Текст книги "Километры саванов"

Глава третья
Хорошие адреса и благие вести

На моих часах было десять двадцать. Покуривая трубку, я сидел в полном одиночестве в своей конторе.

Вот уже девяносто минут, как мой однорукий, но отнюдь не беспомощный агент Ребуль и Элен разыгрывали роль парочки влюбленных голубков с почтовой открытки в укромном уголке бистро по улице Борегар. Дав им подробнейшее описание Рене Левиберга, я дал им три инструкции: не читать "Мистер-Магазин", не заказывать кока-колу и, если уж им захочется поразвлечься, использовать фальшивые усы или накладные груди, но не надевать очков. Я подсказал им и как держаться с Левибергом, если тот вдруг объявится. Если уж мне предстояло влипнуть в историю, лучше это сделать с отрытым забралом.

На моем письменном столе зазвонил телефон. Я снял трубку.

– Говорит Ребуль, – сказал Ребуль.

– Левиберг?

– Левиберга нет. Но был типичный фараон, живо интересовавшийся тем, что пили и читали посетители. Он только что отчалил.

– Фараон?

– Или очень хорошая копия. Я сразу же его заметил, как только он вошел. Непромокаемый плащ, мягкая шляпа и окидывающий всех, якобы небрежный взгляд... Что там, фирменная штучка.

– Из наших знакомых?

– Не из моих, во всяком случае. В части не известен.

– В некотором смысле, оно и лучше. Дальше?

– Усевшись, он принялся исподтишка всех рассматривать. Особенно после девяти часов, внимательно приглядываясь ко всем вновь заходящим, особенно к очкастым. Их было двое. К счастью, ни один не читал "Мистер-Магазин". С пять минут назад он решил, что напрасно теряет время. В кассе обменял телефонный жетон и спустился позвонить. Я проследовал за ним. Устроился рядом с кабиной. Меня не было видно, но слышал я все. Похоже, он вызывал номер...

Он сообщил мне две группы цифр. Я их записал.

– ...Они что-нибудь вам говорят?

– Нет.

– Ну ладно. Позвонив, он, не называя себя, сказал: "Никого. Что мне делать?" Он послушал собеседника и заметил: "Ничего похожего". Еще послушав, произнес: "Хорошо. Еду", и это все. Поднялся. Из осторожности я чуточку переждал. Когда же вернулся в зал, он уже слинял. Гм... идеальным, наверное, было за ним проследить, но, что поделаешь! Есть хотя бы номера телефонов, не так ли? Все же лучше, чем ничего, разве нет?

– Действительно, лучше, чем ничего. А кого напоминает ваш персонал?

– В общем, фараона, может быть, достаточно пожилого. И подрабатывающего налево. Ведь работающие инспектора обычно ходят парами, не так ли? Как выглядит? Довольно высокий, слегка сутулый, со складками и морщинами на лице, как у сильно похудевшего человека. Но похоже, он всегда был худощав. У него усы, словно посеревшая зубочистка, и такие же глаза. Кроме того, обычный лоб, обычный нос, обычный подбородок. Ничего примечательного, ничего особенного. К тому же все – серого тона.

В глубинах памяти я поискал, не соответствует ли кто-нибудь из давних знакомых этому описанию. Никто.

– Не знаю такого, – сказал я.

– А теперь, – закончил Ребуль, – я спрошу, как и тот тип: что мне делать?

– И Элен, и вы можете отправляться спать. Но не вместе.

Я положил трубку.

Еще повезло, что это не номер Левибергов. А то круг замкнулся бы.

Я доверял способностям моего агента. Не в первый раз я с успехом пользовался его услугами. Помимо руки он чуть было не потерял на фронте зрение, а восемь месяцев в полном мраке удивительно обострили его слух.

Я позвонил Лефевру, высокопоставленному почтовому чиновнику, которому некогда оказал услугу.

– У меня есть номера телефонов. Мне бы хотелось узнать соответствующие им адреса, – сказал я.

– Срочно?

– Как и все, о чем просят детективы.

– Попробую для вас это разведать. Перезвонить?

– Пожалуйста. Я не двинусь из своего кабинета.

– Допоздна работаете?

– Да.

Он перезвонил, еле сдерживая смех.

– Апрельские шутки, да? – осведомился он.

– С чего вы взяли?

