Текст книги "Километры саванов"

– Вроде Риты Хейворт?

– Нет, в стиле ворот Сен-Дени.

Сразу по возвращении в агентство я позвонил в бистро на улице Канавы, телефон которого мне сообщила проститутка. Малому с грассирующим выговором я сказал, что хочу поговорить с Марион. Звонит Мартен. Малый попросил меня подождать, я подождал. Приглушенные звуки отплясывали на моей барабанной перепонке. Наконец кто-то произнес:

– Алло!

– Говорит Мартен, – сказал я. – Твой ночной посетитель.

С нарочито шокированным видом Элен скорчила рожицу и ладонями закрыла свои невинные ушки.

– Ах, ну конечно, – заворковала Марион. – День добрый, лапочка.

– Добрый... лапочка. Мы можем встретиться?

– Когда?

– Сегодня.

Она глупо хихикнула:

– Я тебе так нравлюсь?

– Я же тебе сказал. Ты мне симпатична.

– И сказал и, конечно, доказал, – вмешалась Элен.

– Я надеялся, что вы не подслушиваете, – усмехнулся я.

– Что ты там бормочешь? – спросила Марион на другом конце провода.

– Ничего. Это я про себя. От волнения. Так подойдет сегодня?

– Ладно... в пять тебя устроит?

– Час семейных измен. Годится. В пять часов, где?

– На улице Монторгей...

Она дала мне номер. Я ничего не записывал. Лишь все повторял. Этого было достаточно.

– ...Под самой крышей у меня чудесное гнездышко, – пояснила она. – На клочке бумаги напишу имя и пришпилю к двери. Так что не запутаешься. Но, моя нежная капустка, не будь робким зайчиком и не подведи меня! Смешно, а?

Очень смешно! Зайчик, капустка, горлица в маленьком гнездышке, которую я намеревался ощипать, если бы у нее оказались перья. Бедная дурочка! Но что поделаешь, надо!

– Да, это смешно. Нет, моя капустка. Не подведу. До скорой, моя бесценная.

Элен взорвалась:

– Моя капустка! И раз – капустка! И два – капустка!

– Капустка квашеная, капустка рубленая! – рассмеялся я.

– Это не смешно! Это глупо!

– Как же обойтись без капусты? Ведь все происходит на улице, где ею торгуют.

Она пожала плечами, пододвинула "ундервуд" и принялась стучать, словно бешеная. Я знал, что она печатает. Ругает Нестора. Отводит душу.

Закрывшись в своем святилище, я попытался поразмышлять. Ноль. Я подождал, не обнаружатся ли Ребуль и Заваттер, но тщетно. В четыре часа по-прежнему никого, пусто. Это напомнило мне о бумажнике. Я начинил его банкнотами для нейлоновой копилки Марион. Не так много. Но достаточно, чтобы достойно вознаградить девицу, если она сообщит мне что-нибудь новенькое. Конечно, кроме оригинальной позиции. Надев шляпу, я отправился удовлетворить все свои желания – и плотские, и сыщицкие.

– Элен, до свидания, – сказал я, проходя мимо секретарши.

За нее ответила по-прежнему яростно стучащая пишущая машинка. Даже она не была приветлива со мной.

Глава седьмая
Хорошенькая переделка

Только жилищный кризис мог объяснить, почему особа с заработком Марион соглашалась жить в столь обветшавшем и пролетарском доме. Но, впрочем, мне-то какое дело? Ведь я пришел не любоваться обстановкой. Тех, кто поднимался к ней, мебель ничуть не волновала.

Сидевшую в расположенной в глубине внутреннего двора комнатке привратницу ничто не интересовало, кроме сочащейся из радиоприемника музыкальной патоки.

Я поднялся по крутой и чистой лестнице, не встретив даже кота. А впрочем, на третьем этаже на ступеньке лежал толстый котина, даже не шелохнувшийся при моем приближении. Настоящий разбойник. Мне пришлось через него переступить, и я зло на него покосился. Уже с утра я не доверял особам с когтями. Этажом выше внимательно осмотрел всю площадку. Трупа не было. Похоже, при таком коте трупы не водились. А может, еще не время. На следующем этаже, последнем, в длинном коридоре звучала музыка. Не по радио. С пластинки. Не похоронный марш. Вальс, доносившийся из-за двери, к которой был прикреплен лист бумаги. Написанное губной помадой имя Марион полыхало в его центре.

