глянул на часы, определяя пройденное расстояние. Проверил уровень горючего, сверился с компасом, посмотрел в сторону невидимого берега. Снова глянул на часы. Ветер попутный. Скоро будет остров Ски, оттуда час ходу до реки Макклауд, но ветер будет встречный – ведь там придется повернуть на север. Правда, подумал он, у него в запасе много часов...

В такую-то погоду, а может быть, и хуже он должен будет нырять. Воистину Иисус прослезился. Хайд будет на озере совсем один... но это не ахти какое утешение. Ни души. Он приглушил мотор – из дождя показались скалы и окруженные темнотой огоньки чуть в стороне от причалов. Остров Ски.

Странное дело, он чувствовал, что с Лайлой что-то неладное, и эта мысль довлела над другими заботами. Едва закрытая бухточка острова Ски приняла в себя суденышко. Он передернул плечами на ветру, будто собираясь сбросить его с плеч. С кошкой что-то неладно... что это ему приходит в голову? Выключив мотор, стал в тонком лучике фонарика тщательно, насколько позволял пластиковый пакет, изучать карту.

* * *

Стены дома содрогались от ветра. Кэтрин, втянув голову в плечи, тяжело облокотилась о деревянный стол. Харрел сидел напротив, разговаривал по радиотелефону. Еще один, Беккер, сидел позади нее. Он развалился в полумраке на диване поближе к огню. Пламя то вспыхивало, то гасло из-за дующих по иолу сквозняков. По большой освещенной лампой комнате плавал дым из очага.

– О'кей, на сегодня отбой... да, давайте домой. Если он все еще на воде, в чем я сомневаюсь, это его дело. Пока что, – заключил он, кладя аппарат на стол, Кэтрин вздрогнула, увидев обращенную к ней ухмылку, – Еще кофе? – осведомился он. Она покачала головой. После первого и единственного избиения он неизменно был издевательски вежлив. Вздохнув, Харрел встал и потянулся. Она презирала себя за то, что вздрагивала при каждом его медленном, небрежном движении.

– Значит, его еще не поймали, – заметила она, понимая, что ведет себя, как мальчишка, свистящий для храбрости в темноте. То, что Хайд все еще на свободе, было для нее единственным утешением.

Харрел отрицательно покачал головой. Одни глаза оставались серьезными.

– Осталось недолго. В чем можно не сомневаться, так это в том, что Патрик Хайд завтра, самое позднее послезавтра, будет сидеть здесь, рядом с вами. Или лежать на полу и гадить на половики. – Беккер засмеялся, потом зевнул.

Кэтрин впилась пальцами в стриженые волосы, натянув до боли кожу на лбу. Потом сцепила руки на затылке, чтобы унять начавшуюся снова дрожь. Не из-за Харрела, налившего себе кофе и вернувшегося за стол, даже не из-за ожидающего ее неизбежного конца... а из-за парализующих волю покоя и тишины, отсутствия свободы, невозможности бежать и неспособности подавить воображение. Если сказать точнее, потерявшая управление машина недавнего прошлого врезалась в кирпичную стену, разлетевшись на куски. Оказалось исковерканным, рассыпалось в пыль ее прошлое, искалечив ее, убив Джона. Ее мир изменился задолго до того, как в него вторглись со своими мирами Джон, а затем Хайд, задолго до того, как дядя Кеннет использовал ее по своему усмотрению. Прошлое Кэтрин было обманом, заговором с целью обмануть ее. В какую чудовищную грязь превратилось все, что было!

Джон расспрашивал ее о Шапиро – она сказала об этом Харрелу. Расспрашивал о сделке с ДПЛА, о деньгах, которые Шапиро должен был потерять. Сегодня днем, до грозы, она по своей воле рассказала об этом. После того, что она разболтала Харрелу о Хайде, это уже не имело значения. За одним исключением – она по-прежнему молчала о лишнем крестике на карте, держала это при себе. Это был единственный козырь Хайда. Если Патрику не удастся осуществить свое намерение, каким бы оно ни было, остальное теряло смысл. После крушения ее мира она впала в летаргию.

Обхватив руками шею, спросила:

– Вы планировали все это заранее?

– Что планировали?

– Знаете, что.

