Текст книги "Магнетизерка"

Впрочем, сие дело ваше. А вот то, что нам, как я и предчувствовал, придется встретиться еще раз, – в этом нет никакого сомнения».

Глава тринадцатая

Об обостренном нюхе у старых вояк и молодых блудниц. – Как избежать неудовольствия генерал-прокурора. – Кто, черт побери, эта Катерина Дмитриевна? – Черное будущее империи. – Случайность есть не что иное, как реализованная возможность. – «Ну, ты даешь, барышня!» – Пальцы без ногтей. – Противостояние. – От блядства жен пухнет мозг. – Как тяжко, господа, быть магнетизером!

– Вас пускать не велено! – встал стеной больничный служка.

– Но мне нужно повидать одну больную! – без всякой надежды попыталась настоять Турчанинова.

– Не велено!

– Это кем же не велено? – услышала Анна Александровна за спиной знакомый голос. Она повернула голову и увидела того, кого меньше всего предполагала и желала увидеть.

– Так кем, говоришь, не велено? – грозно повторил Павел Андреевич. – Не слышу!

– Ординатором клиники их высокородием Михал Семенычем Осташковым, – невольно вытянувшись в струнку, отрапортовал служка. Именно отрапортовал, ибо тотчас определил в Татищеве человека не простого, а, скорее всего, из секретных служб. У старых вояк на таковых господ, простите, нюх.

– Позвать! – коротко скомандовал подполковник, сдвинув брови к переносице и сверкнув глазами. Конечно, он немного наигрывал, но когда для дела – можно.

– Слушаюсь.

Служка исчез и скоро вернулся в сопровождении плотного низкорослого господина.

– Профессор Осташков, – представился тот, глядя прямо в глаза Павла Андреевича. – С кем имею честь?

– При Правительствующем Сенате Пятого Департамента Тайной экспедиции подполковник Татищев, – четко произнес Павел Андреевич, подчеркнув интонацией слова «Тайная экспедиция». – Прошу пропустить нас с госпожой Турчаниновой к больной Евфросинии Жучкиной, находящейся на излечении в вашей клинике.

– Но мадемуазель Турчанинова… – начал Осташков, однако Татищев не дал ему закончить.

– Мадемуазель Турчанинова в настоящий момент помогает следствию особой государственной важности, – не терпящим возражений тоном произнес Павел Андреевич, вызвав удивление Анны Александровны. Но она тотчас вернула себе непринужденный вид, хотя и была поражена столь неожиданной метаморфозой, случившейся с подполковником. – И, стало быть, на время ведения следствия также является сотрудником Тайной экспедиции. Так что будьте так любезны, не чините нам препятствий, ежели не хотите заиметь в свой адрес неудовольствия его превосходительства генерал-прокурора.

Что случается после подобных слов? Правильно. Полное и решительнейшее содействие.

* * *

– Добрый день, госпожа Турчанинова, здравствуйте, господин подполковник, – тоном радушной хозяйки какого-нибудь литературного или светского салона приветствовала гостей Евфросиния Жучкина.

Она еще менее походила на распутную девку, нежели во время первого посещения Анны Александровны. Да и крестьянского в ней оставалось совсем чуть: разве что широкие ладони с крепкими сильными пальцами да лицо, слегка рябоватое и сохранившее выражение простоты и искренности.

– Рада, что вы наконец избавились от душевных мук по Катерине Дмитриевне, век бы вам ее не видать, – ласково и сочувственно глядя на Татищева, произнесла Евфросиния. – Я еще в первое ваше посещение хотела вам сказать об этом, но вы были немного не в себе, и я не решилась.

– Я? Не в себе? – мало не воскликнул Павел Андреевич. Вот дела! Умалишенная констатирует, что он был «не в себе». Впрочем, ничего удивительного. Ведь это же Желтый дом.

– Вы, господин подполковник, – улыбнулась Евфросинья. – Конечно, что вам слова какой-то ненормальной, как меня все здесь считают, в том числе и вы, однако поверьте, эта Катерина Дмитриевна та еще штучка и совершенно вас не стоит.

Сказав это, Евфросиния пытливо посмотрела на Татищева.

– Позвольте, но откуда вам известно…

– Знаю, – перебила ясновидящая. – Я знаю, вернее, могу знать все. Ну, или почти все.

– И даже то, что будет, скажем, через двести лет? – уже без особого ехидства спросил Павел Андреевич.

– Да, – просто ответила Евфросиния.

– И что же будет?