– Да так... Вот ваши телефоны. Первый номер. Госпожа Шарбонель, рантье, бульвар Благовещения. Но не думаю, что она вас заинтересует. Во всяком случае, второй адрес значительно более интригующ. Вышло так, что... гм... Короче, улица Луны. Книжный магазин. Просто книжный магазин, торгующий полицейскими романами, путешествиями и политическими мемуарами. До войны он назывался "Радостные часы", правда, имел специфический уклон. Там заправляла мамзель Люсетта. Возможно, что и сегодня она все еще там. На втором этаже у них очень удобные постели.

– Притон?

– Да, старина, вас это шокирует?

– Похоже, вы неплохо его знаете?

– И это вас шокирует?

– Да нет. Вы холостяк и прилично зарабатываете. Он заржал:

– Да, жалованье у меня хорошее. Хотя то, что я холостяк, не при чем...

– Пожалуй. От чьего имени можно представиться?

– От Робера. Три коротких звонка в левую дверь лавки. Это на антресолях.

– Спасибо.

– Не за что. Веселых развлечений!

Было весьма желательно, чтобы девицы в этом заведении не выглядели так устрашающе, как открывший мне дверь малый. У него были вялая походка и мутный взгляд, которые я всегда замечал у амбалов в притонах.

– Робер, – сказал я.

Сплюнув, он оглядел меня и произнес бабьим голосом:

– Робер говорили в прошлом месяце.

– Пароль у меня от одного старикана, – улыбнулся я. – Если он выбирается сюда раза три за год, это для него великая удача.

– Проходите, – сказал малый. Наверное, следовало соблюдать ритуал.

Вихляя бедрами, он проводил меня в гостиную, где меня встретила помощница хозяйки, грудастая бабища с манерами под актрису Марту Ришар. В строгом темном платье, не обнажавшем ни вершка ее тела, она с видом дамы-патронессы любезно приветствовали меня, осведомилась, что мне угодно, – ведь мне могло быть угодно самое разное, – и, наконец, нажала на невидимую кнопку, вслед за этим в комнату впорхнули пять надушенных куколок, Полный набор. Блондинка, брюнетка, рыжеватая, платиновая и традиционная негритянка, призванная польстить империалистическим замашкам клиентуры. Оставляя в стороне извращения, я честно предпочел бы, чтобы меня представили тому фараону, который в этом неожиданном месте отчитывался в своем поручении. Предпочтение я отдал рыжеволосой. Ее звали Марион. Она была в платье сиреневого шелка, открытом со спины заметно ниже пояса и рассеченном по бокам, с разрезом спереди до пупка. Ее ножки на высоких острых каблуках в нейлоновых чулочках сулили нежнейшее гостеприимство. Юная, смазливая, она явно не хватала звезд с неба0 Мое счастье с нею выглядело почти гарантированные.

Мы уединились в так называемой японской комнате в обществе бутылки, содержащей, вроде бы, шампанское, что, впрочем, еще следовало доказать.

Через какое-то время я притворился простофилей, который внезапно вспомнил, что надо позвонить, и спросил у Марион, есть ли в заведении телефон.

– В лавке, – разъяснила она мне. – Но им пользуется только хозяйка. Мы не имеем права звонить. Как и клиенты.

– Даже такие, как я? Она засмеялась:

– Сюда приходят не за тем, чтобы звонить. Здесь ведь не почтовое отделение.

– Ты права, – решительно согласился я. – Я тебе верю, что здесь не почта. Скорее, контора по сбору налогов. Ты мне нравишься, Марион. Очень нравишься. Не будь здесь так дорого, я бы заходил к тебе почаще. Но цена – как удар дубинкой. Лишаешься половины своих средств... Наверное, у вас полно денежных клиентов, правда? Здесь ведь торговый район. Похоже, что и евреи любят...

Об этом всегда можно спрашивать. Это не выдает безудержного любопытства.

– И евреи и не евреи, – ответила Марион. – Люди, которые тратят деньги не глядя, и люди, которые их расходуют с оглядкой.

– Я принадлежу, пожалуй, ко вторым, – хмыкнул я. – Скажи, а мы вдвоем не могли бы сговориться? Мне противно думать, что из тех монет, что я выложу, тебе достанется всего ничего. Ты живешь здесь?

– Нет. А что такое?

– Ну, я думал... Ты могла бы поработать и дома, правда? Чистая выгода.

Она размышляла над моим предложением, напрягая свой крошечный умишко, и принялась поглаживать один сосок, чтобы облегчить мыслительный процесс. Чтобы его ускорить, я поглаживал второй.

– Знаешь ли, не рассчитывай на дармовщину, дорогуша.

