Текст книги "Никола Мокрый"

– Неужели ты хочешь, чтоб погибло пол-Киева и треть Украины в придачу? Почему ты не сказала нам? – надавила Катя.

– Вы и так плохо относитесь к моей маме и прабабушке. Теперь вот и к бабушке…

– Я понимаю заботу о семейной чести, – сказала Дображанская. – Но речь идет кое о чем поважнее.

– Когда взорвали Запорожскую ГЭС, погибло двадцать тысяч людей, – прибавила Маша. – И это лишь наших!

– А еще больше – врагов! – отбила Акнир. – В боях за город погибло б гораздо больше. Благодаря взрыву дамбы немцы не могли войти в Запорожье еще два месяца. Все важные заводы успели вывезти. – Похоже, наследница Киевиц и дурных слухов о них досконально изучила вопрос. – А про мою бабушку… это вообще никем не доказано! Про Днепрогэс ходят разные слухи. Не исключено, что все было наоборот. Водяной взял жертву сам, потому что моя бабка, Киевица Ирина, как и вы, отказалась приносить ему жертву.

– Простите меня за цинизм, – сказала Катя, – но я не знаю, что лучше. Какой бы зловредной не была твоя бабушка, сейчас это имело б мало значения. Те люди погибли, и их не вернуть. Но если именно так Водяной склонен мстить за недостачу внимания, это имеет к нам прямое отношение… Я ошиблась, вила ясно дала нам понять: их Большак жаждет не массового жертвоприношения. Но мы знаем, что будет, если не отдадим ему долг. – Катя положила на стол листок со статьей «Апокалипсис по-киевски». – Мы только не знаем, что это за долг? Поэтому если ты знаешь хоть что-нибудь…

– Я знаю, – сказала Даша.

– Что?

– Арию Русалки, – объявила Чуб и внезапно запела во весь свой всеохватывающий, почти шаляпинский голос нечто бравурное о несчастной любви, прощании и прощении.

Катя отступила на шаг, глядя на Чуб, как на сумасшедшую букашку, вдруг выскочившую на стол во время серьезных, жизненно важных переговоров о мире и войне. Взгляд Акнир стал испуганным и сомневающимся, Машин – моргающим, честно, но безуспешно пытающимся понять.

– Ария Русалки из оперы «Украинка, или Волшебный замок», – завершила выступление Даша и профессионально раскланялась под так и не прозвучавшие аплодисменты, а напоследок сделала им реверанс.

– Слушайте, – сказала Катя, – у меня есть предложение. Давайте подарим ее Водяному.

– Как ни странно, – ничуть не обиделась певунья, – в кои-то веки ты поняла меня правильно!

* * *

– Вы в курсе, что я, между прочим, Глиэра закончила. У меня музыкальное образование. Можно сказать, что классическое…

– Можно без панегириков в свою честь? – попросила Дображанская.

– Вот еще! – отрезала Даша. – Сам себя не похвалишь, кто похвалит? Ты, что ли? Черта с два… Так вот о чертях и прочей нечистой силе. Первая русская бытовая опера – «Русалка» Даргомыжского – написана по пьесе Пушкина, – известила Землепотрясная с видом учительницы музыки, но не удержалась и тут же вышла из образа: – Сюжет такой. Если тупо… Князь крутит роман с дочкой мельника. Мельник не против, так как получает от князя подарки. Но потом князь, ясное дело, решает жениться на богатой, бросает бедную девушку, а та тут же бросается в реку. Мельник от горя сходит с ума и считает себя вороном, а утопленница становится главной русалкой и через несколько лет топит князя в отместку… Короче, не жалко, сам виноват. Не в этом цимус. А в том, что Пушкин написал свой сюжет под впечатлением от другой, еще более ранней оперы «Леста, или Днепровская русалка». Ее-то вчера я и ходила смотреть… Интересно же! Это самый-пресамый первый спектакль первого в Киеве театра, сыгранный на украинском языке. Но только то была наша местная версия «Днепровской русалки» – «Украинка, или Волшебный замок». Герои те же, а все по-другому… Мельник, как и каждый мельник, – колдун и при надобности превращается в ворона. У его дочери Марички любовь с князем. Папа не против, но не потому, что ему нужны княжьи подарки, а потому, что, как и каждый мельник, он служит Водяному и готовит подарок ему. А тот, как известно, легче всего топит некрещеных купальщиц… Но больше всего любит крещеных девиц-самоубийц, брошенных мужчинами. И еще украинок…

– Почему? – спросила Катя.