– Верхней Венте удастся разрушить империю, оболгать ее историю и государей и сделать всех жителей бывшей державы иванами, не помнящими родства. Народа русского не станет. Как понятия, конечно. Останется лишь население, вымирающее по миллиону в год. А потом новый правитель, кстати, офицер секретной службы, попытается наметить для России путь к возрождению. Но лишь попытается, не более. Дальше идти ему не дадут. А потом он и сам не захочет. Потому как осознает, кто ему противостоит. Затем маленький человек, почти карлик, с псевдототемной фамилией заведет страну в еще больший тупик, после чего в бывшей империи начнутся волнения, пожары, голод и холод. А потом появится Свет-Владимир. Но будет тяжко. Очень тяжко.

– В России всегда жилось нелегко, – не нашелся что сказать Павел Андреевич.

– Да, вы правы.

– А что такое Верхняя Вента? – спросила Анна.

– Это вы скоро узнаете сами, – задержала на Турчаниновой взгляд Евфросиния. – Очень скоро.

– И что, по улицам будут ездить самодвижущиеся экипажи, работу делать механизмы, а люди станут разговаривать на тарабарском языке, как пишут о том наши безмозглые романисты? – с улыбкой спросил Татищев, не поверивший в столь мрачные пророчества.

– Именно так, – подтвердила Евфросиния. – И если бы вы вдруг попали на их улицы, то с большим трудом поняли бы их речь. Так что романисты, о коих вы упомянули, не такие уж и безмозглые. К тому же самые талантливые из них – творцы, что предполагает связь с теми, кто знает все.

– А люди? Они изменятся? – спросила Анна Александровна.

– Ничуть, – с какой-то затаенной печалью, как показалось Турчаниновой, сказала ясновидящая. – С тех пор, как умерли старые боги, как вы их привыкли называть, и последний из племени титанов превратился в камень, люди ничуть не изменились. Правда, зла и безразличия к чужой боли в них стало много больше.

– Значит, титаны существовали? – спросила Турчанинова.

– Вне всякого сомнения, сударыня.

– А конец света наступит?

– Конечно. Он наступает для каждого из нас. С нашей смертью. Кстати, entre nous[8]8
  Между нами (фр.).


[Закрыть], – повернулась Евфросиния к Павлу Андреевичу, – когда вы вдруг встретитесь с госпожой Катериной Дмитриевной, случайно, на одном из раутов, куда вас пригласит обер-секретарь Макаров – а это случится довольно скоро, – будьте крайне осторожны, потому что встреча эта произойдет не вдруг и не случайно.

– Благодарю вас, – оторопело произнес Татищев.

– Случайностей вообще не бывает, ведь так? – спросила Анна.

– Именно. Так называемая случайность в действительности есть событие, заложенное в матрице возможностей, предопределенных каждому человеку еще до его очередного рождения. Если, скажем, в вашей матрице предопределенных возможностей нет рождения ребенка, то он у вас никогда и не родится, а если есть, – пристально посмотрела она на Анну, – то родится сын. Так что случайность – это не более чем реализованная возможность, заложенная в матрицу жизни.

– А кем заложенная? – осторожно спросила Анна Александровна. – И кто создает эти матрицы?

Глаза Евфросинии зажглись голубоватым светом.

– Сударыня, – произнесла она сухо и почти холодно, – во время прошлого вашего посещения я, кажется, дала вам совет: не приближаться к разгадке тайны, которую не может ни вместить, ни принять ваш непросветленный ум. И вы обещали учесть его. Однако, как я вижу, вы совершенно не держите своего слова.

Анна Александровна вдруг подошла к Евфросинии и, удерживая ее взгляд, быстро положила одну свою ладонь ей на голову, а другую прислонила к ее подгрудной ложечке.

– Что все это значит, сударыня? – только и успела произнести ясновидящая, как Турчанинова резко дунула ей в лицо. Евфросиния ойкнула и невольно отступила на шаг. Анна Александровна, как и в прежний раз, распростерла перед ней руки и стала совершать ими дугообразные движения от ног до головы и снаружи внутрь, словно окутывая ее теплом, исходящим из раскрытых ладоней. Глаза Евфросинии затуманились, она шумно вздохнула и опустилась на кровать. Какое-то время она сидела, опустив голову и словно задремав, затем медленно открыла глаза.

– Чо, обратно вы здеся? – произнесла Жучкина и огляделась. – Токмо уже с другим хахелем. Ну, ты даешь, барышня! Или покуда не дала? – она хрипло хохотнула и по-свойски подмигнула Турчаниновой. – А хорош твой кавалер, ничего не скажешь.

