Текст книги "Бессонница в аду"

– Знала бы ты, как я не хочу с тобой расставаться, но я не оставлю тебя здесь жить в плену, а тем более, умирать. Спи, мне еще надо кое-что выяснить, не хочу откладывать на завтра.

Хан не стал ждать утра, сразу поднялся на четвертый этаж, разбудил Сашку.

– Расскажи-ка мне, как вы с Михаилом водили Марию в лабораторию, помнишь?

– Ну как же, помню, осенью, когда мы с Мишаней дежурили у лаборатории, а вы вышли и сказали принести старуху, ту, что не ходила, парализованную. Мишаня взял носилки, и мы пошли. А как только вышли из лаборатории, Мишаню снова позвали и велели ему вести Марию. Я тогда еще удивился: вроде вы с ней всегда разговаривали, ночью сам видел, как вы на кухне чаи гоняете, думал, друзья… И старуха же была…

– Когда я велел привести Марию, что-то я не помню? Ты сам слышал? Видел, как я разговаривал с Мишаней?

– Нет… – задумался то, – нет, я же шел впереди и не стал возвращаться. Да и позвали одного Мишку, я не видел, кто его звал. Он и вернулся один, а потом меня догнал уже без носилок.

– И что, вы пошли за Марией?

– Ну да, привели ее, только не успели завести в лабораторию – Леонид Сергеевич вышел и сказал, что сегодня эксперимент отменяется, я сам это слышал… И все потом говорили, что вы слили раствор. Я думал: повезло бабе. Она же потом сбежала после этого…

– Значит, Леонид Сергеевич вышел?

– Ага. Когда мне трепку задали после первого ее побега, я злился, думал, с жиру баба бесится, раз она с шефом каждую ночь беседует, с вами в смысле, так вы ее и не тронет. Сейчас – нет, не злюсь, у меня шкура толстая, зажила… А если бы меня вот так, под конвоем, повели в лабораторию, как мы с Мишаней ее водили, я и сам бы сбежал. Тогда у меня самого аж мурашки по коже, жалко было ее, совсем еще женщина молодая. Ну в смысле, не старуха же… У меня старшая сестра такая, нас много было у мамки.

Хан задумался.

– Хан, можно вас спросить?

– Давай…

– Я вот все думаю, только вы не сердитесь, – и Сашок замолчал, опасаясь вспышки начальственного гнева.

– Ну говори, чего ты тянешь…

– Я, наверно, лезу не в свое дело, только вот все время думаю о Мишане… Он же неплохой парень был, вроде не злой и к бабам равнодушный… Жалко мне его, ни за что помер…

– Ни за что?! – вскинулся Хан.

– Я вот что думаю, – заторопился Сашок, – если бы вы тогда не велели Марию привести в лабораторию, он бы никогда не тронул ее. А то он подумал, наверно, что все равно баба скоро помрет, все же на опытах помирали, вот и решил развлечься… Если бы он знал, что вы совсем передумали, так он бы и не трогал ее. Он хотя и не очень умный был, а все же не злой. А может быть, ему Олег Аркадьевич что сказал? Когда вы уехали, он с Мишаней долго разговаривал, я даже удивился, никогда такого не было. Мишаня потом, как только Олег Аркадьевич ушел, уставился, как дурак, на Марию. Чего он, думаю, так пялится? А вы спрашивали у Олега Аркадьевича, что он ему тогда говорил? Может, что ее охранять надо, а Мишаня не понял… Он и на следующий день вечером стоял у ее комнаты, я думал, что Олег Аркадьевич поручил ему охранять ее, а то, как вы уезжаете, так она сбегает. Я Мишаню окликнул: «Чего ты тут стоишь, дежуришь, что ли?» А он замялся, ничего не сказал…

Хан не дослушал его и пошел прочь, потом вернулся:

– Никому об этом не говори, понял?