– Не знаю. Он так поет в арии: «Ой, як до душі мені гарні україночки». Может, потому, что у украинских русалок после утопленья характер лучше? А ему это важно – они и становятся его законными женами, царицами вод. В общем, мельник-колдун знает, что князь бросит дочь. Тот таки бросает. Колдун тут же отдает ее в жены Водяному. Князь возвращается, раскаивается, но поздно – невеста буль-буль. Он с горя бросается в реку за ней…

– Зачем ты рассказываешь нам это либретто? – нетерпеливо оборвала ее Катя.

– Я же сказала. Это наша версия оперы… Киевская! Местная легенда.

– Очередной художественный вымысел, – сказала Дображанская.

– Но из этого вымысла, – оправдала оперу Чуб, – я и узнала про хрен и полынь. Местные легенды не растут на пустом месте!

– Ну хорошо, я скажу… оно не пустое! – непонятно отчего Акнир надулась, нахохлилась, как голубь, и, отойдя от них, села на стул в дальний угол комнаты. – Но это самая-самая мерзкая сплетня из всех. И уж точно вранье!..

– Что вранье? – поинтересовалась Катерина.

– Что в начале XIX века моя прапрабабушка принесла в жертву Водяному родную сестру. Ее сестра Мария утонула во время наводнения, спасая животных… все остальное неправда.

– Я так и знала, что это правда! – запылала Чуб. – Неужели вы сами не поняли? Еда и дом у Князя Воды уже есть. Что осталось? Семейное счастье. Легенде про Днепровскую русалку уже 200 лет. Именно столько живут русалки. Раз в двести лет Водяной выбирает в жены новую вилу. Он хочет получить от нас в подарок жену. И не просто жену, а дочь колдуна. Не обычную девушку, а потомственную ведьму.

Катерина покачала головой:

– Объявить сейчас ведьмам, что одна из них должна стать женой Водяного, все равно, что объявить по «УТ-1» от имени президента страны, что одна из гражданок Украины должна быть принесена в жертву по языческому обряду. Нас ждет не просто бунт… Хуже.

– Боюсь, все еще хуже, – сказала Акнир. – Он хочет одну из вас.

– Да нет, все намного лучше, – оспорила Чуб. – Он хочет конкретно меня! Я вам уже полчаса намекаю…

– С чего ты взяла это? – осведомилась Дображанская.

– Во-первых, я – украинка. Во-вторых, крещеная. В-третьих, русалки вчера пытались украсть моего любимого. Из-за них он бросил меня прямо на пляже. Значит, я брошенная. В-четвертых, пою. А именно это в опере и привлекло Водяного. Как только дочь мельника пела, он сразу вылезал на берег послушать. Я уж молчу про перловую кашу внутри. Я для него просто пончик с любимой начинкой. Все один к одному!

Даша и впрямь походила на пончик – пухлый, оптимистичный, абсолютно довольный жизнью.

– Не понимаю твоего оптимизма, – нахмурила брови Катя. – Ты что, намерена утопиться?

– Не на совсем же! – беспечно разжевала ей Чуб. – Киевиц невозможно убить. Можно встретиться с Водяным, переговорить. Предложить ему что-то взамен. В конце концов, посмотреть какие условия он предлагает жене. Может, мне тоже понравится…

– Тоже?

– Меньше будешь перебивать меня – больше будешь знать, – скороговоркой отрапортовала Землепотрясная. – Я недорассказала… Когда князь с горя бросился в воду, нашел там русалку и попросил прощения, она не захотела возвращаться к нему. Сказала: там мое сердце рвалось и болело, а тут я чиста и свободна, и повелеваю половиною мира.

– Возможно, ты тоже почувствуешь себя повелительницей, свободной и чистой, – сказала Акнир. – Но утонуть не насовсем не получится. Да, Киевиц невозможно убить. Но они могут покончить с собой. И именно это тебе придется проделать. Снять оберег и самой прыгнуть в воду, отказавшись от жизни и плоти. Только тогда, когда вода отторгнет твое нечистое тело, твоя душа сможет встретить Водяного.

