Текст книги "Магнетизерка"

Глава двадцать первая

Как девица Турчанинова пыталась поразить подполковника Татищева своими способностями и что из этого вышло. – Все беды от баб, господа. – Пришел, увидел, победил. – На всякого мудреца довольно простоты. – Может статься, и жизни не хватит. – Означает ли кивок головы знак согласия?

«ФОТСТ ЦЪПЖО ШЕСИНАУЯ УНКЖЬ КФУЦОТСХУ РУСКБК ЛЕСШЦЕК ЕОНУЮ УУСРЧСПЖЧ УВУЙТЭ НЦИДЦ СЗЫВЫЬ»

Галиматья какая-то. Анна попробовала прочитать слова задом наперед.

«ТСТОФ ОЖПЪЦ ЯУАНИСЕШ…»

Не лучше. Может, это шифрованная записка, содержащая какой-то важный секрет? Но тогда ей самой, без посторонней помощи, никогда не прочитать, что в ней написано.

Интересно, подполковник Татищев знает про способы тайнописи и шифровки секретных посланий?

Стук в дверь прервал размышления Турчаниновой.

– Подполковник Татищев.

– Долго будет жить господин подполковник.

– Чево?

– Ничего, проси.

Анна Александровна вышла к Татищеву через четверть часа. Хотела, правда, подержать его в гостиной подольше, хотя бы с час, да не давал покоя вопрос: владеет подполковник секретами тайнописи или нет. Только вот как не вызвать у него подозрения? Ведь сию записку она взяла тайно, без спросу, все равно что похитила. А за воровство по головке не гладят.

Поздоровавшись и извинившись за ранний визит, что было проделано явно через силу, Татищев сразу перешел к делу.

– Я пришел к вам с тем, чтобы вы отдали мне записку, которую изъяли из тайника в бюро генерала Талызина, – безапелляционно заявил он. – «Изъяли» – еще слишком мягко сказано.

– Вы смеете обвинять меня в воровстве? – подняла пылающий взор Турчанинова.

– Я только прошу вас отдать мне записку, сударыня, – буркнул Татищев, не собираясь вступать с Турчаниновой в полемику. – Точнее, требую.

– Я не знаю, о чем вы говорите.

– Прекрасно знаете. Один из лакеев видел, как вы забирали ее из бюро. Так что, если вы не хотите неприятностей, немедленно верните записку.

– Вы меня пугаете? – возмутилась Анна Александровна.

– Вовсе нет. Просто в уложении о наказаниях есть статья о сознательном препятствии следствию. Ваш случай именно таков.

– А какому следствию, позвольте вас спросить?

– Следствию по делу о… – Павел Андреевич на мгновение запнулся, – скоропостижной кончине генерал-лейтенанта Талызина.

– А разве производятся следствия по поводу скоропостижных кончин? – недоверчиво спросила Анна.

– В отдельных случаях, – нехотя ответил Татищев.

– Значит, вы тоже думаете, что генерал Талызин умер не своей смертью?

– Я ничего не думаю, сударыня, – отрезал подполковник, – я только исполняю приказания.

– Выходит, тот, кто отдает вам приказания, полагает, что Талызина убили? – не собиралась отпускать вожжи Анна Александровна.

– Я не знаю, о чем думает мое начальство, – устало произнес Татищев и с каким-то странным любопытством посмотрел на Турчанинову. – Вы что, с луны свалились? Не знаете, что говорят о его смерти в столице? Вы ведь, кажется, были коротко знакомы с генералом?

– Была, – согласилась Анна.

– Ну, так что вы из себя дурочку-то строите?

– Что?! – вспылила Анна, меча огненные взоры на подполковника. – Да как вы смеете, сударь!

– А вы как смеете препятствовать дознанию, сударыня? – спокойно парировал выпад Павел Андреевич. – Немедленно отдавайте записку! Иначе…

– Что иначе? – в упор посмотрела Турчанинова. – Отправите меня в полицейский участок, чтобы меня выпороли? Или засадите в каталажку?

– Скорее, последнее, – вполне серьезно ответил Татищев.

