Текст книги "Последний ворон"

Это сослужит тебе большую пользу, Терри, старина... – но приходится обхаживать Обри, приходится, как предупредил Годвин, быть осторожным со стариком. К слову, надолго ли сам Обри? Оррелл его не любит, а Чемберсу хочется попасть на настоящую работу в Интеллидженс сервис, и поскорее. Не хочется терять годы под началом старика и калеки, какими бы умными они...

...Выходит, признаешь это за ними? В этой компании тебе не показать себя, так, что ли? Фыркнув, он принялся под светофором нетерпеливо стучать по баранке. "Воксхолл", удаляясь, свернул на Мэрилебон-роуд. Куда он едет? "Воксхолл" исчез. У Чемберса похолодело в груди и животе, а по радио заскрипел голос Годвина:

– Вы где, Терри?

– На Эджуэр-роуд, черт бы его побрал... Светофор! – ответил он.

– Потеряли?..

– Ни черта не потерял! Уж этого мерзавца я не упущу, приятель! – Ни за что, черт побери. Свернул на Мэрилебон-роуд... а дальше? Движение стало плотнее. За голыми деревьями и грязными домами полоска рассвета. Где же, мать его, он? Снова светофор. От расстройства аж застонал – а ведь казалось, все будет раз плюнуть, черт бы его побрал! Красная «альфа», черный «порше», три паршивых БМВ, облезлый допотопный «датсун», размалеванный фургон из цветочного магазина... «воксхолл!» Нет, черт возьми, голубой «воксхолл». Зеленый свет...

...Сопровождаемый сердитым тявканьем автомобильных гудков, он резко свернул на внутреннюю полосу, обойдя два такси и грузовик, потом вильнул на внешнюю – руки на баранке вспотели. Светофор... черт возьми, светофор! Он стучал по баранке, в бессильной ярости напрягая плечи. Черный "порше" встал рядом; глядя на него, улыбался молодой белокурый водитель.

Мелстед... где он, куда направился? Он же, черт возьми, без чемодана! Ничего с собой не взял, куда же тогда он бежит?

Что бежит, в этом Чемберс не сомневался. Весь его вид, то, как он двигался, оглядывался, – все говорило о том, что он собрался бежать.

– Терри! – почти шепотом произнес Годвин. – Терри, ты все еще его держишь?

– Черт, да!

Зеленый – рывок вперед, но "порше" далеко впереди. Рядом приткнулась БМВ, он, прибавив газу, вильнул на обгон, скользнув, как на льду, обошел вывернувший с Бейкер-стрит грузовик и снова вернулся на внешнюю полосу. Черт побери, мерзавец, где же ты? Бейкер-стрит... не свернул ли он налево? Глостер-плейс... мог улизнуть и туда!

– Терри, постарайся не потерять... – Черт, опять этот! Вот дрянь, совсем растерялся. Впереди зеленый свет – Парк-кресепт. Кажется, Обри живет где-то здесь. Паника была настолько велика, что ему представилось: вот-вот в окне соседней машины появится сердитая фигура размахивающего тростью старика. – Хьюз уперся. Старик очень сердится... – "Я так и знал!" – Хьюз считает, что под него не подкопаться. Ради Бога, не теряй Мелстеда!

Красный свет. Визжа тормозами, остановился. "Порше" легко проскочил светофор. Проклятый "юппи"! Вот он, твою мать!

Светлый "воксхолл", внутри профиль Мелстеда, свернув налево на Олбани-стрит, исчез. Чемберс воспрянул духом, обратив всю скопившуюся злость на Мелстеда. Включил сигнал поворота и стал ждать, заглушая дыханием треск приемника.

– Достал-таки негодяя, – пробормотал он, правда, не для Годвина.

Ночью Обри звонил Мелстеду три или четыре раза ("кое-что неясно, Джеймс", или "просто хочу спросить, нет ли у тебя, что мне сказать, Джеймс"), чем совершенно вывел его из себя. Все из-за того, что никак не могли отыскать Хьюза. Уже после пяти Годвин сообщил, что того взяли, когда он вернулся домой. Обри хотел держаться подальше от Мелстеда, расколоть Хьюза и таким путем добраться до истины. Однако старик оказался совершенно выбитым из колеи нападением на Роз Вуд и исчезновением Хьюза.