– Конечно, я молчу, я и так никому ни слова, только вам…

А как настойчиво Леонид звал его к себе в кабинет тогда, и как он был против спуска раствора… Ах, ты сволочь! Чем же тебе помешала Мария? Может, чтобы мне досадить? И Олег Мишаню убрать поторопился, никогда раньше ни в кого не стрелял, а тут вдруг вспылил… Выходит, он тоже «в теме», убрал свидетеля… Все фрагменты соединились в единое целое. Значит, Мишаня везде был задействован – и в лабораторию водил Марию, и в постель затащить ее тоже ему поручили. Дежурил у комнаты… Почему именно он – понятно, таких дураков здесь больше нет. Его заранее приговорили к смерти. Тайные враги начали исподтишка кусаться, посмотрим, кто кого, партия только началась. Так даже интереснее жить…

Хан не мог понять, почему Леонид и Олег объединились, что их связывает? Леонида, конечно, интересует его место. А Олега? Только деньги, значит, им обоим нужна его смерть. При чем же здесь Мария? Почему они ополчились против нее? Ее явно хотели уничтожить в лаборатории, но не вышло, тогда последовала попытка изнасилования, это, скорее всего, чтобы дискредитировать Марию в его глазах… А чтобы он сделал, если бы узнал, что она переспала с Мишаней? Убил бы. Выходит, это уже две попытки уничтожить ее. Плюс избиение, а отправлял погоню опять же Олег, он мог дать тайные инструкции, но тогда ребята просто могли бы ее убить и не тащить сюда… «Ему зачем-то было нужно, чтобы я увидел ее в таком состоянии, избитую… Можно убрать обоих, и Олега и Леонида, можно даже инсценировать приступ, чтобы не объясняться в Москве по поводу их смерти, но тогда я не узнаю, кто еще связан с ними? Жизнь Марии будет оставаться в опасности. Почему они объединились именно сейчас? Почувствовали, что я слабею? В таком случае, наоборот, просто подождали бы. Но сейчас уступить власть Леониду нельзя, если тот станет здесь хозяином, то не позволит мне спасти Марию. Его садистские наклонности известны».

Так, а на кой ляд ему два врага? Всех убирать не надо, а вот выбить пару фигур у противника – это будет неплохо. «Уничтожим для начала, Олега, он дает информацию обо мне наверх, и с его подачи меня самого могут запросто убрать, – пожалуй, он опаснее. Переворот в этом маленьком царстве можно совершить только извне… Решено, убираю Олега». Олег – опасен, это человек, который реально может помешать вывезти Марию. А в случае ее удачного побега он сможет организовать охоту на нее за пределами Центра, чтобы вернуть себе утраченное состояние. А Леонид не станет искать Марию после побега, зачем ему? Хан решил не откладывать надолго расправу с Олегом, убрать его немедленно.

На следующий день с утра Олег Аркадьевич занялся делом. Внимательно осмотрел место гибели Риты, опросил всех, с кем она разговаривала в последние дни, тех, кто ее видел в день смерти. Вскоре выяснилось, что, судя по положению тела, по расстоянию от него до стены, Рита упала с крыши. И что разбилась она на несколько часов раньше, чем упала Мария. Мишаня все это время крутился на первом этаже. А Лика рассказала о том, как переживала Рита свою «отставку». Что когда она узнала, что Хан велел Ире и Наташе тоже перейти на первый этаж, Рита даже разрыдалась. Она почему-то решила, что Хан освобождает место для Марии. Ее это так сильно оскорбило – как, теперь даже не молоденькая Ирочка, а вот эта женщина заменила ее?!

– Я знала, что так будет, – говорила она Лике, – не зря он полгода бегал по ночам на кухню. Вот стерва, чем она его там опоила?

– Опыт, тут главное опыт, – отвечала ей та, – мужикам не интересны невинные дурочки, а вот такая опытная женщина знает, чем его привлечь, вот я и хочу набраться опыта побыстрее.

Рита словно зациклилась на Хане, ни о чем больше не могла говорить. «Все кончено, он не передумает, он ко мне не вернется!» Лика пыталась ее успокоить, но та ничего не хотела слушать. Сидела и твердила: «Зачем мне теперь жить?» Лике надоело слушать одно и то же, и она ушла, оставила ее одну. «Я же не предполагала, что она говорит всерьез… Подумаешь, если из-за каждого мужика бросаться с крыши, то и крыш не хватит», – как-то не логично закончила она свой рассказ.

