Текст книги "Мать Мария (Скобцова). Святая наших дней"

Католичество с давних пор уделяло большое внимание социальным вопросам, а с середины XIX века Ватикан взял на себя разработку «католической социальной доктрины». Протестанты тоже вели активные поиски в этой области, и к тридцатым годам ХХ века появилось «Движение социального христианства».

Если говорить о настоящем времени, то католичество и протестантство XX века показало воплощение идей «социальной доктрины». Во Франции существуют современные католические больницы для всех слоев общества. Бесплатные столовые и денежные пособия для бездомных. Для детей-сирот, одиноких стариков, наркоманов – специальные бесплатные центры, где их лечат и дают приют. Более того, эта помощь распространяется и на другие страны, причем совершенно не ставится условие, что помощь направляется только в католические страны. Примеров много, особенно в последние десятилетия, когда войны, экологические катастрофы, болезни и эпидемии обрушились на весь мир. Щедрость наших братьев во Христе католиков остается примером для многих. Можно только радоваться, что и в России за последнее десятилетие появились специализированные центры, как государственные, так и церковные, активно работающие с наркоманами, бездомными, сиротами, жертвами пожаров и наводнений. Широкий профиль «Милосердия» сегодня реально существует в России и будет только укрепляться.

Но вернемся к нашему рассказу. В предреволюционные годы русские традиции милосердия XIX века были глубоко социальны, именно поэтому к началу XX века уже были намечены конкретные пути к решению «православных социальных проблем» в России. Группа русских, оказавшихся во Франции, сумела объединиться не только в РСХД, но и создать общественное объединение «Православное Дело». В одной из своих статей в сборнике «Православное Дело»[137]137
  «Православное Дело», 1939 г, 96 с. Париж. сборник выражает мировоззрение основателей организации, возникшей по инициативе монахини Марии (Скобцовой) в Париже в 1936 г.


[Закрыть] м. Мария говорит: «Мы собрались вместе не для теоретического изучения социальных вопросов в духе православия. Среди нас мало богословов, мало ученых, и мы тем не менее хотим поставить нашу социальную идею и мысль в теснейшую связь с жизнью и работой. Вернее, из работы мы исходим и ищем посильного богословского ее осмысления. Мы помним, что “вера без дел мертва”, и что главным пороком русской богословской мысли – была ее оторванность и беспочвенность от церковно-общественного ДЕЛА».

Название организации «Православное Дело» придумал Н. Бердяев, мать Мария стала председателем, ее заместителем был выбран К. Мочульский, ближайшие помощники и сотрудники были всегда рядом: секретарь Ф. Т. Пьянов, казначей о. Михаил Чертков, И. И. Фундаминский, о. Димитрий Клепинин, духовный наставник о. Сергий Булгаков, Г. Федотов, о. Сергий (Шевич), а уже в начале войны большую организационную помощь оказывал в течении полутора лет И. А. Кривошеин. Со слов Пьянова, «хотя митрополит Евлогий являлся нашим почетным председателем и оказывал нам поддержку своим именем, однако, по общему суждению, мы должны были считать себя независимыми от церковной иерархии. Совершенно свободной и самоуправляющейся организацией». С самого начала у м. Марии было множество идей и проектов, но, со слов Пьянова, «осуществление которых связано с деньгами, а их нет». Вскоре появились друзья православной диаспоры – англикане П. Ф. Андерсон и П. Е. Т. Уидрингтон. Благодаря их усилиям стала поступать помощь из экуменических кругов. С 1936 года «Православное Дело» стало получать регулярную поддержку от Лиги Наций (Комиссии по делам беженцев). К моменту открытия своего первого помещения «Православное Дело» накопило уже немалый опыт. Это были не только богословские кружки и поездки с лекциями по Франции, но и организованная помощь неимущим.

Число русских эмигрантов только в Париже в 1921 году составляло около 40 тысяч человек, к 1926 году их количество выросло до 72 тысяч. Какой процент из них были люди, прибывшие из Сербии или Константинополя, – неизвестно. Нет точных данных и обо всем русском населении Франции и о процентном соотношении к активной православной диаспоре. Один из историков точно заметил: «Русский Париж напоминал теперь не русскую провинцию, а столицу»[138]138
  Из беседы со студентами Г. П. Федотова (1886–1951), русского историка и философа, профессора Свято-Сергиевского богословского института. Был близок кругу Н. Бердяева и м. Марии.