Музыка замолкла. Наступила тишина, нарушаемая лишь скрипом требующей смазки дверной петли. В глубине коридора зияла раскрытая дверь, качающаяся от беспрерывных сквозняков. За ней виднелась кладовка или что-то вроде чулана, освещенного через форточку с разбитой рамой и требовавшего капитального ремонта, чтобы там можно было жить. Под слоем мирной пыли в дальнем углу валялись мешки с песком, оставшиеся от времен противовоздушной обороны, в ожидании грядущих войн. Ничего подозрительного. Вернувшись к двери своей новоявленной возлюбленной, я несколько раз коротко постучал. Как бдительный сообщник. В дверном проеме в ответ возник освещенный со спины силуэт Марион в прозрачном, весьма откровенном дезабилье.

Свои приветствия она пересыпала бесконечными "дорогуша", которые так раздражали Элен. Вслед за ней я прошел внутрь воспетого рекламой маленького гнездышка. Уютное, оно располагало к кокетству. Две клетушки для прислуги со снесенной перегородкой образовали одну комнату, ограниченную по объемам, но вполне пригодную для обитания. Наполнявший ее аромат духов лишь весьма отдаленно напоминал запах честных крестьянок, которые некогда здесь храпели. Правда, с тех пор и они должны были приспособиться к новой жизни. Половина пола была застелена дешевым, но подобранным не без вкуса ковром. На стене глаз могли порадовать приколотые кнопками боксеры и пара звезд экрана. Обстановка была самой элементарной. Три стула, кресло и маленький низкий столик. Патефон стоял прямо на полу, рядом с кроватью, которая, понятно, была огромной.

Веселившиеся в соседней канаве воробышки чирикали напропалую. Иногда стремительный полет одного из них прорезал небо Парижа, на которое смотрели окна мансард.

Марион снова запустила патефон, а я вынул из шелковой бумаги бутылку аперитива, которую захватил, чтобы отметить событие. Пока я скидывал пиджак, Марион, вся шуршащая, а болтовней соперничавшая с воробьями, откупорила бутылку и пошла на кухоньку сполоснуть два больших стакана. Она уселась рядом со мной, и мы занялись делом.

– Хорошо, – через какое-то время произнес я. Вежливый, как отесанный мужлан, я старательно играл свою роль добросовестного клиента, выложив деньги, ну и все остальное. Теперь подошло время перейти к серьезным вещам.

– ...Разве так не лучше, чем откармливать всю эту шпану, сутенеров и притонодержательниц?

– Конечно, дорогуша, – согласилась Марион.

– А что это за ребята?

– Какие ребята?

– Ну, рыцари Луны. Содержатели публичного дома, если хочешь.

– Мадам Жозеф. Ты никогда не слышал о мадам Жозеф!

Встав, она наполнила наши стаканы бодрящим напитком и один протянула мне. Я выпил.

– Мадам Жозеф? Нет. Это кто, вор в нейлоновых трусиках?

– Нет, в бумазейных, – нервно хихикнула Марион. Я сидел у нижнего края кровати, прислонившись к ее спинке, с трубкой в зубах и стаканом в руке. Марион стояла передо мной. Я поставил стакан на ковер и вытянул руку. Моя рука уткнулась в ногу Марион. Едва задела ее, Марион со смехом отскочила. Чертова куколка! За свои деньги клиенты получали даже больше, чем хотели! Игрива, как котенок! Но, Бог ты мой, сейчас не время. Я встал.

Где-то далеко, у моих ног, перевернулся и разбился стакан. Комната показалась мне съежившейся. Через окно поступал лишь разреженный воздух. Воробьи шумели просто оглушительно.

– Что происходит? – пробормотал я.

Ковыляя, я сделал пару шагов. Мои глаза затянула пелена, но что-то я еще видел. Словно сквозь мутную воду аквариума заметил Марион. Она прижалась, будто распятая, к стене в дальнем конце комнаты. Я сделал еще два шага. Потом снова два. От страха ее глаза расширились. Еще два шага с вытянутыми вперед руками, как лунатик. Больше я ничего не видел. Слепо рванулся вперед, прижал, схватил ее за плечи. И рухнул на нее. Мои пальцы скользнули по голой коже, и я упал вперед, лицом между ее грудей, между двух надушенных, горячих и трепещущих полушарий. Ее сердце билось с шумом паровоза. Аромат духов исчез. Остался лишь терпкий запах пота.