– Но я не верю, что Мария так уж очаровала Хана, ерунда… Небось, ему новых привезут, да, Олег Аркадьевич?

Но Олег Аркадьевич лишь неопределенно покачал головой.

– Значит, Рита из-за Хана бросилась с крыши…

Слова Лики подтвердила Ирочка. Все пришли к единому мнению: Рита покончила с собой. На следующий день к вечеру Олег уже докладывал Хану о результатах расследования.

Весь Центр гудел – столько событий сразу. О Мишане особенно не горевали, но Рита… Ею восхищались не только мужчины, но и женщины. Лика не делала тайны из последних слов Риты, и вскоре все знали, что девушка покончила с собой из-за неразделенной любви. Великолепная Рита, у которой и здесь уже было несколько поклонников, как могла она так влюбиться?! Некоторые дамы считали невероятным, что можно так полюбить Хана, многим он внушал ужас, казался высокомерным и жестоким – такого можно только бояться. Но те, кто общался с ним ближе, в том числе и его бывшие жены: ветреная Лика, Ирочка, и даже последняя пассия Хана Наташа, все они считали по-другому – Хан притягивал к себе женщин.

Прошло несколько дней, прежде чем до всех дошло, что Мария живет у Хана не временно, что он приютил ее не из дружеского сочувствия к ночной собеседнице. Пока она оставалась в постели по настоянию Хана – он опасался сотрясения мозга, все изгнанные жены благосклонно говорили о ней – о том, какая она хорошая, как успокаивающе действует на Хана. Но вот Мария спустилась вниз, и за первым же обедом все были шокированы тем, что Хан усадил ее рядом с собой. Первое время все непроизвольно то и дело поглядывали в их сторону, наблюдая небывалую внимательность и нежность Хана. Он чуть ли не с ложечки кормил эту ничем не примечательную женщину да и она вся светилась, когда смотрела на него. Всем становилось даже немного неловко от такой явной взаимной любви этой пары. Не школьники ведь, чтобы так выставлять на показ свои чувства.

Переварив этот факт, экс-жены стали иронизировать, язвить и просто возмущаться.

Ирочка обиженно таращила синие глаза, в них застыли обида и непонимание: она ведь поверяла Марии все свои тайны, та знала, как Ира любит своего повелителя, и смогла вот так разрушить ее счастье, увести его, единственного и неповторимого, прямо из-под носа его жен? Все бывшие ханские жены искренне считали Марию разлучницей, предательницей, захватчицей и так далее, словно Хан был их собственностью, а она, воспользовавшись их дружескими чувствами, проникла в его постель… Переубедить девушек было невозможно, ни одна из них не поверила бы, что у нее не было ни малейшего шанса добиться его любви.

А Хан наслаждался счастливой семейной жизнью. Теперь не надо было одному идти на первый этаж, будить Марию, вызывать в коридор. Они вместе просыпались, и если он хотел чего-нибудь, вдвоем шли вниз. Раньше Мария была приверженкой строгого распорядка дня, вставала и ложилась всегда в одно время, не понимала, как можно прогулять ночь, а днем спать, теперь же с радостью составляла Хану компанию, если тому не спалось. Ему нравилось всегда видеть ее около себя, конечно же, и в постели, другие девушки его больше не интересовали, и ей также доставляло несказанное удовольствие чувствовать его рядом, касаться его и самой ощущать его руки на своем теле. Они не обращали никакого внимания ни на обиды покинутого гарема, ни на косые взгляды некоторых обитателей корпуса. Но несмотря на такое блаженное состояние Хан не выпускал из виду своих врагов и вскоре разделался с одним из них. За завтраком Олег Аркадьевич, выпив кофе, спросил:

– Шура, что это сегодня был за кофе? Другой сорт? По-моему, раньше был лучше…

– Да нет, тот же самый… – Шура покосилась на Хана.

Тот невозмутимо продолжал есть, но Олег заметил этот быстрый взгляд, и его бросило в холодный пот.

– Ты… Что ты мне дала?! – сипло спросил он.

– То, что ты заслужил… – ответил вместо Шуры Хан.

– Сволочь! Мерзавец! – Олег бросился на кухню к раковине, на ходу засовывая себе пальцы в рот, надеясь вызвать рвоту.

