Текст книги "Бессонница в аду"

– Напрасно ты притащилась, сегодня они не высохнут, видишь, какая погода влажная…

Ну что же, она хотела броситься в пропасть, а ей всего лишь предлагают попоститься… Ужина у нее сегодня не будет. Говорят, если организм не отвлекается на переработку пищи, выздоровление идет быстрее. Проверим, как быстро заживут ее синяки… Она была так измучена пробежкой по горам, что и голод не помешал ей заснуть вновь, даже не слышала гонга, приглашающего всех в столовую.

Во время обеда Хан заметил отсутствие Марии, но ничего не сказал. Когда же ее не оказалось за столом и во время ужина, потребовал объяснений у Олега. Тот легко соврал:

– Не хочет есть, отсыпается, находилась по горам…

Вечером перед отбоем Мария снова проснулась и прогулялась во двор – ее джинсы словно только что вынули из воды. Она сняла свое барахло, отжала и понесла к себе в комнату – до утра высохнут и на спинке кровати. Живот подвело, как же люди постятся? Она вот всего сутки не ела и уже думать ни о чем не может, кроме еды. Поскорей бы заснуть, дожить до завтрака. Но утром она вообще не обнаружила одежды, исчез даже халат. В одной страшной ночной рубашке и в душ не пойдешь – надо пересечь коридор, а сейчас уже люди ходят, неловко…

Проснулась Галя:

– Ты чего сидишь?

– Халата моего нет, ты не знаешь, куда делась моя одежда?

– Не знаю, возьми мой…

Валя тоже не заметила, куда исчезли вещи Марии. Они собирались идти на завтрак.

– Ты весь вечер проспала… Расскажи, как ты сбежала? Что это ты надумала?

– Нам ничего не сказала…

– Не успела… Увидела, что траву косят, и решила бежать, не могла вам ничего сказать.

– Какую траву? О чем ты говоришь? Ладно, чего сидишь? Пошли, а то опоздаем, последнее время Шура ходит злая, не пустит, закроет дверь перед носом.

– А в чем? Одежда-то пропала…

– Куда ты ее засунула? – Галя разговаривала сквозь зубы.

– Никуда, здесь все висело…

– Украли? – засмеялась Валя. – Кому оно нужно? На половые тряпки, что ли?

– Принесите мне что-нибудь покушать…

– Ты же знаешь, Шура не любит, когда с собой берут еду…

– А я сразу иду в прачечную, сюда не вернусь.

Галина и раньше завидовала и злились на Марию за то, что та свободно располагает своим временем – подумаешь, часок поболтает ночью на диване, это не работа! Теперь же ей и вовсе не понравилось, что она бежала одна, не подумав о них. А Мария думала, но понимала, что побег втроем невозможен. Ведь ясно, что, во-первых, охрана на вышках не проморгала бы прогулку трех женщин по контрольной полосе к забору, а уж такую картину – пухленькая Галя под оградой, Мария просто представить не могла, для этой толстушки нужно было бы копать туннель. Во-вторых, как бы они Валю тащили в горы? В таком возрасте по горам не бегают. К тому же, их исчезновение все окружающие заметили бы гораздо раньше – ведь Валентина и Галина работали не в одиночестве и во двор они практически не выходили, а уж тем более, не бывали в саду.

– Ну ладно, ничего со мной не случится, идите.

На этот раз Хан, только войдя в столовую, сразу спросил о Марии.

– Она в комнате сидит, джинсы пропали, не может прийти, – простодушно объяснила Галя.

– Не понял, что значит «пропали джинсы»? Пусть наденет другие.

– Так у нее одни остались, сменку-то она в саду оставила, когда сбежала…

– Вы хотите сказать, что у нее больше нет одежды?

– Ну да. Халат тоже пропал, да Шура в халате не разрешает, вчера она ее не пустила.

Шура тут же попятилась на кухню и в этот день не показывалась на глаза хозяину. А Галя, обрадованная вниманием и возможностью поговорить с самим Ханом, радостно выкладывала все, не замечая, что у того начинает дергаться глаз.

