Текст книги "Мой сын маг"

– Мне пора уходить, господин Бейдизам, но я пошлю людей, и они отведут тебя в покои более уютные, нежели эти.

Бейдизам нахмурился:

– Значит, я останусь вашим пленником?

– Я бы предпочла считать тебя гостем, – улыбнулась Химена, – но попросила бы тебя ни с кем не разговаривать, пока ты будешь гостить у нас, и тем более не читать заклинаний.

Бейдизам лукаво усмехнулся:

– Вот этого не обещаю, да и пообещай я – ты бы мне не поверила!

– Что поделаешь! – вздохнула Химена и что-то спела. Савл понял, что это латынь, но распознал только одно слово, повторявшееся несколько раз.

– Приятный напев, – заключил Бейдизам. – Это песня о том, что ты прощаешься со мной?

– Только до завтрашнего полудня, – пообещала Химена. – Я буду навещать тебя раз в день – мы будем вместе обедать, если у меня в ту пору не будет важных дел. Мои слуги сделают все для того, чтобы тебе было уютно. Надеюсь, твое пребывание у нас будет приятным.

– Каким уж там приятным, если я своим делом заниматься не смогу... – кисло проговорил Бейдизам. – Но уж как-никак все же приятнее будет, чем в компании с этим твоим кровожадным дружком. Могу я надеяться на то, что ты уведешь его с собой?

– О, конечно. Савл, пойдем со мной, – попросила Химена. Она подошла к двери и вышла из темницы. Савл на прощание одарил Бейдизама убийственной акульей улыбкой и ушел следом за Хименой.

Закрыв за собой дверь, он прошептал:

– Славно сработано. Вы его буквально очаровали.

– Спасибо, Савл, – отозвалась Химена, скромно потупив взор. – Но я тут почти что ни при чем – все дело в даре, а не в действиях, сам понимаешь.

– Понимаю, но вы умело использовали свой талант!

А за дверью, в темнице, злорадно ухмылялся Бейдизам. Глупые франки оставили его здесь связанным по рукам и Ногам, но зато теперь его губы обрели свободу. Кляп исчез, а много ли нужно колдуну для того, чтобы удрать из темницы? Только его губы! И Бейдизам начал медленно, слово за словом, плести арабское заклинание.

Глава 23

Поднимаясь по лестнице, ведущей наверх из подземелья, Химена заметила:

– Ты прекрасно сыграл свою роль, Савл. К тому времени, как я вошла, он был здорово напуган.

– Ну спасибо, леди Мэнтрел, – усмехнулся Савл, но в усмешке его притаилось нечто вроде «вот ведь влип!». – Когда маленький был, насмотрелся фильмов ужасов.

– Весьма способствует повышению общего уровня, – улыбнулась Химена. – Ты из них многому научился. Что ты с ним сделал?

– С ним – ничего. Я просто подражал садистам, которые мне время от времени попадались на жизненном пути с тех пор, как я угодил в этот мир. Но Бейдизам об этом, конечно, ни сном ни духом не ведал.

– У тебя настоящий талант, – похвалила Савла Химена. – А мимика какая!

– Ну спасибо, – буркнул Савл, вовсе не радуясь этим похвалам. – Но вы, надеюсь, понимаете, что, как только мы оказались за дверью, Бейдизам тут же принялся плести заклинания, дабы перенестись из темницы в свой шатер?

– Конечно, – кивнула Химена. – Только у него ничего не выйдет. Я об этом позаботилась.

– Понимаю. Вы спели это странное маленькое заклинание. А что это такое было? Я только одно слово выхватил – «афазия».

– Но ты знаешь, что оно означает?

– Конечно, знаю. Это сильнейший дефект речи, вызываемый поражением мозга. Страдающий афазией способен производить все звуки речи – у такого больного и язык, и голосовые связки, и губы – все в норме. Но работают они вне связи с головным мозгом – связь между мозгом и органами речи нарушена.

– Интересно излагаешь, – нахмурилась Химена.

– Чисто научно. Больной, страдающий афазией, думает: «Я говорю совершенно внятно», но с губ его срывается сущая абракадабра. Такой больной не способен выразить свои мысли связно. Что бы он ни пытался сказать, получается полная белиберда, и... – Савл запнулся и уставился на Химену. – Вы этого не сделали!