– Возьмите его, – приказал Хан. – Олег, не порть эксперимент, сейчас уже часть препарата всосалась, а если ты вызовешь рвоту, придется добавлять внутривенно, и как тогда точно определить введенную дозу?

К Олегу Петровичу тут же бросились охранники, они просто схватили его и удерживали, не давая возможности освободить желудок.

– Полчаса подержите, а потом пусть хоть вывернется на изнанку, утренний кофе, выпитый натощак, уже всосется. Уведите.

– Стас, запиши в журнал: Объект № – поставишь порядковый номер, первая доза ЛП-17 принята внутрь добровольно. «Сегодняшнее число. Далее: состояние нервозное, назначены транквилизаторы – феназепам по 5 мгсут, неулептил, 40 мгсут и трифтазин по 50 мг.» Введи все сразу, а то больной может сам себя повредить…

– Идиот, ты с кем связался?! С сотрудником органов безопасности!..

Хан отвернулся, равнодушно бросил, не глядя на своего бывшего зама:

– Я зайду к тебе, тогда расскажешь, чьим ты был сотрудником…

После завтрака он в самом деле зашел в изолятор к Олегу Аркадьевичу.

– Хан, ты сволочь, как ты посмел! Введи мне антидот…Тебе это так не пройдет! Ты не в курсе, но у меня здесь особые полномочия.

– Я в курсе, и ты можешь пожаловаться. Сообщи им, что на тебе проводят интересный эксперимент. Кстати, это новая фракция, почти то же самое, что и препарат «Ретро», но действие более мощное, уже через месяц будут заметны сдвиги. В принципе, вторую дозу можно не давать, возрастные признаки будут нарастать в геометрической прогрессии, но можно и ускорить… Так что, сообщай, я дам тебе телефон, скажи, что ты через месяц впадешь в детство. Интересно, как на это прореагирует твое начальство?

– За что?

– Ты посмел тронуть Марию.

– Это не я…

– А кто? Мишаня получил приказ… Скажи, от кого и получишь антидот.

– Я не знаю…

– Знаешь. О чем ты с ним беседовал два дня после моего отъезда? Что же ты молчишь? Не успел придумать? Ты вел свою игру. Но зачем? Что ты выгадывал в случае смерти Марии? Ты испугался за мои деньги? Вот видишь, мне даже не надо слушать тебя. Может, ты еще хочешь кофе?

На Олега жалко было смотреть, он был испуган.

– Шеф, прости меня, – он опустился на колени, пополз к Хану.

– Скажи, кто с тобой заодно?

– Никто, честно, Хан, никто, кто же может знать о твоих деньгах? Никто, я никому ничего не говорил, я боялся, что ты все ей отпишешь. Прости меня, дай антидот, пожалуйста…

– Ты ведь еще поживешь, до старости. Все ведь мечтают умереть от старости, вот у тебя и сбудется народная мечта. А Мария из-за твоей жадности могла умереть сразу… – и Хан ушел.

Олега Аркадьевича выпустили из изолятора через три недели. За такой короткий срок с ним произошли кардинальные изменения: по сути, уже ничто в нем не напоминало того цветущего, уверенного в себе, самодовольного начальника, каким он встретил пленниц в день приезда Марии в Центр. Худой, морщинистый, с трясущимися руками, бродил он по Центру, никого не узнавая, и ничего не помня. На него смотрели с сожалением, ведь он никому особого зла не делал, лишь убил Мишаню – для такого места проступок не большой, к тому же, он заступился за Марию. Так как о причинах своей жестокости Хан никому не говорил, его дьявольская репутация подтвердилась еще раз.

Леонид Сергеевич выговаривал Хану:

– Дорогой мой, я же все-таки твой зам, ты бы ставил меня в известность о своих намерениях. Олег Аркадьевич не последнее лицо в Центре, а ты вот так с ним поступил. Это как-то нехорошо. Ничего не понимаю, у вас же были прекрасные отношения…

– Он посмел тронуть Марию. Больше говорить не о чем.