– А у меня к вам другое предложение.

– И какое же? – не без сарказма спросил Павел Андреевич.

– Вы берете меня в расследование, а я показываю вам записку из бюро Талызина.

– Показываете? – едва справился с возмущением подполковник.

– Если вы позволите мне участвовать в расследовании гибели генерала Талызина и поделитесь со мной всем, что вы успели узнать, я, так и быть, отдам вам записку.

– Вы и так мне ее отдадите, – заверил Татищев.

– Что отдам? – сделала непонимающие глаза Турчанинова.

– Записку! – стал закипать подполковник.

– Какую записку? – быстро сморгнула Анна Александровна.

– Прекратите паясничать! – вскричал Татищев.

– Я положительно не понимаю, о какой записке идет речь, – честно посмотрела Анна Александровна в серые глаза подполковника.

Татищев шумно сглотнул и вперил бешеный взгляд в собеседницу.

– Речь идет о той самой записке, которую вы преступным путем вытащили из тайника бюро в кабинете генерала Талызина и спрятали в рукав своего платья, – почти по-змеиному прошипел он. – Это сможет подтвердить лакей Степан.

– Где подтвердить? – чуть улыбнулась Турчанинова.

– Да хоть на суде! – воскликнул Павел Андреевич.

– А я на том же суде скажу, что не брала никакой записки, – с нехорошей усмешкой сказала Анна Александровна. – Кому, как вы думаете, поверят? Мне или лакею, которого и к присяге-то привести нельзя?

– Вы… вы просто… – Татищев задохнулся и не смог докончить фразы. Не хватало слов, чтобы сказать хотя бы часть того, что он думал о сей беспринципной и цинической девице. Наконец он справился с собой и задал вопрос, ответ на который уже звучал в их беседе:

– Что вы хотите от меня?

И прозвучал повтор того, что уже было сказано.

– Позволить мне, господин подполковник, вместе с вами расследовать это дело. В конце концов, помощь частных лиц всегда приветствовалась службами правопорядка и благочиния. А вы, насколько мне известно, представляете именно такую службу.

– И вы отдадите записку?

– Отдам, – согласно кивнула Турчанинова. – Причем, записка о-очень интересная.

– Что вы хотите знать?

– Все, что знаете вы.

– Это невозможно. Существует тайна следствия, – отступил на заранее подготовленные позиции Татищев.

– Ну, какие же тайны могут быть между партнерами? – бесцеремонно, как показалось подполковнику, улыбнулась Турчанинова.

– А мы уже партнеры?

– Конечно. Вы ведь уже дали свое согласие на совместное расследование гибели генерала Талызина, не так ли? К тому же, я полагаю, мое участие в расследовании будет вам полезным.

– Чем? – вложив в свой тон максимум иронии и сарказма, спросил Павел Андреевич Татищев. – У меня ничего не болит, если вы имеете в виду ваши лекарские способности.

– Не болит? – Турчанинова вдруг сделала навстречу ему круговое движение раскрытой ладони. – Верно, не болит, – согласилась она. – Однако третьего дня у вас болели зубы… Передний левый клык.

Татищев потрогал языком зуб, действительно болевший третьего дня, и невозмутимо произнес:

– Ну и что с того?

– Ничего. Просто зуб у вас разболелся потому, что четыре дня назад вы промочили ноги, – она на мгновение задумалась, – провалившись в глубокую лужу, когда выходили из коляски возле дома мадам Крашенинниковой в Мошковом переулке. Человек вы здоровый, крепкий, простуде не поддались, вот она и вышла у вас зубной болью…

– Вы что, следили за мной? – нахмурился Павел Андреевич.

– Вот еще, – фыркнула Турчанинова.

– Откуда же вы…

– Просто знаю, – не дала ему договорить Анна Александровна. И спросила: – Петру Александровичу… Генералу Талызину делали вскрытие?

– Да.

– И вы читали врачебное заключение?

– Я начал с этого дознание, – ответил Павел Андреевич.

– И что?

– Ничего. Видимых причин для смерти обнаружено не было.