– Марион, я не прошу у тебя скидки. Но противно, что жиреют эксплуататоры. И пить их пойло неохота.

– Ладно. У тебя есть карандаш?

Я передал ей карандаш и клочок бумаги. Она написала номер телефона:

– Это бистро на улице Канавы. Звони мне к двум часам дня, если что. Что-нибудь предпримем. Тебя как зовут?

– Мартен... Спасибо, милашка, – сказал я, забирая карандаш и листок бумаги. – Теперь мы будем, можно сказать, словно муж и жена.

Она рассмеялась. Я тоже. Лучше у нее дома или у кого-то еще, лишь бы подальше от невидимых, но настырных соглядатаев, от надсмотрщицы и штаба, вершащего делами притона. Так мне будет бесконечно проще все у нее выведать... Если, конечно, есть что выведывать. В любом случае рискнуть следует. Если же ничего нет, то свое время я потеряю самым приятным образом. В моем ремесле так бывает не часто.

– А теперь мне пора, – сказал я.

Марион позвонила, тихо распахнулась дверь, и в комнату вошел малый с рыбьим лицом.

– Пожалуйста, сударь, обождите минутку, – попросил он. – Придется пройти через гостиную, а там сейчас посетители, не желающие, чтобы их видели. Это ненадолго.

Действительно, из соседней комнаты доносился приглушенный шум оживленного разговора.

– Разгулялись, верно?

– Тузы. Они приходят ради комнаты пыток, – вздохнул малый, словно сожалея, что его не пригласили на роль выпоротого.

– Вы что, сейчас участвовали в их играх? – спросил я, показывая на рукав его белой рубашки с коричневым пятном размером двадцатифранковую монету.

Он взглянул на него и, нахмурив брови, погрузился в созерцание. Пятно особого коричневого оттенка. Обычно такой цвет дает кровь. Тип сплюнул, а потом с натужным смехом объяснил:

– Готовил им томатный сок и запачкался. Уж не думаете ли вы, что их действительно стегают до крови? Сойдет и искусственная кровь...

Он напряг слух. Где-то вдали звякнул звонок.

– Вот и все. Можно идти, сударь. Спокойной ночи, сударь.

И снова я оказался на пустынной улице Луны, без единого прохожего, где не было видно даже кошки, даже лунного луча. Шум бульваров долетал сюда, затихая на ее покатой мостовой. В двух шагах от весьма специфического книжного магазина черной массой на темном фоне ночи возвышалась церковь Благовещения. Привкус святотатства смешался на моих губах с остатками духов Марион. Я прошел до точки известной торговки булочками, ныне отсутствующей, а потом вернулся назад и укрылся в подворотне, напротив притона. Я не знал, чего или кого жду. Через некоторое время из притона вышел мужчина и, насвистывая, удалился. Удовлетворенный клиент. Немного погодя дверь как по волшебству распахнулась перед другим. Этот держал в руках сумку. Любитель переодеваний, захвативший с собой эротический костюм. Прошло время. Часы на церковной колокольне пробили половину первого ночи. Я начал чувствовать себя стариком. По склону поднялась автомашина и остановилась перед книжной лавкой. У машины имелись фары, но они были погашены, и номер не был освещен. Из нее никто не вышел, но трое типов вынырнули из притона и нырнули в тачку, которая рывком бесшумно тронулась с места с погашенными фарами. Мне показалось, что у одного из троих ноги подгибались. Эти дамы в высоких кожаных сапогах, наверное, слишком сильно налегали на хлыст в комнате пыток. Это бывает. Я зевнул. Во всем этом решительно ничего нет для Нестора. По крайней мере на первый взгляд. Лучше уж отправиться похрапеть, И пешочком, посасывая свою трубку, я двинулся к агентству.

Растянувшись на диване, размышлял перед сном.

Определенно Левиберга шантажировали. Сомнений не оставалось. Эстер, сама мне в том не признаваясь, несомненно, хотела бы, чтобы я обнаружил повод шантажировать ее брата, как средство давления на него. Очень сплоченная семья. Как сложенный кулак, которым намерены смазать по зубам другого. Леа. Есташ. Вивиана. Иветта. Благие вести от Марсо. Невинная и классическая фраза, оповещающая о капитуляции. Л. Е. В. И... Леви…

Я погрузился в сон, но мысль продолжала работать. Во всяком случае, я так предполагаю, потому что несколькими часами позже я внезапно проснулся, словно под действием откровения.