Но не от этого запаха я грохнулся в обморок. В наш семейный аперитив подмешали какую-то гадость. Я понял это слишком поздно, но все-таки понял. Это лучше, чем вообще ничего не понимать.

Мне снилось, что тысячи котов плотно окружили меня. Для того, чтобы подластиться, я принялся декламировать им стихотворение Бодлера. Но в моей памяти хранились лишь его жалкие обрывки. Наверное, чтобы заставить меня замолчать, один из котов прыгнул и поцарапал мне руку. От боли я перенесся в незнакомый мне город... Коты преследовали меня. Я бежал сломя голову. Но не бесцельно, куда глаза глядят. Я разыскивал некоего Бодлера.

Так я попал на мрачную, узкую и скверно пахнущую улицу, где должен был проживать разыскиваемый мною поэт. И очутившись перед неким домом, понял, что именно там он и живет. Висевшая на железном треугольнике вывеска, которую раскачивал ветер, скрипела словно флюгер... Я подпрыгнул, оторвался от котов и двумя руками ухватился за стонущую вывеску...

Коты исчезли. Оставались только птицы. Даже в брюхе у котов они продолжали распевать. Я открыл глаза.

Я лежал на животе с вытянутыми вдоль тела руками, уткнувшись лицом в ковер. Я повернул голову и первое, что увидел совсем рядом, были осколки разбитого стакана, расколотая пластинка и цельный шприц "праваза". Чуть дальше рядом с опрокинутым патефоном, валялась моя одежда. По всей видимости, я был совершенно наг. Не двигая затекшими руками, я пошевелил пальцами. В моей левой руке находилась грудь Марион. Правая сжимала кусок кожи. Марион тоже лежала почти совершенно голой, правда менее обнаженной, чем в последний раз, когда я ее видел. Выше пояса для подвязок ее талию охватывал широкий ремень из желтой кожи, утыканный острыми стальными шипами. Помимо ошейника, на запястьях и щиколотках у нее были путы из кованого металла, соединенные между собой цепями. Мне было знакомо это снаряжение для партнера-мазохиста. В каталоге магазинчика, еще перед войной специализировавшегося на поставках эротического белья и других предметов разврата, оно фигурировало под названием "тантал". Наряженная таким образом, Марион раскинулась на спине в непристойной позе, лицо ее закрывали распущенные волосы. Но какое это имело теперь значение? Больше она уже никого не сможет воспламенить. Несмотря на их особое ремесло, служащие морга не некрофилы. Как и раньше, я прижимал левой рукой ее холодную грудь. Я подтянул руку к себе, металл забряцал. Мое запястье было охвачено железным кольцом, нас с Марион спутали цепями. Моя другая рука оказалась свободна, но мне пришлось сделать невероятное усилие для того, чтобы выпустить из окоченевших пальцев кусок кожи, который они обхватили. Этот кусок кожи представлял собой рукоять и эфес заточенного лезвия, которое было... целиком погружено в сердце несчастной.

В соседней канаве по-прежнему резвились воробьи. Парижские петрушки, живые, подвижные, привычные, прилетающие выпрашивать крошки хлеба в мансарды к молоденьким швеям.

Я приподнялся на колени и так оставался довольно долго, нервно потирая руки, словно пытаясь снять с правой ладони воспоминание об импровизированном, но столь эффективном кинжале. При каждом моем движении цепи бренчали с тем мерзким звуком, который заставляет скрипеть зубами. В молитвенной позе, на коленях у остывшего тела девушки в костюме "тантал". Я не силен в молитвах, но, пожалуй, помолиться – это лучшее, что я мог бы предпринять...

Нет, Еще лучше было бы смыться.

