Текст книги "Одегон – 03,14"
Автор книги: Лариса Харахинова
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Биржа, Хорека и Гурген
Следующей однообразной чередой перед Дашкой пронеслись различные биржи, куда приглашали работать трейдером. Там симпатичные мальчики с умными лицами обещали выучить игре на курсах валют, и мехматовское образование встречалось на ура. Но нужен был вступительный взнос в 10.000 долларов, равный стоимости квартиры в Москве. И потому трейдером Дашка не стала. Хотя натура так и всколыхнулась при слове «игра на бирже».
Далее была попытка стать специалистом ХоРеКа. Это загадочное слово всегда бросалось в глаза среди прочих объявлений, предлагая просто баснословные деньги и соц-пакет. Прорвавшись сквозь собеседование на одну из таких вакансий, предлагавшую не оклад, а лишь проценты, она разочарованно узнала, что ХоРеКа расшифровывается как «отели-рестораны-казино». Должность предполагала знание вин, которые надо было продавать этим отелям-ресторанам-казино, для чего ей вручили красочный проспект с описанием темы. Из которого Дашка узнала, что «апелясьон контрол» не имеет отношения к апельсинам, Медок – к мёду, а сомелье с похмельем, хоть и созвучно, но нежелательно. Прочитав проспект от корки до корки, выучив названия и характеристики вин компании, Дашка на следующий день вышла в поле деятельности вместе с выделенным наставником и прошлась с ним по точкам, то есть, по барам-ресторанам, куда надо было попытаться «впарить», как говорил опытный напарник, как можно больше вин. Как правило, общаться приходилось с важными на вид барменами, скучающими за стойкой в дневное время и с удовольствием посылающими их, разумеется, в другие заведения, поскольку у них карта вин уже полна. Проходив целый день впустую с человеком, который слыл лучшим продажником компании, Дашка решила, что уж ей-то здесь вообще ничего не светит, и поставила крест на этом разгаданном и весьма гонимом барменами направлении.
Но однажды её пригласили на собеседование в рекрутинговое агентство на позицию аналитик, от 800 долларов с соцпакетом. По телефону мальчик представился Гургеном. У Дашки была знакомая с отчеством Гургеновна. Женщина с чисто бурятской внешностью, с традиционным разрезом глаз и скулами. Дашка обрадовалась, решив, что уж земляк точно поможет найти работу. Приехав в агентство, она с удивлением обнаружила, что встретил её молодой человек совсем не азиатской наружности – волоокий красавец с римским профилем, впалыми щеками, благоухающий немыслимым парфюмом. Он был в элегантном костюме и выглядел, словно сошедший со страниц глянца, который начинал потихоньку проклевываться на российской почве, пока ещё не совсем благоприятной для взращивания метросексуалов, как их позже назовут в том же глянце.
Выслушав Дашкину историю поиска работы, изучив диплом и пару сертификатов, Гурген спросил: «Так вы с берегов Байкала? Мы в ваших краях были как-то раз, сплавлялись на байдарках. Что меня поразило больше всего, плывем двое суток и ни одного населенного пункта! Я никогда до этого не был в таких диких местах. Да, впечатляет!»
Дашка спросила: «А у вас корни, наверное, бурятские, да?»
– Почему вы так решили?
– Просто у вас имя бурятское, я, когда ехала сюда, думала, что увижу земляка.
– Гурген – бурятское имя?
– Ну, да! Я его часто у наших встречала.
– Странно, но это чисто армянское древнее имя, удивительно, что у вас оно тоже встречается. Я расскажу нашим про это. Интересная история.
* * *
Надо заметить, что Дашка в раннем детстве наивно полагала, что такие редкие среди русских имена, как Сократ, Платон, Мэлс, Октябрина, Ноябрина, Энгельсина, Вильгельмина, Лассалина, Мэри, Эдмонд и прочие заимствования и неологизмы являются исконными бурятскими именами. Дело в том, что прибайкальские буряты не стеснялись давать своим детям имена совершенно редкие и даже порой неблагозвучные. В старину это делалось, чтобы обмануть злых духов, забирающих детей в раннем возрасте, а потом просто традиция свободного выбора имени прижилась сама по себе, и в ней, некоторым образом, выразилась степень свободы народного сознания. Точно также слова из русского языка с легкостью брались, «обурятивались» и использовались без ущерба, до некоторых пор, языку. Западных бурят забайкальские соотечественники пародировали следующим образом «Кошка-мнэ стол-дэр прыгнуть-болот молокоимнэ ху выпить боло, твоя-мать».