Хан повернулся к Олегу. Его просто потрясала человеческая тупость: неужели было непонятно, что раз эта женщина заинтересовала его, развлекает по ночам, то она автоматически получает дополнительные права? Теперь Олег тоже это понял и, видя как бледнеет лицо Хана, как судорога вздергивает угол его губ, он сам все сильнее бледнел, потом вскочил, заторопился. А вдруг еще можно все исправить, предотвратить гнев шефа?

– Сейчас, шеф, сейчас все исправлю, – он договаривал уже на ходу, выбегая из столовой.

Заскочил в свой кабинетик, схватил тетрадь заказов – в ней указывались все размеры женщин, и бросился по коридору в комнату Марии. Размеров этой категории женщин у него не было.

Она так и лежала на кровати, гадая, что же ей делать: ходить в ночной рубашке не позволяют, а раздобыть одежду, не выходя из комнаты, невозможно. Одна надежда, что этой ночью Хан захочет поговорить с ней и тогда она ему скажет о своей проблеме. Вопрос только в том, захочет ли он еще с ней говорить и доживет ли она до ночи. Неизвестно, когда наступит ее очередь умирать…

Олег Аркадьевич распахнул дверь и с порога потребовал сообщить ему все ее размеры.

– Раньше был сорок восьмой, а теперь не знаю… – растерянно ответила Мария.

– А обувь? Говори быстрее все остальное, рост, объем, обхват, как это там называется…

Мария называла, а он лихорадочно листал свой талмуд, подбирая подходящую по размерам женщину, наконец нашел. Размеры Оли, жены Леонида Сергеевича, были те же, что и у Марии, и Олег обрадовано кинулся на склад. Там у него лежал еще не распакованным недавно полученный заказ, а эта Оля, как всегда, должна была много чего получить, кредит у нее был практически не ограниченным. Он нашел ее тюк и, не развязывая, схватил его и помчался назад.

– Одевайся скорее и бегом в столовую, Хан ждет.

Ах, вот оно что! Хан заметил ее отсутствие и распорядился доставить к столу! То-то Олег примчался. Еще та сволочь… Если бы не хозяин, она бы с голоду могла тут помереть!

Мария раскрыла баул: и глазам своим не поверила: похоже, это на самом деле были фирменные, эксклюзивные произведения портновского искусства. Она выбрала брючный костюм, померила. Вот что значит, хорошо сшито! Вот так, без примерки, надела готовую вещь, и, оказывается, она сидит на ней прекрасно! И босоножки подошли, но были чуть-чуть свободны. В маленьком узком зеркале на стене не отражалась вся фигура, и Мария выбралась в коридор – там висело большое зеркало. Ей показалось, что она даже помолодела, только весь вид портил распухший нос и ободранная щека.

Когда Мария осторожно приоткрыла дверь в столовую, там царила тишина, Хан сидел с закрытыми глазами, нерв на его скуле дергался. Все замерли, не шевелясь, боясь звякнуть ложкой, никто не ел. Да, сегодня завтрак затянулся. Она вошла, Хан приоткрыл глаза и не оборачиваясь сказал:

– Садись сюда, – кивнул рядом с собой.

Он не обратился к ней, не назвал ее по имени, но и Мария, и все присутствующие поняли, кому это сказано. Ира молча отодвинула свой стул.

– Что с твоим коленом?

– Болит, сильно ушибла, – вот человек, он ведь не глянул на нее, не повернулся, когда она вошла, следовательно, понял по ее неровной походке, что с ногой непорядок.

– Ешь… Никогда не постился, каково это, двое суток не есть?

– Я тоже раньше не постилась. Для меня – трудно, не могу голодать.

– Ну давай, наверстывай.

Все вздохнули с облегчением – раз шеф вроде как шутит, значит, опасность миновала, – и дружно застучали ложками, заговорили. Подождав, пока Мария немного насытится, Хан снова обратился к ней:

– Рассказывай, как ты замыслила побег, почему именно сейчас, кто помогал, давай все в подробностях, всем ведь интересно.

За столом при звуке его голоса снова все стихло.

– Никто не помогал, я никому не говорила, что хочу сбежать. А почему именно сейчас – это понятно: раз Наталью убили, значит, подошла наша очередь, кто пойдет первой из нас троих, неизвестно, вот я и поторопилась бежать…

– А способ?