– А откуда взялось, что Талызин отравился за ужином?

Павел Андреевич пожал плечами:

– Это было придумано не мной.

– Понятно. Вы читали протокол осмотра места происшествия?

– Ну да.

– Что там было написано?

– Что в квартире генерала было обнаружено его мертвое тело, которое находилось…

– … в кресле возле бюро, – договорила за подполковника Анна Александровна.

– Верно! Но откуда, черт побери, вам это известно?! – во все глаза уставился на Турчанинову Татищев. – Тоже «просто знаете»?

– Нет. Я почувствовала, что он умер в этом кресле, когда проходила вчера мимо него. От этого кресла пахнуло таким холодом!

– М-да-а, – протянул Павел Андреевич. – С вами не соскучишься.

– Вот это я вам обещаю, – заверила его Анна Александровна. – Ну что, нести записку?

– Несите, – ответил подполковник.

Что ж, коли написано на роду страдать от бабы, значит, будешь страдать, а кто сия баба будет, жена или наоборот, женщина или девица – уже не столь важно. И как ты мучиться от сих страданий будешь, духовно или телесно или и так и эдак враз – тоже не важно суть. Главное: будешь страдать. А у него, похоже, таковые страдания прописаны на роду не единожды. Взять хотя бы Кити…

«Надо бы с Турчаниновой помягче, – встрял, как обычно некстати, тот, что сидел внутри него. – Все же она, как-никак, жизнь тебе спасла».

«Ну, это еще не факт», – попытался сопротивляться Татищев, понимая, что тот, второй, конечно прав. Просто очень не хотелось, чтобы в его дела вмешивалась баба. Тьфу ты, девица…

– Вот, возьмите, – вернулась в гостиную Анна Александровна.

Татищев принял из рук «компаньонки» сложенную пополам осьмушку бумаги, развернул.

«ФОТСТ ЦЪПЖО ШЕСИНАУЯ УНКЖЬ КФУЦОТСХУ РУСКБК ЛЕСШЦЕК ЕОНУЮ УУСРЧСПЖЧ УВУЙТЭ НЦИДЦ СЗЫВЫЬ»

– Что это?

– Та самая записка, – ответила Турчанинова. – Я ведь говорила, что она весьма интересная. Это шифр?

– Похоже, – ответил Павел Андреевич.

– Вам удастся ее прочитать?

– Не знаю, – задумчиво произнес Татищев.

Он повертел записку в руках, осмотрел на свет, снова положил перед собой.

– Это наверняка шифр замены.

– То есть? – уважительно посмотрела на Татищева Анна.

– Просто вместо одной буквы написана другая, – пояснил подполковник. – Простенько вроде, но сердито, ведь даже если здесь применена только простая перестановка без ключа, вовсе не просто расшифровать такой текст. Ну, а ежели имеется специально оговоренный сторонами шифровальный ключ, буквенный или, что много хуже, цифровой, то прочитать такой текст будет крайне сложно, а то и вовсе не можно. Да-а, – снова повертел записку в руках Татищев. – Это весьма и весьма старинный шифр. Таким пользовались древние шумеры и египтяне, а иудеи зашифровывали им свои священные тексты, чтобы их никто не мог прочитать, кроме посвященных. Вы ведь знаете латынь.

– Да, – ответила Анна, немного обескураженная этим утверждением.

– И, конечно, знаете, какое послание отправил Юлий Цезарь сенату, когда победил понтийского царя Фарнака в результате своей однодневной войны.

– Знаю, – подтвердила Анна Александровна. – Veni vidi vici[10]10
  Пришел, увидел, победил (лат.).


[Закрыть].

– Верно. Но первоначально сие послание звучало так: Sbkf sfaf sfzf. На первый взгляд ничего не значащий набор букв. На самом деле – шифровка. Юлий Цезарь просто заменил нужную букву на четвертую по счету от нее в алфавите. И чтобы прочитать сию шифровку, надо читать четвертую букву вместо первой.

