Текст книги "Зачарованный книжник"

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Корделия ответила не сразу: ей была невыносима мысль, что ее младший брат будет переделывать себя во имя капризов этой хищницы.

– Но это опасно, Грегори, – сказала она. – В принципе не правильно, чтобы человек менял свою личность в угоду кому-нибудь другому. Не правильно и невозможно! Ведь ты – это ты! Как бы ты ни пытался скрыть это, представить себя кем-то другим – все рано или поздно откроется. Невозможно вечно притворяться!

– Это правда, – примирительно ответил Грегори. – Но ведь речь идет не об изменении моей сущности. Я всего лишь хочу выяснить, какие именно качества ей важны в мужчине и есть ли таковые во мне?

– Надеюсь, ты не собираешься становиться рабом ее желаний? Тем человеком, который является по первому зову и готов в лепешку расшибиться, чтоб выполнить малейшие капризы своей госпожи. Поверь, ни одной женщине не нужен мужчина, способный так унижаться!

– Видишь, сестренка, вот и первое соображение по поводу того, что женщины не переносят в мужчинах. – Грегори, казалось, ничуть не обиделся. – Что-то я еще узнаю от тебя, а остальное смогу почерпнуть, покопавшись в ее воспоминаниях. Это всего лишь вопрос техники: надо выяснить, как требуется разговаривать, как ухаживать за женщиной. Но для меня – очень важный вопрос, ведь я совершенно несведущ в науке любви!

– Тебе кажется, что дело только в навыках, как на уроках сольфеджио? – спросила Корделия. – Но это, увы, не так. Понимаешь, Грегори, недостаточно вести себя тем или иным образом. Существует нечто большее!

Тут ведь как – ты либо являешься идеалом для человека, либо нет. Третьего не дано!

– Ты права: я это я, пытаться быть кем-то еще – значит, обрекать себя на пожизненную ложь, – согласился юноша. – Но можно хотя бы выяснить, каким бы я мог еще быть и как проявить в себе эти новые качества. Что в этом плохого, сестренка? И, в конце концов, если я ей не подойду, можно будет вернуться к нашей первоначальной идее с искусственной конструкцией, в данном случае – ее идеальным мужчиной.

Корделия хотела возразить, что все идеальные мужчины – не более чем искусственные конструкции, но решила отложить это замечание. Ее брату сейчас нужно было совсем другое. Грегори выглядел совершенно несчастным. Не в силах выносить его умоляющий взгляд, Корделия неожиданно для себя произнесла:

– Ну давай посмотрим, каков ее идеал. Может, ты почти соответствуешь ему.

– Едва ли, – на губах юноши появилась сардоническая улыбка. – Боюсь, мне далеко до непобедимого воина.

– Может быть, ей этого и не надо, – пожала плечами Корделия. – Кто знает? Возможно, наша подопечная в душе – робкое, застенчивое создание, лишь тираническим воспитанием превращенная в грозное оружие.

Девушка отступила на несколько шагов и критически оглядела брата.

– И вот что я тебе скажу, братишка! Если ты хочешь стать идеалом для какой-нибудь женщины, тебе не мешало бы нарастить хоть немного мяса на костях.

Потому что большинство дам все же предпочитают мускулистых мужчин.

Челюсть Грегори затвердела.

– Если она захочет, я сделаю это!

– Тогда тебе лучше поторопиться. И учти, это может оказаться очень болезненным – накачать мускулы в несколько дней. Какую бы ты магию при этом ни использовал!

– Я вынесу, – заверил Грегори. – А кто знает, как это делается?

– И кто поможет излечить сознание нашей девушки? – задала встречный вопрос Корделия.

– Мама, – ответил Грегори.

Согласитесь, очень удобно иметь родней самую мудрую в стране ведьму. Юноша прикрыл на секунду глаза, сосредоточившись на мысленном призыве, и был поражен, почувствовав в материнском ответе огромное, просто ошеломляющее облегчение.

Такое же потрясение ждало и его сестру. Какое-то время они глазели друг на друга, пытаясь осмыслить ситуацию. Затем Корделия по ментальному телеграфу заверила мать, что с ней тоже все в порядке. Гвен, в свою очередь, сообщила детям о нападении на отца, Джеффри с Аленом, а также на нее саму. Она немедленно вылетала к Грегори и Корделии.