Зеленый. Свернул поперек движения и под визг тормозов, скрежет железа и рев автомобильных гудков оказался на Олбани-стрит, лихорадочно ища глазами "воксхолл".

Притормозил напротив маленькой, заросшей стоянки на Оснаборо-стрит. Мелстед с чемоданом в руке, в застегнутом на все пуговицы пальто и плотно надвинутой мягкой шляпе беззаботно шагал прочь от "воксхолла". И еще размахивая зонтиком, как тростью, черт побери! Выходит, чемодан положил в багажник заранее...

Все-таки я добрался до тебя, негодяй. Прижавшись к обочине, Чемберс вышел из "форда". Лицо и руки охватило холодом, изо рта валил пар. Глянул в сторону построенной по проекту Репа церкви, где размещалась штаб-квартира Общества распространения христианского учения. Захлопнув дверцу и бросив монету в счетчик автостоянки, поспешил вслед за Мелстедом, который не спеша – черт побери, не спеша – направлялся в сторону Юстонской башни, утыканной приемными и передающими антеннами.

Как и предсказывал Чемберс, Мелстед все-таки запаниковал. Чемберс восторгался собой. К нему вернулось приятное возбуждение.

Следуя за Мелстедом, даже в этот утренний час он не бросался в глаза. Из лавки азиатской кулинарии доносились пряные запахи. Из газетного киоска несло запахом жженых фитилей и табачным дымом. Куда же все-таки направляется Мелстед?

Спеша за широкой прямой фигурой Мелстеда, Чемберс, увернувшись, словно матадор, перед самым носом такси, перебежал Говер-стрит. Юстонский вокзал? Нужно будет позвонить – он не сказал Годвину, что покидает машину. А-а, неважно. Ничего не подозревающий Мелстед на виду. Чемберс расплылся в широкой глуповатой улыбке. Собирается ли Мелстед с кем-нибудь встретиться... думает ли, что встретит Хьюза? Он ни с кем не говорил после полуночи, когда попытался позвонить домой Орреллу и услышал ледяной голос разбуженной леди Оррелл. "Клайва нет дома, Джеймс", – был ответ.

Мелстед повернул направо, к мрачному фасаду Юстонского вокзала. Такси скрывались в туннеле. При виде длинного ряда телефонных будок – все, кроме одной, пустые – у Чемберса внутри все напряглось. Ему действительно следовало позвонить. А вдруг у Мелстеда забронирован билет или даже уже на руках? Его злило, что он не знает, куда и зачем тот едет. Злость подстегивалась тщеславием. Не упусти его – и быть тебе на коне! Мелстед вошел в просторный зал вокзала. Бездомные бродяги уже встали и разошлись, зал наполнился первыми пригородными пассажирами и отправляющимися по делам бизнесменами. Чемберс облегченно отметил, что Мелстед направился к газетному киоску.

Телефон. Чистая стеклянная кабина, открытая в сторону газетного киоска. Мелстед, откинув полу пальто, шарил по карманам в поисках мелочи. Чемберс, нырнув в кабину, сунул кредитную карточку в щель автомата, быстро набрал нужный номер. Годвин ответил сразу. Мелстед взял пару газет, сунув их под мышку. Положил мелочь. Билет еще не покупал.

– Да?

Группа бизнесменов с пригородного поезда заслонила стоявшего у киоска Мелстеда. Мелстед отошел в сторону и, сняв шляпу, стал разглядывать расписание отправляющихся поездов.

– Юстон. У него чемодан, в данный момент смотрит расписание. По-моему, билета нет. Что от меня требуется?

Пауза... Мелстед, надев шляпу и держа подбородком газеты (чемодан у ног), снимает пальто. Чемберсу слышно, как Годвин что-то тихо говорит, наверное, Обри, потом:

– Если он собирается уезжать, лучше его задержать. Но сделать надо аккуратно, вежливо, Терри. Скажите, что сэр Кеннет хотел бы с ним переговорить еще раз.

– О'кей.

Куча людей все еще у киоска, с одной из платформ хлынула толпа пассажиров пригородного поезда. В зале стало многолюднее. Распахнутые пальто, портфели, газеты. У кондитерского буфета рядом с залом ожидания поездов дальнего следования развалился оборванец. Под расписанием поездов темное пальто, шляпа и чемодан Мелстеда. Годвин дал отбой. Чемберс, казалось, видел Мелстеда, как и секунду назад...