– Точно! – мало не воскликнула Анна после недолгого молчания, в течение коего, верно, проверяла свои знания латинского алфавита.

Татищев усмехнулся и продолжал:

– Даже в Библии имеются зашифрованные места именно с применением шифра замены. Вы читали Библию?

– Конечно, – ответила Турчанинова, судорожно стараясь припомнить непонятные места Священного писания.

– Не трудитесь, сударыня, – усмехнулся Татищев, выказывая, что и он не лыком шит и достаточно разбирается в человечьей натуре, – такие места в Библии вообще мало кто замечает, а уж вспомнить… Книга пророка Иеремии: «а царь Сессаха выпьет после них». Вспомнили?

– Н-нет, – покачала головой Анна.

– Ну, не важно, – произнес подполковник, довольный своей маленькой победой. – Важно, что такого царя или царства не было в природе. И сие не ошибка писца, а самый настоящий шифр. Так вот, ежели мы вместо последней буквы алфавита напишем первую, вместо предпоследней – вторую, и так далее (конечно, на языке оригинала), то получим взамен слова «Сессах» слово…

– Вавилон! – воскликнула Турчанинова. – Ну, конечно!

– Вы чрезвычайно сообразительная особа, – заметил немного задетый за живое Павел Андреевич. Сам он этого Сессаха, каковую задачку им, офицерам Тайной экспедиции, однажды задал старик Шешковский, расшифровал не так скоро, как сия острая умом особа. Правда, она знает разные языки. Да, она действительно может быть полезна в расследовании загадочной смерти генерала Талызина.

Татищев снова склонился над запиской.

– Сия записочка, несомненно, имеет шифр замены. Но он осложнен ключом, скорее всего цифровым. Даже если в ключе всего две цифры, то это уже сотня вариаций. А ежели три цифры или четыре? Это же тысячи, десятки тысяч вариаций! И чтобы перебрать их все, нам может не хватить и нескольких наших жизней.

– Что же делать? – уныло спросила Турчанинова.

– Будем думать, – произнес Павел Андреевич, пряча записку в нагрудный карман мундира.

– А я? – снова уныло спросила Анна Александровна, понимая, что, в общем-то, подполковник как-то незаметно обошел ее, и она взамен отданной записки не получила ничего, кроме его согласия взять ее в дело, да и то весьма расплывчатого.

– Вы? – он усмехнулся, как показалось ей, с ехидцей. – Я свяжусь с вами, когда в том назреет необходимость.

– А она назреет? – в упор посмотрела на Татищева Анна.

Подполковник кивнул. Однако являлся ли этот кивок согласием в ответ на ее вопрос или прощальным жестом, было совершенно непонятно.

Глава двадцать вторая

Как подполковник Татищев домой возвращался. – О пользе каббалистических и исторических знаний. – Получилось, черт побери!

Странным образом уходил от Анны Александровны подполковник Татищев.

Он не взял коляску, а двинулся пешим ходом, держа направление в сторону набережной Невы, незаметно оглядываясь и сворачивая в проходные дворы без всякой на то надобности. Возле галантерейного магазейна Бута он остановился и какое-то время смотрел в стеклянную витрину, следя за отражениями прохожих. Слежки за ним не было.

«Посмотрим, как вы, мадемуазель Турчанинова, ответите на мой вопрос, что я делал после того, как вышел от вас», – не без злорадства подумал Павел Андреевич. После этого, уже не проверяясь, он двинулся к себе на квартиру недалеко от дома Бестужева-Рюмина, где помещался Правительствующий Сенат со своими департаментами, – принадлежность к Тайной экспедиции обязывала жить в непосредственной близости от места службы.