– Проклятие! Злобные, лживые лицемеры! – Корделия в гневе мерила шагами лужайку. – Ты видишь, как все было проделано? Нас разъединили и атаковали всех порознь, одновременно, чтобы мы не смогли прийти на помощь друг другу. Мерзавцы! Кто бы ни был их вдохновителем, он достоин хорошей пеньковой веревки! Найти бы этого парня, протащить по горячим углям, вздернуть на дыбе и четвертовать!

– Брось, сестренка, нет никакого парня – это дело рук Финистер, – тихо сказал Грегори. – Сама можешь заглянуть в ее мозг и убедиться.

Корделия резко остановилась и в замешательстве уставилась на женщину перед ними. Она так долго спорила с братом, а сейчас, в гневе, собственноручно вынесла ведьме приговор. Во сне Финистер выглядела такой невинной, беззащитной и ранимой – у Корделии невольно защемило сердце. Даже сознание того, что эта женщина в недавнем прошлом намеревалась погубить всю ее семью, не могло развязать руки девушке. Она была просто не способна взять на себя роль палача Финистер!

– Прости, Грегори, я…я погорячилась.

– Я знаю, сестричка, – мягко произнес юноша. – Но я-то – нет! Твои чувства легко понять, а как насчет моих?

Увы, Корделия не нашлась, что ответить. Это был трудный вопрос.

– Простит ли она меня когда-нибудь, если мы оставим ее в живых? – в тихом голосе Грегори слышалась мука, взгляд не отрывался от Финистер.

– Ей вовсе не обязательно все знать, – с живостью возразила Корделия.

– Но она имеет на это право, – возразил юноша, – особенно, если я надеюсь когда-нибудь заслужить ее любовь.

– Возможно, – согласилась Корделия, – но наш случай особый: ведь твоя любовь сохранит ей жизнь.

Грегори нахмурился в раздумье.

– Любовь, построенная на обмане, долго не проживет.

– Да брось, Грегори, я знаю много случаев, когда это удавалось.

И так далее. Аргументы, контраргументы… Корделия начала находить удовольствие в этой игре. По крайней мере, ее брат впервые выказал интерес к каким-то отношениям, выходящим за рамки семейства Гэллоуглассов. Девушка почти огорчилась, когда в небе показалась их мать. Заходя на мягкую посадку, Гвен проскользнула на своей метле над верхушками деревьев, примяла траву на поляне – и вот она уже здесь. Она спешилась и с Удивлением уставилась на спящую женщину.

– Кто эта дева? И какая помощь ей требуется?

Брат с сестрой обменялись нерешительными взглядами, каждый ждал, что другой возьмет инициативу на себя.

– Я влюбился в нее, мама, – наконец промолвил Грегори.

– Влюбился? – во взгляде Гвен, когда она посмотрела на своего младшенького, промелькнуло удивление.

Затем она на мгновение крепко прижала его к себе и снова отстранилась, широко улыбаясь.

– Я долго ждала этого, сын мой! И теперь так рада за тебя!

– Нечему радоваться, мама, – глухо произнес Грегори. – Ведь это по ее приказу и именно ее люди пытались нанести удар нашей семье.

Шокированная Гвен резко развернулась и посмотрела на хрупкую блондинку, спящую на траве. В воздухе запахло грозой.

Грегори заторопился, желая отсрочить катастрофу.

Он решил сразу выложить все самое худшее:

– Это – та самая ведьма, что так мучила Магнуса, а затем пыталась отбить Алена у Корделии, а Джеффри – у Ртути.

– Ведьма Морага! – лицо Гвен окаменело.

– Морага – всего лишь одно из обличий, полученное путем проекции в нашем сознании. Она такова, какой хочет выглядеть, – пояснила Корделия.

– Что ж, значит, эта женщина – весьма могущественный телепат, – констатировала Гвен.

Она подняла на сына взгляд, преисполненный сострадания.

– Но, если это так, сын мой, то значит, ты вовсе не влюбился, а пал жертвой обмана!