...Казалось.

Он вывалился из кабинки, ухватившись за дверь, чтобы не упасть. Снова паника. Обвел взглядом выходы на платформы, билетную кассу, газетный, цветочный и книжный киоски, буфет, пустые окна верхнего зала ожидания, эскалатор метро – шляпа, темное пальто, где они, черт побери!

Потом его осенило. Мелстед снял пальто. Он знал, по крайней мере подозревал. Теперь он как в воду канул.

Чемберс побежал к газетному киоску.

15
Все сердечные тайны

Он понимал, что женщина будет все больше приходить в отчаяние, понимал, как ей страшно. Дело было не в его собственных заботах и тревогах, не в его ярости из-за того, что, несмотря на оставленные рукой Фраскати сноски на карте и указание глубины, он так и не обнаружил обломки автофургона с пультом управления. Нет, даже не в его собственном безнадежном отчаянии, с каким он, закутавшись в длинное теплое пальто и прислонившись к скале, вновь и вновь проверял расчеты для нового погружения. Дело было в женщине на том берегу...

...Встревожив его, в одном из окон дома появился свет. Он зачарованно смотрел на него, пока тот не погас. Негромкий стук мотора катера, патрулирующего у того берега устья Макклауд, прерывался завыванием ветра, разгонявшего облака, образуя широкие, усеянные звездами дыры. Чтобы не думать о женщине, он, дрожа, вновь принялся внимательно разглядывать часы, будто с точностью измерял содержание в крови избыточного азота. Прежде чем без угрозы для здоровья снова пойти на глубину, нужно подождать еще пятнадцать минут. На пребывание на дне останется не более тридцати минут, потом надо начинать подъем в целях декомпрессии, затем еще один, более длительный, вынужденный отдых, так что на берег он выберется уже после рассвета. Он медленно сжал кулаки, разжал их, повторив движение несколько раз. Зачем снова идти под воду? Все равно не найдет. Тогда зачем?..

"Но Фраскати нашел, фургон там!" – неистовствовал он, обхватив плечи руками, сгибаясь и раскачиваясь из стороны в сторону, чтобы умерить свое отчаяние. Фраскати пометил его на карте, он был там, на дне!

А ты не можешь отыскать...

А тут еще эта женщина... Единственное утешение, что Харрел не имел представления о том, что помечено на карте, иначе катер, разыскивая его, находился бы на этой стороне залива. Он снова низко наклонился над узким, с карандаш, лучиком фонарика, который раз перепроверяя набросанную в крошечной записной книжке схему движения под водой. Он не мог без риска оставаться на глубине пятидесяти метров больше получаса – глубже не могло быть, иначе Фраскати его бы не обнаружил!

В следующий раз пришлось бы спускаться при дневном свете. Это было бы последнее погружение. К следующей ночи женщина раскололась бы, как яйцо, и Харрел мог бы его найти.

На мгновение мелькнуло беспокойство, что обнаружат буй, отмечающий место погружения, но он тут же его подавил. В такую ветреную безлунную ночь, да еще при такой волне, вряд ли что увидишь. Катер медленно направился к причалу перед домом, порывы ветра донесли стук борта о причал и возбужденные голоса. Ему не хотелось поднимать бинокль ночного видения. Почти всю ночь они болтались перед домом, рассматривая, как он предполагал, в тепловизор лесистый берег и скалы.