Дома он первым делом прошел в кабинет и нашел на полках книжного шкапа несколько книг. То были «Полиграфия» немца аббата Иоганна Трисемуса, описывающая вариации тайнописи, «О тайной переписке» Джованни Порта и две книги италианского математика Джироламо Кардано по криптографии. Однако ничего полезного, могущего помочь в расшифровке записки генерала Талызина, Татищев в них не нашел. Не подходили к расшифровке записки ни шифры Леонардо да Винчи, ни потаенное «затейливое письмо» Приказа тайных дел при Федоре Иоанновиче, ни выкладки дешифровальной службы «Черного кабинета» при Петре Великом, ни криптография математика и астролога Леонарда Эйлера, обеспечивавшего и курировавшего тайную переписку Анны Иоанновны. Не возникло и «светлых» мыслей, которые – Павел Андреевич знал это по опыту – приходят тогда, когда ты находишься на правильном пути. Выходит, наступило время порассуждать.

Павел Андреевич раскрыл осьмушку листа и положил ее на стол.

«Это шифр замены букв с применением цифрового ключа».

«Верно».

«Шифр очень старинный, подобный ему применяли египтяне, древние иудеи и Гай Юлий Цезарь, а сие значит, что человек, написавший записку, знаком с древней историей».

«И с тайнописью».

«Стало быть, этот человек не только из высшего и образованного круга, но, возможно, из дипломатического корпуса, где шифровальные сообщения в большом ходу».

«Шпион!»

«Никогда не поверю, что генерал Талызин имел сношения со шпионами. Он был слишком привязан к цесаревичу Александру».

«Его могли использовать втемную».

«Могли, но кто? Английского посланника лорда Уитворда, явного шпиона и заводчика заговора против императора Павла, попросили из России еще в девяносто девятом».

«Зубовы?»

«У этих не хватило бы ума».

«Беннигсен?»

«Тоже нет. Они были достаточно знакомы, чтобы спокойно встречаться и разговаривать вживую, а не слать друг другу, словно тайные любовники, шифрованные записочки».

«И все же, записка, скорее всего, связана с заговором против Павла. Роль Талызина в сем предприятии слишком хорошо известна».

«Содержание записки тебе все равно не узнать, не прочитав ее, так что ищи ключ. Кто, к примеру, могли быть составителями этих шифров?»

«Математики, астрологи, магики».

«Верно. А это значит, что цифровой ключ представляет собой не просто случайный набор цифр, а некое каббалистическое число, то есть число со значением».

Число со значением!

Мурашки, пробежавшие по телу, говорили об одном: он на правильном пути. Пошарив в ящиках стола, он достал большую тетрадь, похожую на амбарную книгу, и стал судорожно листать.

Вот она, числовая азбука!

Павел Андреевич выбрал несколько цифр, которые, как он считал, наиболее подходили к ключу записки:

29 – злой умысел (убийство императора к доброму умыслу отнести трудно);

42 – путешествие (а почему нет, ведь и жизнь, и смерть суть наши путешествия в разных мирах);

48 – суд, приговор, наказание (самое подходящее для заговорщиков определение того, что они собирались сделать).

Теперь надобно применить ключ к записке. Например, 48.

Павел Андреевич размашисто написал на чистом листке бумаги:

ФОТСТ

Затем подписал под буквами:

Ф О Т С Т

4 8 4 8 4

Итак, четвертая буква по алфавиту вперед от Ф – Ш, восьмая от О – Ц, четвертая от Т – Ц, восьмая от С – Щ, четвертая от Т – Ц. Получается… ШЦЦЩЦ. Нет, не то.

Тогда так: четвертая буква по алфавиту назад от Ф – Р, восьмая от О – Ж, потом О, восьмая буква от С – И, четвертая от Т – О. Получается… РЖОИО. Опять не то.

Несусветная галиматья получилась у Татищева, когда он попробовал применить в качестве ключа и цифры 29 и 42. Правда, из сих попыток подполковник вынес и один положительный результат – ключ не мог состоять из двух цифр: только из трех или даже четырех.

Хорошо, пусть из трех.

Павел Андреевич выписал из тетради на листок несколько подходящих для ключа трехзначных цифр, отметая с двумя нулями:

315 – зло, вред;

318 – добродетель;

350 – справедливость (черт их знает, этих заговорщиков, может, устранение Павла они считали делом добрым и справедливым, а может, они просто веселые робяты);

365 – путешествие, усталость;

666 – убийство, зло, вражда.

Начал с последней.