Впрочем, такие расхожие фразы как «Он пран дю тэ?» (попьем чаю? фр.) или «Пардон-вэ хун» (беспардонный человек) Дашкой тоже рассматривались как типично бурятские. Западные буряты отличались мультикультуральностью, если можно так выразиться. Исторически сложилось, что народ оказался на том острие, где смыкались восток и запад. Если с запада шла русская православная культура, то с востока шел тибетский буддизм, и живущие на этом острие впитали в себя понемногу того и другого. Дашкино поколение было сплошь и рядом билингвами, хоть и в меньшей мере, нежели поколение её родителей, которые ещё застали изучение родного языка в школах.
Песнь о билингве
Впервые термин «билингв» Дашка услышала от англичанки, за глаза называемой Несси, на первом курсе университета. В начале года проводился тест на знание английского, и Дашкины показатели были настолько плачевны, что Несси после тестирования предрекла ей самый скорый вылет из универа. Со стаей таких же, как она. Но, в конце семестра, поставив чуть ли не единственный зачет автоматом, она спросила, заполняя зачетку:
– Вы кто по национальности?
– Я бурятка, – ответила Дашка.
– Вы билингв? – спросила она, повергнув её в замешательство. К стыду своему, Дашка не знала, что значит это слово, и потому её уши расслышали фразу как:
– «Вы пингвин»?
– Что? – переспросила она ошарашено, мгновенно представив себя толстым птахом на льдине, дрейфующей где-то в Антарктике.
– У Вас два родных языка? – пояснила она свой вопрос, – то есть, вы говорите на своем языке?
– До школы только на нем говорила, – ответила она, чувствуя пятками лёд.
– А читать-писать по-бурятски умеете? – продолжала Несси.
– Читать могу, – почти не соврала Дашка, краснея и чувствуя себя той глупой нелетающей птицей, что робко прячется в коробках и надеется, что никто не заставит её полететь ласточкой. То есть перевести какой-нибудь (только не газетный!) текст с бурятского. Но англичанка, к её облегчению, не стала требовать ничего подобного. Она сказала то, чему удивились все в группе:
– Знаете, у меня учились ваши земляки, и я заметила, но это исключительно мой личный опыт, что бурятам как-то необъяснимо легко дается английский язык. Я думаю, это потому, что вы билингвы. Хотя, если сравнивать с другими билингвами, у вас есть какая-то природная, как мне кажется, склонность к языкам. Это, конечно, не более чем мое личное наблюдение, но мой стаж более 20 лет.
Затем она спросила, с какого возраста Даша начала изучать русский язык.
– С первого класса, – ответила она, почти не соврав опять. Имея в виду изучение дисциплины «русский язык».
На самом деле, Дашке, как многим из её поколения, русский язык начал вводиться в обиход родителями, в возрасте 4–5 лет. Поначалу в виде заучивания стихов. Все из Пушкина, что она знала наизусть, кроме письма Татьяны, пожалуй, появилось в её памяти именно в этом возрасте.
Затем, около 5 лет, бабушка научила её читать, и наша Даша стала поглощать книги все свободное время. Был в одно время парадокс: она могла декламировать стихи и читать книжки перед детьми в садике, это был уже русскоязычный детсад, но разговаривать с ними она не могла. Бытового владения языком ещё не наработалось.
Зато она могла выразительно рассказать, как «Муря мглою не бакроет», и «У лука-мури дубзи лёный» – её всегда пленяли эти красивые слова, особенно «мглою» и «лёный», загадочно звучащие из дальнего далёка, непонятные, кроме «мури», от слова «муу» (который вполне вписывался в «смысловое содержание», как позже выяснилось, – ну да, ведь ясен же пень, что буря всегда «муря», коли мглою кроет вечное синее небо, и лук тоже – не лучше. А что такое «бакроет» или кто такая «дубзи», это так и осталось неразгаданной тайной детства).
И этот «муря», (то бишь «плохиш») и ему подобные, разрушая всю музыку сфер, опускали далекое небесное к земле, и позволяли трогать, ощупывать, мять и гладить слова, делая своими в доску – на полочке, где стояли Маршак, Барто и другие детские поэты. Проза пришла чуть позже, подмяв под себя детское воображение, а повседневный русский язык ещё позднее прокатился на своем могучем велике по гибким извилинам Дашкиного серого вещества, заполонив их, «догнав и перегнав» первый язык по массе слов и конкурируя с ним по объему полученной информации.