Я встал, ноги у меня подгибались, и я так и не смог выпрямиться во весь рост. Мешала соединявшая меня с трупом слишком короткая цепь. Снова упав на колени, я попытался избавиться от своего браслета. Не тут-то было. Меня слишком трясло, и я чувствовал себя хуже некуда, От корней волос до ступней меня заливал холодный пот. Мне нужно было как угодно, несмотря ни на что покинуть эту комнату. Таща за собой тело Марион, я приблизился к своей одежде и проверил ее. У меня ничего не украли: ни денег, ни револьвера, ничего. Кое-как оделся и обулся, натянул на голову шляпу, а все остальное свернул и сунул под мышку. Оглядевшись вокруг, я пытался припомнить предметы, к которым мог прикасаться, и место, где могли остаться отпечатки моих пальцев. Затем прошелся по комнате, волоча за собой усеянное острыми шипами тело Марион, и платком протер всюду, где могли оставаться мои отпечатки. И наконец направился к выходу, захватив по дороге со стула оставленные там трубку и кисет с табаком. Добравшись до двери, я остановился, чтобы отдышаться, и напряг слух. Безмолвие. Ничего подозрительного. Может быть, мне удалось бы укрыться в пыльной кладовке, которую я заметил вначале. Все-таки выиграл бы время. Моя рука потянулась к замочной скважине...

Я вздрогнул.

И снова взмок, пот стекал вдоль моего позвоночника липкими и щекочущими крупными каплями. Дверь была заперта на ключ, а ключа не было ни в замочной скважине, ни поблизости.

Моя голова закружилась. Если так будет продолжаться, я снова грохну в обморок. Скрючившись, с болтающейся левой рукой, машинально подергивая цепь, приковавшую меня к Марион, я привалился к двери и бросил вокруг растерянный взгляд. Сумочка покойной! Где-то там, черт-те где. Я увлек Марион в новый поход.

Внезапно она отказалась двигаться дальше и, как своевольная собака, натянула цепь. От неожиданности я потерял равновесие и растянулся на полу. Один из проклятых шипов в ее поясе зацепился за спинку кровати, и мне пришлось его высвободить. Наконец я добрался до сумочки. Среди других пустячков там находился и ключ. Кто бы ты ни был, Бог или Демон, ниспосылающий людям неприятности или счастье, сделай так, чтобы он подошел! Может, все очень скверно. Наличие этого ключа в сумочке может доказывать, что, сам того не ведая, я убийца, но это мне позволит отсюда убраться. Я вернулся назад... мы вернулись назад, я и моя ноша – безжизненный прах. Я чуть не завизжал от восторга, словно кошмарный сон кончился. Ключ подходил!

После этого я слегка воспрянул духом. Уже более твердой рукой я открыл дверь. Дом был спокоен. С нижних этажей поднимались мирные звуки домашней жизни. В коридоре никого. Но, думаю, даже если бы там было полно народу, я бы бросился вперед, так не терпелось мне вырваться из усеянной ловушками комнаты. Машинально закрыл я за собой дверь, повернул в замке ключ и сунул в карман брюк и ключ, и приколотый к двери листок бумаги. Как смог, обхватил труп Марион и, хотя мешали угрожавшие моей груди стрелы, спотыкаясь и кряхтя, я все-таки наполовину донес, наполовину доволок его до кладовой с мешками песка без каких-либо приключений. Мне показалось, потребовалось целое столетие, чтобы пройти эту часть коридора. Наконец-то я смог опуститься в пыль, рядом с моим похоронным грузом. И меня охватило великое и скорбное отвращение. Безграничный и непреодолимый позыв к рвоте и к слезам.

С бранью преодолел я этот приступ отчаяния. В этом оставленном пауками загоне я чувствовал себя почти что в безопасности. Но безопасность была обманчивой. Нельзя было терять ни минуты. Приближался обеденный час, когда в дом нахлынут люди. Снова я попытался освободиться от своего браслета. Мои усилия были столь же бесплодны, как и раньше. К тому же мне неожиданно пришлось прервать свой изнурительный труд. Осторожно, стараясь не шуметь, но все-таки постукивая каблуками, по коридору шла женщина.

Подружка Марион?

Насторожившись, затаив дыхание, замерев, я слышал, как она двигалась, словно наугад, без цели, сама толком не зная, что ищет. И именно тогда-то плохо подогнанная из-за сломанного замка дверь моего укрытия под порывом сквозняка медленно повернулась на петлях. И заржавевшие петли исполнили свою мелодию, Заинтригованная женщина замерла на лестничной площадке.