– Как раз это я и сделала, – гордо ответствовала Химена. – У него теперь самая настоящая афазия, и она будет прекращаться только тогда, когда он будет разговаривать со мной. А я надеюсь, ты в это время будешь рядом и сможешь противостоять любому заклинанию, которое он попытается произнести.

– Это, конечно, можно, – растерянно пробормотал Савл. – Но я-то вам на что? Вы – неплохая специалистка по заклинаниям.

– Ты мне нужен, потому что рано или поздно он рискнет броситься на меня, с ног собьет или рот заткнет, чтобы я не смогла перекрыть его заклинания, – с непоколебимой уверенностью объяснила Химена. – Может, он и не тигр, каковым себя считает, но уж волк – это точно. И ты не позволишь мне войти одной в его логово, правда, Савл?

– Ни за что, – решительно отозвался Савл, вспомнив о пророке Данииле.

В общем, выходило следующее: как бы Бейдизам ни лез из кожи вон, ему суждено было томиться на положении постоянного гостя, а никто из его помощников не жаждал взять на себя такую ответственность, как нападение на город в отсутствие магической поддержки. Колдун-командир исчез, и осада превратилась в подобие сидячей забастовки.

* * *

Мэт вернулся к Луко и пнул его ногой. Голова парня запрокинулась, на губах его по-прежнему играла дурацкая улыбочка.

– Он в трансе, но жив и здоров. Что нам с ним делать, папа? Не можем же мы его тут бросить!

Отец Мэта пожал плечами:

– А что я всегда делал раньше, когда он загуливал допоздна? Я его отводил домой.

– И правда, почему бы и нет? – сказал Мэт, но призадумался. – А ведь может быть, что всякий раз, когда кто-то перемещается по каналу между двумя мирами, сам канал как бы укрепляется?

– И по нему легче вернуться в Нью-Джерси? Согласен, – кивнул Рамон. – Но что самое главное – легче вернуться сюда.

– Верно подмечено, – буркнул Мэт и нахмурился. – Я же не хочу, чтобы канал закрылся, пока я снова не окажусь здесь, верно? Ну что ж, окажем каналу первую помощь, пусть откроется получше...

 
Канал волшебный, стань пошире,
Прими его в далеком мире.
Что был он здесь – ему липа кажется.
Перехитрим сейчас Найробуса,
И Луко в миг один окажется
На остановочке автобуса
Тридцать четвертого маршрута.
Так, будто бы и не был тут он!
 

Фигура Луко как бы вытянулась, стала прозрачной и исчезла.

– Он был славным парнишкой, – вздохнул Рамон. – И остался бы таким, уделяй отец ему побольше внимания.

– А он и уделял, – хмыкнул Мэт. – Когда ему нужно было, чтобы кто-нибудь послушал, как он заливает насчет того, какой он был когда-то герой.

Тут послышался возмущенный и испуганный вопль, и оба Мэнтрела резко обернулись, чтобы посмотреть, почему кричит Каллио. Воришка таращился себе под ноги, где появилась ямка глубиной в несколько дюймов. Мэт шагнул к воришке.

– Что случилось, Каллио?

– Моя добыча! – воскликнул тот. – Я ее закопал ну, как вы мне и говорили, а она возьми да утони в земле глубоко, видать!

– А-а-а, понятно, – усмехнулся Мэт. – Она не утонула, Каллио. Она совсем исчезла. Это ружье, Каллио, не принадлежало этому миру – оно из другого мира, и теперь его здесь больше нет. Понимаешь, Луко притащил с собой эту вещь из другой страны, и сейчас я его отослал туда, откуда он явился, так что, видимо, и его оружие отправилось вместе с ним туда же.

Каллио вскочил, сжал кулаки и гневно уставился на Мэта.

– Так вот, значит, зачем вы присоветовали вещички закопать?! Чтоб потом слямзить их у меня с помощью вашей гадкой магии?

– Только одну-единственную вещь – это ружье, – успокаивал воришку Мэт. – И уверяю тебя, оно тебе совсем не нужно.

Каллио открыл было рот, чтобы возразить, но тут же побледнел от страха.

– Оно чего, колдовское что ли?

– Выражаясь языком этого мира – да, колдовское, и притом колдовство это ужасное. С его помощью можно убить множество людей.

Каллио с содроганием отвернулся.

– Ну, тогда... спасибо, что ты слямзил его у меня, чародей!

– Ничего я у тебя не слям... – слабо запротестовал Мэт, не в состоянии объяснить Каллио все так, чтобы тот его понял.