[Закрыть]. На осень 1931 года пришелся пик безработицы. В одной из своих статей Елизавета Юрьевна отмечала, что только в Париже было около 400 безработных русских, 70 из которых вели образ жизни бездомных бродяг. В провинции безработных – «безгранично больше». Во Франции 30 процентов русских в той или иной степени были выведены из строя. Многие не вставали на административный учет, жили по просроченным документам, а иногда и без них. И все эти люди нуждались в немедленной и постоянной помощи.

Шли месяцы, постепенно вокруг будущей матери Марии стала образовываться группа людей, поставивших своей задачей наряду с практической благотворительной деятельностью искать и выяснять христианские основы общественной социальной работы.

В своем рассказе-отчете «В мире отверженных» Е. Ю. пишет: «Во-первых, удалось организовать Комитет помощи русским душевнобольным, в который вошли доктора-психиатры, как русские, так и французы, и различные лица, принявшие к сердцу тяжелое положение этих больных. Во-вторых, удалось путем переписки со всеми французскими психиатрическими учреждениями (которых больше восьмидесяти) установить, что по крайней мере в 60 из них находятся на излечении русские. Общая цифра этих людей достигает 600 человек. Дома чрезвычайно разбросаны по всей Франции, русские распределены в них неравномерно – есть такие, где два-три человека, а есть и такие, где их несколько десятков. Перед Комитетом стоит задача посетить все дома, что, конечно, требует больших средств даже при возможности поручить это дело в особо удаленных департаментах местным православным священникам. Но, несмотря на трудности этой задачи, кое-что мне удалось осуществить.

Во-первых, этим делом сейчас занимается пять человек (это помощники по Общему Делу). Мне лично удалось посетить, не считая парижского района, все дома Нормандии и Бретани, дома, расположенные в центре Франции, и дом в Армантье (Норд). В общей сложности я была в 18 домах, остальные посетители видели тоже домов до 12. Думаю, что общий итог обследованных больных сейчас превышает 200 человек. По моим подсчетам, из этих 200 меньше 15–20 могут быть возвращены к нормальной жизни.

Прежде чем говорить об этих конкретных случаях, мне кажется нужным дать общую характеристику постановки дела и лечения душевнобольных во Франции (в тридцатые годы ХХ века. – Е. С.). Конечно, дома чрезвычайно разнообразны, но общее впечатление от них совсем неплохое. Поражает огромное количество врачей, по нашим понятиям юношей, в возрасте 30 лет, которые стоят во главе домов (главврачи) с 1000–2000 больных. Это очень отрадное явление. Так как это квалифицированный врач, думается, что это явление чрезвычайно благоприятно отражается на общей атмосфере самой больницы. Впечатление такое, что в течение последних пяти лет обновился весь медицинский состав. Младший состав лечащих врачей чем дальше от Парижа, тем лучше, проще и сердечнее. В смысле помещений картина также разнообразна: есть очень устарелые и малогигиеничные здания, а есть только что построенные, причем по последним правилам техники и гигиены. Тут мне хочется сделать одну неожиданную оговорку. Мне пришлось посетить одно учреждение, которое состоит наполовину из старых и негигиеничных павильонов, предназначенных на слом, а другая половина этой больницы – только что отстроена. Новые павильоны поражают количеством солнца, воздуха, чистоты. Это своеобразные стеклянные оранжереи, окруженные песчаными площадками для прогулок.

…Далее из всех моих впечатлений мне хочется выделить “две семейные колонии”: мужскую и женскую. Они находятся в департаменте Сены. Центр этого учреждения по составу больных не велик – это больница человек на пятьдесят, где есть зал для собраний, кинематографический зал, душ, парикмахерская, помещение для персонала и административное бюро. Принцип этой больницы-приюта, что больные распределены по квартирам у местных жителей. Правительство платит местным жителям, которые берут к себе домой больного, около 300 фр. в месяц. А лучший из хозяев на ежегодном конкурсе получает награду.

Для местных жителей это своеобразное подсобное ремесло, а для больных – это возможность жить не в больничных стенах (эта больница может располагать только 50 койками, но располагает врачами и фельдшерами, которые еженедельно навещают больных). Мужчин, числящихся за этой больницей, – 800, а женщин – 500. Интересно заметить, что за 30 лет подобной практики существования колонии почти не было несчастных случаев, т. е. когда фельдшер замечает, что состояние больного ухудшается, он незамедлительно забирает его в больницу. Должна сказать, что система этих двух колоний произвела на меня самое отрадное впечатление.