Леонид Сергеевич покрылся холодным потом. «Как я мог так непродуманно действовать? – удивлялся он про себя, – и так рискованно… Слава Богу, Олег пристрелил того дурака, а если бы Мишаня ляпнул что-нибудь Хану про то, как водил «по его приказу» Марию в лабораторию… Странно, что Мария промолчала, или хозяин не поверил ей? Но, теперь, когда Мишани нет, она может говорить что угодно, я все смогу свалить на покойника…»

– Ну что, Валентин, мы с тобой такое серьезное дело провалили, обговорили его в тот раз на бегу, на скорую руку. Бог нас спас тогда, но теперь надо все как следует обдумать, умные люди на ошибках учатся, не повторяют их. Хорошо, что Олег убрал Мишаню, свидетеля нет. И теперь мы знаем, что Мария для Хана значит гораздо больше, чем предполагалось… Представляешь, что было, если бы его бабу растворили, а Мишаню не успели убрать, и он бы заявил Хану, что это ты велел привести Машку? Боюсь, тут никакие ссылки на тупость парня не прошли бы. Шеф бы не поверил, что тот сам додумался до такого, и что мы не знали об особых отношениях Хана с теткой. А как бы мы объяснялись по поводу сильного напряжения? Нет, нам с тобой просто повезло. Теперь надо хорошо продумать все. Но в одном мы правы, ее надо убрать, ее смерти Хан не выдержит. Если мы сможем представить ее гибель как несчастный случай, все будет в порядке.

– Леонид Сергеевич, думаю, пока надо немного переждать, чтобы шеф ничего не заподозрил. Какая все-таки баба живучая: с четвертого этажа выпрыгнуть – и ни одной царапины, небольшое сотрясение, и все!

– Конечно, торопиться нам некуда, может, он и сам помрет, без нашей помощи, тогда, главное, вовремя выйти на связь, должен же кто-то будет сообщить о его смерти, а кто, кроме меня?

– С тех пор как она тут появилась, ему стало лучше.

– Значит, надо делать упор на вариант с Марией – держать его наготове…

– Давай дружок, пошевели мозгами, что с ней можно сделать в наших условиях, какой такой несчастный случай?.. – заключил Леонид Сергеевич.

Теперь, сталкиваясь наедине где-нибудь в коридоре, оглядываясь, как заправские заговорщики, Леонид Сергеевич с Валентином обменивались предложениями:

– А что, если как-нибудь задержать ее в саду, чтобы собаки порвали? – говорил Валентин, понимая нереальность такого проекта.

– Да Хан всех своих псов к ней приучил, летом по ночам с ней гулял, собаки ее не тронут. Когда она выпрыгнула из окна, псина выла около нее, не набросилась же…

– А если Марию отравить?

– В принципе, можно, но ведь будет расследование, а этот гад так умен, что заметит даже то, чего мы вдвоем не увидим.

– Леонид Сергеевич, я придумал: их надо взорвать обоих!

– Как же это?

– В его самолет подложить взрывчатку…

– Это идея. Тогда что мы тут говорим о них обоих? Так можно убрать его одного, а тетку используем потом в ванной, понял, чудак?

– Правильно…

– Взрывчатку мы с тобой легко сделаем, а вот как ее отнести в самолет? Там же своя охрана…

– Так, значит, все-таки нужна Мария. Думаю, она дура, как и все бабы, мы что-нибудь ей сочиним, она и поверит: да хотя бы под видом сухого пайка возьмет с собой корзинку с взрывчаткой в самолет… Или подложить в ее вещи…

– Но он никогда не брал с собой Марию.

– Значит надо подсказать шефу такую идейку – устроить для Марии авиапрогулку.

– Давай-ка, на этот раз все продумаем до мелочей…

Мария осторожно встала, стараясь не разбудить Хана, – пусть поспит. А ей не спалось, в голову пришла интересная мысль, которую хотелось скорее перенести на холст… Да, скоро здесь все пропахнет красками… Столько лет прожила на свете и никогда не думала, что может так увлечься живописью. Это как наркотик, ей все время хотелось рисовать… Она прошла в соседнюю комнату и взялась за кисти, работала около часа, пока не проснулся Хан.

– Ну, это уже что-то… Думаю, тебе надо браться за дело серьезно…

Она так увлеклась, что даже не заметила, как он подошел к ней.

– Серьезно – это как?