– А разве это делает мою любовь менее реальной? – в голосе Грегори одновременно слышались надежда и смятение.

Гвен открыла было рот, чтоб ответить, но промолчала.

– Но, мама, многие женщины заполучили любовь благодаря уловкам и чарам, – отважилась заметить Корделия.

– Скорее, это были увлечения, – парировала Гвен. – Если же они переросли в истинную любовь, значит, в их основе лежали сходство характеров и симпатия, а отнюдь не обман.

– Возможно, мы с ней и были бы похожи, если б нас воспитывала одна мать, – возразил Грегори. – Если б ее сердце и душа не были исковерканы представителями зла, которые преследовали собственные цели?

Может, тогда мы полюбили бы друг друга за ум и доброту, а не за внешность?

Гвен долгим взглядом окинула спящую женщину.

– Бесполезно говорить о том, что могло бы быть, Грегори, – произнесла, наконец, она. – Ведь ее воспитали именно такой, какова она есть. Не понимаю, как можно любить женщину, которая способна заколоть тебя ночью, спящего?

– А мне не надо спать, – поспешно сказал Грегори. – Мне достаточно находиться в трансе, в котором я вполне могу обеспечить себе защиту.

– Это не ответ на мой вопрос.

– Мама, мы думали о том, чтобы излечить ее, – осторожно сообщила Корделия.

Гвен стояла без движения.

– Сначала я считал, что должен казнить ее, – начал рассказывать Грегори. – Но затем у Корделии появилась мысль о темнице, из которой наша пленница не смогла бы бежать. Не смогла, потому что не захотела бы. Это была бы некая зачарованная долина, где она поселится со своим идеалом, мужчиной, сотворенным нами из ведьминого мха.

– Мы планировали обнести долину невидимой стеной и поставить эльфов для охраны – на случай, если она утратит интерес к своему возлюбленному и решит бежать, – поспешно добавила Корделия.

– Этого мало, – Гвен была непреклонна. – Если не стереть в ее душе стремление убивать и ранить, она по-прежнему будет представлять угрозу для всех нас и Рано или поздно сможет осуществить ее.

– Но разве нельзя действительно избавиться от этого губительного стремления? – спросила Корделия.

Гвен все так же стояла без движения.

– Я мог бы попытаться в одиночку, – сказал Грегори, – но, боюсь, не хватит сноровки. Да и знания мои в основном касаются пси-способностей, а не нужной области.

– Я знаю кое-что о чувствах и побудительных мотивах поступков, но, к сожалению, недостаточно, – пожаловалась Корделия.

– Увы, я тоже, – наконец проговорила Гвен.

Над поляной повисла мертвая тишина.

Плечи Грегори поникли.

– Значит, надежды нет.

С несчастным лицом он шагнул к Мораге, взгляд сделался пронзительным, и обе женщины почувствовали ту силу его концентрации, которая позволяла замедлять дыхание спящей ведьмы.

– Нет, сын! – в ужасе воскликнула Гвендолен. – Нельзя убивать, если она не представляет для тебя непосредственной угрозы!

– Но такая угроза есть, мама. – Грегори вскинул голову, в глазах блестели слезы. – Мы ведь только что обсуждали это: пока она жива – все мы, Гэллоуглассы, в опасности. И не только Гэллоуглассы! Король и королева, Ален и Диармид, весь народ Грамария будет жить под угрозой. Если предоставить Финистер свободу действий, то в стране воцарится Хаос, Анархия провозгласит свой лозунг «Разрушение!», и каждый из живущих восстанет против ближнего своего!

– Подобные вещи не происходят мгновенно! – запротестовала Гвен.

– Да, пока все не так страшно, однако это – вопрос времени, – логика ее сына была непоколебима. – Только смерть сможет отвести угрозу.

Грегори отвернулся и снова сконцентрировался на своей задаче.

– Постой, должен же быть другой путь! – воскликнула Гвендолен. – Я не хочу видеть своего сына палачом!

– А кем бы тебе хотелось видеть меня, мама? – глаза юноши глядели с таким пристальным вниманием, что Гвен показалось, будто холодные льдинки его логики проникают ей в самую душу.