Теперь хочу перейти к вопросу о “русских” больных. Это понятие “русский” для меня и нашего «Православного дела» гораздо шире. А здесь я хочу перейти к конкретным примерам и тому, что мы должны делать для них.

Понятие “русский” тут надо понимать более чем растяжимо. Мне часто приходится иметь дело с больными вообще любой славянской народности. Они были рады объясниться со мной хоть на каком-то славянском языке и рассказать о своих нуждах. Ведь они даже французского не знают и объясниться с персоналом не могут!

Нашему Комитету придется в связи с помощью для таких людей вступить в переговоры с различными консульствами, рекомендуя обратить их внимание на собственных граждан, находящихся в чрезвычайно трагической ситуации. Я сама видела совершенно ужасающий случай (и, видимо, он не единственный), как один молодой поляк, только что приехавший во Францию и не знающий ни слова по-французски, заболел, но попал на излечение не в обыкновенную больницу, а в сумасшедший дом. Там-то я его и обнаружила. И сколько таких случаев еще! Многие из таких больных умоляют помочь им выйти отсюда. Не будем забывать, что больных среди них большинство и что выход для них невозможен. Но необходимо посещать больных как в нормальных стационарах, так и душевнобольных. Надо отвечать на их письма, посылать им газеты, книги, табак…

Но есть категория людей, которым нужна не только такая “косметическая”, но кропотливая и постоянная помощь. Это те люди, кто поправился совершенно и мог бы быть выпущен на свободу. Относится это к разным больным – и к категории поправившихся душевнобольных, и туберкулезных, и прочих.

Необходимо, чтобы кто-нибудь взял на себя заботу об их устройстве на работу или нахождению им посильного труда вне стен больницы. К этой категории относятся: бывшие пьяницы, сидящие иногда по пять лет и получившие дезинтоксикацию, потом жертвы всяческих несчастных случаев, падений, переломов, сотрясений мозга, плохо видящие и глухие.

Посещая больницы, по составу людей из “русско-славянских” народов я видела за последнее время: несколько инженеров, художников, много офицеров, таксистов, простых казаков, одного банкира, солдата экспедиционного корпуса, одного калмыка. (Женщин гораздо меньше, чем мужчин.) Среди больных попадаются и очень молодые. Я видела трех слепцов, и одному из них, по словам врача, операция помогла. Все эти люди нуждаются в общении на родном языке, участливости и внимания, так как все они одиноки.

Чтобы этот рассказ не производил впечатления полной безнадежности для наших сил и не пугал трудностями поставленной задачи, я считаю своим долгом добавить, что нам удалось уже помочь шестерым из нуждающихся. Они совершенно вошли в жизнь, но психологически находятся в некотором промежуточном периоде. Нам необходимо обследовать и далее все больницы и психиатрические лечебницы, в них мы можем помогать выявлять здоровых и нуждающихся в поддержке людей»[139]139
  М. Мария, развернутый очерк «В мире отверженных» (1940). Ранее: Русская география Франции// Последние новости, Париж. 1932. 14, 18 и 24 июня, а также: Социальные сдвиги в эмиграции // Новый Град. 1936. № 2. См.: Библиография.


[Закрыть].

Известно, что одним из любимых рассказов м. Марии, бытующих в народе, было сказание о св. Николае Угоднике и св. Кассиане Римлянине. День памяти св. Касьяна отмечается раз в четыре года. Может быть, в народе объясняли это тем, что Бог лишил его ежегодных именин за недоброжелательность к бедным людям. Легенда рассказывает, как однажды св. Касьян и Николай Угодник шли по дороге и увидели мужика, пытавшегося вытащить воз из грязи. Мужик обратился к ним за помощью, но Касьян отказался, сказав: «Не могу, еще испачкаю об твой воз свою райскую ризу, как же мне в рай прийти и на глаза Господу Богу показаться?» Николай же Угодник, засучив рукава, молча поднял воз и поставил его на сухое место. Пришли св. Николай и св. Касьян в рай. Бог увидел, что риза Николая Угодника испачкана, и спрашивает: «Где это ты, Никола, так выпачкался?» – «Я, – говорит Николай, – мужику воз помогал из грязи вытаскивать». – «А у тебя отчего риза чистая, ведь ты вместе шел?» – спрашивает Господь Касьяна. «Я, Господи, боялся ризу испачкать». Такой ответ Богу не понравился, и он повелел Касьяну праздновать именины один раз в четыре года, а Николаю – два раза в год.