– Нет, – покачал он головой. – Удивлены? Мисс Обри, мы приобрели эти установки, потому что собираем оружие просто так, на всякий случай. Никогда не знаешь, когда и где оно может пригодиться. Ваш дядя, возможно, считает, что все планировалось задолго, скорее всего он действительно так думает, но мы купили эти штуки лишь потому, что по дешевке подвернулся выгодный товар, – ухмыльнулся он. – Поэтому довольно забавно... и досадно, что этот факт послужил ниточкой, которая вывела на нас вашего любовника, а теперь вот еще и Хайда. – Он потер рукой переносицу. – Насколько помню, сначала мы думали, что они могут пригодиться где-нибудь к югу от Мексики. Потом к нам обратились оттуда.

– И вы нанялись убивать, – обрезала Кэтрин, уронив руки и сложив их на подоле юбки, будто не желая прикасаться к своему телу. Ей было разрешено принимать душ, менять белье, даже пользоваться косметикой; она не была грязной, возможно, отвращение вызывали нечистоплотные дела этой компании или сказанное Харрелом.

Харрел снова ухмыльнулся.

– Вы еще воображаете, что можете говорить мне гадости? – Его насмешливый тон вкупе с глупыми ужимками и фырканьем Беккера был беспощаден. – Нашей маленькой группе предназначена роль мирового полицейского. Такие, как мы, стремятся как можно лучше справиться с этой ролью. Только и всего. А вы, мисс Обри, рассуждаете, как в довоенные времена. Возможно, из-за своего английского дядюшки. Он тоже свое отжил. "Не хочу запачкать руки", – кричите вы. Скажу вам, мисс Обри, что мы все повязаны. Поэтому когда нечто вроде этого подвертывается под руку и ясно, что это выгодно твоей стране, ты обязан этим воспользоваться. Так-то вот. Ни больше, ни меньше, – закончил он великодушно, пожав плечами.

– Господи, помилуй Америку!

– Вы уже это говорили.

Его непринужденные откровенные рассуждения не оставляли никаких сомнений относительно ее собственной судьбы. До того как он стал разговаривать с ней на причале и позднее здесь, в доме, ее будущее было сравнимо с железным прутом, раскаляемым на огне. Теперь же этот прут прикладывали к телу, причиняя боль. Она сдерживала дрожь, но он, видно, заметил и усмехнулся.

– Значит, – продолжала она, – вы сочли, что дела там идут не так, как надо, и вывели эту даму из игры? – Казалось, важным продолжать разговор. По крайней мере он давал возможность отвлечься.

– Мы рассудили, что они там не добьются успеха. Перед нами был пример Балтийских государств и южных республик. Гам царил беспорядок. Никто, повторяю, никто не хотел дальнейших неприятностей или нестабильности. Положение становилось серьезным. Не улыбайтесь так свысока, мисс Обри, не надо. Это чистая правда. Оно затрагивало весь мир, а не просто узкий круг лиц. США стремятся сократить свое присутствие в Европе, возможно, и в других районах мира. Как можно пойти на это, когда там все разваливается. Тормоза уже отказали, а эту махину требовалось остановить. Именно этого никогда не поймут такие, как вы. И ваш дядюшка. Здесь геополитика!

– Значит, вы сбили полный ни в чем не повинных людей американский авиалайнер, только чтобы опробовать эти проклятые штуки? – Неохотно или, может быть, с удовлетворением она втянулась в жаркий спор, произнесла своего рода свое последнее слово. Может быть, ее уязвило его высокомерное отношение. – Вы убили своих, Харрел, – вот в конечном счете к чему все свелось!

– Я сожалею об этом. Не думаю, что вы мне поверите, по это правда, – вымолвил он, глядя в сторону окна мимо нее, поверх лениво развалившегося Беккера. Кэтрин вздрогнула. Страх по-прежнему таился внутри.

– По той причине вы убили и Джона! – выкрикнула она.

– Я и об этом сожалею. Мы дали вашему приятелю время, чтобы ему надоело, но он не отступился. Люди оттуда хотели по-настоящему повязать нас, чтобы мы рисковали не меньше их. Докажите, сказали они. На своих. И мы доказали. Когда все повязаны по крайней мере одной преступной тайной, так надежнее.

Кэтрин обессиленно откинулась на спинку, щеки свело, по коже пробежали мурашки. Она была в ужасе от его ленивого повествования, ее пугало не столько что говорилось, сколько как говорилось. Его спокойный безмятежный вид; его убежденность, что он говорит о вещах вполне приемлемых, само собой разумеющихся. Джона упомянул походя, словно незначительный эпизод. Как и русскую женщину.