– Это значит учиться и работать вдвое больше, не выпуская кисти из рук. Конечно, хорошо бы походить на уроки настоящего мастера, может быть, даже закончить какой-нибудь колледж, училище или хотя бы школу, но поскольку я тебя сейчас не отпущу, это отпадает. Какая может быть этому замена?

Он задумался, а Мария предвкушала, как он все быстро разложит по полочкам, – для Хана неразрешимых проблем не бывает. Ей нравилось видеть его таким умным, энергичным.

– Так, летим с тобой в Москву, ходим по всем действующим художественным выставкам, картинным галереям. Ты выбираешь оптимальную для тебя манеру письма, узнаешь, где этому учат, и договариваешься о покупке видеокассет или дисков с записями уроков. Это, конечно, не совсем то, что нужно, ты, к сожалению, будешь лишена возможности услышать замечания по своей работе, но для умного человека и этого достаточно. Еще есть Арбат, художники в переходах… Потом можно посетить мастерскую какого-нибудь художника, – увидев ее растерянные глаза, добавил: – Ну, это я возьму на себя, в порядке исключения. Я мог бы купить для тебя персональную выставку, но не буду этого делать, тебе ведь предстоит жить без меня, и ты должна научиться бороться. Все будешь делать сама: рисовать, выставлять свои работы, делать им рекламу и продавать. Чтобы рисование стало не просто твоим развлечением, а основным занятием, раз это так нравится тебе. А следовательно, нужно знать всю подноготную «художественной» кухни. И еще одно: тебя, как художника, не должны связывать с моим именем. Иначе потом, после меня, слишком легко будет вычислить по картинам их автора… Таким образом, сейчас не может быть и речи о выставке твоих работ, да их и мало. И как только я отправлю тебя отсюда, сразу все оставшиеся здесь картины уничтожу.

– Жалко… Мне хотелось сохранить некоторые, хотя бы твой портрет…

– Нет, и не вздумай когда-нибудь рисовать меня, по одному только портрету умные люди сразу догадаются, кто ты такая. Хорошо бы здесь поменять тебе внешность, но я ни в ком не уверен – сфотографируют, а фотографию потом передадут на Большую землю. Мишаня неспроста на тебя накинулся, кому-то мешает наша любовь, боюсь, могут устроить что-нибудь непредвиденное во время косметической операции, так, чтобы сразу смертельный исход… Надо ехать за рубеж, там тебя инкогнито положить в клинику, и выйдешь оттуда уже другим человеком с чистым паспортом. Деньги будут переведены на твое новое имя… Так что нам с тобой нужно лететь в Москву – я займусь этим, подготовлю все для поездки за рубеж, а ты прозондируешь мир богемы.

Через неделю они внезапно, никого заранее не ставя в известность, вылетели в Москву. Остановились в гостинице – самый Центр Москвы, рядом Красная площадь, номер люкс…

– Зачем столько комнат на два дня? – удивлялась Мария.

– Чтобы тебя удивить…

Хан распорядился обеспечить Марию транспортом. Дал банковскую карточку и попросил лишь не звонить никому из знакомых, а сам уехал на весь день. Она бродила в одиночестве по выставкам, художественным салонам, магазинам, надолго задерживалась перед понравившимися полотнами, некоторые покупала, приобрела еще несколько художественных альбомов современных художников и не могла удержаться, чтобы не пополнить свой запас кистей и красок. Покупки складывались в багажник, машина все время стояла наготове. Мария, в принципе, могла бы скрыться, никто за ней не следил, водитель дремал в машине, но как бросить Хана? Мария была уверена – сбеги, и у него начнется сильнейший приступ. Теперь она была прикована к нему своей любовью, и даже если бы он ее здесь случайно оставил, забыл, как приблудившуюся собачонку, она сама поехала следом… Находившись до изнеможения, так что ноги гудели, она вернулась в гостиницу – его еще не было, Мария расставила по всей гостиной купленные картины, уселась в кресло и любовалась ими. Это дало толчок ее фантазии, и в мыслях она уже видела свою будущую работу, воображала, что и как напишет.