Моим первым порывом было схватиться за пушку, Дурацкий жест. И без того я находился в незавидном положении. Зачем же усугублять его. Бросив эту затею, я покорно ждал, На этот раз Нестор влип. Надо примириться с неизбежным.

Дверь снова хмыкнула своим заржавевшим металлом. За ней я отчетливо ощутил человеческое присутствие, а мои дрожащие ноздри, ноздри загнанного зверя, улавливали нежный аромат духов. Знакомых мне духов! Иногда надежда возвращается к вам просто так, Надежда и миражи; измученный мозг проецирует фантазмы. Я поднял голову. Чтобы увидеть, как дальше открывается дверь и в дверном проеме возникает смутный женский силуэт. Разглядев оригинальную картинку, которую изображали Марион и я, женщина живо поднесла руку ко рту, чтобы подавить крик. Всхлипнув, она закачалась.

– Ради Бога! – взмолился, чуть не рыдая, я. – Только не падайте в обморок. Малышка, сейчас не время.

– Господи! – пробормотала Элен, приближаясь.

У нее хватило духу подойти к кладовой, где, как она заподозрила, что-то творилось, но сейчас ее трясло как осиновый лист. Наступила реакция. Ее ошеломленный взгляд не мог оторваться от странно разодетой проститутки:

– ...Господи, это даже хуже, чем я думала.

– Вы ожидали увидеть что-то вроде этого?

– Ох! Нет... я... она... Марион?

– Да.

– Мертва?

– Более чем...

Длинное заточенное лезвие оставалось в ране. Оно вонзилось так глубоко, что я никак не мог извлечь его.

– ...Да, она мертва. Но ее убил не я. Меня заперли вместе с ней. Хотя ключ и оставался в комнате, убил ее не я.

– А эти... шипы?

– Костюм для садомазохистских игрищ. Если мы выберемся отсюда живы и невредимы, с меня причитается.

– Спасибо, мэтр. Пошли. Пора сматываться.

– Да, согласен с вами. Подумайте, Элен. Нестор выдохся. Посмотрите... вы еще не все видели...

Я показал ей, что прикован к трупу:

– ...Шоферы такси и без того не слишком любят багаж. А уж такой... Как я только ни пытался от него избавиться! Без толку. Попытайте счастья, моя малышка. У вас обе руки свободны. Пулей можно разъять цепь, но этот способ шумноват. Я...

– Помолчите.

Она присела, сметая сборками юбки пыль, и, достав из сумки пилочку для ногтей, занялась моими кандалами. Она морщилась и действовала едва ли не вслепую, так как всячески старалась не смотреть на слишком назойливый труп. Приспособленная для более цивилизованных действий пилочка для ногтей не замедлила переломиться. Я поискал револьвер.

– Рискнем, – сказал я, – Будет шумно, но что поделать. Думаю, что...

– Помолчите, – повторила Элен.

Покусывая губы, она подвергла кладовую внимательному осмотру. Встала и отправилась к углу, где были навалены мешки с песком. Я слышал, как она вскрикнула от радости. Она вернулась ко мне с парой искореженных и разболтанных старых клещей. Но еще пригодных. А эти цепи и браслеты для сексуальных развратников отливаются не из самой прочной стали.

– Эх, и остолоп же я, – усмехнулся я. – Прихожу на любовное свидание по профсоюзным тарифам, не задумываясь, что мое пребывание в притоне могло быть замечено, и расставленные силки сработают. Меня ловко обводят вокруг пальца. Я – часть упряжки с трупом вместо кареты, Я перебираю все варианты, но не подумал о таком орудии как эти клещи. Клещи – для меня слишком просто, Такие идеи недостойны гениального Нестора Бурма.

– Помолчите, прошу вас, – снова потребовала Элен. – Мне не нравится ваш голос. Словно вы бредите.

– Возможно, так оно и есть. Меня травили наркотиками по меньшей мере двумя способами. К счастью, Нестор крепок. Наверное, меня спасли выпивка и табак. Два этих яда предохраняют от остальных.

Она кинула на меня умоляющий взгляд, и я заткнулся.

В тонких и нежных ручках моей секретарши клещи творили чудеса. Хотя я потерял немного кожи, в конце концов браслет поддался.