* * *

 
Пусть отдам мою душу я каждому,
Тот, кто голоден, пусть будет сыт,
Наг – одет, и напьется пусть жаждущий,
Пусть услышит неслышащий весть![140]140
  Мать Мария (Скобцова).


[Закрыть]
 

Чтобы мысль воплотить в слово, «ословесить», нужно время, хотя в голове она высвечивается мгновенно. Для того чтобы осознать свое призвание – иногда достаточно мгновения, а порой на это уходят годы. Есть многочисленные примеры внезапного озарения людей, посвятивших себя служению Богу, ушедших в монастыри, ставших аскетами и иноками. О своем монашеском служении, о том, какие формы оно примет, Елизавета Юрьевна вряд ли задумывалась в России, но с уверенностью можно сказать, что божественное озарение на нее снизошло великой милостью. Один из ее персонажей в «Жатве Духа», Авва Пимен, говорит: «От земли мы – от плоти земной. Итак, вспомним эту нашу родину. И смирим себя, потому что праху нельзя возноситься. Как земля не падает вниз, так и тот, кто до конца смиряет себя, не упадет никогда». Не те же ли это слова, которые шептали губы Е. Ю. у постели умирающей дочери: «Надо вечно помнить о своем ничтожестве»?

Горний путь был предначертан м. Марии; будущая основательница храмов во Франции «все скопленные в копилке деньги отдала, чтобы на стене (анапского храма) написали образ ее святой – Елизаветы»[141]141
  Из воспоминаний матери, С.Б. Пиленко, приведенных в предисловии к книге м. Марии «Стихи» (Париж, 1949).


[Закрыть]. Ее школьная подруга Ю. Я. Мошковская писала: «Все, что в девочке было драгоценного, человеческого, возвышенного, – все это она донесла до своего трагического конца». В отрочестве Лиза несколько раз уговаривала мать отпустить ее в монастырь, Софья Борисовна отказывала, «но не прошло и года, как она опять пришла просить паспорт, чтобы путешествовать с богомолками по монастырям». Навязчивые мысли о скитании стали все чаще посещать Е. Ю. после внезапной кончины Гаяны, умершей при странных обстоятельствах в Москве. В 1940 году она заявляет: «При первой возможности поеду в Россию, куда-нибудь на Волгу или в Сибирь. В Москве мне нужно пробыть только день, пойти на кладбище, на могилу Гаяны. А потом в Сибири буду странствовать, миссионерствовать среди простых русских людей». Те же слова: – «если выживу…» – она, как молитву, повторяла во время своего заключения и перед самой гибелью; служение людям, миссионерство остались при ней и в бараках смерти.

Поворотным в судьбе матери Марии оказался 1927 год: смерть Насти, расставание с мужем, активное миссионерство, первые шаги на пути монашества, выход книги «Жатва Духа». В этой книге, состоящей из двух небольших брошюр, на конкретных примерах житийного монашеского опыта, изложенных св. Димитрием Ростовским и «Древним Патериком», она пытается обозначить центральную роль просветления душ святых подвижников. Всего «Жатва Духа» содержит восемь повествований: «Как авва Леонтий исцелял», «Спиридон – епископ Тримифундский», «Лев Катанский и Илиодор-волхв», «Милостивый Филарет», «Виталий монах», «Петр – сборщик податей», «Серапион-синдонит», «Путь к человеческим душам».

Сквозная тема книги – «ни несогласия, ни распри» – это тот стержень, на котором должно зиждиться соборное единство христиан. В тексте «Вторая евангельская заповедь» Е. Ю. пишет: «Не в уединении проходит путь спасения, человек является членом Тела Христова, разделяет судьбу своих братьев во Христе, оправдывается праведниками и несет ответственность за грехи грешников. Православная Церковь – это не одинокое стояние перед Богом, а соборность, связывающая всех узами Христовой и взаимной любви». Было бы неправильно думать, что будущую монахиню Марию аскетизм не интересовал, но на пути, ею намеченном, она выбирает для себя послушание не в монастырских стенах, а в приютах для бедных. Житийные повествования в книге в основном посвящены исполнению второй евангельской заповеди – полагания своей души для спасения других. Об этом – житие Иоанникия Великого, сказания об авве Агре и авве Оре, о мученике Никифоре и его друге Саприкии-пресвитере, об «единодушных братьях», о Виталии-монахе, о Серапионе-синдоните и преп. Марине.