Хан обещал вечером представить ей видеозаписи ее сына. Запись доставили, когда он еще не вернулся, и Мария в одиночестве просмотрела ее, немного поплакала, хотя сын был здоров, весел. Его сначала сняли видеокамерой на лекции в институте, позже Алешу показали у входа в учебное заведение, так, что была видна вывеска, потом он с друзьями шел по улице, и на заднем плане мелькнуло табло с сегодняшней датой. Видно, профессионалы снимали: сразу предупредили все ее возможные сомнения. Вот Алешка сидит с той же кампанией на скамье в парке, негодник пьет пиво, отдельно крупным планом – пивная банка… Хорошо, что хоть не курит, его товарищ дымил, как паровоз. А больше ей никого видеть не хотелось, никто не был нужен, никто, кроме Хана…

Хан не вошел – ворвался в номер, увидел ее и облегченно вздохнул.

– Я вдруг подумал, что ты уехала…

– Я тебя не видела целый день, соскучилась…

Они обнялись, словно год не виделись, он целовал ее и говорил:

– Мария, Машенька, что ты со мной сделала… Я не хочу умирать, я никогда так не хотел жить, мне же раньше было все равно – сам не боялся смерти и других не жалел. А теперь я хочу жить с тобой, видеть тебя каждый день, целовать тебя, мыть тебе ноги…

– Милый, почему ноги?

– Потому что никогда еще никому не мыл… В кино когда-то видел, как мужик мыл ноги своей жене, я посмеялся над этим тогда, не думал, что когда-нибудь тоже захочу. Ну, давай хоть в ванне тебя искупаю…

Мария плакала и смеялась одновременно.

На следующий день они уже вдвоем выполнили оставшиеся пункты их программы, заказали курс лекций, уроков мастер – класса, и даже не у одного художника, а у трех. Все обещали выполнить заказы быстро.

В Центре жизнь потекла по-старому: Хан работал, Мария ждала его и рисовала, вечерами она радостно бросалась к нему, но потом ее снова тянуло к мольберту. Он посмеивался над ее увлеченностью, но не мешал, устраивался где-нибудь поблизости и смотрел, как она рисует, как, задумавшись, покусывает кончик деревянной ручки кисти. Ему все хотелось посмеяться над этой привычкой, подразнить, но он сдерживал себя, чтобы не вспугнуть ее. А Мария теперь стремилась к совершенству: она заканчивала работу, отставляла ее в сторону, отворачивала лицом к стене, на следующий день находила в ней какой-то диссонанс и снова бралась за кисть. Но назавтра все повторялось: она снова за что-то цеплялась взглядом, и снова дорабатывала свое творение.

– Ты стала так требовательна к себе…

– Жаль, что некому подсказать, в чем тут дело, – задумчиво говорила она, глядя на свою работу. – Вижу что-то не так, а что именно – не пойму…

Хан еще пытался держаться, одновременно управлять хозяйством, заниматься научной работой и, сдерживая противников, бороться за свое место, но его силы были на исходе, ему труднее становилось держать все в памяти, следить за всеми сотрудниками, анализировать их поведение и делать мгновенные выводы. Его уникальный мозг стал допускать ошибки. Окружающие еще не замечали этого, но сам Хан понял, что пришла пора постараться хорошо выполнить последнее и самое важное дело в его жизни – спасти Марию. Ему так не хотелось расставаться с ней, а надо. Сейчас он так хорошо понимал тех людей, которые всю жизнь живут с одной женщиной. Если бы он встретил ее раньше, то наверняка она осталась бы в его жизни единственной. Теперь он тянул время.

Вскоре Хан с удивлением заметил, что Леонид Сергеевич начал проявлять заботу о Марии. Как-то он сказал, что ей, наверно, тяжело все время находиться на ограниченной закрытой территории, для нее это, как тюрьма.

– И что ты предлагаешь? – спросил Хан.