И в тот вечер, после зачета по инглишу, Дашка, обнаружив себя в качестве новоявленного билингва, образ которого навсегда запечатлелся в памяти пингвином, стала исследовать себя саму на двуязычие. И, поскольку её назвали «БИ-лингвом», она внутренне разделилась на двух, как минимум, индивидов, которые начали осмысливать этот новый термин, в отношении неё употребленный. И впервые задалась вопросом, какой из языков она может назвать действительно родным, если оба они, являясь основными для неё примерно поровну во времени, не являлись всеобъемлющими – ни один! И вообще, что такое родной язык в глобальном смысле:
1. Тот, который ты знаешь в совершенстве?
2. Тот, на котором думаешь?
3. Или тот, на котором твои предки говорили?
Первый Дашкин «Я-голос» начал уныло: «В совершенстве знать язык – удел гениев и поэтов, меня ж сия чаша миновала, увы». Второй «ТЫ-голос» добавил язвительно: «И думать – тоже не каждому дано, эта чаша тоже, похоже, мимо». И даже третий «ОН-голос» прорезался: «А про предков, – теоретически там может быть такое количество языков, что жизни не хватит изучить все. Вот если прабабка полячка была, так что теперь – польский учить?».
Голоса множились и продолжали обвинять и оправдываться, и договорились до того, что у Дашки вообще нет родного языка, – так-то! Поскольку язык раннего детства практически остановился на уровне 7 лет, и свободно изъясняться на нем на абстрактно-отвлеченные темы она не могла, а язык после 7 лет, на котором получалось образование, становился слишком дискретным для описания иррационального мироощущения детства или же для написания стихов.
Особенно мучило то, что стихи не получаются: с раннего детства могла она быстро и много рифмовать, все что угодно – как угодно, хоть по диагонали, хоть задом наперед, – но стихи не получались. Складывались куплеты, памфлеты, пародии, но не стихи. А хотелось. На каждом пустом листе, на каждой горизонтальной поверхности хотелось оставить бессмертные строки, от которых вскипает кровь и пылает душа. А не получалось. Пенять на отсутствие таланта – обидно. Пришлось, уже в сознательном возрасте, выстроить теоретическую базу под отговорку, что, дескать, этот язык, на котором пытаешься написать что-то эдакое сокровенное – увы, не до конца родная стихия. Бессознательная его часть лежит в младенческом сегменте памяти, где совсем другими словами описывался мир и отношение к нему. А поэзия ведь должна вызывать образы из бессознательного. Так и строчила Даша, сознавая, что «я поэт, зовусь Незнайка».
В итоге родным или, точнее, всеохватывающим получился некий гибрид из двух языков, визуально напоминающий мишень. Черная сердцевина и белые концентрические кольца вокруг. Белого пространства больше, но одно попадание в десятку весомее двух попаданий в пятерку. И это не только относительно поэзии. Таковой была сила слов, звучащих для Дашки на двух разных языках. Зато на белом поле она могла рисовать красками, а на черном, увы, только мелом.
И когда по этому поводу ей приходилось слышать «Ай-яй-яй!», «Тьфу!» или даже слово «манкурт», то, внутренне соглашаясь с первым, уворачиваясь от второго, на третий она обычно отвечала, что «бикультуральный билингв на фоне не самого культурного монолингва смотрится, как Одиссей с биноклем на бибике – на фоне хромого циклопа с лупой. А манкурт – это бедняга циклоп после общения его с Одиссеем».
А когда возникал вопрос – определись, кто на свете всех милее, кто ты, с кем ты – выбирай! – Дашка, будучи относительно скромным павлином в душе, тем не менее, начинала чувствовать себя неким буридановым пингвином, который в сто раз милее циклопа, и не решается (на морозе-то!) выдернуть из себя белые или черные перья свои, пытаясь стать полулысой чайкой или недощипанной вороной: «Лучше потренируюсь и – ласточкой, ласточкой…».