Египетский инок Серапион готов был отдать последнее и самое драгоценное имущество – Евангелие – на пользу нищих и бродяг. И когда его спрашивали, куда он девал Евангелие, он отвечал: «Я продал Слово, которое научило меня: продай имение свое и раздай нищим». Подвижники, о которых повествуется, уходят в притоны, на «дно», чтобы служить спасению людских душ, принять на себя чужой грех и страдания. Путь просветления – долог, так и пути ее героев – падших, заблудших и горделивых – складываются из испытаний, приводящих к высшим духовным подвигам. О своем внезапном озарении Елизавета Юрьевна писала: «Я чувствую, как всю жизнь душа по переулочкам бродила, и сейчас хочу настоящего и очищенного пути».

«В том-то и дело, – писала мать Мария, – что наше человекообщение в большинстве своем проходит лишь в плоскости земных встреч и лишено подлинной мистики, которая делает его богообщением. Нам же совершенно реально дана возможность, общаясь в любви с человечеством, с миром, чувствовать себя в подлинном общении со Христом».

В «Жатве Духа» (само название раскрывает смысл книги) рассказано о ловушках, которые подстерегают человека всю жизнь. Легко упасть, трудно подняться, легко солгать и предать, но раскаяться еще тяжелее… Потеря памяти и мужества приводит к измене Христу.

Один из таких примеров – рассказ о Никифоре, дружба которого со священником Саприкием, длящаяся почти всю жизнь, распалась из-за пустяковой ссоры. Саприкий упорно отказывался от примирения; гордыня, которая у него развилась вследствие ссоры, привела его к отступничеству в пору гонений на веру. Никифор же, отвергнутый и поруганный другом, принял мученическую смерть вместо него и ради него.

Г. П. Федотов[142]142
  Федотов Георгий Петрович (1886–1951, США) – русский историк, философ, религиозный мыслитель. В эмиграции с 1925 г. В 1931–1939 гг. редактировал журнал «Новый град», в публикациях которого была предпринята попытка синтеза нового духовного идеала, объединяющего лучшие стороны социализма, либерализма и христианства.


[Закрыть], заведующий кафедрой агиологии Свято-Сергиевского института, в своей рецензии на книгу м. Марии, опубликованной в журнале «Современные записки» (1928, № 35) отмечает, что «автор этих житий примыкает к таким писателям, обращавшимся к аналогичному жанру, как Н. С. Лесков, М. А. Кузмин, А. М. Ремизов. Примечательно, что «она не взяла ни одной мученической и ни одной аскетической легенды. <…> Ее восемь сказаний являются находкой, плодом определенных поисков». Федотов отмечает, что «для духовной генеалогии русского народничества находки Е. Скобцовой чрезвычайно ценны. Она ищет редкого, и это редкое объединено одной идеей. Все ее жития написаны на тему любви к человеку – любви беспредельной, парадоксальной, доходящей иной раз до особого юродства – юродства любви… Мы удивляемся, что до сих пор проходили мимо этих поисков».

«Мы зачастую слышим, что человек в любви своей должен знать меру, ограничивая себя… Христос не знал меры в своей любви к людям… и в этом смысле Он учит нас Своим примером не мере в любви, а абсолютной и безмерной отдаче себя… Без стремления к такой отдаче нет христианства»[143]143
  Е. Ю. Скобцова. «Жатва Духа».


[Закрыть].

Завет «любите друг друга» Елизавета Юрьевна старается подкрепить судьбами тех подвижников, которые не уединялись в монастырских кельях, а под видом смиренных и убогих беззаветно служили людям, зачастую получая в награду лишь поругания.

На примере жития монаха Виталия Е. Ю. рассказывает о его аскетической жизни в пустыне, о его искушениях и победе над плотью, в результате чего он достигает высот богопознания и высшей, небесной молитвы. Но сердце его и душа захотели «для всех стать всем», и пронзило его высшее призвание, и сердце его «заболело», и тогда Виталий стал молиться в пустыне за мир, оплакивать его, молиться и жалеть. И только когда эта великая жалось к падшему миру становится «зрелым плодом», он выходит из пустыни и идет к людям, как «жнец на жатву» и как «ловчий на охоту»: «Оставив гробницу, в которой жил, ушел Виталий из пустыни в город Александрию. Так оставляет жнец дом свой и, взяв серп, выходит на жатву».