Следующим порывом ветра до него донесло, как хлопнула дверь. Снова засветились окна. В свой бинокль ночного видения еще раньше он насчитал шесть или семь человек. Харрел не появлялся. Хайд поглядел на часы, поднялся и стал переставлять регулятор подачи воздуха с пустого баллона на полный. У него было полчаса, самое большее сорок минут. Он обшарил расщелины, русла исчезнувших под водой ручьев, выступы скал... и ничего не обнаружил. Он обследовал сотни квадратных метров на глубине до пятидесяти метров, облазив вдоль и поперек круто уходящее вглубь скалистое дно. Карта Фраскати говорила, что фургон там, но он оставался невидимым. Взвалив на спину баллон, подогнал лямки, проверил утяжеленный пояс, глубиномер, часы, фонарь, камеру с синхронной вспышкой, гидрокостюм, надел маску, подогнав загубник акваланга. Осторожно зашлепал по гальке, побрел по воде, потом поплыл. Ветер подгонял вперед, течение тянуло назад. Доплыв до буя, отдышался и, мигая фонарем, стал спускаться по якорному тросу. Скалистый склон постепенно уходил в плотную черноту. Гидрокостюм сжимал тело – Хайд нажал на груди воздушный клапан. Работая ластами, он спускался, пройдя отметку двадцать метров, затем еще быстрее – тридцать. Оставалось двадцать восемь минут. Луч фонаря шарил по уходящему в глубину склону. Когда глубиномер показал пятьдесят метров, он пристегнул к якорному тросу страховочный линь. Во время двух предыдущих погружений, одного на двадцать метров, другого на тридцать пять, у него выработался определенный план поисков, которому он следовал и на этот раз. Сверяясь по компасу, равномерно водил фонарем из стороны в сторону, освещая подводный ландшафт. Скатившиеся вниз обломки скал, похожие на трещины старые русла, кривое голое дерево. Страховочный линь натянулся, он повернул назад.

Оставалось двадцать минут. Луч фонаря, в котором туманом клубился ил, скользнул по предмету, напоминавшему строение. Еле успокоив дыхание, он подплыл ближе. Зияющая дыра, намек на параллельные линии, контуры вьющейся дорожки, потом угол небольшого строения. Разочарование было велико, хотя его и тянуло осмотреть это место. За дверью чернота. Труба уцелела. Он проплыл над хижиной, испытывая непонятную клаустрофобию, усугубляемую пребыванием в незнакомой стихии. Направился к дверному проходу, луч фонаря скользнул по обрывкам занавесок на окнах. Восемнадцать минут! Как бы очнувшись от колдовских чар, двинулся дальше. За пределами слабого луча фонарика темнота сомкнулась плотнее. Чтобы успокоить дыхание, потребовалось еще больше усилий. Он должен быть здесь... если только Фраскати не придумал эту пометку на карте, движимый своей версией, которая становилась все больше несостоятельной и неправдоподобной. Хайд задумался, работая ногами в темной воде. Луч света вертелся вокруг, словно готовящаяся напасть рыба. Ему казалось, что холод проникает даже сквозь утепленный гидрокостюм. Он чувствовал себя оторванным от мира, ощущал давление воды сверху и с боков, видел под собой не сулящую добра черную пучину. Звенело в голове, переполненной насытившим кровь азотом. Словно во сне, он потерял ощущение времени.

Перед глазами, будто тот плыл рядом с ним, возник образ Харрела, заставив Хайда очнуться от оцепенения. Фраскати знал точно: Харрел убил его именно потому, что здесь что-то находится.

Хайд двинулся дальше, более энергично работая ногами. Пещера, должно быть, когда-то находившаяся под водопадом; длинный выступ, по которому когда-то карабкались люди. Харрелу удалось, о чем бы ни свидетельствовали останки лайнера, заставить замолчать Федеральное управление авиации... но не Фраскати. Видимо, предполагалось, что авиалайнер упадет сюда и сгинет навсегда, а он взял да упал на склон Лошадиной горы, широко разбросав обломки. Теперь же где-то здесь находится фургон с пультом управления...

Одиннадцать минут. Повернул еще раз, спустившись до пятидесяти пяти метров и двигаясь еще энергичнее. Десять минут. Большая груда камней, подводная лавина. Подплыв ближе, шаря по сторонам фонариком, он направился вдоль узкой, извивающейся, словно змея, расщелины, должно быть, промытой быстрым потоком. На скале что-то блеснуло – слюда? – потом свет отразился, как от зеркала. Он осторожно встал на большой камень, словно время не имело значения – семь минут, методично, старательно поводя фонариком. Глубже, чем указал Фраскати, но, возможно, обвал... нет, здесь его не может быть...

...Похоронен. Под лавиной.

Он подплыл поближе, видя, как узка извилистая расщелина, как неустойчивы камни – чуть задел один и тот покатился, вздымая тучи ила. Из беспорядочной кучи покрытых илом обломков скал, выдаваясь футов на шесть-семь, торчало что-то похожее на меч.