Евфросиния поднялась с кровати и подошла к Татищеву. Тот, пораженный столь разительной переменой, произошедшей с Евфросинией, кажется, был даже растерян, что случалось с ним крайне редко. Однако он быстро пришел в себя и ловко перехватил уже протянутую к низу его живота руку Жучкиной.

– Ну-ка! – Он сжал ее запястье так, что блудница скривилась от боли. – Сядь на место!

– Какой строгий дяденька, – с вызовом произнесла Евфросиния, однако вернулась и присела на кровать. Шутить с этим господином в серебряных эполетах, похоже, небезопасно. У Жучкиной на таковских нюх.

– Сейчас я буду задавать тебе вопросы, а ты будешь на них отвечать. Уяснила?

– Уяснила, – буркнула Жучкина.

– Вечером десятого марта сего года, – начал Павел Андреевич, – ты вышла из флигеля усадьбы Калмыкова на Гороховой. Следом за тобой из дома вышел человек в черном плаще и шляпе. Так?

– Ну, так.

– Опиши, как он выглядел.

– Да не помню я!

– А ты вспомни.

Жучкина задумалась, и, по всему судя, сей процесс был для нее труден. Она сморщила лоб, закатила глаза и даже зашевелила пухлыми губами, будто припоминала, как школьница, какой-то урок. Наконец она победоносно глянула на Татищева:

– Вспомнила! Лица его я не видела, а вот руки…

Дикий крик боли не дал ей договорить. Тело неестественно выгнулось, ее забила дрожь, и пот градом покатился по лицу и шее.

Анна Александровна снова распростерла над Евфросинией ладони, а затем приблизила к ней лицо и быстро дунула сначала на правый висок, затем – на левый. По всему было видно, что это дается ей с невероятным трудом: она побледнела, на лбу и висках явственно обозначились голубые вены, на верхней губе выступила испарина. Блудница открыла глаза, но они через несколько мгновений вновь стали заволакиваться. Турчанинова вдруг остро почувствовала, что ей противостоит некая сила, не позволяющая завершить окончательное «возвращение» Евфросинии. Сила эта, много мощнее ее собственной, вновь стала погружать Жучкину в состояние магнетического сна-яви.

– Я не могу больше ему противостоять, – с трудом проговорила Анна, поняв, что происходит. – Спрашивайте ее быстрее!

– Что руки, что? – склонился над Евфросинией Татищев.

– У него на пальцах…

– Что, что на пальцах? Татуировки, язвы, что?! – буквально закричал на нее Павел Андреевич.

– У него на пальцах не было ногтей, – едва слышно промолвила она.

– Как ты смогла увидеть это в темноте? – быстро спросил подполковник, буравя блудницу взглядом.

– Он водил руками перед моим лицом, – уже прошептала она. – Потом ничего не помню…

Евфросиния вдруг захрипела и стала нещадно бить себя кулаками по чему попало со все возрастающей быстротой. Потом принялась щипать и царапать ногтями себе лицо. Татищев попытался удержать ее руки, но справиться с ней было невозможно:

Жучкина с невероятной и невесть откуда взявшейся силой отталкивала его. Усилия раппортов Турчаниновой тоже ни к чему не приводили. Теплота, исходящая из ладоней, исчезла, и Анна Александровна в бессилии опустила руки.

– Все, бесполезно. Мне не справиться с ним, – тяжело переведя дух, заявила она. – Он много меня сильнее.

Евфросиния наконец перестала себя истязать, тело ее обмякло, она глубоко вздохнула, и гримаса боли постепенно исчезла с ее порозовевшего лица.

– Кто «он»? – не понял Павел Андреевич.

– Тот, кто ввел ее в это состояние. Тот, кто до сих пор на нее воздействует и контролирует ее, – в полном бессилии проговорила Анна Александровна. – Тот, кто владеет практиками держать человека в своей власти, даже находясь от него на значительном отдалении. Это Магнетизер, – добавила Турчанинова и опустила голову. – Тот самый. Я сталкивалась с ним в Москве.

– Он может воздействовать на нее на расстоянии? Не может такого быть.

– Тем не менее это так. Надо изготовить магнитную батарею. Тогда, в Москве, когда я помогала тамошней полиции, с помощью этой батареи мне удалось однажды справиться с ним. Временно, конечно.

– На сей раз магнитная батарея вам не поможет, – вдруг произнесла Евфросиния, о коей как-то забыли Татищев с Турчаниновой. – К тому же, как я вам уже говорила, это последняя наша с вами встреча.