– А теперь поспешим, – сказала Элен.

Я смотрел на жалкие останки Марион.

– Ее надо бы приодеть.

– Вы бредите.

– Мои отпечатки на этих шипах и коже... они, должно быть, повсюду.

– Боже мой, – простонала она. – Неужели мы никогда не выберемся отсюда?

Пока я наспех одевался, Элен, преодолевая отвращение, принялась протирать своим носовым платком все поверхности, где могли бы оставаться следы моих пальцев. Можно сказать, она все шипы пропустила через свои руки. Когда, наконец, она завершила свой жуткий труд, я склонился над Марион и закрыл ей глаза. И живой и мертвой она повидала немало мерзостей.

Глава восьмая
Щебетанье

Я проснулся в незнакомой постели и незнакомой комнате. Уголок этот вроде бы мне знаком, но явно не мой. В этом я был убежден несмотря на царивший вокруг относительный мрак, затруднявший серьезный осмотр. Слишком надушен, женственен. Разве что я добровольно поменял пол, как это стало модно с некоторых пор. И чего только я не творил со своим телом!.. Вместе с Марион, к примеру! Бог ты мой! Марион! Невозможно! После страшного перепоя я стал жертвой кошмара, вызванного этой сменой постелей. Об этом красноречиво свидетельствовали и страшная боль в башке и мое лихорадочное состояние. Тут я спохватился, что причиной моего пробуждения было чье-то появление в комнате. Я заворчал. Этот кто-то, оказавшийся особой женского пола, подошел к кровати и взял меня за руку.

– Вам лучше, мэтр? – осведомилась нежным голосом Элен.

– Сойдет... ну, почти... потому что... гм... Значит, мне не приснилось?

– Увы, нет.

Я припомнил, как, словно в тумане, спускался по лестнице страшного дома, опираясь о перила и поддерживаемый своей секретаршей. Ноги подкашивались, голова кружилась, тошнило. Вроде бы мы никого не встретили. За каждой дверью слышалось одно и то же: стук ложек о тарелки с вечерним супом. На улице Монторгей мы смешались со все еще плотной толпой запоздавших хозяек, осаждавших лотки крикливых торговцев. Перед зданием НОПИ мы, должно быть, схватили такси, но об этом я уже ничего не помнил...

– ...И если не ошибаюсь, я у вас?

– А вы неплохо соображаете!

Я усмехнулся:

– Пожалуй! Особенно в последние дни... Если вода поднимается до уровня первой площадки Эйфелевой башни, я не исключаю вероятность того, что на Сене наводнение. По-моему, я вполне трезво мыслю, а? Но, Боже мой, что подумает ваша надзирательница?

– Она обычно не думает.

– Ну что ж, хотелось бы мне оказаться на ее месте. Мне пока это не удается. Который час?

– Скоро час. Пополудни. Вы проспали пятнадцать часов.

Она подошла к окну и раздвинула занавески. Дневной свет больно резанул по моим усталым глазам.

– Значит, вот как, я в миленькой колыбельке маленькой умненькой девочки? Право, я...

– Не вздумайте воображать! Я вас приютила, чтобы уберечь от навязчивых приставаний Флоримона Фару. К тому же мне все это обошлось лишь в пару чистых простыней. Фару не давал о себе знать. Во всяком случае в агентстве...

– Ох! Я ничего не воображаю, слишком я для этого разбит. Но, думаю, вы не разочаруетесь. Элен, я не убивал ту бедняжку. Вы мне верите?

– Да. Но лучше проявить осторожность.

– Совершенно верно. Кстати, у вас есть газеты? Они что-нибудь пишут об этом деле?

– И газеты и отчеты Ребуля и Заваттера о торговой и финансовой деятельности Рене Левиберга.

– Дайте мне газеты.

В 11-часовом выпуске "Сумерки" поместили шапку: ПРИ ДРАМАТИЧЕСКИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ ПРОСТИТУТКА ЗВЕРСКИ УБИТА У СЕБЯ ДОМА...