Рамон положил руку на плечо сына.

– Не надо ничего объяснять, Мэтью. Наш Каллио – симпатичный жулик, но он из тех, кто слышит только то, что хочет услышать.

– Или то, что способен понять, – добавил Мэт с сардонической усмешкой. – Не уверен, что в этом смысле я его намного обошел.

– Конечно, обошел, – заверил отец сына. – Ты только посмотри, как много ты знаешь о нашем враге, Найробусе, располагая практически одними догадками.

– Одни догадки, одни догадки... – расстроенно покачал головой Мэт. – Мне до сих пор трудно представить, что этот симпатичный старикан – такой злодей. Такой добрый, мягкий человек...

– А что тут удивительного? И я могу таким представиться, если очень нужно, – пожал плечами Рамон.

– Скажешь тоже! Ты такой и есть – добрый и мягкий.

– Многие люди моего склада характера стараются этого не показывать, Мэтью. К тому же я могу, когда надо, быть очень даже неприятным, тяжелым человеком.

Мэт вспомнил годы своего детства и ряд стычек отца с другими родителями, да и последние несколько недель говорили о многом.

– Это верно, папа. Итак, Найробус – тот самый человек, который стоит за всем происходящим, независимо от того, что им руководит, какие у него причины...

– Предательство, предательство... – начал было цитировать Рамон, но Мэт испуганно оборвал отца:

– Не надо, папа! Ты же не станешь тут читать стихи только для того, чтобы мне что-то доказать!

– И правда, – смутился Рамон, но тут же просиял. – Я уже прервал рифму, значит, стихов не получится. Так вот, «над истиной сплошное издевательство».

– Не совсем точно, – покачал головой Мэт. – Я бы сказал, что наш Найробус не то чтобы грешит против истины. Нет, он скорее достигает верной цели неверными средствами.

– Это – в лучшем случае, – согласился Рамон. – А что более вероятно – он достигает неверной цели неверными средствами, однако весьма искушен в том, как выставить себя добряком.

– Хорошо хоть те злодеи, с которыми мне приходилось иметь дело раньше, выглядели именно злодеями, – вздохнул Мэт. – А теперь встретился злодей, выглядящий добреньким. Будем надеяться, что его эмиссар-наркоделец не так респектабелен с виду.

– В этом даже можешь не сомневаться, – мрачно отозвался Рамон. – Но респектабельность и доброта – совершенно разные вещи. Хотя, когда этот старикан уговаривал меня бросить преподавательскую работу и открыть собственное дело, он, безусловно, выглядел и добрым, и респектабельным.

– Ну да, а когда ты купил магазинчик, он поручил Гролдору разорить тебя.

Рамон пожал плечами:

– Мы ему мешали. Он одним выстрелом убил двух зайцев.

– Да, они сработали славно – с их точки зрения. Вытянули меня из Меровенса – да как ловко. У них бы еще ловчее вышло, если бы они не дали мне вернуться, не будь на моей стороне Короля-Паука и святого Монкера.

Рамон кивнул:

– Однако их успех может обернуться против них же самих. Ведь для того чтобы пользоваться наркотиком, дабы перекачивать энергию из одного мира в другой, они постоянно должны держать переместительный канал открытым.

– Хорошо подмечено. – Мэт посмотрел на отца, и в глазах его сверкнул огонек. – Очень уважаю такие вот побочные эффекты – использование вражеской тактики против самого же врага.

– Хочешь сказать, что можно обратить их оружие против них? – усмехнулся Рамон. – Справедливость такого подхода отзывается эхом в моей поэтичной душе.

– Я знал, что ты станешь здесь хорошим волшебником – есть на то причина, – улыбнулся Мэт.

– Одна-единственная? – прищурился Рамон. Мэт подмигнул отцу:

– Есть и другая – твоя преданность словам.

Рамон пожал плечами:

– Слова имеют вкус.

– А чародей – дегустатор, – задумчиво протянул Мэт. – Забавный парадокс. Но я надеюсь, мы найдем и еще кое-какие побочные эффекты во вражеской тактике, которые сможем использовать против Гролдора. Потому что... что бы не случилось, я должен вернуться домой и убрать его.

– Пожалуй, я готов к этой битве, – кивнул Рамон и, улыбнувшись, распрямил плечи. – Пешком или поедем?

Мэт сурово смотрел на отца.

– Папа, я сказал: «Я должен вернуться». Я. Понимаешь?