– Так ведь само собой напрашивалось – я полола траву, все время находилась на огороде, видела, как сменяется караул, высчитала, когда удобнее всего бежать. Потом направила воду в сторону ограды, чтобы подмыло немного, получилась небольшая канавка, сильнее не стала размывать, побоялась, что издали будет заметно. Решила, что лучше потом подкопаю немного. А дальше все просто: насушила травы, специально сидела все время на этой куче сена, чтобы охрана привыкла. Потом набила штаны и рубашку, сделала чучело, уложила его там и перебежала к ограде. Чуть – чуть еще подкопала и вылезла, сразу скатилась в овраг и по нему двинулась ползком, подальше от вашего концлагеря. Вот и все.

– Почему это – «концлагеря»?

– Фашисты тоже ставили опыты на заключенных.

– Спасибо за сравнение… А ты в курсе, что четверо ребят из-за тебя сильно пострадали?

– Выпороли? Ну и что? Из девчонок вон без конца кого-нибудь стегают…

– А ты знаешь, что если бы твой побег удался, все эти четверо были бы расстреляны?

– Не знала… А с другой стороны, они ведь сами выбрали такую жизнь, им за это заплатили, а меня сюда привезли насильно, и меня тоже ждет смерть. Вы рассказывали, что семье рыжего купили четырехкомнатную квартиру, оплатили учебу старших детей в гимназии вперед, до полного окончания, положили деньги на счет, верно?

– Да, мы всем заплатили. А ты в курсе, почему Сашок был вынужден продать свою жизнь? У него жена второй раз родила двойню, один пацан больной, требовалась срочная платная операция, а Сашка остался без работы, и квартиру служебную им предложили освободить. Куда ему деваться?

– Неизвестно, помогут ли его детям эти деньги, инфляция может съесть весь капитал или жену обдурят, кто знает, возможно, им было бы лучше, если бы отец был рядом… – упрямо ответила Мария. – На мой взгляд – это трусливый побег от проблем, он откупился от жизни. Это его выбор, так в чем тогда дело? А я почему должна умирать? Я этот вариант не выбирала. Если представится шанс, я снова попытаюсь сбежать отсюда.

– Ну ты и стерва! – не сдержалась Оля.

– Что?! – поднял брови Хан и взглянул на Олю.

– Ой, извините, нечаянно вырвалось… Я хотела сказать, Мария, что же это, из-за тебя могут убить кого-то, и ты все равно собираешься снова сбежать?!

– Может быть, ты, Оля, забыла, но меня сюда привезли умирать! Это вам предоставлена другая жизнь, а меня ждет только смерть.

– Так тебе сколько лет?! Ты уже бабка, а мы еще не жили, и тоже неизвестно сколько проживем, Олег Аркадьевич сказал, что если с Ханом что-нибудь случится… – при этих словах она покосилась на хозяина, и все-таки договорила: – Если он умрет, то и нас всех поубивают!

Она – бабка? Да на своей улице Мария была самая молодая, все соседки-старушки так и говорили ей: «Ты, девка, еще молодая…» Если она старше этих девушек, это еще не значит, что ей пора умирать…

– Ну, что ты на это скажешь?

– Только одно – мне жизнь еще не надоела.

– Ночью выходи, поговорим, – с этими словами хозяин, а вслед за ним и вся его ученая команда ушли из-за стола.

Мария сразу почувствовала себя незащищенной, дамы дружно шипели на нее.

– Олег, а откуда у нее этот костюм? Это же от Версачи? Я заказывала такой…

– А это он и есть. Ты что, не слышала, как хозяин потребовал одеть ее? Что бы я ей дал, свой, что ли, костюм?

– Ну не от Версачи же ей давать! Костюм от Версачи – смертнице! А я в чем буду ходить?! – возмутилась Ольга. – Я пожалуюсь своему Леониду Сергеевичу.

– Да у тебя их два десятка, зачем тебе еще один? Здесь театров нет! А Леонид Сергеевич сам был свидетелем, как все вышло. И еще неизвестно, что он скажет, когда узнает цену этого костюма и получит полную распечатку всех твоих заказов.

Оля растерялась, Леонид Сергеевич был скуповат.