Лопасть ротора вертолета. Свет отражался от запачканного илом плексигласа, изогнутого в форме головки младенца. Хайд принялся сталкивать ластами камни, медленно падавшие в темноту. Нырнув поглубже, стал расчищать открывшуюся кабину летчика. После открытия Фраскати, должно быть, произошел еще один обвал. Возможно, он был полузасыпан, когда Фраскати его обнаружил... достаточно, чтобы Харрел решил оставить его, как он есть. Военный вертолет... вода и рыбы почти до костей оголили глядевший на него череп. Медленно шевелились волосы, почти отставшие от почерневшей, сгнившей плоти. На потерявшем очертания полуразложившемся теле лохмотья американского рабочего военного обмундирования. На мгновение Хайд испытал отвращение, потом осталось лишь возбуждение. Пять с половиной минут – теперь будет дольше, каков бы ни был риск.

По очертаниям и размерам кабины летчика Хайд определил: большой армейский летающий кран. Внутри должны быть еще трупы. Он упал – должен был упасть, – совершая... однако же Фраскати пометил место инициалами ПУ, а не В – вертолет. Фургон с пультом управления, с которого запускался ДПЛА, должен был транспортироваться к озеру Шаста и обратно вертолетом, точь-в-точь как в Таджикистане. В этом случае фургон находится здесь, ниже... возможно, скатился метров на пятьдесят глубже из-за обвала. По плексигласу, словно перекати-поле на ветру, прокатился камень. Луч фонаря замутило илом. Четыре минуты – нет, нужно продержаться по крайней мере минут десять. И еще полчаса на подъем – с воздухом все нормально, по время, время... На поверхности такой же ощутимый и грозный, как тот катер, поджидал рассвет.

Скрученный, искореженный такелаж валялся поперек расщелины. Луч фонарика пробежал по нему, словно догоняя убегающую рыбу. Где-то здесь, где-то... Снова успокоил дыхание. Мимо прозрачной маски беззвучно струились пузырьки воздуха. Большой вертолет, возможно, заклинило в расщелине, где он и был похоронен. Харрелу было не по силам поднять и увезти его, во всяком случае летом на глазах у сотен туристов.

Еще три минуты Хайд скользил взад и вперед вдоль расщелины, луч фонарика, словно крот, рылся в завалах камней и обломков скал. И вот среди камней словно материализовались затянутые илом, бледные неровные очертания края фургона. Направляющий рельс погнут, крыша... опалена? Да, опалена шлейфом ДПЛА. Он двигался сквозь завесу ила, словно раздвигая тюлевые гардины, очищая руками поверхность машины, отбрасывая небольшие валуны, отыскал оставшуюся запертой заднюю дверь, потом переднюю кабину и дверцу водителя. Вокруг Хайда клубился ил, взбаламученный отбрасываемыми камнями и его собственными движениями. Вот он – в его руках, почти целехонький.

На дверце водителя разглядел кажущийся теперь зловещей шуткой перечеркнутый черным крестом силуэт самолета – символ, подтверждающий поражение цели. Словно зачарованный, он не отводил фонаря от этого отвратительного знака. Перед глазами промелькнули лицо Ирины с волосами во рту, фургон с ДПЛА, запуск, падающий в темнеющем небе русский самолет, зеркальное озеро в тысячах миль отсюда; авиалайнер здесь, летевший из Портленда в Сан-Франциско, и эта штука, поджидающая его, выслеживающая его, и, поймав цель, запустившая аппарат.

Почти машинально он сменил фонарь на подводную камеру "Никонос" с неуклюжей тяжелой электронной вспышкой. Место катастрофы ярко осветилось – четыре, пять, шесть раз. Потом улыбающееся в камеру почерневшее лицо мертвого пилота, за ним армейские опознавательные знаки на фюзеляже, направляющий рельс и опаленная крыша фургона – двадцать, двадцать два, двадцать пять. Инфракрасная пленка хорошего качества; широкоугольный объектив – как раз то, что надо; снимки хорошо пропечатаются, в меру приглушенные и матовые, даже плохо сохранившееся лицо пилота...

Вспышка продолжала сверкать, вырывая из мрака и ила сюрреалистические изображения служащих уликами предметов. Теперь у него есть улики, все до одной. Их будет достаточно. Больше ему ничего не нужно...