Если анаграмма Л. Е. В. И. что-то означала, то, наверное, и Благие вести оказались там не случайно. Речь не шла ни о церкви, ни о бульваре, хотя, конечно, лишь путем подсознательных ассоциаций моя мысль подобралась к Леменье. Этот Леменье был презабавной сволочью, знаменитым шантажистом, почти абсолютно неграмотным, едва умеющим написать и прочесть по буквам свою фамилию и с помощью набранных среди безденежных журналистов и чахлых поэтов "негров" издающим "конфиденциальный" листок. Не будучи лишен юмора, он назвал его "Благовещение". Если уж мне вздумалось узнать, чем намеревались шантажировать богача Рене Левиберга, следовало стучать в дверь кабинета толстяка Леменье. Несомненно, его дверь окажется благовестной.

Глава четвертая
Фальшивая нота

Он жил на расстоянии мушкетного выстрела от Биржи, по улице Фейдо, в доме, уже обреченном на снос, но пока что основательно укрепленном подпорками из брусьев. Из окон шестого этажа, где у Леменье находились музыкальный салон, редакция его листка и личные апартаменты, он мог созерцать финансовый Храм с Колоннами, где обычно подвизался. На северо-западе вид театра «Опера-Комик» обязан был в должном направлении вдохновлять его клиентов. Я знал и место и персонаж. Однажды я уже заходил сюда, чтобы его припугнуть. Вполне успешно. Я надеялся, что сегодня мне снова улыбнется удача. Только что пробило восемь. У подножия своей постели он будет податливее. В этот относительно ранний час, на мирной и тихой улице, здание выглядело заброшенным. До редакции «Благовещения» тянулись одни лишь конторы сомнительных торговых фирм, и на широкой лестнице со скрипучими и истертыми ступеньками мне никто не встретился, за исключением двух уборщиц. На шестом царила абсолютная тишина. Сюда не доносился шум улиц Ришелье и святого Марка, которые никак не назвать пустынными. Миновав дверь с дощечкой, на которой можно было прочесть «Благовещение, периодическое издание финансовых вестей», я позвонил в ту, что находилась на противоположном конце лестничной площадки, вела в личные покои издателя-висельника, и на которой не было никаких дощечек. Я позвонил и ждал. На лестнице одна из уборщиц затеяла шумную суматоху с металлическим ведром. Позвонил снова. По-прежнему ничего. Я почувствовал, что о мою ногу тихо трутся. Опустив взгляд, увидел уличного кота, полосатого обладателя единственного глаза, из тех котов, что ведут собачью жизнь. Он посмотрел на меня своим единственным глазом и ласково мяукнул. Я показал ему на дверь, перед которой топтался:

– Он что, ушел в город разучивать гаммы?

Хищник не знал. Он снова мяукнул и стал кружиться по лестничной площадке. Похоже, он пересек рабочее пространство уборщицы. Его лапки оставляли мелкие влажные следы. Я видел, как он приблизился к другой двери и толкнул ее мордочкой. Она бесшумно повернулась на своих петлях, и зверек проскочил в щель. Я проследовал за ним в темный вестибюль, куда выходила еще одна дверь. Фыркнув, кот отпрыгнул, с вздыбившейся шерстью, с прямым, похожим на оживший ерш хвостом. Налетев мне на ноги, он вприпрыжку умчался.

Я проник в помещение. Благодаря пробивающемуся через щели в ставнях дневному свету вполне можно было оглядеться вокруг. Захлопнувшаяся за мной дверь была массивна и хорошо обита, и обивка хотя и поистрепалась, была звуконепроницаемой. Звуковая изоляция кабинета была выполнена из подручных средств, но вполне эффективна. Здесь можно было скрежетать зубами, рыдать и петь, ничто не вырывалось наружу. Как же приходилось там попотеть жертвам Леменье! А теперь, хотя при нынешних обстоятельствах вряд ли следовало желать наступления большой жары, даже она не заставила бы попотеть самого ожиревшего шантажиста. Его скрипка была разбита, и песенка спета до конца.

Я нажал выключатель. Под потолком загорелась лампа.

Для вампира он не так уж сильно кровоточил. А свинца не экономили. Похоже, что разрядили три пули. Одна угнездилась в груди, другая в шее и третья в левом глазу. Он походил на только что подвернувшегося мне кота – так же одноглаз и так же взъерошен. Одет по-домашнему, и из-под распахнутой пижамы виднелась волосатая грудь. На одной ноге туфля, другая не обута и, наподобие самого персонажа, грязна. Застыв, как сама Справедливость, силу которой он наконец-то испытал на себе, Леменье раскинул сто килограммов своего пованивающего тела на истертом линолеуме. Он и при жизни не походил на Адониса, сейчас же выглядел просто отталкивающе. Величие смерти, какой вздор! В правой руке он сжимал винтовку 22-го калибра, с которой оборонялся. Но безуспешно.