– Но почему ты отдал именно мои вещи?

– Размер такой же…

Мария торопливо доела и ушла к себе, отлеживаться. Ночью она вышла в холл и долго ждала Хана, наконец он пришел с каким-то флаконом в руке.

– Вот мазь. Давай, раздевайся, намажу тебя.

– Нет, пусть лучше все болит…

– Вообще-то, я уже видел женщин…

– Я не буду раздеваться… – шарахнулась Мария, сама мысль показаться ему вот так, в кровоподтеках, царапинах и синяках ужаснула ее: – Я сама потом помажу, давай твою мазь.

– Пятьдесят лет, а стесняешься, как малолетка, как Ирочка – дурочка…

– Ну почему Ирочка дурочка? Она просто молоденькая… А мне не пятьдесят, всего-то сорок пять…

– На мой взгляд, что сорок пять, что пятьдесят – один черт. А что касается Ирочки, так она до старости будет такой, это же ясно. Снимай халат.

Мария судорожно схватилась за ворот.

– О, господи! Ну, останешься в белье. Ты же в белье? Показывай свою руку и бок.

– Такое белье не показывают…

– Вот черт! Так закажи приличное! Подставляй свой бок!

– Какой?

– Куда тебя пнул Олег…А что, другой тоже болит?

– На другом я проехала по камням…

– Так, ты снимешь халат или мне звать охрану?

Мария затянула пояс туже и спустила халат с правого плеча, Хан осмотрел ее, присвистнул, сдвинул халат сильнее и обработал ссадину на одном боку и багровый кровоподтек на другом. Она стала натягивать халат на плечи, это было неудобно, так как пояс был не развязан, а Хан, мешая, притянул ее к себе и крепко поцеловал. Мария так удивилась, что даже не возразила, и он тут же решил повторить поцелуй, обнял ее удобнее, но при этом нечаянно прижал чуть сильнее, и Мария вскрикнула от боли.

– Похоже, у меня сломаны ребра…

– Давай забинтую.

– Не хочу. Я пойду? Спокойной ночи…

Потом в постели она вспоминала уже давно забытую ею сладость поцелуев – Веня перестал ее целовать, как только получил доступ к телу, и со временем Мария как-то привыкла считать поцелуи уделом молодежи. А сейчас, неподвижно лежа на узкой кровати, вся в синяках, боясь потревожить многочисленные ушибы, она все же то и дело поднимала руку и дотрагивалась до губ… И счастливо улыбалась… Хотелось бы это повторить…

Жизнь потекла по-старому. Только их отношения неуловимо изменились. Вроде бы так же Мария делала массаж, но ее движения больше стали напоминать ласку, а он все также сидел, подставляя ее рукам шею и плечи, но иногда вдруг нет-нет да и наклонял голову, чтобы коснуться щекой ее руки…

Как-то раз он заговорил об ее отношениях с мужем:

– Я вижу, ты очень любишь своего мужа… Ты с ним была счастлива? По твоим рассказам я этого не заметил… Но ведь это, наверно, здорово – жить с человеком, которого так сильно любишь?

– Да, я его очень любила, мне все в нем нравилось: как он ест, как смеется, как ходит. Только он меня никогда так не любил… Я часто пытаюсь вспомнить что-нибудь хорошее, что у нас с ним было, а в голову лезет всякая ерунда.

– Расскажи.

– Опять жаловаться? Это как-то непорядочно, за глаза говорить о нем…

– Жалуйся смелее!

– Думаю, что я сейчас несправедлива к нему, говорю только плохое… Почему-то все время мне становится себя жалко, нервы, наверно, шалят… Вот вспомнилось, как однажды мы с ним возвращались из гостей в три часа ночи и поссорились на полдороги. Он разозлился, остановил такси и уехал, бросил меня посреди города одну, а я с собой не брала сумочку, и карманы оказались совершенно пусты, только губная помада да носовой платочек, не завалялось ни одной денежной купюры, на него же надеялась… Была зима, мороз, гололед, и я одна шла по скользким улицам, по пустому городу… – Мария замолчала, ей снова, как и тогда, много лет назад, стало непередаваемо горько: ведь она сама, как бы ни была обижена на Веню, никогда бы не оставила его вот так…

У Хана застыло на лице странное выражение.