...Женщина.

Хайд продолжал щелкать аппаратом. Над головой поднимались пузырьки воздуха.

* * *

Опершись лбом на кончики пальцев, Обри поглядывал на висевшие на стене часы. Четверть первого. Он устал не столько из-за бессонной ночи, сколько из-за того, что Хьюз, уверенный, что может рассчитывать на свои знакомства бог знает с кем, продолжал упираться. Его ответы, угрюмое молчание и яростные вспышки говорили о том, что у него в руках есть козыри, которые он со временем пустит в ход. Атмосфера в комнате сгущалась и из-за оскорбительной манеры Чемберса, и из-за терпеливого молчания тяжело двигавшегося по комнате Годвина. Обри уставал даже от слабого шума уличного движения внизу, на пересечении Оксфорд-стрит и Чаринг-кросс. Но прежде всего на нервы действовали настенные часы, отсчитывающие потерянное время.

Обри допрашивал Хьюза уже почти шесть часов. Он применил все свое умение и упорство. Но все вылилось в нечто вроде демонстрации этого умения и показательного воссоздания картины преступления. Хьюз ничего ему не сказал, более того, даже по-настоящему не испугался.

– Хьюз, где находится сэр Джеймс Мелстед? – возможно, в сотый раз повторял он, громко вздыхая и прикрывая лицо рукой. За окном унылый серый ноябрьский полдень. В комнате включен свет.

– Не знаю, – отвечал Хьюз. – Я к нему в дом не нанимался.

– Да, вы всего лишь его сутенер, – снова вздыхал Обри. – Нам известно, что вы точно знаете, где он находится. Где то место, от которого вас просили держаться подальше? – Он взглянул на Хьюза. – Где?

Хьюз нахально пожал плечами, словно маленький смутьян перед чужим учителем, который ему ничего не сделает. Здесь страхом не возьмешь! Даже едва сдерживаемая злость Чемберса, у которого заметно чесались кулаки, была не в состоянии поколебать безрассудную показную самоуверенность Хьюза.

– Не знаю, о чем вы говорите. Требую пригласить моего адвоката, – отвечал Хьюз.

Скрипнув стулом, Чемберс угрожающе заворчал.

Хьюз моргнул.

– Имею право встретиться с адвокатом. А вы не имеете права держать меня здесь.

Обри стукнул ладонью по разделявшему их столу. Хьюз в ответ поправил спавшие на лоб волосы.

– Мне известно, Хьюз, что в Лондоне имеется еще одна квартира! – заорал он. – Вы знаете, где она находится. Он может быть там... где вы и другие, несомненно, бывали, чтобы совершать омерзительные противозаконные деяния, к которым вы пристрастились! Предполагаю, что это место принадлежит Джеймсу Мелстеду. Чтобы избежать ареста, он, должно быть, направился туда. – Хьюз опять единожды моргнул. – Да-да, Хьюз, не обманывайтесь на этот счет: когда Мелстед исчез, я имел в виду арестовать его и предъявить обвинения в совершении преступления. Полагаю, он об этом догадался. Прошу понять, что я заявляю это со всей серьезностью.

Хьюз был по-прежнему невозмутим.

– Ничего бы у вас из этого не вышло.

– Сколько судей у тебя на крючке? – скривив рот, спросил Чемберс. – И ты уверен, что тебе достанется тот, кто нужен, ты, дерьмо? – Он заскрипел стулом позади Хьюза. Тот испуганно вздрогнул.

– Терри, сядьте, – приказал Обри. – Это дело веду я. – Он выпрямился, подавшись к столу. – Вы слишком долго цеплялись за фалды людей, которых вы считаете всемогущими. Однако вопреки вашим предположениям уничтожить лично вас не составит большого труда. – Он снова вздохнул, покачав головой. – Могущественные люди с тайными пороками – самые ненадежные друзья для таких, как вы, Хьюз. Удивлен, что вы не разбираетесь в столь элементарных вещах. – Чемберс удовлетворенно фыркнул.

Зазвонил телефон. У Хьюза едва заметно дрогнули плечи. Годвин вышел переговорить в соседнюю комнату.

– Не верю, – ответил Хьюз, глядя в лицо Обри.