Я прочитал:

Вчера, в конце дня, таинственный осведомитель, несколько раз звонивший в полицию, сообщил, что в доме номер... по улице Монторгей произошло убийство. Поскольку звонки следовали один за другим, комиссар участка, сначала посчитавший их розыгрышем, решил направить на место полицейский патруль. При допросе привратница и несколько обитателей дома заявили, что ничего не видели. Они утверждали, что ничего подозрительного не наблюдали. Тем временем полицейские, для очистки совести решившие осмотреть дом, обнаружили в пустующей кладовой, рядом с комнатой для прислуги, занятой мадемуазель Мари-Ивонн Бланден, известной в полиции нравов под именем Марион, труп последней. Проститутку зарезали, причем орудие убийства находилось в теле. Жертва была в особом костюме, который иной раз используют маньяки. Эта подробность вместе с тем фактом, что в комнате Мари-Ивонн Бланден был найден шприц с "правазом", а также осколки ампул с наркотиком и проведенный судебным врачом осмотр позволили заключить, что несчастная была наркоманкой. Можно с уверенностью утверждать, что садистское преступление совершено одним из клиентов проститутки. Следователи придерживаются мнения, что тревогу поднял сам убийца, идущий по следам Джека Потрошителя и более недавнего – Дюссельдорфского вампира. Полиция допросила разных товарок Марион и энергично разыскивает ее покровителя. Не исключено, что этот человек сможет дать полезные сведения о посетителях жертвы.

Я отбросил газету.

– Они, конечно, найдут этого сутенера. В конце концов найдут... Вопрос лишь в том, в каком состоянии.

Элен вздрогнула:

– Не хотите ли вы сказать...

– Ничего не хочу сказать. Несомненно, я еще не совсем пришел в себя после пережитых волнений. Но во рту у меня остается скверный привкус. Чувствую, как вокруг бродит смерть. Может, у меня навязчивые идеи, но ведь те парни, не колеблясь, пришили бедную куколку Марион лишь для того, чтобы навлечь на меня неприятности...

– Вы пришли к такому заключению?

– Да. Кстати, когда вы меня обнаружили в столь милой связке с трупом, вы только что прибыли или уже...

– Какое-то время я крутилась вокруг дома...

– Ничего необычного не заметили?

– В дом вошли двое парней с отталкивающей внешностью.

– В котором часу?

– Скажем, в шесть.

– Я, должно быть, потерял сознание чуть раньше. Они вышли?

– Да.

– Долго они там были?

– Примерно полчаса. Я не обратила на это особого внимания.

– Как они выглядели?

– Настоящие уголовники.

– Вы не могли бы их описать?

– Вряд ли, Я же приехала не затем, чтобы за ними следить.

– Да. Вы там были не для слежки. Не могу понять, почему вы вообще там оказались?

Она сидела у моего изголовья. Смущенно заерзала на стуле.

– Просто так. Я рассмеялся:

– Сотрудники агентства "Фиат Люкс" сделаны из одного теста. Они всегда оказываются в самых неожиданных местах просто так. Послушайте, Элен...

– Да?

– Э-э-з...

Я передумал. Не буду же я упрекать ее в ревности, вызванной, если не ошибаюсь, неприязненным отношением к слову "дорогуша"! Тем более, что в виде исключения ревность принесла полезные плоды... Но все-таки что за мир! Боже мой, ведь мы не женаты! Мы даже никогда не спали вместе, как бывает между коллегами. Черт возьми! Может, и следует попробовать как-нибудь? Люди уже давно бог знает что себе воображают. Так пора доставить им удовольствие. Я не эгоист.

– Э... э... ничего...

Но я заглянул в ее глаза, и она покраснела, чувствуя, что разоблачена.

– Хорошо. Так вернемся к нашим баранам... Несомненно, они разыграли реалистический спектакль, призванный нанести удар по общественному положению Нестора. Изложу вам свою теорию. В притоне меня узнали. В покоях там всегда есть немало щелей для подглядывания. Еще одно обстоятельство, о котором я подумал с опозданием. Я сказал, чтобы меня звали Мартеном, но кто-то из тех, кто меня знает, мой сообразительный противник, признал во мне Нестора Бурма. А когда я предложил Марион встретиться в другом месте, а не на улице Луны, сообразительный тип понял, что моя цель – выудить у нее побольше... Кстати, я чувствую себя, как если бы проголодался.

– Добрый признак, – поддакнула Элен.

– У вас найдется что-нибудь поесть?

– Да.