– Что, опять голова болит? – испугалась Мария. – Ну что же делать? Ну есть же, наверно, какое-нибудь лекарство? Ты же сам врач, ну почему занимаешься этим дурацким омоложением, лучше бы придумал, как убирать такие опухоли…

Она вскочила, обхватила его лицо руками и стала массировать ему виски. Он взял ее руку и поцеловал.

– Правда – не болит? – Мария присела перед ним, обхватила его лицо ладонями, заглянула в глаза, убрала прядь волос с его лба, и тут же вскочила, смутившись своего порыва.

– Нет-нет, голова сейчас не болит, ты продолжай, мне интересно.

– Да что там интересного? – Тем не менее продолжила: – Знаешь, когда я выходила замуж, одна тетка на свадьбе сказала моей маме: «Ну раз девка так влюблена, пусть хоть немного побудет счастливой со своим любимым». А я и не помню, когда была счастлива с ним… Я рассказывала уже, что мой первый ребенок умер в роддоме, так муж мне потом заявил, что я все специально подстроила, чтобы только женить его на себе… Как такое можно было сказать?! А потом, когда мы прожили около года вместе, в его организацию, в командировку, приехала женщина, и он в нее страшно влюбился и решил меня бросить. Собрал свои вещи и ушел с чемоданом, уехал вместе с ней в соседний город. Я три дня на улицу не выходила, жить не хотелось, лежала и плакала… А на четвертый день он появился, не сложилось у него с той, приехал как ни в чем не бывало и устроил мне скандал за то, что я позволила ему уйти… «Настоящая жена не отпустила бы мужа…» – сказал мне. Я не знаю, когда перестала его любить… А сейчас сама не понимаю, зачем так цеплялась за него? Почему не ушла, когда кончилась любовь?

– Так ты уже не любишь его?

– Нет.

Хан встал, отошел к окну и оттуда спросил:

– Значит, ты сбежала не потому, что соскучилась по нему?

– Во-первых, я уже говорила, что боюсь твоей жуткой ванны в лаборатории. Лучше броситься в пропасть вниз головой… А во-вторых, я бы сбежала из любого рабства. Я и так всю жизнь прожила, словно в неволе.

– Ты в ванну не попадешь, я тебе обещаю…

– А кто здесь решает, которая из женщин станет следующей жертвой?

– Только я.

– Ты же часто уезжаешь, и тогда остается твой зам, Леонид Сергеевич, так?

– Без моего разрешения опыты никогда не начинают, и кто будет испытателем, решаю только я.

– О-о! Как ты нас называешь! И по какому принципу выбирается жертва?

– В зависимости от того, что мне требуется: если здоровье испытателя не играет роли, то беру по просьбе… Слышала об эвтаназии? Мы и таких привозили. Если таких желающих нет, то по очереди: по старшинству, по мере поступления сюда.

– Валя старше меня, но ты сказал, что я теперь первая…

– Нет, не первая, для меня ты единственная…

– Шутишь…

– Ладно, пора спать.

Хан ушел. Мария не знала, верить ему или нет…

Вскоре она вновь стала ходить на свой огород, дыру там, конечно, заделали, и когда она бывала в саду, за ней постоянно следили с двух вышек, разглядывали в бинокли, фиксируя каждое ее движение. Но хотя и под надзором, там все же было лучше, чем в их общем доме: если раньше Марию просто не замечали, то сейчас все женское население дружно невзлюбило ее. Поэтому она старалась встречаться со всеми как можно реже, практически только за столом.

Погода была хорошая, ночи теплые, и Хан завел новый обычай – гулять с Марией по ночам по дорожкам парка, дышать пряным воздухом, наполненным ароматом цветов. Ночью розы и лилии пахли особенно сильно. Мария боялась собак, но он постепенно всех их приучил к ней, и здоровые псы частенько бежали рядом, все же несколько нервируя ее.