Годвин появился в дверях, мрачно качая головой. Поиски Мелстеда не дали результатов. Чемберсу и срочно посланной ему в помощь группе удалось только установить, что Мелстеда видели покидавшим вокзал, а не садившимся в один из полудюжины поездов. Видимо, он двинулся обратно по своим следам, но машина осталась на стоянке. За ней установили наблюдение. Мелстеду удалось скрыться. Хьюз в этой ситуации оставался неуязвим. Возможно, он чувствовал, что Обри торопится, и решил, что гроза скоро выдохнется.

– На вашем месте я бы поверил, – продолжал жать Обри. – Возможно, у вас есть записные книжки... – прищурился он. – Возможно, вы считаете, что вашей лучшей гарантией является то, что вам известно об этих людях, то, что вы сделали для них. Эти могущественные люди вполне могут бояться скандала, огласки... Но больше всего они будут бояться вашей власти над ними, если только вам вздумается напомнить им об этом. – Он развел руками. – Я спрашиваю вас об одном Мелстеде. В этом случае вы можете молчать... – выразительная гримаса – ... о делах вашего мерзкого окружения. Что касается нас – незначительные обвинения.

– А если откажусь?

– Обвинения будут более серьезными. Пострадаете один вы, и очень сильно. Это я обещаю.

– Черт побери, дайте я выбью из него все дерьмо... сэр! – суча ногами, бушевал Чемберс позади Хьюза. Обри следил за глазами библиотекаря. Тот опять моргнул, словно фотографируя место действия. Ни тени смятения, ни малейшей неуверенности. Двадцать пять минут первого. Смешно, когда он отчитывал Чемберса, в животе заурчало от голода.

– Успокойтесь, Терри, – увещевал он. – Вы же знаете, что я не одобряю... – Голос усталый, неубедительный. Чемберсу действительно хотелось пустить в ход кулаки. В конечном счете может статься, что это будет единственный способ. Но пока что не надо. Двадцать шесть минут первого. Половина пятого утра на озере Шаста. Сумеет ли Хайд выручить Кэтрин?

Хьюза нужно сломать, как сухую ветку!

– Это началось, когда у него умерла жена?..

Хьюз, самодовольно ухмыльнувшись, покачал головой.

– Задолго до того, – тихо произнес он, испытывая удовольствие при виде написанного на лице Обри отвращения. – Это не порок и не извращение. По-нашему, это совершенно нормальное явление... – И мгновенно стушевался, заслышав позади рычание Чемберса.

– Скажите, где он, Хьюз! – оборвал его Обри. – Если скажете – продолжайте заниматься своим хобби! Если нет, могу заверить вас, что в наших тюрьмах с любителями мальчиков расправа коротка. Я не касаюсь того, оправданно ли такое отношение уголовного мира к вам подобным. У вас не будет ни времени, ни места, чтобы обсудить этот вопрос. В этом я уверен.

Его прервал, словно усиленный динамиком, пронзительный визг шип: должно быть, автомобильная катастрофа. Годвин взглянул на окно, затем на Обри и мрачно кивнул на сидевшего к нему затылком Хьюза. Потом, поднявшись на ноги, заковылял к окну. Хьюз, заметно дрожа, повернулся к Годвину. Автомобильный гудок. Обри не сводил обеспокоенного взгляда с Годвина, который, снова кивнув, заговорил:

– "Порше" сбил какого-то беднягу. Должно быть, хотел перебежать на красный. Не шевелится... – Качая головой, Годвин отошел от окна. Никакого несчастного случая не было. – Бедняга... но, по-моему, он не успел понять, что случилось... – Вернулся на спой стул. Хьюз снова повернулся к Обри. Молодец, Тони.

Хьюз расстроен. Не более того, но все же какое-то начало.

– Так что приятного не ждите, – тихо проговорил Обри.

Вмешался, подыгрывая, Годвин.

– С другой стороны, мы могли бы устроить тюрьму посвободнее. С привилегиями... могли бы, сэр? – Помолчав, Обри неохотно кивнул.

– Разумеется, придется устроить так, чтобы это не выглядело, будто вы выторговали у нас уступку. Что касается Джеймса Мелстеда, здесь найдется кое-что другое, чтобы скрыть ваше соучастие. Вы нас, конечно, понимаете, Хьюз? – Двенадцать тридцать пять.