На какое-то мгновение даже она, его мать, испугалась.

«Как глупо! – подумала она. – Это мой сын, я же держала его на руках, кормила грудью!» Образ, всплывший из далеких лет, подсказал ей ответ.

– Цельной личностью, Грегори! Человеком, которому так же хорошо знакомо милосердие, как и справедливость. Человеком, в котором здравый смысл живет рядом с чувством, и оба зиждутся на интуиции и приносят свои плоды. Мне хочется, чтобы ты смеялся, пел и любил, а не только думал и анализировал. Поучал, но и защищал! И, конечно же, открыл для себя все радости и удовольствия молодости, ибо только так ты сможешь обрести счастье!

Взгляд Грегори, казалось, утратил пугающую пронзительность и стал просто задумчивым. Он молча слушал этот страстный монолог, лишь изредка кивая головой.

– Хорошо сказано, мама, – произнес он наконец. – И воспитала ты меня именно так, причем с самыми благородными целями, хотя прежде я несколько недотягивал до желаемого тобой. Однако теперь я научился наконец любить кого-то, кроме своих родных, и понимаю, насколько сильным может быть это чувство! Можешь ли ты, положа руку на сердце, сказать, что вырастила меня таким, как говорила, и не попытаться спасти мою любовь?

– Что ж, если тебе это так необходимо, сын мой, я попытаюсь помочь, – с вздохом сдалась Гвен.

Но тут же снова посуровела:

– Но все же, по какому праву ты заставляешь меня копаться в ее мыслях, вытаскивать на свет самые постыдные воспоминания, вмешиваться в чужое сознание?

Грегори не отвел взгляда, он заговорил с непреклонностью судьи, оглашающего приговор:

– Морага использовала свои способности для того, чтобы убивать и мучить людей. Тем самым она лишила себя права эспера на неприкосновенность сознания, его содержимое по праву надлежит рассматривать всем людям, всему нашему народу. Это стало государственным делом, мы должны исследовать ее сердце, дабы определить степень вины и призвать правосудие или милосердие. Либо тут же убить, либо вторгнуться в ее разум и переделать его, – мимолетная улыбка скользнула по губам юноши. – Думаю, она выбрала бы второе.

Гвен молча глядела на своего младшего сына, обдумывая незавидное положение, в котором очутилась.

Грегори безнадежно влюблен – это ясно! Сердце матери на мгновение захлестнула слепая ярость, она ощутила желание разорвать на части эту женщину, что так бездушно манипулировала чувствами ее сына.

Положение действительно было чертовски неприятное! Если передать эту змею в руки королевского правосудия, ее смерть неминуема, и такой поворот событий напрочь разобьет сердце Грегори. Но если отпустить ее с миром, она будет мучить и терзать ее сына, пока не испепелит его душу, не выжжет всю любовь.

Исцеление Мораги казалось единственно приемлемым путем, который нанесет меньше всего вреда Грегори.

Гвен надеялась, что в лучшем случае девушка станет подходящей подругой ее сыну, если же Морага не сочтет возможным ответить на любовь юноши, то, по крайней мере, отклонит ее достаточно мягко.

– Хорошо, Грегори, – пообещала Гвен, – мы излечим ее – я найду способ.

Грегори почувствовал прямо-таки неимоверное облегчение. Напряжение, которое держалось в последние часы, покинуло его так резко, что парень сник и чуть не упал. Корделия вынуждена была поддержать его, маскируя свои действия под сестринские объятия.

– Полегче, братишка. Возможно, даже нашей матери, при всех ее добрых намерениях, не сработать такое мощное заклинание.

– Что бы ни послала Судьба – смерть или спасение – я все приму! – на лице Грегори была написана решимость.

Судьба? Такого титула ее еще не удостаивали, саркастически усмехнулась про себя Гвен, но затем подумала, что для каждого ребенка мать была именно судьбой. Тем самым фатумом, по крайней мере, немаловажной его частью, который определяет будущий жизненный путь маленького человечка. Неудивительно, что в различных культурах Судьбу чаще всего изображали в виде женщины!