Иногда, в те дни, когда в лаборатории была напряженная работа, Хан не приходил на ужин и тогда ночью он просил Марию приготовить ему что-нибудь свеженькое – не любил, когда пищу подогревали. Она поджаривала картошку и бифштекс, это было его любимое блюдо, а он в это время разгуливал по кухне в своем махровом халате и время от времени выхватывал прямо со сковородки поджаренные кусочки картофеля. В такие минуты Маше казалось, что между ними устанавливаются особые, теплые, прямо-таки семейные отношения. Потом он садился за стол, ел, а она устраивалась напротив и смотрела на его крупную голову, усталое худое лицо…

Ох, если бы можно было сделать все наоборот: чтобы не он ее похитил, а это она бы увезла его отсюда, куда-нибудь на море, и там заботилась о нем, кормила, заставляла гулять и спать, массировала бы его голову во время приступов и не подпускала к нему и близко всех этих врачей-ученых и разных красивых девушек…

– Послушай, а тут ты завела себе мужика?

– Что?! – поразилась этому вопросу Мария. – Зачем мне здесь кто-то?

– Ну, ты ведь не такая старая, как кажешься, наверно, тебе нужен мужчина?

– Ты меня просто поражаешь своей тактичностью… По-твоему, главное перед смертью – хорошо потрахаться?

– Ну почему же сразу так грубо и так пессимистично, я-то надеюсь на успех своего эксперимента и уже обещал тебя не трогать… Если только сама не захочешь, а то можешь снова стать молодой, красивой…

– Вот когда испытания закончатся, тогда я подумаю, стоит ли рисковать… Если доживу.

– А пока ты можешь жить здесь на всю катушку, использовать эту возможность и делать все то, что раньше было запрещено…

– Какую возможность? Не поняла, что я могу тут делать?

– Ну как что? Завести любовника или пару, сколько захочешь… Здесь никто за это не осудит, только этим и занимаются в нерабочее время…

– Любовника? Нет, я не хочу…

– Ах, да! Здесь ведь такая конкуренция, столько молодых, красивых девушек, тебе, конечно, сложно найти мужика, но я по дружбе могу помочь в этом вопросе… – так он, насмешливо улыбаясь, предложил свои услуги.

Мария оскорбилась.

– Во-первых, хотя я и постарше всех здешних девушек, но подобное предложение уже поступало. Я, конечно, не обольщаюсь, понимаю, что мужику просто захотелось разнообразия, но тем не менее… А во-вторых, у меня вообще не то настроение, чтобы заниматься любовью. И я не поняла, как ты хочешь мне «помочь», прикажешь, что ли, кому-нибудь?

– Нет, я себя предлагаю…

Мария решила, что ослышалась или не так его поняла, а Хан продолжил:

– В принципе, я могу ведь и заставить тебя…

– Ну, это уж вообще гнусно! Действительно, вседозволенность портит людей! Мужчина должен все-таки хоть как-то обаять женщину. Неужели хозяин всей этой лавочки, имеющий свой гарем и возможность постоянно пополнять и обновлять его, человек умный, красивый и образованный, силой будет укладывать кого-то в постель? Что, не в состоянии завоевать женщину, как обычный человек?!

– Не кого-то, а тебя… Но если мое предложение так тебя оскорбило, забудь о нем.

Ответ Марии явно обидел его, получать отказы он не привык. А Мария сама не поняла, как вышло, что она так резко отказала ему… Вроде бы она этого не собиралась делать.

– Честно говоря, я думаю, что и трех девушек для больного человека много…Ты уверен, что это не вредит тебе?

– Я согласен заменить их на одну…

– Ну да, сложить возраст трех и получишь одну…

– Вот видишь, какую большую роль играет для тебя возраст, значит, моя работа очень нужна…

– Нужна, я и не спорю, только не такими методами, не хочу быть подопытным кроликом…

Лето кончалось, стало прохладнее, и гардероб Марии обновился, пополнился теплыми вещами без всяких просьб с ее стороны. Олег Аркадьевич принес ей первой новые каталоги одежды, и она впервые в жизни выбирала для себя самую модную, красивую качественную одежду, не глядя на цены. Отмеченные ею вещи уже никто больше не имел права заказать. Только куда их носить, кроме столовой? На ежедневных вечерних посиделках в холле первого этажа появилась новая тема для обсуждения, жутко интересная для всех – отношения Марии и хозяина. Все почему-то были уверены, что они еще ни разу не спали вместе, и это бесконечно изумляло.