– Отлично, – неуместно обрадовалась Даша. – Достаточно вам привязать меня веревочкой за ногу. А когда мое тело всплывет, Маша оживит его. Она же умеет воскрешать.

– А не такой уж плохой план, – признала Акнир.

– Мне план совершенно не нравится, – мотнула головой Катерина. – Он слишком непродуман. Что, например, ты предложишь Водяному взамен?

– Да хоть концерт по заявкам!

– Это какая-то чушь! – вспылила Дображанская.

– Возможно, и нет, – сказала Акнир. – Она права в главном – легенды не пишутся зря. Помните былину про Садко, которого царь Морской держал в плену, дабы тот развлекал его пением и игрою на гуслях. Говорят, Водяные – большие меломаны и волны любят танцевать под музыку.

– А знаешь, сколько я песен про море знаю? – возбудилась Чуб и завела: – «Море, море, мир бездонный…». Или эту: «Эй, моряк, ты слишком долго плавал, я тебя успела позабыть. Мне теперь морской по нраву Дьявол…». Или: «Мы – морские звезды, осторожно, нас не любить невозможно…». А еще я знаю…

– Достаточно, – сказала Катерина.

– Да нет, я знаю рецепт из Книги Киевиц. Если проглотить его, можно пребывать под водой безболезненно.

– А я знаю, где живет Водяной, – подала голос Маша. – Точнее, догадываюсь. В Волшебном замке. Во дворце помещика Сердова.

* * *

– Остановись. Это здесь, – сказала Маша.

В руках у нее был компас, на коленях лежала найденная в библиотеке Киевиц старая карта Киевской области, на которой еще не значилось Киевское море.

– Думаешь, Замок где-то под нами? – Чуб отпустила весла, достала из рюкзака длинную толстую веревку, железную кружку и небольшую бутылочку с мокрым, ершистого вида растением Рось, которую аккуратно примостила на скамейку меж ними. – Теперь, – сказала Землепотрясная, – нужно смешать зелень с днепровской водой, проглотить, и тогда я считай не умру.

– Не умрешь? – ненадолго обнадежилась Маша.

– То есть умру, но не почувствую боли – ни воды в легких, ничего неприятного… – С кружкой в руке Чуб наклонилась к воде и увидела, что к их лодке прибился чей-то русальский венок. – Ух ты! Гляди. Кто-то плел со знанием дела. Тут и трипутник, и Иван-да-Марья… А ты знаешь, – развернулась она, – что венки бросают не только на Купалу, а и всю Русалью неделю до Купальского праздника. Отсюда и выражение: «Вилами по воде писано»… Считается, что вилы-русалки и вода знают будущее. Потому девки пускают гадательные венки по воде. Если венок сразу утонет – значит, твой парень тебя не любит и вы скоро расстанетесь. Если венок заплывет далеко – будешь жить с ним долго и счастливо. И даже крещенское гадание на зеркале на самом деле более позднее. Раньше лицо суженого высматривали не в трюмо, а в воде. Жаль, я венок не сплела… Могла бы узнать, как у меня с Николаем окончится.

– А разве это без венка не понятно? – удивилась Маша.

– Думаешь, у нас ничего не получится? – мигом взвилась Даша Чуб. – Потому что я ему не пара?

– Нет, он тебе. Ты просто его не любишь.

– Думаешь? – спросила Землепотрясная с надеждой и жгучим интересом. – Ну не знаю-ю-ю… – протянула она. – Если честно, он мне ужасно нравится. Меня просто в жар от него бросает. Все внутри, здесь, аж сворачивается и переворачивается, – рука Чуб легла на живот. – Меня от него реально колотит…

– Это – не любовь, это – страсть, – устало сказала Маша. – Любовь часто путают с ней.

– Страсть – тоже сильное чувство.

– Любовь путают со страстью вообще – не обязательно к человеку. Иногда просто со страстью, с бурлением крови, со страстностью собственной натуры. Потому любовь так часто путают с алкогольным опьянением…

– В смысле, напившись, часто трахаются в приступе внезапной любви? Это верно…

– И мне кажется, ты тоже путаешь телесную страсть к нему со страстным желанием взять над ним верх, – сказала Маша. – И это хорошо.