Гвендолен охотно поразмышляла бы над этим вопросом, однако вынуждена была признать, что это – всего лишь попытка отсрочить неизбежное. Ее ждала работа.

Она встала на колени и, склонившись над бесчувственным телом, дотронулась до висков девушки. Взгляд Гвен расфокусировался, и залитая солнцем поляна превратилась в размытое и малореальное изображение.

Вихрь противоречивых эмоций обрушился на нее. Злость и горечь, страх и ожидание, отчаяние и трогательное томление – все это безумным калейдоскопом пронеслось в голове Гвен вместе с событиями из жизни Мораги. Затем сработал блокиратор в рассеянном сознании девушки, и Гвен, на грани провала в черноту бессознательности, отдернула руку.

– Что, все так плохо, мама?

Обернувшись, Гвендолен увидела обнимавшую ее дочь и испугалась, что вскрикнула вслух. Много бы она дала, чтоб услышать эти свои слова! Ведьма задумчиво кивнула дочери.

– Она и в самом деле предпочла бы жизнь, даже с измененным сознанием и утраченными воспоминаниями. Скорее всего, ей пришлось бы заново открывать в себе ту личность, которой она когда-то была. Но игра стоит свеч: в ней есть какая-то тоска, я думаю, по тихой и счастливой жизни. Давай попытаемся.

– С чего же мы начнем? – спросила Корделия, немного напуганная масштабами предстоящей работы.

– Лучше подумай, чем закончим, – парировала ее мать.

Затем она резко повернулась к сыну.

– Насколько я понимаю, роль идеального мужчины отводится тебе, а не груде какого-то мха?

Грегори покраснел и опустил взгляд.

– Ну, таков был наш план, – осторожно ответила за него Корделия.

– И что же ты сможешь ей предложить, когда она очнется, сын мой? – в голосе Гвен слышался вызов. – Какие, по-твоему, качества сделают тебя достойным спутником для такой красивой и талантливой дамы?

– А что, разве у меня нет талантов? – возразил Грегори.

– Есть, и причем – великие, – лицо матери невольно озарилось гордой улыбкой. – Однако все они касаются интеллекта, Грегори. Но ум – далеко не все, что нужно умной и чувствительной женщине. Какие еще дары принесешь ты ей?

– Любящее сердце, – просто ответил юноша.

– Отлично, – Гвен пошла в наступление. – Но как это будет выглядеть? Может, ты – поэт, и сможешь поразить ее воображение драгоценной паутиной образов и созвучий., в которой запутается ее душа?

– Я стану поэтом, – отважно сказал Грегори.

– Неплохо для начала, – похвалила его мать. – Но – и только. Сумеешь ли ты быть всегда романтичным, изобретательным в жестах и других способах выражения своей любви? Сможешь ли опутать ее своей волшебной паутиной романтики?

– Я научусь этому, даже если мне придется перечитать все когда-либо написанные рыцарские романы!

– Уже лучше, – улыбнулась Гвен, беседа ее явно забавляла. – Но тебе придется прочесть намного больше книг, чтоб узнать, как, по мнению женщины, следует ее соблазнять. Я не стала бы спрашивать у твоей возлюбленной, умеешь ли ты читать ее мысли (а это – мечта каждой женщины). Мне прекрасно известно, что мой сын – телепат, со всеми вытекающими последствиями. Но, Грегори, сумеешь ли ты расшифровать прочитанное? Сможешь ли поступать в соответствии с истинными желаниями женщины, не обманываясь их внешней простотой?

– Возможно, мне удалось бы преуспеть в этом деле, если б ты открыла мне ее желания.

– Это должна сделать она сама, и именно сейчас, пока спит. Пойди сюда, сядь на мое место, – одним гибким движением Гвендолен поднялась с земли и поманила сына. – Положи ей руки на виски и читай ее мысли. Что-то может показаться тебе отвратительным, что-то ужаснет, но это необходимо. Ты должен знать нынешнюю Морагу, это поможет понять тебе, чего ожидать в будущем. Ведь в глубине ее лежит скрытая, неосознанная тоска.

– Я дам ей все, по чему она тоскует, – торопливо сказал Грегори.