Ночные встречи не прекращались. Мария поражалась невероятной работоспособности Хана – не каждый человек сможет весь день заниматься научной работой, а ночью еще пару часов тратить на разговоры. Гулять по мокрым дорожкам под моросящим дождиком, им, конечно, уже не хотелось. Теперь они чаще сидели в холле. Хан разжигал камин, у огня было уютно пить какао или кисели – он с удовольствием пил детские напитки.

– Это я добираю то, что не получил в детстве, – говорил он.

Все было тихо, мирно, ничто не предвещало плохого, когда однажды исчезла Валентина. Она не появилась на ужине, но Мария промолчала, никого не стала спрашивать о ней, мало ли… Вдруг той удалось сбежать, зачем же привлекать внимание раньше времени. Валя была женщина тихая, неприметная, ни о чем, кроме лука и своей коровы, она не говорила: то ли не хотела откровенничать, то ли ее больше ничто в жизни не интересовало. Впрочем, и сама Мария разговаривала только с Ханом, и то потому что тот ее заставил. Сначала отсутствия Валентины, кроме соседок по комнате, не заметил никто. И Мария, и Галя между собой гадали, как это пожилая женщина могла сбежать, возможно ли это? Но никто не слышал, чтобы в лаборатории начался новый эксперимент, медики на этот раз дружно молчали. А если она все-таки сбежала, то сможет ли заявить в милицию, будет ли толк от такого заявления? И сколько им тогда ждать свободы? Мария сомневалась, что Валентина поспешит в милицию, ей казалось, что та сначала выкопает лук и подоит корову. А через несколько дней Олег Аркадьевич зашел к ним в комнату и молча забрал Валины вещи.

– А где Валя?

– Ее больше нет…

– Как нет?!

– Ее забрали в лабораторию?

– Да, – он вышел.

Мария и Галя переглянулись.

– Теперь я следующая, – обреченно сказала Галя, – тебя хозяин любит, не тронет…

Мария молча согласилась с ней, да, сейчас Хан, пожалуй, и не тронет ее, но как долго продлится его благосклонность?

Ночью она спросила Хана, как он мог пойти на убийство Вали, ведь несмотря на возраст она была такой крепкой, сильной.

– Я был уверен, что сейчас-то сбоя не будет, черт, опять ошибся в чем-то… Ну, понимаешь, нельзя брать совсем дряхлых старух, таких, которые уже перешли точку возврата, их мышцы, кости не поддаются регенерации, и никогда не узнаешь, отчего они умерли: от старости или от дозы облучения…

– Это просто убийство, и его невозможно ничем оправдать, я не верю, что есть цель, которая оправдывает подобные средства, это просто отвратительно! И я бы так считала в любом случае, даже если бы мне самой не угрожала эта ванна… Можешь меня убить или избить, но я не хочу с тобой после этого разговаривать.

И она ушла к себе. Хозяин не остановил ее, не крикнул, не ударил… Хан в эту ночь не спал, он понял, что пропал: впервые в жизни влюбился. Он и сам удивлялся своему выбору, а по привычке все анализировать, пытался понять, почему именно эта женщина притягивает его, почему именно с ней ему так хорошо – можно часами разговаривать, можно просто молчать. Что он, жалеет Марию за ее неудачную жизнь, а у кого она удачная? Или ему нравится ее робкая битва за нравственные идеалы? Или то, что она постоянно испытывает к нему сочувствие, старается по мере сил облегчить головные боли, хотя он виноват в том, что она попала сюда… Сколько прошло времени с тех пор, как у него стало появляться неудержимое желание обнять ее, когда она массирует ему плечи? Кажется, он уже давно сдерживается изо всех сил, и все же готов бесконечно терпеть эту сладкую муку, чтобы только не отпугнуть ее, чтобы она все так же бережно касалась его и смотрела на него так, как это бывало ночами, когда они потягивали у камина какао…