– Ничего, я просто вспомнил, как самому здесь было тоскливо, казалось, что я в тюрьме. А мы-то могли выезжать отсюда. Эх, сейчас бы на пляж, на песочек… Туда, где лето… Представляешь: океан, волны пляж, пальмы, островок какой-нибудь, туземки с опахалами…

Интересное замечание. И как раз после того, как они с Марией обсуждали возможность побега. Что это, совпадение? Что-то он замышляет, ясно, но какая соблазнительная идея – поехать с Марией куда-нибудь на побережье океана, поваляться на песке… А уж потом отправить ее в клинику. Но Леонид неспроста такое советует, чем это может грозить? Зачем ему нужно, чтобы мы уехали вдвоем? Это оставалось для Хана загадкой. От бессилия, неспособности разгадать мысли противника Хана охватывала ярость, он шел в тренажерный зал и до изнеможения молотил боксерскую грушу. Мария инстинктивно чувствовала, что его что-то гложет, она приходила за ним, обнимала, успокаивала.

Постепенно веселые вечерние посиделки в холле прекратились – Хан и Мария проводили вечера у себя, а Леонид Сергеевич просто распоясался, он злобствовал, терроризировал людей, и все старались не показываться ему на глаза. Оказалось, что страшный, безумный Хан был меньшим злом, чем добренький улыбающийся Леонид Сергеевич. Персонал был уже вымуштрован донельзя, но тот все придумывал малейшие предлоги, чтобы наказать того или иного человека. Частенько он сидел в одиночестве, наблюдая за поркой и самозабвенно жуя свои губы. Раньше Олег спорил с ним, не позволял слишком часто устраивать экзекуции, а то и Хан отменял назначенное наказание, – Леонид всегда боялся возражать хозяину, теперь же люди были в его полной власти. Система, выстраиваемая Ханом в течение целого десятилетия, рушилась, монарх только делал вид, что владеет ситуацией. И Лучше всех видел это сам Хан.

Как-то ночью, сидя с Ханом у камина, Мария стала вспоминать, какой у нее был зверский аппетит, когда она была беременна.

– Знаешь, задержка-то была всего пару недель, а я уже ела за двоих… Пошла в консультацию, а они говорят, что ничего нет, никакой беременности. А она уже была.

– Это ты к чему вспомнила?

– Пошли, поедим чего-нибудь… Я бы поела курятины с грибами…

– В два часа ночи раньше только я ел… Так что, ты беременна?

– Не знаю, вот бюстгальтер стал маловат… И есть все время хочется… – Мария пожала плечами: – Или я просто стала обжорой…

– Пошли, сделаю УЗИ.

Он вскочил и потащил ее за руку.

– Сейчас, ночью?

– А чего тянуть?

– Олег как-то говорил, что здесь нельзя рожать, всякие ужасы рассказывал… – Мария говорила уже на ходу.

– Тебе здесь все можно, но только пока я жив. Поэтому я тебя отправлю отсюда быстрее, чем планировал. Давно бы пора, но мне так не хотелось расставаться с тобой…

– Я тоже не хочу ехать без тебя, если уезжать, то вместе… Бросай свою ванну, поехали вдвоем.

Они спустились вниз, прошли в лабораторное крыло. Марию всегда поражала внутренняя отделка всего научного Центра, дизайн, идеальная чистота, роскошь, а здесь все это было еще ярче выражено и дополнялось массой новеньких блестящих приборов. Она легла на кушетку, и Хан, только взглянув на монитор ультразвукового прибора, сразу определил беременность, потом, внимательно глядя на мелькающее изображение, все повторял:

– Боже мой, это ребенок, просто невероятно, мой ребенок… Я столько раз видел такую картину, но тут моя частица… Четыре недели, определенно, моему ребенку уже месяц…

Потом он развернул монитор так, чтобы и она могла видеть экран.

– Да там ничего не поймешь, все рябит, где ты увидел ребенка? Ты фантазер!

– Вот, смотри, это плод.

Он выключил прибор и, подняв Марию, закружил ее по комнате…

– Я придумал имя для нее, назовем ее Мария.

– Мария?! Нет, я не хочу, зачем два одинаковых имени в семье? А может быть, там мальчик?..

– Ты же будешь носить другое имя, когда уедешь отсюда, тебе придется поменять его, иначе тебя достанут… И я тебя умоляю, даже близко не подходи к своей семье, не езди, не смотри на сына. Тебя будут ловить, поджидать около них, сын как наживка, ты только издали посмотришь, а тебя сразу вычислят. Вон, тебе привезли записи, вот и смотри на своего сыночка на экране.