– Потому что он – нехороший человек?

– Потому что раз ты его не любишь, значит, тебя не бросил любимый. А раз не бросил – ты не так уж подходишь в жены Водяному, и мы легко сможем вернуть тебя.

– И почему в моей личной жизни все так запутано? – громко вздохнула Чуб, возведя очи горе.

– Не только в твоей… – Ковалева тоже посмотрела на небо в надежде увидеть спешащего к ней с вестью черного ворона. Но небосвод был чистым. – Любовь постоянно путают с чем-то. Например, с привычкой.

– Ты это о ком?

Но ответить Маше помешал Дашин мобильный, со звоном выбросивший на экран Катино имя.

– Ну! – недовольно сказала трубке Чуб.

И оглохла от крика:

– Это ты? Маша с тобой?! Только что на мой номер звонил ее папа. Он сказал, Машин ребенок пропал. Миша пропал!..

Катя орала так громко, что Маша слышала каждое слово. И лицо младшей из трех Киевиц враз сделалось мертвенно-серым, рот открылся в безмолвном, так и не прозвучавшем вопросе «Как это возможно?!».

Они обе знали ответ.

– Они были дома, мальчик спал. Машин папа тоже заснул на диване… Проснулся, а кроватка пуста… и окно открыто! Я дала ему твой номер, сказала, как только узнает хоть что-то, пусть позвонит. Все! Не буду занимать телефон…

Аппарат онемел. Маша так и не обрела дара речи – осталась неподвижною занемевшею статуей.

– Русалки! – вскликнула Чуб. – У тебя ж рядом роща. А они все ща там по кустам… Они похитили сына. Как в сказке про «должок». Но не бойся! Мы вернем его! Ща я все разрулю… Обещаю! – Дашина кружка опять полетела к воде, она склонилась к рукотворному Днепровому морю и… замерла.

Из купальского венка, как из зеркала в круглой раме, на нее смотрело мужское лицо. В первую секунду ей показалось, что кто-то глядит на нее из воды – может, сам Водяной, высматривающий новую невесту, желая принять ее прямо в объятия… А во вторую секунду мысли исчезли.

Лицо мужчины казалось ей совершенно прекрасным, незнакомым и знакомым одновременно. Бездонные глаза, стрелы бровей, непреклонно-суровая линия рта. В груди заплескалось странное чувство – безымянное, ускользающее от названья, как верткий малек из человеческих рук. Где-то далеко светило солнце, шумели волны, кричали птицы… Она не слышала их. Как завороженная, Даша смотрела на суженого, явленного ей всеведающей днепровской водой, пока не почувствовала, что лодка странно качнулась.

Чуб обернулась:

– Ты не поверишь, я видела… НЕТ! Маша, не надо!!!

Подруга стояла, балансируя на раскачивающемся деревянном дне. Бутылка с ершистым растением Рось валялась пустая.

– Он украл моего сына, – сказала Маша. – Ему нужна не ты, а я, – и быстро, не дожидаясь ответа, прыгнула в воду.

– Нет… Нет!.. – только и смогла крикнуть Чуб, перекидываясь через борт.

По воде уже шли пузыри. Цепь-змея, делавшая младшую Киевицу бессмертной, лежала на дне лодки. Дашин телефон зазвонил.

– Скажи Маше, что все в порядке, – с облегчением выдохнула Катя. – Ложная тревога. Пока отец спал, Машина мама пошла с внуком к соседке.

Чуб опустила руки, отпустила рот – уголки губ сползли вниз, обратив лицо в закостенелую маску скорби. Мир стал темным – померк. Невидящим взглядом Даша смотрела на волны.

Не прошло и минуты, как вода выбросила на поверхность ненужное ей мертвое тело Маши.

* * *

Маша прыгнула так быстро не от смелости – от трусости. От страха передумать и не прыгнуть, от страха прыгнуть – ведь чем меньше времени будешь бояться, тем легче совершить невозможное…

Она даже не пыталась бороться за жизнь, задерживать дыхание, оттягивать миг кончины, послушно принимая в себя темную воду. Чуб не солгала – вода не причиняла ей зла, не разрывала легкие болью.