В голове теснились воспоминания об отце, о его великодушии; насколько он был лучше, добрее всех тех, кого она знала. И воспоминания о Джоне, о том, как она причиняла ему боль, как отказывалась помочь, позволила погибнуть. На глаза навернулись слезы. Харрел был озадачен. Чтобы отвлечь его от нежелательного любопытства, Кэтрин отрывисто спросила:

– Что вы скажете о своем отце?

Он удивился, но все же ответил:

– Думаю, типичный образец американской мечты. Мы до сих пор дружны. Живет в Коннектикуте, в каркасном побеленном доме за изгородью-частоколом. Патриархален, добр и мудр... правда, мисс Обри. И я его люблю. – Тут он ухмыльнулся. – Как видите, не такое уж я чудовище.

– Люди, подобные вам, никогда не поймут, что кто-то вроде меня, возможно, не хочет, чтобы вы занимались своими делами от нашего имени.

Как бы подводя итог, он развел руками.

Она услышала на крыльце топот ног, дверь распахнулась, и в комнату ворвался холодный воздух. Висевшие над камином голову лося и два охотничьих ружья окутало дымом из камина. Рядом с головой лося ей представилось мертвое удивленное лицо Хайда, а рядом с лицом Хайда – ее собственное.

Ее трясло от холода и страха. Она понимала, что должна попытаться бежать – помочь себе хотя бы чем-нибудь. Мысль была ясной и отчетливой, несмотря на дым, кашель и слабые ругательства. Она должна попытаться выбраться отсюда.

* * *

– Шесть сорок две. Объект находится в движении. – Чемберс, улыбаясь про себя, потянулся, сидя за рулем «эскорта». Потерся небритой щекой о микрофон, прежде чем сунуть его в гнездо на щитке.

В тридцати ярдах от него в дверях дома с кремовым фасадом на Итон-сквер появился Мелстед. При виде крадущегося Мелстеда у Чемберса потекли слюнки. Камера у глаза, направлена на объект, щелчок обтюратора, жужжание моторчика. Позади голых деревьев намек на рассвет, словно размазанная пальцем карандашная линия. Мелстед быстро зашагал по тротуару, доставая что-то из кармана. Остановился у маленького "воксхолла", которым он пользовался в Лондоне теперь, когда не было служебных машин. Положив камеру на сиденье рядом, Чемберс шлепнул по баранке, будто пуская коня в галоп. Весь напрягся, сон сняло как рукой.

В приемнике сквозь треск послышался голос Годвина.

– Не упущу, – бросил в микрофон Чемберс. "Воксхолл", выехав из линии стоявших машин, направился в его сторону, полоснув фарами по ветровому стеклу "форда". – Он поехал, Тони... поехал, – выдохнул он, завел мотор, развернул машину вслед тормозным огням "воксхолла". Начал преследование. – Выехал с Итон-сквер, направляется на восток, к центру, – возбужденно проговорил он.

Боже, как он ждал этого момента! Почти два года. Чтобы прищучить Мелстеда раз и навсегда. Старый хрыч Обри утверждал, что его приятель Мелстед не станет паниковать, и возражал против этих действий. Но Обри, цеплявшийся за снобистские традиции кастовой дружбы, оказался не прав, обнаружив, что традиции эти насквозь прогнили. "Бессмысленные предрассудки, типичные для вашего класса", – как однажды заметил кто-то. Загони их себе в задницу, парень... подонку, что впереди, видишь ли, нравятся попки маленьких мальчиков!

– Сворачиваем на Эбери-стрит, – машинально бормотал он в микрофон, не в состоянии проглотить вставший в горле комок и вытереть повлажневшие ладони. – Гровнор-гарденс, движемся на север.

Справа стена Букингемского дворца. "Воксхолл" держит скорость почти в ста ярдах впереди, светлый кузов мелькает под каждым фонарем. За громадой дворца рассвет борется с низко нависшей тучей. Гайд-парк-корнер, арка и Эпсли-хауз. Движение здесь оживленное. "Воксхолл" скользнул на Парк-лейн. На ступенях отеля "Дорчестер" араб в развевающихся на утреннем ветерке национальных одеждах. Поразительно – беспорядочные вспышки тормозных огней первых паркующихся у Марбл-Арч автобусов, извергающих пассажиров, которые нагрянули в Лондон за рождественскими покупками, – ведь магазины откроются нескоро. Кто-то, словно раненый, валяется на широкой панели тротуара, куча старого тряпья. Эджуэр-роуд, в кафе зажигаются первые тусклые огни. Возбужденное сознание фиксирует заметные ориентиры, названия улиц.