Ф О Т С Т

6 6 6 6 6

Вперед по алфавиту получилось слово ЪФШЧШ, назад – ОЗМЛМ.

Татищев взял цифру 365: мимо.

Черт! Так можно возиться с этой запиской до морковкиного заговенья! Или до той поры, покуда рак на горе не свистнет.

Цифры 350, 318 и 315 тоже не являлись ключом к шифровке.

«Теперь попробуй четырехзначные», – сказал Татищеву его внутренний советчик.

«А ты знаешь, сколько там может быть вариаций?» – возмутился Павел Андреевич.

«Не так уж много, как кажется».

И правда, из числовой азбуки подполковник выбрал лишь с полтора десятка четырехзначных чисел, могущих быть ключами к шифру. Из них наиболее приемлемыми были 1095, 1260 и 1390. Последнее число отчего-то показалось ему знакомым, но на сей раз он решил начать с первого.

Мимо! Второе. Тоже мимо. Ну, если и число «опасность» не подойдет…

Погоди-ка, погоди-ка! Угличская драма! Дело о загадочной кончине царевича Димитрия в 1591 году. Официальная версия была тогда такая: царевич страдал падучей болезнью и, играя ножиком в тычку, в приступе сей напасти упал на нож и закололся. Однако когда в Углич прибыла следственная комиссия во главе с боярином Шуйским и из рва у крепостной стены извлекли вместе с другими труп дворцового дьяка Битяговского, по наущению коего, как говорили в городе, убили царевича, то в портах его была обнаружена грамотка с непонятными словами. Грамотку ту вместе со следственными материалами Шуйский привез в Москву, и оказалась она ни много ни мало как «затейливым письмом», то бишь литореей – настоящей шифровкой. Долго бились над ней умельцы-подьячие из Приказа тайных дел, покуда не расшифровали. А на грамотке сей было всего две строки:

Веление Верхней Венты: царевича Димитрия убить, да обставить так, будто сие случай не щастный.

Грамотка скоро пропала невесть куда, а дело это и по сию пору хранится в Преображенском архиве, да только без нескольких первых листов, на которые был разрезан столбец свитка. Пропали, утратились сии листочки. А на них-то и было содержание исчезнувшей грамотки. Лишь немногим известно ее содержание, да те помалкивали. А код, или ключ, коий умельцы из Приказа тайных дел все же подобрали к грамотке с тарабарщиной, был 1390! По каббалистической науке – опасность! Царевич Дмитрий и впрямь, подрастая, становился опасным; играючи, рубил сабелькою головы чучелам, приговаривая: «Вот так я поступлю с Мстиславскими, так с Годуновыми, а так с Феткой Романовым…». Словом, весь в грозного папеньку.

Татищев в возбуждении потер руки.

Опасность! Ну, конечно же! Император Павел тоже, верно, кому-то стал опасен, вот его и убрали. Как царевича Димитрия.

Татищев взял новый листок и вывел:

ФОТСТ ЦЪПЖО ШЕСИНАУЯ УНКЖЬ КФУЦОТСХУ РУСКБК

1 3 9 0 1 3 9 0 13 9 0 1 3 90 1 3 9 0 1 3 9 0 1 3 9 013 9 0 13 9 0 1 3

ЛЕСШЦЕК ЕОНУЮ УУСРЧСПЖЧ УВУЙТЭ НЦИДЦ СЗЫВЫЬ

90 1 3 9 0 1 3 9 0 1 3 9 0 1 3 9 0 1 3 9 0 1 3 9 0 1 3 9 0 1 3 9 0 13 9 0

Итак: ХСЪ…

Нет, надо считать назад:

УЛИСС УСПЕЛ ПЕРЕДАТЬ…

Получилось, черт побери! Вот оно, послание генералу Талызину:

УЛИСС УСПЕЛ ПЕРЕДАТЬ КНИГУ КУРНОСОМУ. ПРИКАЗ ВЕРХНЕЙ ВЕНТЫ: КУРНОСОГО УБРАТЬ, КНИГУ ИЗЪЯТЬ.