Она медленно шла ко дну, не ощущая ничего, кроме тяжкого, окаменевшего страха за сына, тянувшего ее камнем вглубь. И лишь когда ее ноги коснулись мягкого ила, а щиколотки утонули в нем, утопленница разжмурила веки.

Вода холодила глаза. Это было, пожалуй, единственное неприятное чувство.

Справа от нее, утопая в ряске, лежало на дне старое кладбище. Кресты и памятники казались живыми из-за покрывавших их колышущихся коричневых водорослей. В центре кладбища стояла невысокая церковь. Ее колокол медленно, мерно покачивался в такт воде, издавая чарующий звук. И вдруг зазвонил что есть мочи, оповещая о появлении гостьи… Звон в воде был иным – глухим, медленным, но оттого не менее громким.

Маша не понимала, почему видит так ясно, – то ли здесь не так глубоко, то ли Рось помогает зреть в темноте, то ли она просто уже умерла и теперь видит все по-другому… Но с первым ударом колокола дно озарилось иным – ярким серебряным светом и она увидела зеленый колышущийся луг, на котором паслись стада Водяного – большие и малые рыбы. Меж ними сидела полупрозрачная пастушка-русалка и, подперев подбородок рукой, меланхолично накручивала на палец темные волосы. А вдалеке, за лугом и кладбищем, стоял Волшебный замок. Маша не знала, был ли он домом помещика Сердова, украшенным башнями и дивной резьбой, – но он был прекрасен. Его контуры то и дело менялись. Замок словно танцевал в воде, подчиняясь негромкой песне.

Но куда прекрасней была та, что пела ее, – идущая к ней высокая длинноволосая женщина. Длинные светлые волосы Водяницы извивались в воде, окружая ее тело, как огромный причудливый хищный ореол. Маша не могла понять: красива она или уродлива – ее лицо в зеленоватой воде было таким же переменчивым, как контуры замка, черты словно скользили по лицу. И на несколько секунд водяная красавица вдруг показалась Маше уродливой, а потом внезапно стала еще красивей.

– Здравствуй, Преемница, – гортанно сказала она. – Приветствую тебя! Как твое имя?

– Мария…

– Мария? – красавица встрепенулась и изменилась опять, став на миг странно похожей на Машу. – Я вспомнила… Там, наверху, меня звали так же. Наверное, так и должно быть.

– Ты – Маричка? Та самая, которую бросил князь?.. Дочь колдуна-мельника?

– Я – младшая дочь Киевицы. Я киевских кровей, как и ты, – с достоинством сказала царица вод. – Я сразу узнала тебя. Сразу услышала твою боль. Стук твоего сердца. Так же стучало когда-то мое, когда он ушел от меня. Тебе все еще больно?

Маша кивнула и вдруг сказала то, что не смогла почему-то сказать за весь долгий день никому:

– Так больно… будто все рвется внутри. Я не думала, не знала… Он был привычен, как воздух. Я так привыкла к нему, что не понимала, насколько люблю его. И вдруг он ушел… И словно не стало воздуха!

– И уже не важно, что его тут действительно нет. Ведь его нет и там. – Водяница подняла руку вверх. – Неважно, что вода заберет твою жизнь. Ведь ее нет и там, без него… Как я понимаю тебя. Когда-то и я страдала так же. Но скоро вода выбросит на поверхность все зло: твою боль, тоску, обиду, всю скверну земного мира.

– Нет, нет, – опомнилась Маша. – Я пришла сюда, чтоб забрать своего ребенка.

– Ребенка? – от удивления Водяница вновь переменилась, ее черты заволновались. – Тут нет твоего дитяти.

– Его украли русалки.

– Почто моим вилам красть его? Это ошибка.

– Я хочу переговорить с Водяным.

– Скоро… – посулила водяная красавица. – Скоро он овладеет тобой, и ваш разговор будет вечен. Не держи свою боль. Отпусти. Стань свободной. В тебя войдет чистота.

– Но я не хочу оставаться!

– Ты уже сделала выбор. Так же как я, когда моя сестра стала Киевицей, а я – Водяницей.

– Она принесла тебя в жертву?

– Как и ты, я пришла сюда по доброй воле. Тот, кого я любила, бросил меня, мне не было жизни там. А воде нужна была моя жизнь. Но между мной и сестрой был заключен договор. Когда вода утешит меня, она пришлет мне замену…

– Твоя сестра давно умерла.