Вокруг него царила страшная неразбериха отнюдь не артистического характера. Вывороченные ящики, раскиданные бумаги. Такая же картина и в других комнатах, куда я решился заглянуть на цыпочках. Тот, кто отвесил Леменье причитавшуюся ему дозу, по всей видимости охрип и, не в силах дальше петь, передал слово товарищу Браунингу. После этой очистительной операции он поспешил разыскать свое личное досье и прихватить его с собой. В свою очередь и я осторожненько порылся. Но я ничего не извлек, только пришел к убеждению, что существовала куча людей, которых исчезновение Леменье озадачит. Теперь полицейские займутся картотекой, которую поддерживал в порядке шантажист. Мне же оставались лишь философские размышления. А поскольку я мог предаться им в более подходящем месте, то решил сменить обстановку. Мимоходом подцепил на полке две переплетенные подшивки "Благовещения". Подобный тип изданий представляет собой сокровищницу иной раз оказывающихся полезными сведений.

Открыл обитую дверь. До моих ушей донеслись звуки модной песенки "Сволочной Пари ж", насвистываемой веселым подмастерьем. "Сволочной Париж"! Очень кстати. Хоть и не удивительно! Свистун поднимался по лестнице и направился к Леменье!

Отскочив одним прыжком от двери, я укрылся в прилегающей к кабинету комнате. Свист прекратился. Молодой и жизнерадостный голос протрубил:

– Что же это такое? Транжирим электроэнергию и не запираемся? Что...

Внезапно пропала молодость, пропала жизнерадостность. Фраза завершилась чем-то вроде отвратительного брюшного урчания, мерзким звуком ломающегося механизма.

– Дерьмо! – произнес голос.

Голос певчего дрозда изменился до неузнаваемости.

– Дерьмо! – с дюжину раз повторил он.

Даже Леменье заслуживал более достойных прощальных слов, но дрозд был слишком ошеломлен, чтобы об этом подумать. Через приоткрытую дверь я мог его разглядеть. Развязный юный хлыщ, но сейчас, наткнувшись на труп, он позеленел от страха. Угловатые черты лица, чуть скошенный нос. Серая шляпа на белокурых кудрях, на манер мелкого громилы. Клетчатый пиджак, серые фланелевые брюки. Его пальцы судорожно сжимали кожаную папку. Там, внутри, небольшая статейка. Статейка, которую он принес сдать. Статейка, которая никогда не будет оплачена. В последний раз, чтобы приободрить себя, он повторил полюбившееся ему слово и медленно, уставившись на прах Леменье круглыми, словно блюдца, глазами, спиной приблизился к двери и удрал.

Выйдя из своего укрытия, я слинял вслед за ним. На лестнице я никого не встретил и выскочил без помех на улицу Фейдо. В надежде, что этот малый решил принять лекарство, которого его душа требовала, я решил обойти окрестные забегаловки. Молодого человека нигде не оказалось. Я вернулся в помещение агентства "Фиат Люкс".

Элен уже была на своем посту. После традиционного обмена любезностями я положил на край стола два переплетенных тома, которые сжимал под мышкой.

– Что это? – осведомилась моя секретарша.

– Почти полная подшивка "Благовещения". Она представляет большую ценность, потому что содержит номера, которые так и не были выпущены в свет, так как лица, которых они задевали, тормознули тираж, оплатив расходы. Словом, пригодится.

Она сморщила свой миленький носик:

– "Благовещение"? Шантажистская газетенка?

– Да.

– Подвернулась по случаю?

– Наследство...

Усевшись, я набил трубку, сообщил, зачем мне был нужен Леменье, как я его обнаружил мертвым, и все остальное.

– И все это еще до девяти утра! – воскликнула она.

– В таких делах я никогда не ленюсь.

– Кто же преступник?

Я рассмеялся:

– Польщен вашим доверием, милая куколка. Но даже сам Нестор Бурма не в состоянии ответить на этот вопрос.

Своим карминным ноготком постучала по переплету "Благовещения":

– И это все, что вы принесли?

– Все.

Легкая понимающая улыбка скользнула по ее лицу:

– Значит... гм... досье на Левиберга не оказалось?