Золушке нужно платье
Встреча с Гургеном закончилась не совсем впустую. Он деликатно посоветовал научиться выглядеть. «Вот, к примеру, на мне костюм от «хугабосса» – «чш», 500 баксов («ни фига се врет» подумала Дашка), галстук, рубашка, туфли из бутиков, не с рынка. Часы, тоже недешевые, а ещё, если пейджер или даже сотовый телефон, это уже из области фантастики, но тоже случается, что и обладатели пейджеров и даже сотовых телефонов ищут работу, но у них, сами понимаете, совсем другие запросы. В итоге – я одет почти на 600 баксов, и когда прихожу устраиваться на работу, мой потенциальный работодатель за полсекунды считывает по моему внешнему виду, сколько я зарабатывал на предыдущей работе, а это не меньше 500–600 долларов, коли я одет на эту сумму, и предлагает мне не меньше. То есть жить уже можно. А можно повысить себе цену, по крайней мере, есть от чего плясать – от своей заявленной цены, выраженной во внешнем виде. А если я приду в полиэстровом костюме, в дешевой рубашке, туфлях и копеечном галстуке – то мне даже на 200 баксов никто не предложит работу. «Te tailor makes the man» – говорят англичане и они правы. Внешний вид – это все! Золушке нужно бальное платье, и только тогда ей что-то светит. Надеюсь, вы это приняли к сведению и не обиделись. Это мегаполис, в нем нет времени разглядывать в человеке человека – это должна сказать за него одежда. За полсекунды ты оценен и взят или не взят в обойму. Желаю вам успеха. У вас все получится. До свидания!»
Дашка вышла с чувством тоскливой безысходности: «Ну откуда взять эти совершенно нереальные 500 долларов на то, чтобы пустить пыль в глаза потенциальному работодателю, если даже 500 рублей – недостижимая сейчас роскошь. Какие-то 500 несчастных рублей, но это прожиточный минимум на пару месяцев в Москве, это почти двойная зарплата старшего преподавателя института. Неужели интеллектуальные способности человека увеличатся или уменьшатся от надетой на него тряпки? Ведь всегда гласилось, что человек красит вещь, а не наоборот».
«Нет, умом этого не понять, надо просто принять на веру, коли уж попала в королевство окривевших зеркал» – подумала Дашка, бредя к метро мимо киосков, откуда гремело «Не стоит прогибаться под изменчивый мир, пусть лучше он прогнется под вас». Эта песня всю осень сопровождала Дашку по Москве, несясь из всех ларьков, торгующих кассетами. Голос Макаревича был почти родным в этой холодной и чужой Москве, единственным узнаваемым Дашкой якорем, напоминавшим о том времени, когда все моря были по колено, все дороги открыты, а мир лежал у ног.
* * *
Колл-центр – продажа островов мечты
Первая работа, на которую Дашку взяли, была работой в колл-центре фирмы, продвигавшей на рынке услуги по тайм-шеру. Деятельность фирмы крутилась вокруг некого мифического острова в океане или отеля на острове, которым можно было владеть «на шару» с другими гражданами из разных стран, то есть «to share it». Каждый потенциальный совладелец должен был внести довольно круглую сумму, чтобы иметь возможность съездить туда отдохнуть в любое время года.
Поиск потенциальных совладельцев осуществлялся методом анкетирования случайных прохожих у какого-нибудь торгового центра. Как правило, выглядело это следующим образом. Подходит к вам замерзшая девушка с кипой бумаг и синими дрожащими губами просит ответить на несколько вопросов. Человек, понимая, что девушка эта, скорее всего, студентка, вынужденная таким образом подрабатывать, из чувства сострадания отвечает на несколько вопросов из серии «что и когда вы предпочитаете из указанного: чай-кофе-потанцуем». Кто-то говорит свое ФИО и оставляет номер домашнего телефона, получив в качестве награды за пять уделенных минут какой-нибудь пробник или просто спасибо, вкупе с чувством облагодетельствования бедной девочки. Впоследствии этот номер попадает в базу данных колл-центра, и целая группа телефонистов начинает вести прозвон-осаду каждого абонента, предлагая разделить счастье обладания дивным островом в синем океане, покрытом зеленью вдоль и поперек.
Работа «звоночника» болезненна для неокрепших ушей начинающего. Его задача – не просто сообщить, а фактически чуть ли не под ручку довести семейство в полном составе, мужа и жену, до вечерней церемонии супружеского «овладевания островом».