Рамон нахмурился.

– Но он больше мой враг, чем твой! – В его голосе тоже появилась суровость. – Я не могу допустить, чтобы ты дрался за меня!

– Гролдор – всего-навсего второстепенный театр военных действий в моей большой войне, – напомнил отцу Мэт. – «Алисанда против Найробуса» означает: «Найробус против меня».

– Да, это верно, – не стал спорить Рамон. Он помрачнел. – Но тебе нельзя оставлять другой театр военных действий, Мэтью, – Северную Ибирию, где твоему другу, королю Ринальдо, сейчас приходится ой как туго!

– Правильно, – кивнул Мэт. – Но ему сейчас нужны только хорошо налаженная система оповещения, обучение партизанским методам ведения войны да чародей при войске – если, конечно, у него до сих пор такового нет.

– Ясно, к чему ты клонишь, – вздохнул Рамон. – Это все умею я.

Мэт кивнул:

– Естественно, ты лучше меня справишься с партизанскими делами – ты ведь был когда-то рейнджером.

– И это у меня, видит Бог, получилось совсем недурно! – улыбнулся Рамон. – Но вот почему ты думаешь, что с Гролдором управишься лучше меня?

– А потому, – ответил Мэт, – что ты не вырос в Нью-Джерси. Поверь, там у нас есть такие закоулки, о которых ты и понятия не имеешь.

Глаза Рамона метали молнии.

– Я полагал, что ты избегал подобных мест! Я всегда тебе говорил, чтобы ты туда не заглядывал!

– Говорил, – согласился Мэт. – Только у меня не всегда был выбор, когда эти подонки за мной гонялись. Я знаю и массу укромных уголков, папа, и местные обычаи.

– Я мог бы отправиться с тобой!

– Я бы с радостью! – воскликнул Мэт. – Но у нас нет ни времени, ни гарантии, что мы сумеем вернуться. Помимо всего прочего, мама бьется с огромным войском, и здесь нужен кто-то; кто поможет снять осаду с Бордестанга, а поскольку Алисанде предстоит сражение с махди, единственной силой, способной выступить на помощь столице, остается войско Ринальдо.

Рамон печально понурился. Упоминание о жене, которой грозила беда, его охладило.

Мэт заметил это и решил ковать железо, пока горячо. Понизив голос, он добавил:

– И потом... кое-что я должен сделать сам – по личным причинам.

Рамон удивленно поднял брови. Глядя сыну прямо в глаза, он сказал:

– Понял тебя, сынок. Ты должен победить своих прежних мучителей тем, что одолеешь их босса в Нью-Джерси.

Мэт кивнул:

– Меровенс нуждается в том, чтобы я вернулся, и мне самому это нужно. Прошу тебя, папа. Мне надо, чтобы ты отправился на север.

Мэт провожал глазами отца. Тот, закинув походный мешок за плечи, уходил на север. Мэту стало страшно одиноко. Он надеялся только, что отец более или менее освоился в этом мире и сумеет справиться со всем, что ему встретится на пути.

Отец скрылся за грядой холмов, и Мэт отвернулся, ругая себя на чем свет стоит. Нет, наверняка с отцом все будет в порядке – ведь он теперь чародей, да и жизненного опыта у него побольше, чем у Мэта. Ну а если дойдет до плохого, он может вызвать Лакшми и уговорить ее ласковыми словами, и тогда джинна выйдет на бой с врагами вместо отца... Эти мысли немного утешили Мэта – его план сработал. Он облегченно вздохнул, понимая, что отцу не будет грозить опасность – по крайней мере не такая, какая ждала его самого в Нью-Джерси. О да, отец будет на войне, но он будет находиться посреди войска, от мавров его будут отделять тысячи воинов ну а если они с Ринальдо решат прибегнуть к партизанской войне, может, дело и не дойдет до крупных сражений.

А вот Мэту, напротив, предстояла встреча с кучей безжалостных подонков.

При этой мысли в сердце у него стало пусто, но он напомнил себе, что те злодеи, с которыми ему выпало встречаться и в Аллюстрии, и в Ибирии, были пострашнее любого подонка штата Нью-Джерси. Однако в последнем он сумел себя убедить далеко не сразу.

Отец все же довольно быстро смирился со своей участью и отправился выполнять порученное ему дело. Может быть, Мэту стоило обидеться? А может, это отец обиделся?