– Мне жаль это слышать. Но радостно видеть, что даже это не помешало ей сдержать слово. Ты прыгнула в воду по собственной воле. Ты – самоубийца. Твое сердце болит оттого, что тебя бросил любимый. Хочешь ты или нет, ты не сможешь уйти. Всего за три тысячи мгновений ты изменишься… Идем со мной, Повелительница вод, я покажу тебе твои владения.

* * *

– Поверь, я только на секунду, на секундочку одну отвернулась!.. – взмолилась Даша.

Катя повернулась к ней спиной, вцепилась пальцами в бетонный парапет Вышгородской набережной, вонзилась взором в море, будто надеялась рассечь его силою взгляда и вырвать оттуда Машу.

Сейчас Киевское море походило на настоящее море – сине-черное, изрезанное высокими и быстрыми волнами, мчащимися к берегу. На море начался шторм. Волны росли на глазах – и каждая волна, врезавшаяся в берег, была сильней предыдущей.

– У Маши пропал ребенок. – Катин голос был мертвенным. – Ты сказала ей, что его украли русалки. Неужели было так трудно понять, что она сделает в следующий миг? Ты ж знаешь Машу. Ты не должна была бросать ее в этот миг. Даже на миг. Ты не должна была отворачиваться…

– Я на секунду…

– Ни на секунду!

– Я только набрать воды. А там вдруг лицо в венке… Суженый.

– Я так и знала! – Катин вскрик был как пощечина. – В этом вся ты! Друг будет гибнуть, а ты засмотришься на летящий по небу воздушный шарик. На ерунду!

Большая волна ворвалась на берег, обдала Катерину множеством брызг, – но та не вздрогнула, не отпрянула, только свела темные брови.

– Почему после принесения жертвы на море начался шторм? Ведь море получило то, что хотело… Мы принесли ему жертву, – сказала она и вдруг, сорвавшись, закричала: – Почему, почему, почему жертвой всегда оказывается она?!

– Я же хотела… Я собиралась броситься, – оправдалась Даша. – Я правда хотела. Я не виновата, что Маша… Это все ты! Нужно было позвонить нам раньше, сказать: все о’кей.

– Я позвонила, как только узнала об этом!

– Нужно было вообще не звонить нам с такой дикой инфой! – заорала Чуб.

– Если Машин отец сообщил, что ребенок пропал, как я могла скрыть это от его матери? Но даже если я где-то была не права… Не я, ты была с ней в ту минуту. Не я, а ты бросила ее в тяжкую минуту. Она бросилась в воду, потому что ты ее бросила! Потому что ты – эгоистка, которая думает лишь о себе. Ты можешь променять власть Трех на глупый спор. Можешь променять жизнь друга на прихоть! А уж если дело касается мужчины… Ясно, что ты думаешь не головой.

– Это неправда! – вскрикнула Чуб. – Если б Маша была здесь, она б сказала, это неправда. Она б подтвердила…

– Не смей взывать к ней! Она умерла. Она погибла из-за тебя. Из-за твоего эгоизма. Трех больше нет. Уходи. Не хочу тебя видеть. Убирайся с глаз моих!

Чуб грозно сжала кулаки – будто хотела наброситься с ними на Катю. Секунду она смотрела на старшую из Киевиц, пронзающую ее насквозь ненавидящим взглядом, затем развернулась и побежала прочь, к своему мопеду, вскочила в седло и понеслась…

* * *

Она не знала, куда она мчится, не знала зачем. Не смотрела по сторонам, не боялась разбиться. Казалось, что ее уже нет (а коль тебя нет, чего уж бояться?). Слезы слепили глаза, лезли в рот, обволакивали влагой лицо. Ветер сушил их – все в мире шло своим чередом… А она неслась так быстро, словно хотела сбежать от этого мира, – и мир отпал от нее, стал мутным, смазанным инородным телом, которое безумная гонщица рассекала пулей насквозь.

В чем-то Катя была права. И даже не в чем-то – во многом… Но точно в одном – Маши нет! И она должна была прыгнуть вместо нее. Или хотя бы остановить ее, но не сделала этого. Потому что смотрела на «шарик». Потому что она – эгоистка и всегда в первую очередь думает лишь о себе. Маша нашла б способ оправдать ее… Но ее нет. Больше нет. А Катя оправдывать Дашу точно не будет.