– Понимаю. Но мне ничего не известно. – Да, он расстроен, но не больше. Ожидающее его будущее виделось ему через узенькую щелочку в двери. Придется приоткрыть дверь, возможно, прибегнув к насилию, к чему Обри питал отвращение.

– Вам все известно, Хьюз.

– Хочу видеть своего адвоката. Я знаю свои...

– Права? Вы их лишились в тот момент, как попали сюда. С этого момента вы соучастник сэра Джеймса Мелстеда. С этого момента вами интересуемся мы и особый отдел полиции. Уверен, вы без труда поймете, что эта страна далеко продвинулась по пути превращения в полицейское государство. Если не ответите на мои вопросы, то станете одной из жертв общества. Можете быть в этом уверены.

Обри внимательно следил за ним. Тот, казалось, снова укрепился в уверенности относительно своего будущего. Продолжал верить во всесилие своих могущественных друзей.

Двенадцать сорок одна...

* * *

Пятьдесят шесть метров. Время пребывания на глубине истекло, даже на целую минуту превысило дополнительно намеченное. Обломки летающего крана и фургона то появлялись в свете фотовспышки, то исчезали в темноте. Вода почернела от ила, он налипал на маску и гидрокостюм. Хайдом овладела эйфория – не действие ли это азота? Ему хотелось улыбаться, даже смеяться – а может быть, просто из-за большой удачи? Опустив камеру, снова взялся за фонарик, освещая закрытую дверь сзади фургона. Глубина, время, показания компаса – все служило суровым предостережением... и оставалось без внимания. К тому же в темноте между погасшей вспышкой и включенным фонариком он на мгновение потерял ориентировку, перехватило дыхание – еще одно предупреждение. Он опять оставил его без внимания, увлеченный осмотром дверных ручек. Под илом обнаружились царапины, то ли оставшиеся с момента падения, то ли это следы попыток Фраскати взломать замок. Он поднял острый обломок скалы, медленно замахнулся, от бесшумного удара отлетел в сторону. Повисев некоторое время, работая ластами, ударил снова. Вверх устремились пузырьки воздуха. Темнота давила на плечи не меньше воды. Пора наверх...

...Нет еще. Сдавило голову. Он не так уж глубоко, дышит воздухом, значит, не отравится кислородом... это от азота. Как во сне, медленно раскрылись двери. Подняв камеру, он медленно поплыл внутрь кабины управления, освещая вспышкой экраны, перевернутые стулья, попорченные схемы и лохмотья настенных карт, пульт управления и пусковую панель.

И тут фургон двинулся, словно стараясь ускользнуть от света. С глухим, как из бочки, звуком позади захлопнулись двери. Хайд медленно вращался, отталкиваясь от твердых поверхностей – от крыши, стен, пола. Грузовик, наконец, перестал падать; по закрытым дверям, словно кто-то в них ломился, яростно стучали камни. Ослепший от взбаламученного ила, он схватился за край пульта. Кружилась голова, почти никакого страха, лишь пугающее желание рассмеяться. Глубиномер – здесь... Часы... разбились. Он чувствовал, как в нем закипает паника, словно смех, словно азот. Толкнулся в дверь, та не пошевелилась. Представил тяжесть навалившихся на нее камней.

И рассмеялся. Мундштук выскочил изо рта, в свете фонарика его тщетный смех зримо вырывался в виде бурлящих пузырей воздуха. Медленно, огромным усилием воли – в голове легкость и кружение – он дотянулся до мундштука; долго глядел на него, до боли в легких, затем очень, очень медленно сунул в рот, задышал. Вокруг смеялись воздушные пузырьки, наверное, над тем, что он медленно шевелил мозгами, или над охватившим его теперь, в заточивших его стенах, безысходным отчаянием. Луч фонарика бегал по клавишам, циферблатам, самописцам, следящим системам. Он оказался заточенным в кабине управления, осознавая прочность крыши, способной выдержать запуск, помня о направляющем рельсе, закрепленном на крыше... крыша там, где должна быть стена. Пусковой фургон одновременно служит наземным пультом управления. Ишь ты, рассуждаю. Память абсолютно ясная. Он вспомнил, как глядел сверху на такой же фургон в Таджикистане. Смотри-ка, наконец в состоянии думать! – поддразнил он себя.