– Вы поранились? – глядя на исцарапанное лицо и шею ясновидящей, спросила Анна. – Может, позвать доктора?

– А его не надо звать, он стоит под дверью с того самого момента, как вы вошли сюда.

Павел Андреевич метнулся к двери, рывком открыл ее и увидел доктора Штраубе.

– Я отвечаю за здоровье пациэнтки, – мрачно произнес Штраубе. – А вы устраиваете над ней какие-то… эксперименты, – добавил Иван Карлович новое иноземное словечко. – И об этом я непременно доложу начальнику Врачебной управы.

– Да хоть Папе Римскому, – резко ответил Татищев. – А сейчас попрошу не мешать и оставить нас в покое.

В этот миг снова раздался душераздирающий крик. Он был до того наполнен болью, что у Павла Андреевича мурашки побежали по телу, а у доктора Штраубе широко открылся рот.

– Боже мой, – воскликнул Иван Карлович и, оттолкнув подполковника, бросился в палату.

– Krisis! – громко вскрикнул он, с ужасом глядя на Жучкину, которая в мучении содрогалась на кровати. – У нее наступил кризис! Прошу вас, сделайте что-нибудь, – почти взмолился он, уставившись на Анну.

– Отойдите! – выдохнула она, не сводя взгляда с Евфросинии. Та уже молчала, не в силах более кричать, и только с дикой быстротой вращала глазами. В уголках ее рта розово пузырилась пена.

Турчанинова, раскинув в стороны руки, сделала несколько шагов назад, отодвигая руками и спиной Штраубе и Татищева. Затем подошла вплотную к Евфросинии и вонзила в нее пристально-напряженный взгляд. Не отводя его, она положила одну руку на голову Жучкиной, а другую прислонила ладонью к ее подгрудной ложечке. Подержав их так некоторое время, она сильно и резко дунула Евфросинии в лицо. Та ойкнула и ухватилась за спинку железной кровати. Ее стало мелко трясти. В то же мгновение Анна, как в прошлый раз, распростерла над ней руки, отдавая все силы тому, чтобы подчинить Жучкину своей воле. Ей это удалось после неимоверных усилий, и, почувствовав теплоту, испускаемую подушечками пальцев, она стала производить ладонями дугообразные движения снаружи внутрь и от ног к голове Евфросинии, как бы окутывая ее горячими жизненными токами, исходящими от ее ладоней. Это длилось около десяти, как казалось, бесконечных минут. Скоро Евфросиния шумно выдохнула, ее тело обмякло и приняло нормальное положение. Глаза ее приобрели осмысленное выражение.

– Благодарю вас. Вы подарили мне еще несколько минут, – медленно произнесла ясновидящая и попыталась улыбнуться.

Не вышло. Тогда она заговорила снова:

– Я желаю вам удачи. Это есть не подарок свыше, а определенное состояние души. Когда неотступно идешь к намеченной цели. Это состояние победителя. Вы же, господин подполковник, помните о том, что я вам сказала.

– А что вы пожелаете мне? – вдруг спросил доктор Штраубе.

– Вам надлежит немедля подать прошение в Синод о разводе с вашей супругой, – еле слышно произнесла ясновидящая. – И избавиться от ее присутствия как можно скорее. Иначе небольшая опухоль в левом полушарии вашего мозга станет стремительно расти и для вас… наступит конец света.

Евфросиния еще раз обвела всех взглядом, явно прощаясь, затем вздохнула и…

Выдоха не последовало.

* * *

В полуверсте от Обуховской клиники, в одной из меблирашек известного петербургского домовладельца Фанинберга, некий господин повыше среднего росту с ничем не примечательной внешностью, худощавый, но жилистый, записанный в домовой книге как надворный советник Николай Иванович Селуянов, тоже вздохнул и опустил руки. Лицо его было серым, и по нему и голому по пояс телу крупными каплями катил пот.

Черт возьми! Призвали бы его раньше, и тогда не было бы всех этих сложностей. Он бы просто вошел в дом Хранителя и принудил бы его отдать «Петицу».

И что в ней такого, в этой книге, что Верхняя Вента придает ей такое значение, что приходится убирать всех, кто даже не читал, а просто держал ее в руках? Хотя он ведь был занят в Берлине! И то, что его призвали сюда, пусть и поздно, говорит о том, что он – первый в своем деле, и равных ему нет. А стало быть, у него имеются полные основания диктовать им свои условия. Золота у них немеряно… Конечно, диктовать исподволь, ибо с такими людьми ссориться – что самому копать себе могилу. Да и люди ли они – еще вопрос. Но основания истребовать увеличения гонорара за исполняемые им поручения – есть. Плюс непредвиденные обстоятельства, связанные с этой блудницей. Мука невыносимая… Впрочем, в этом виноват он сам.