И она, Даша, тоже.

Она не заметила, как добралась до Киева. Пронеслась сквозь помпезные новенькие Оболонские Липки – те самые, которые должны были погибнуть первыми, но вместо них погибла их Маша! – сквозь безликие серые улицы заводского Подола и, достигнув Контрактовой площади, остановилась.

Здесь бушевал стихийный народный карнавал. Гремела музыка, площадь заполонила толпа. Ехать дальше было невозможно, да и не было смысла. На наскоро сколоченной временной сцене, примкнувшей к белым аркам Гостиного двора, выступала неизвестная Чуб эстрадная группа. Вокруг беседки с бездействующим фонтаном «Самсон и лев» дети складывали на асфальте огромный пазл. Девушки в пышных русальских венках раздавали бесплатное мороженое.

Чуб прислонила бесчувственное тело к стене неподалеку от памятника философу, изрекшему: «Мир ловил меня и не поймал», и стала ждать, пока отставший по дороге мир настигнет ее и разорвет на части. Мыслей о спасении не было. Так же как и желанья спастись.

Песня закончилась.

– Поздравляю всех киевлян с Днем Днепра! – воскликнул солист в микрофон.

– Ууа-а! – радостно откликнулась площадь.

– А теперь, – прильнул к поздравлению голос ведущего, – как всегда в этот день, мы начинаем наш традиционный конкурс на самую красивую киевскую русалку. Все желающие могут подняться на сцену… Никаких ограничений по возрасту, весу, цвету глаз и волос.

– Вы замечаете, что язычество вновь возвращается? – донесся слева знакомый голос. – И не в маленьких маргинальных группах родноверов, а в поп-культуре, в эстрадных песнях, в городских праздниках, в клубных танцах. Возвращается так же естественно, как лето после зимы. Поскольку оно в потребности тел… обнажаться, купаться, красоваться, любить друг друга. Вы согласны со мной?

Сложив руки на груди, Дух Киева – Киевский Демон – наблюдал за тем, как на деревянные подмостки взбираются полунагие киевские красавицы в коротких платьях, юбках, шортах, узких майках и топах. Ведущий выдавал им венки и номерки.

– Ты хоть знаешь, что Маша погибла? – сипло спросила Чуб.

Демон чуть заметно кивнул, подтверждая, но не ответил, продолжая разглядывать голые девичьи ноги и плечи.

– Мне казалось, ты… любишь ее. Разве нет?

– Нет.

Она не поняла, что означало его «нет»: «нет, люблю» или «нет, не люблю». Но поняла главное – он не поможет.

– Разве ты знаешь, что такое любовь? – с сипящей болью обличила она. – Если бы рядом был Мир… Мир, – возликовала Даша. – Вот кто спасет ее! Ведь он привидение. Ему все равно где быть: на земле, под водой… Мир! Мир! – прокричала Землепотрясная в голос, пользуясь праздничным шумом. – Мир, слышишь меня?! Мир!.. Куда он вдруг делся?

– На этот вопрос я могу вам ответить, – сказал Дух Киева, не отрывая взгляд от русальего действа. – Сегодня утром я слышал, как они с Марией Владимировной попрощались, и он ушел из Города.

– Как? – опешила Чуб. – Почему?

– На этот вопрос я могу ответить вам тоже. Он был слишком привязан к ней.

– Привязан?..

– Привязанность, – Демон еле заметно улыбнулся, – как легко звучит это слово. А ведь оно означает, что тебя привязали к чему-то. К примеру, к позорному столбу… Однажды вы приворожили Мира к своей подруге. С тех пор ему так и не удалось разорвать их магическую связь. И он подумал, что, если у него хватит сил обойти вокруг света, быть может, где-нибудь в Мексике она лопнет и порвется. Так и случилось… Связи меж ними больше нет. Мир ушел, потому что захотел быть свободным.

– Он бросил ее? – ужаснулась Чуб. – Маша – брошенка? Брошенка-самоубийца? Теперь нам точно ее не вернуть.

– По нашим законам – нет, – сказал он.

– Что значит «по нашим»?