Она встала и прошла на кухню. Там, натянув штаны, я к ней присоединился. Хоть я был весьма помят, но все-таки взял себя в руки. Пока она грохотала кастрюлями, я продолжал:

– От Марион потребовали, чтобы она предупредила кого следует, как только я назначу ей свидание. Ее вынудили усыпить меня, подмешав в выпивку микстуру. Она согласилась, потому что у нее просто не было другого выхода, да к тому же, ей не все сказали. Она, например, не знала, что и сама костей не соберет. А как только Нестор выведен из боя, весельчаки творят с ним, что хотят. Наверное, я был хорош, и они здорово поразвлекались. Они убивают Марион, наряжают, чтобы преступление сочли выходкой сексуального маньяка – в костюм, извлеченный со складов притона – и подстраивают все так, чтобы моя вина казалась очевидной. Они в приступе садизма, иначе не скажешь, одурманивают наркотиками девушку, а мне делают еще и укол, а шприц оставляют на самом видном месте. Если и после этого моя репутация извращенца не была бы доказана...

Я закатал рукав рубашки выше локтя. Маленькая красная точка. След от иглы.

– ...Они вели себя не слишком умно. Все это могло обернуться и против них. Газеты об этом не пишут, газеты никогда всего не пишут, ведь полицейские никогда не сообщают им всего, но судебный врач должен был обнаружить, что наркотик был введен Марион после ее смерти. Конечно, не исключено, что нашим дружкам было на это наплевать. Они просто хотели бы быть уверены, что на какое-то время вывели меня из строя. Короче, сделав все, чтобы отправить ударника-детектива в тюрягу, они смываются, оставив ключ, отсутствие которого сразу же нарушило бы весь их замысел, и закрывают за собой дверь вторым ключом. И предупреждают фараонов. К счастью, те не горят желанием двинуться с места в ответ на обычный телефонный звонок спешащего рядового обывателя. Однако наши друзья настойчивы... Но загвоздка в том, что к этому времени я выхожу из коматозного состояния... Они плохо рассчитали дозу наркотика. Элен, среди тех парней нет наркоманов. Наркоман взялся бы за дело с большим знанием. Они не наркоманы, они крепыши, парни с отличным здоровьем... А выйдя из коматозного состояния, я к счастью натолкнулся на свою преданную секретаршу, блуждавшую в окрестностях без всякой цели, просто так... Элен покраснела.

– Садитесь, – сказала она, расставляя посуду. Я сел.

– ...И их комбинация провались.

– Ну и ну! – заметила Элен, приступая к ветчине. – Каков этот Левиберг!

– Какой Левиберг?

– Разве вы не интересовались неким Рене Левибергом?

– Оставьте Левиберга в покое. Не взваливайте на него все грехи Израиля. Пусть полемисты из числа антисемитов устанавливают связь между ним и происшедшими вчера вечером событиями. Конечно, отчасти из-за него я отправился на улицу Луны на разведку, но там, сам того не желая и не подозревая, раскопал (или только начал) нечто такое, к чему он не имеет отношения, И чтобы я не мог копнуть поглубже, меня и решили убрать... Для них это было важно.

– Гм...

– Я вас не убедил?

– Право, не знаю.

– Послушайте, дорогуша... ох! простите! Допустим, что все разыгрывается по сценарию убийц Марион. Меня хватают фараоны. Но разве я с этим смирюсь? Как только меня схватят, конец игре в прятки. Я все выкладываю на стол. Я рассказываю, что разоблачил попытку шантажировать торговца тканями и все остальное. И как тогда поступят полицейские?

– Они рванут к Левибергу.

– Точно. Кем бы он ни был в их глазах, преступником или свидетелем. Если он намеревался избавиться от меня, я заодно укрыться от гнева закона, то поступил как глупый скворец. А я не принимаю его за скворца. Нет, малышка Элен, Левиберг слишком осторожен, чтобы действовать опрометчиво. И, к тому же, у него нет причины... Он пытался избежать скандала. Подумайте о его положении в обществе. Пусть между нами и пробежала кошка! Но у нас просто несовместимость характеров. Если бы он действительно был зол на меня, если бы я ему мешал, он в худшем случае, может, и убил бы меня или поручил меня убрать, но никогда не стал бы устраивать столь зрелищной комедии.