– Нет, сын. Человеку надо дать только самое важное! – Гвен отступила на шаг и окинула сына критическим взглядом. – А теперь займись делом: изучи ее мозг и реши, что главное, а что – второстепенное. А еще нужны кое-какие физические данные.

Юноша вздохнул со стоическим терпением:

– Знаю, мама, ты снова скажешь, что мне надо было больше тренироваться!

– Увы, Грегори, время для разговоров прошло, – вздохнула Гвен.

– Мы уже решили, мама, – вмешалась Корделия. – Тут нужен Джеффри, он при помощи телекинеза поможет с моделированием фигуры Грегори. Поверь, это сработает ничуть не хуже многодневных тренировок.

– Не думаю, – покачала головой Гвен. – Ты еще пожалеешь, что не прислушивался к моим советам! Наращивание мускульной массы в несколько дней может быть очень мучительным.

– По крайней мере, это будет заслуженным и честным мучением, – упрямо сжал губы Грегори. – Если уж Магнус сумел пройти через сердечные терзания, то и я как-нибудь выдержу физическую боль.

Гвен отнюдь не была уверена, что ее старший сын Магнус с успехом прошел испытание, но он, по крайней мере, остался жив. Ее опять покоробила перспектива помогать мучительнице сына, но Гвендолен сказала себе, что если лечение пройдет успешно, это будет совсем другая женщина, вовсе не та, которая искалечила Магнуса. Возможно, она сбросит наносную шелуху, что оставили годы унижений и оскорблений, многолетняя погоня за признанием и усталость от привязанностей по расчету, и тогда ее истинный облик засияет красотой и добротой. «А возможно, – прошептал предательский внутренний голос, – несмотря на все твои усилия, останется тем же убийцей-вампиром!»

Гвен отогнала от себя эту мысль; ей не хотелось верить, что Финистер по натуре – убийца с садистскими наклонностями.

– В случае успеха тебя ожидает тяжкий труд, – сказала она сыну. – Долгие месяцы сердце этой женщины будет хрупким и ранимым. Чтобы завоевать ее доверие, тебе придется пройти различные испытания.

Она будет вновь и вновь гнать тебя прочь, прежде чем разрешит остаться. Здесь нужен человек, невероятно тонкий и терпеливый, способный сопереживать и обладающий большими запасами эмоциональных сил, которые позволили бы продержаться первые трудные дни.

– Сопереживать? – удивился Грегори. – А мне способность сопереживать всегда виделась большим недостатком! Не поверишь, как это усложняло мою жизнь.

Ведь прежде чем высказать свое мнение, я каждый раз долго колебался, боясь ранить чьи-то чувства.

– Так вот почему с возрастом ты становился все молчаливее, – задумчиво произнесла Гвен.

– Разве такая сильная эмпатия не слабость? – перешел в наступление Грегори. – Разве моя способность чувствовать боль других не выходит далеко за рамки здравого смысла?

– Сочувствие надо, конечно же, умерять разумом, – медленно сказала Гвен, – но мне бы очень не хотелось считать заботу о других слабостью.

– Он всегда был самым нежным и заботливым из нас четверых, – признала Корделия.

– Но по мере взросления научился скрывать эти качества. Не так ли, сын мой, – истолковала Гвен, – Они что, делали тебя жертвой мелкой жестокости других людей?

Грегори покраснел и отвел взгляд. Так же, как и Корделия, хотя та выглядела виноватой.

– Стыдно играть на доброте других, – сурово произнесла Гвен, глядя на дочь. – И теперь, как я понимаю, ты опасаешься, что эта Финистер будет поступать аналогичным образом?

– Это уже случилось, мама, – сказала Корделия. – Ведь расставляя ловушку для Грегори, она эксплуатировала именно его потребность помогать другим.

– Ты хочешь сказать: Финистер использовала склонность твоего брата искать и отыскивать в людях какие-то скрытые добродетели, которых там, может быть, и нет?

– Да есть они, мама, – взорвался Грегори. – Нет нужды копаться в ее детских воспоминаниях, чтоб понять: Финистер – чистый и хороший человек, лишь по несчастью превращенный воспитанием в убийцу и предательницу!

– Вот и ответ, мама, – тихо проговорила Корделия.