Мэт вернулся к костру, чтобы собрать вещи и погасить огонь. Тут он вспомнил о Каллио и жутко удивился тому, что его «рыбка-прилипала» все еще здесь. Если на то пошло, он и тому, что костер на месте, удивился.

А потом Мэт оглянулся, пошарил глазами по окрестности и обнаружил, что Каллио исчез.

Первое чувство, которое испытал Мэт при этом открытии, было облегчение.

Воришка для него – обуза или как минимум – заноза в пятке. Мэт устыдился этого чувства, но что есть, то есть.

Да и вообще – при чем тут Каллио? Так и так, он собирался в Нью-Джерси один. Мэт принялся вспоминать новенькую рок-н-ролльную песенку, модную на его прежней родине. Не без труда ему удалось припомнить английские слова – все время в голову лезли меровенсские. Но в конце концов он вспомнил песню и стал ее напевать. Особенные биоритмы мелодии вызывали в его теле вибрацию, он почувствовал, что его сердце начало биться в такт с ритмом песни, английские слова стали выговариваться легче и легче. Мир заклубился вокруг него серым туманом...

И как раз перед тем, как вращение приобрело бешеную скорость, Мэт почувствовал, что кто-то крепко-накрепко вцепился в него двумя руками. Мэт слишком глубоко погрузился в транс перемещения, чтобы иметь силы стряхнуть эти руки. Мелькнула предательская мысль: если в его старый мир собрался вместе с ним переметнуться кто-то из Меровенса – что ж, поделом тому наглецу!

Мир бешено завертелся, потерял цвет, форму, и знакомое головокружение подхватило Мэта и понесло...

* * *

Рамон спустился с холма по тоненькой тропке, оглянулся, убедился в том, что Мэта уже не видно, бросил мешок на землю рядом с грудой валунов и тихо, нежно, самым ласковым тоном, на какой только был способен, позвал:

 
Дева неземная, Лакшми!
Вызов мой волшебный прими!
Я живым остаться хочу
И тебе тихонько кричу:
Появись скорее, не томи,
Джиннская принцесса Лакшми!
 

В это же мгновение земля у ног Рамона взвилась маленьким смерчем. Смерч вырос и грозно навис над Рамоном, затем уменьшился в размерах, и перед отцом Мэта, пританцовывая на месте, появилась Лакшми. Покачиваясь все медленнее, она сурово вопросила, сверкая глазами:

– Чего же ты хочешь от меня, о Неестественно-Добродетельный-Человек?

– Помощи, которая тебе самой будет по нраву, – ответил Рамон, но быстро уточнил:

– Нет, я не о том, о чем ты, наверное, подумала. Мой сын по глупости отправился в другой мир, где должен выйти на бой один против шайки злобных колдунов, а из оружия у него при себе – только его магия. Но там заклинания не работают так же хорошо, как здесь.

– А вот магия джинны, даже если станет немного слабее, сможет повернуть все вспять? – догадалась Лакшми и скорчила кислую гримаску. – Что ж, мне доводилось и прежде бывать в других мирах. О, только не таращь глазищи, словно ты крестьянин, впервые в жизни увидевший город! У нас, джиннов, есть много возможностей, о которых ты и не помышляешь! Но какую награду я получу за свои труды, а? – И джинна подняла руку, опережая ответ Рамона. – Знаю, знаю – твою бесконечную благодарность. Бесконечную и бессмертную. Вот только ты умрешь гораздо раньше меня – это несомненно.

– А я собираюсь сказать, – возразил Рамон, – что помогу тебе, когда ты будешь в беде.

– Твой сын уже помог мне, и только законченный глупец отказался бы от той благодарности, какой я хотела ему ответить! Почему же ты должен поступить иначе? Но ладно, я окажу вам обоим еще одну услугу. Но моя благодарность имеет границы, не забывай об этом, смертный!

– Я очень печалюсь из-за того, что вынужден не забывать об этом, – промямлил Рамон. – Ибо мне не к кому больше обратиться за той помощью, какая нам нужна.

– Ну так нечего было вляпываться! – бросила Лакшми и начала медленно вращаться.

– Так я могу тебя попросить еще об одном одолжении или нет? – ласково поинтересовался Рамон.

Лакшми замерла и полоснула по нему взглядом:

– Выполню или нет – не обещаю, но проси!

– Отнеси меня к моему сыну, когда ему будет грозить беда, – торопливо проговорил Рамон.