– Досье на Левиберга не было. Улыбка превратилась в звонкий смех:

– Какие чудаки детективы!

– Не торопитесь с выводами, – возразил я. – Отсутствие досье на Левиберга у Леменье еще не доказывает, что виновен Левиберг.

Мои мысли так спутались, что мне трудно было сообразить, радовало ли меня это или огорчало.

– Однако вы ведь сами установили несомненную связь между объявлением и названием листка, издаваемого Леменье?

– Несомненная связь – это, пожалуй, слишком сильно сказано. Эта мысль осенила меня во сне. В видениях...

– А то, что Леменье будет убит этой ночью... ведь это произошло этой ночью, не так ли?

– По некоторым признакам, да.

– ...И это было сновидением?

– Возможно, это чистое совпадение. Вы же верите в судьбу. Мне хотелось кое о чем переговорить с Леменье, а вы же знаете, что вот уже пять или шесть недель, как я не наталкивался на покойника. Так не могло больше продолжаться. Теперь все вернулось в свое русло...

Я тряхнул головой, а одновременно моим быком на головке трубки, чтобы вытряхнуть пепел.

– Левиберг не мог бы одновременно убить Леменье, согласиться на свидание со мной и направить фараона или его двойника на это свидание. А раз он согласился прийти на встречу, значит ему не было известно, что объявление адресуется Леменье. Кстати, я полностью доверяю наблюдательности Ребуля, но две головы всегда лучше одной. Вы тоже видели того типа. Он действительно смахивал на шпика?

– Несомненно.

Сняв трубку, я набрал номер уголовной полиции. Вскоре меня соединили с Флоримоном Фару.

– Привет, дедушка. Скажите-ка, вам это не слишком недоело? – произнес я сердитым голосом разъяренного человека.

– Что такое? – ответил комиссар. – В чем дело?

– Может, что-то не так, раз вы посылаете фараона наступать мне на пятки?

– Не понимаю.

– Объясню. Вчера вечером я с приятелями был у стойки бистро на бульварах и вдруг... Ко мне пристал один полицейский... Он не назвал своего имени и не показал значка, но если этот парень не из вашей конторы, то пусть меня повесят. Довольно высокий, чуть сутулый...

Я повторил описание, данное мне Ребулем. На конце провода Фару закашлялся.

– Гм... Опишите мне еще раз эту личность.

– Вы, может быть, считаете, что я развлекаюсь?

– Не исключено!

– Ладно...

Я повторил описание, упомянув посеревшее лицо, сутуловатость и остальной набор примет парня, которого никогда не видел.

– Любопытно, – заметил Фару, – И где это было?

– В бистро напротив кинотеатра "Рекс".

– Бурма, а вы сами ничего не сделали, чтобы этот тип к вам пристал?

– Ничего.

– Спасибо за сигнал. Если речь о человеке, о котором я думаю, то мне бы хотелось перемолвиться с ним парой слов.

– Если речь о том, о ком я думаю, – хмыкнул я, – это будет не трудно. Он должен быть у вас под рукой.

– Ошибаетесь, Бурма. Эта личность – не полицейский. Точнее, больше не полицейский. Мы его вышвырнули после побега, это было уже слишком. Побега гангстера, которого он охранял и кому явно посодействовал. Ведь я вам уже говорил об этом гангстере. Перроне. Припоминаете?

– Да.

– Не могу понять, почему Доливе приставал к вам?

– Доливе?

– Так зовут моего бывшего коллегу.

– Ах, так. Собственно говоря, он не искал ссоры. Просто он наступал нам на пятки. Если бы не его манеры, выдающие в нем стража порядка, я не придал бы этому никакого значения. К тому же он выглядел, словно был в легком подпитии. Как и мы, впрочем! Что ж, я рад, раз это не была ваша очередная шуточка!

Я положил трубку. Нужные сведения получил, но, может быть, сморозил глупость. С полицейскими следует быть полегче на поворотах. Теперь Фару будет настороже. К счастью, я мог рассчитывать на хозяина бистро, где якобы произошло воображаемое столкновение. Я попросил Элен поручить Ребулю – который вскоре должен был объявиться – на всякий случай устроить мне алиби, способное выдержать проверку Флоримона Фару. И снова ухватившись за телефон, позвонил Эстер Левиберг:

– Добрый день. Говорит Нестор Бурма. Можно к вам зайти?

– В любое время дня и ночи, вы же хорошо знаете, мой друг, – ответила она мне своим прекрасным умирающим голосом.