Дашка однажды, ещё до работы в колл-центре, побывала на такой презентации – много громкой музыки, столики с белой скатертью, бокалы с шампанским, девочка с нереальным загаром за каждым столиком, которая «вчера приехала с того самого острова» и «завтра туда же едет». Ведущие во фраке и декольтированном люрексе в пол, плакаты и ролик лазурного моря и белого пляжа. И бесконечные улыбки, улыбки, улыбки… Зубы, зубы, зубы… Оскал нарождающегося в стране капитализма. Дашка просидела за столом с одной из таких загоревших девочек, у которой периодически кто-то спрашивал: «Ой, Сонь, ты уже приехала оттуда, и как?» На что она отвечала: «И ещё раз туда поеду!» Звучало как в известном анекдоте, и потому Дашка решила, что это стёб, и никто никуда не ездил.
* * *
Итак, в колл-центре, уже по сю сторону сказки об острове. Весь день звонки по списку. Весь день слышишь самые разнообразные ответы. От вежливо-интеллигентных до грубо-простонародных. Можно услышать в свой адрес весьма сомнительные комплименты. Иной раз открытым текстом посылали в эротический тур на этот самый остров. Самое душевное, что Дашка услышала в свой адрес, было: «Девушка с нежным голосом, не звоните мне больше».
Пару недель она проработала на этом тайм-шэре телефонисткой, а когда поняла, что компания не собирается платить за эти недели, потому что из прозвоненных семей «никто не пришел на собрание», несмотря на их горячие заверения, то есть время было потрачено зря. Когда выяснилось, что денег никому не светит, смена на прощанье прозвонилась за счет конторы по межгороду. Каждый позвонил домой и бодренько отчитался, что все о’кей, и здоровье нормально, но Дашке не повезло, в её городе было уже далеко за полночь.
Казино – три пули в голову
Следующей обнадеживающей точкой стало казино. Дашка пришла на отбор крупье. На собеседовании два молодых веселых парня в белых рубашках стали задавать вопросы: владеет ли она английским, попросили умножить несколько двузначных цифр и удивились скорости выдачи результата. Спросили, откуда у Дашки такой прекрасный русский язык и «флуэнт инглиш» плюс зачатки французского, и просто невероятная скорость в устном счете. Потом спросили, умеет ли Дашка ходить на каблуках и является ли она «совой». Работа предполагалась ночная, и потому надо уметь всю ночь стоять на каблуках, мило улыбаться, говорить на двух языках и мгновенно вычислять в уме, по-прежнему мило улыбаясь. По всем критериям Дашка прошла на ура. Ученичество должно было пройти за несколько недель, с 10 утра до 6 вечера, с перерывом на обед.
В первый день учебы, стоя среди 15 таких же новобранцев – будущих крупье, Дашка весь день училась чиповать. Это значит складывать фишки в стэк, то есть столбик, двумя руками. Красивым элегантно-небрежным движением рассыпать их в две параллельные дорожки и, собрав эти дорожки в стэк, как показывал ведущий, звонко щелкнуть друг об дружку не кончиками скукоженных пальцев, обхвативших стопку, а самыми последними фишками в стэке. И так весь день – разложить дорожку и собрать её. Чем длиннее пальцы, тем проще. У соседки справа ладошка была почти детская, и ей просто физически не хватало длины пальцев, чтобы охватить все фишки. Они рассыпались и не хотели собираться в один столбик. После обеденного перерыва девочка не вернулась в зал.
А Дашке понравились её собственные успехи. И открывающаяся перспектива. Единственные минусы – не отпустили на семинар по специальности, и болела спина от долгого стояния. Зато, если пройти курс обучения, через несколько недель откроется другой мир – деньги, деньги, деньги. Богатые красавцы, смокинги и лимузины. Что там ещё? Меха, бриллианты, шампанское и снова деньги, деньги, деньги. Как-то примерно так рисовалось то будущее, ради прикосновения к которому, пусть и снаружи, надо было стоять по 8 часов за столом и чиповать до дрожи в пальцах.
Крупье Дашка не стала. Проучившись ровно пару дней, она забросила курсы. Возможно, на впечатлительную её натуру повлияла история о том, как проигравшийся в пух и прах товарищ вернулся в казино и выпустил в голову девушки-крупье 3 пули, а потом застрелился сам. Такое случается не только в кино, увы, и Дашкина карьера крупье закончилась, так и не начавшись.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