Во время работы над «Жатвой» в душе автора происходила своего рода аналитическая работа. Нетрудно догадаться, что вся прежняя жизнь и деятельность монахини Марии были направлены на беспощадную исповедь, проверку себя на прочность. Ведь на самоотверженность далеко не всякий способен! В собранных ею житиях это качество будет превалировать, а жалость у святых вызывают не просто страдающие люди (как это было у народников), а люди, губящие свою душу. Ее монашество будет складываться на примерах и монаха Виталия, который, несмотря на ложные обвинения его в разврате, ходил по притонам и спасал блудниц, и Серапиона, который не смущался общения со скоморохами, и аввы Агра, не бросившего заблудшего брата, – никто из них не пожалел своего доброго имени ради спасения ближнего.

Сомнений и неясностей у Елизаветы Юрьевны было столь же много, как и замыслов, но, видимо, недостаточно крепки были ее плечи и не было еще уверенности и сил выдержать монашеское послушание. Может быть, поэтому сомнения одолевают и одного из ее персонажей, святого Иоанникия: «Принятая им на себя чужая тяжесть и добровольно взятый чужой грех оказались не по его слабым человеческим силам».

С образами святых-отшельников, ушедших в мир, будет связана и мистерия «Анна», где Е. Ю. Скобцова возвращается к судьбе монаха Виталия, который посвятил себя спасению и перевоспитанию падших женщин, «тем самым подымая на себя тяжелый труд и непомерный подвиг…». Будущая мать Мария говорила: «Помощь возможна только в любви к этим потерявшимся и пьяненьким, помощь в отказе от своих белых одежд. <…> Путь к Богу лежит через любовь к человеку, и другого пути нет. На Страшном суде меня не спросят, успешно ли я занималась аскетическими упражнениями и сколько я положила земных и поясных поклонов, а спросят: накормила ли голодного, одела ли голого, посетила ли больного и заключенного в тюрьме».

Знавшие Е. Ю. в те годы не были озабочены написанием ее биографии, остались лишь разрозненные воспоминания друзей по общему делу да несколько рецензий на книги. Осознание масштаба ее личности пришло гораздо позднее. Член парижского Союза писателей и журналистов Т.А. Величковская (Жаба) пишет: «Произведения матери Марии занимают в русской поэзии особое место. Это стихи человека, с юных лет посвятившего себя служению Богу, своим ближним и борьбе за правду-истину. Но то, что мать Мария так хорошо назвала “Жатвой Духа”, проявляется с особой силой в более поздних стихах, хотя автору никогда не хватало времени их отделывать, доводить до совершенства форму и стиль. Г. А. Раевский всегда пенял ей на это, но мать Мария только отмахивалась, говоря, что “есть дела поважнее”. Как-то принято считать, что у каждого христианского поэта есть три главные темы: жизнь, смерть и Бог. Мать Мария была поэтом одной темы, которая прошла через всю ее жизнь. Эта тема – Бог. Все остальное в нее включалось. Если у поэтов их жизни – творческая и человеческая – проходят параллельно, переплетаясь, но не всегда смешиваясь, то у м. Марии они соединились в одно. За каждым поэтическим словом следовал аналогичный поступок, и встреча с Богом у нее шла через людей. Твердо помнила она слова Христа: “…ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне” (Мф. 25: 35–36)».

В марте 1931 года Елизавета Юрьевна присутствовала при перезахоронении останков своей дочери Насти на Сент-Женевьев-де-Буа. Она шла за гробом и очень четко осознала: «Мне открылось другое, какое-то особое, всеобъемлющее материнство. Я вернулась с кладбища другим человеком. Я увидела перед собой новую дорогу и новый смысл жизни». А позже добавила: «Девочка моя – ворота в вечность. Были мы на кладбище парижском».

 
На закате загорятся свечи
Всех соборных башен крутолобых.
Отчего же ведаешь ты, вечер,
Только тайну смерти, жертвы, гроба?
Вечер тих, прозрачен и неярок.
Вечер, вечер, милый гость весенний,
С севера несу тебе подарок
Тайну жизни, тайну воскресенья.