Демон молчал. Полная девица в оранжевом платье танцевала на сцене дивную смесь гопака и рэпа. Дух Киева неторопливо достал из кармана старинный золотой брегет, щелкнул крышкой часов и неприязненно дернул углом рта.

– Вода забирает душу за три тысячи мгновений. Увы… Машиной души больше нет. – Голос Демона был невыносимо спокоен. – Чистота уже стерла ее, как рисунок с бумаги. Никаких прежних пристрастий, никаких прежних привязанностей. Она больше не помнит ни его, ни меня, ни вас, ни своего сына, ни даже свое собственное имя… А нам остается с прискорбием принять: даже с помощью всей магии мира она не вернется.

– Какая же ты равнодушная сволочь! – вырвалось из Чуб.

И вдруг, словно с глаз Землепотрясной свалилась пелена, словно тысячи мелких незначительных черт – черная страдальческая тень, прятавшаяся в углышках презрительного рта, неподвижность глаз, каменность век, окаменелость всей позы – слились в единое слово. И слово это было «привязанность»!

И Даша точно знала имя его позорного столба.

– Да хватит выпендриваться. Ты ведь тоже не сможешь без нее…

– Мне кажется, вам стоит принять участие в конкурсе, – внезапно сказал Киевский Демон.

– Че? – задохнулась Чуб.

– Уверяю вас, вы имеете шансы на успех.

Демон взял ее под руку и молча потащил к сцене. Чуб не сопротивлялась – пошла, хоть не видела в том ни малейшего смысла. Но нынче она не видела смысла ни в чем, а любое движенье само по себе доставляло облегченье и дарило надежду. Обойдя возбужденных, суетливых детей – их титанический пазл был почти готов, и уже было видно, что незаконченная картинка представляет собой синюю реку, белый парусник и желтый песок, – они оказались в толпе полуголых девиц, желающих просочиться на сцену. Демон продолжал держать Дашу за руку, проталкивая ее вперед, в глубь толпы.

– Нечего лезть впереди других!.. – резким голосом осадила их стоящая у подмостков девица.

Землепотрясная повернула голову, чтобы ответить, как вдруг узнала в осадившей блондинку с Труханова острова. Наглоглазая блондинка тоже узнала ее – наглость сползла с ее лица, как жидкая маска, в глазах отразился страх, она попятилась назад, исчезая среди других претенденток.

– Здесь что, все – настоящие русалки? – ахнула Чуб.

– То, что я скажу вам сейчас, – голос Демона приблизился к Дашиному уху, став громким, заслоняющим все, – покажется вам слишком простым, как и все наивысшие истины. Однажды, когда вы достигнете в магии вершины, вы поймете, что выше вас только Бог. И узнаете, что примирить Небо и Землю гораздо легче, чем кажется… А спустя много дней осознаете еще кое-что. Только что я дал вам козырь, которым когда-нибудь вы сможете обыграть меня. Но к несчастью, это единственный способ вернуть ее.

– Да говори же уже!.. – не вынесла его велеречивости Даша.

– Я уже сказал все, – произнес он. – Помните, и в язычестве, и в христианстве жертва не должна быть напрасной. Но она должна быть. Только не останавливайтесь… Через семьдесят пять секунд вы поймете… Вы вспомнили бы и без меня. Я пришел вам сказать не это, а то, что сказал.

Голос Демона исчез вместе с ним. Сила толпы резко вытолкнула Чуб на площадную сцену.

– Поприветствуем новую участницу! – крикнул ведущий – не слишком удачно молодящийся «юноша» лет сорока. – Какой талант вы продемонстрируете нам? Прочтете стихи? Станцуете? Споете?

– Спою.

– Ах вы, жестокая, – деланно сыграл кокетство ведущий. – Всем известно, какие русалки певуньи. Те из них, которых называют сиренами, заманивают своим пением рыбаков навсегда. Бедняги больше никогда не возвращаются к женам. И если бы вы поманили меня, я б тоже не вернулся… Тем более, что у меня нет жены. Ну, что вы будете петь?

Под носом у Даши оказалась круглая ваза со скрученными в трубочки бумажками. Ведущий качнул подбородком в ее сторону. Землепотрясная бездумно вытащила одну из трубочек, развернула и прочла вслух:

– Украинская народная песня «Шел святой Николай по воде…».

Ведущий недовольно взял жребий.