– О, если у меня будет свободный часок, я сделаю, как ты просишь. Но если помощь ему понадобится немедленно, я сделаю это сама, без твоих увещеваний, – фыркнула Лакшми. – Повторяю, о чародей, не проси слишком многого!

– Прости... – прошептал Рамон и опустил глаза.

– Моя мамочка меня учила: не доверяй мужчинам, расточающим медоточивые речи, – буркнула Лакшми, – особенно если мужчина любит другую! Тебе бы вызвать меня раньше, до того, как твой сын женился! Как бы то ни было, я позабочусь о нем вместо тебя. Прощай!

Джинна так быстро преобразилась в вертящийся смерч, что Рамон и слова не успел сказать. Смерч покрутился, повертелся и исчез.

Рамон довольно улыбнулся. Честное слово – Лакшми нравилась ему все больше.

Пускай она все время жаловалась на свою печальную долю, но она была по уши влюблена в Мэта, Рамону только и нужно было – намекнуть ей, что Мэт в беде.

Лакшми ни за что бы не отказалась помочь Мэту. Ну а если учесть, что Мэт так удачно оговорился, выпуская ее на свободу, у нее и выбора-то не оставалось.

* * *

Тяжелый засов клацнул и отошел в сторону, дверь со скрипом отворилась, и Химена в сопровождении Савла вошла в комнату, отведенную Бейдизаму.

– Надеюсь, господин, тебе тут удобно?

– Настолько, насколько мне может быть удобно во франкском замке, – пробурчал Бейдизам. – Но я благодарен вам за то, что здесь у меня мягкая постель и есть окна – пусть это всего лишь зарешеченные бойницы.

– Надеюсь, и ты заслужил, чтобы с тобой обращались, как с благородным гостем, – скромно поговорила Химена. – Есть ли что-нибудь, чего ты пожелаешь?

– Что-нибудь помимо стражников, с которыми я вынужден изъясняться жестами?

– Да, что-нибудь помимо этого.

– Ну что ж... я бы не отказался от парочки наложниц, от хорошей еды правильно приготовленной.

– Я боялась того, что жизнь по нашим обычаям покажется тебе слишком скромной, – вздохнула Химена и уселась на небольшой стул с прямой спинкой. – Но все же здесь лучше, чем в твоем шатре или в чистом поле.

– Это верно, – признал Бейдизам. – Но ты должна поведать мне, каким образом мешаешь мои заклинаниям – почему выходит так, словно я их не произношу?

– Так получается, потому что ты их и не произносишь, – просто отвечала Химена.

Бейдизам вытаращил глаза.

– Я связала твой язык, господин, – призналась Химена. – Когда ты обращаешься к кому-либо, кроме меня, твои губы не произносят задуманных тобой слов – у тебя вырываются лишь бессмысленные слоги.

– Но почему же я этого не замечаю? – требовательно вопросил Бейдизам.

– Потому что сам-то слышишь слова, которые хочешь произнести, – пояснила Химена. – Другие же слышат сущую чепуху.

– Восхитительно! – воскликнул колдун, хотя радоваться особенно было нечему. – Но как же тогда ты понимаешь то, что я говорю?

– Когда я заклинала тебя, я сделала одно-единственное исключение, господин: когда с тобой беседую я, твоя речь становится осмысленной и твои губы слушаются тебя.

– Но если это правда... – обрадовался Бейдизам и довольно потер руки.

Заметив это, Савл одним прыжком оказался рядом с ним.

– Прекрати немедленно! Леди Мэнтрел! Он же трет свое...

Над рукой Бейдизама заклубился дым и превратился в громадного джинна с выпученными глазами и кабаньими клыками.

– Кто вызвал раба кольца?

– Я, Бейдизам! – воскликнул мавр. – Забери нас всех отсюда, о джинн! Перенеси все, что есть в этой комнате, в мой шатер за городской стеной!

Химена уже что-то пела по-испански.

– Слушаюсь и повинуюсь! – прогрохотал джинн, развернулся к Химене и Савлу и принялся размахивать руками.

А Савл выхватил из кармана какую-то засушенную травинку, обнял свободной рукой Химену за плечи и торопливо пропел:

 
Недотрога, недотрога —
Так зовется эта травка!
Так мала, а может много;
С ней никто нас не коснется!
Джинн вопит, земля трясется,
Но никто нас не коснется!
 

А джинн уже закончил свои пассы и что-то пропел по-берберски. Вспыхнул ослепительный свет.