Благодаря ей, его жизнь наполнилась новым смыслом, оказывается, он был так обделен, не зная, как это важно для каждого, любить кого-то, скучать по этому человеку, беспокоиться о нем и постоянно терзаться вечным вопросом, а взаимна ли его любовь? И сейчас Хан наслаждался этими совершенно новыми ощущениями и специально медлил, не торопил события, чтобы не пропустить ни единого мгновения этой чудной игры в любовь, этого сладкого предвкушения, божественного дара… Он терпеливо ждал ответного чувства и думал, ну вот еще день-другой, и все, она будет его… Иногда ему уже казалось, что Мария тоже уже влюблена, но просто скрывает это, потому что невероятно закомплексована. Он удивлялся этому, настолько стеснительность не вязалось со здешними нравами, считал такую застенчивость неуместной, даже смешной в ее возрасте и все равно восхищался этим. Он любил эту женщину такой, какая она есть…

В огороде дозревали овощи, Мария помогала теперь снимать урожай и убирать пожухлую ботву. Однажды Римма позвала ее к себе на обед, на свой день рождения. Для всех, кто работал на хоздворе, ферме и в огороде, был выстроен отдельный блок, и жизнь там текла по-другому, люди жили так, как живут во всех деревнях. И питался здешний народ не из общего котла, а порознь, каждая семья сама по себе.

Для Марии приглашение было большой радостью, ведь она ни с кем в их корпусе так и не общалась. Постепенно Римма стала для нее единственной подругой. Готовила она очень хорошо, таких блюд Мария раньше и не пробовала – Римма была из Казани и потчевала гостью татарскими блюдами. Ильгиз по случаю дня рождения жены даже раздобыл немного вина, и они отлично посидели.

Мария вернулась к себе поздно, уже после ужина, только успела пройти в корпус, как спустили собак. Здесь Марию поразила тишина. Обычно в это время жизнь в холле бьет ключом – иной раз тут и пели, и танцевали. А сейчас – никого… Она прошла к себе.

– Ты здесь?! – удивилась Галя. – А мы думали, ты опять сбежала…

– Я была у Риммы. А что тут так тихо?

– Так ты ничего не знаешь? У Хана приступ, не знаю, живы ли его девчонки…

– И когда начался?

– За ужином, Лена нечаянно облила его соусом, а потом, после ужина, он на лестнице ее увидел и говорит: «Что ты тут шляешься?» А Лена отвечает: «А где же мне шляться? Вы меня сами сюда привезли» … Он ее сильно отстегал. А потом вообще стал, как ненормальный… Мне так рассказывали… Пошел к себе, а там Ирка, Лика и Рита, никто не знает, живы они или нет, – выстрелы слышали. Да еще тебя не было на ужине. Хан спрашивал, где ты. Ужасно был злой, даже велел наказать кого-то из ребят. Шуру стегнул, по лицу задел плетью, чуть глаз не выбил. Все боятся выходить, попрятались. Олег сказал мне, чтобы я тебя нашла, а где я тебя найду?

Да, пожалуй, если он в таком состоянии, то и она не успокоит, но девчонок жалко, совсем ведь дети… «Пойду», – решила Мария.

На втором этаже было так же тихо и пусто. Подойдя к апартаментам хозяина, она услышала его голос, хриплый, недобрый, злой, а что именно он говорил, было непонятно. Мария осторожно приоткрыла дверь.

Ира, Лика и Рита навытяжку стояли перед хозяином, а он с плетью сидел в кресле, в левой руке держа один из своих пистолетов. Девчонки, донельзя перепуганные, не скрывали слез.

– Это кто посмел войти без приглашения? – повернулся он к двери. – А, моя ночная собеседница… Так ты еще здесь, не сбежала? Зачем ты сюда пожаловала? Тебе стало обидно, что вместо тебя Валентина коньки отбросила? Хочешь восстановить справедливость? – он поигрывал пистолетом.

– «Ремингтон», тысяча восемьсот семидесятый год, – машинально отметила Мария.

– Что, хочешь еще раз продемонстрировать свои знания? Может быть, теперь ты проверишь его убойную силу? На себе!..

В этот момент Рита потихоньку двинулась к двери, но Хан заметил ее движение, вскочил и яростно вытянул девушку плетью, так что она вскрикнула и села на пол.

– Я не закончил с вами разговаривать! Стой, пока не отпустил!

– Хан, подожди, скажи, за что ты ее бьешь?