Надворный советник сделал шаг, другой. Затем натужно закашлялся, и его стошнило прямо на ковер.

«Турчанинова Анна Александровна, Татищев Павел Андреевич», – прошептал он посиневшими губами и, вдруг замерев, рухнул на пол без чувств, раскинув на стороны руки.

Его судорожно скрюченные пальцы нервически подрагивали. Они были длинными и, как это ни странно, совершенно без ногтей.

Глава четырнадцатая

Вопросы подполковника Татищева. – Уже кое-что. – Если замагнетизировать ворону, то она выклюет вам глаз. – Как мадемуазель Турчанинова не хотела выходить из коляски, или баба с возу – кобыле легче? – «Золото, а не постоялец». – Точка Судьбы. – Размышления и деяния Павла Андреевича. – Большой перст действует паче…

– Я немного слышал о докторе Месмере, – сказал Татищев, когда они с Турчаниновой возвращались на извозчике из клиники. – Кажется, он открыл магнетизм?

– Не то чтобы открыл, – поправила его Анна Александровна. – Доктор Месмер обобщил познания в сей области и возвел их в научный оборот. А потом нашел своим знаниям практическое применение.

– Часть этого «практического применения» я видел, – сказал Павел Андреевич с некоторым сарказмом, уже скорее по инерции, нежели от недоверия. Потому как к увиденному и услышанному в Обуховской клинике человеку, находящемуся на службе в Тайной экспедиции, надлежало отнестись с самым серьезнейшим вниманием. Ежели он, конечно, настоящий профессионал, каковым Татищев несомненно являлся. К тому же, это напрямую касалось Магнетизера, ставшего в деле о скоропостижной кончине адмирала де Риваса, сиречь убийстве, в чем теперь Татищев нимало не сомневался, главным фигурантом.

Павел Андреевич немного помолчал, раздумывая, а затем спросил:

– А этими магнетическими практиками можно воздействовать, скажем, на животных?

– Весьма вероятно, – ответила Анна. – Можно замагнетизировать лошадь, и она понесет, можно собаку – и она бросится на вас и искусает, а ворона выклюет глаз.

– Да уж, – произнес подполковник, уставившись в спину возницы. – Серьезный господин этот Магнетизер.

– Магнетизирование требует огромных усилий и затрат всего организма и весьма скверно сказывается на общем здоровии магнетического оператора, особенно действующего на расстоянии. Посему смею предположить, что тот, кто убил несчастную Жучкину и адмирала де Риваса, человек скорее худой, нежели полный, жилистый, нежели мускулистый, и вид имеет вряд ли цветущий.

– Это уже кое-что. Значит, мне надлежит искать худого изможденного человека? – спросил он, обведя взглядом хрупкую фигурку Анны Турчаниновой.

– Скорее всего, так, – согласно кивнула та. – Но почему «вам», а не «нам»?

– Потому что ваша миссия выполнена.

– А как же книга?

– Теперь я имею полное право произвести досмотр квартиры покойного адмирала де Риваса, потому что с этого момента, считайте, начато производство уголовного дела по факту его убийства, – весомо ответил Павел Андреевич.

– А если этой книги у него уже нет?

– Буду искать, – спокойно ответил подполковник Тайной экспедиции. – Ваше дело лечить отца Андрея Борисовича, мадемуазель.

– Все-таки вы невыносимы, – заключила Турчанинова и обиженно отвернулась от Татищева.

– Да поймите вы, – с жаром произнес Павел Андреевич, и в тоне его послышались нотки оправдания, – как я могу взять вас в следствие по этому делу, когда оно подпадает под разряд секретных?

– Я умею молчать, – твердо произнесла Анна Александровна. – А потом, вы же сказали там, в клинике, что поскольку я помогаю следствию по делу особой государственной важности, то на время его ведения являюсь действующим сотрудником Тайной экспедиции.

– Вы являлись этим сотрудником, – поправил Турчанинову Павел Андреевич. – До настоящего момента. Теперь наше сотрудничество закончено.

Коляска остановилась. Татищев огляделся и с облегчением произнес:

– Вы, кажется, приехали.

– Я никуда не пойду, господин Татищев, – решительно заявила Анна и, демонстративно поерзав, устроилась в коляске поудобнее. – В конце концов, я же доказала, что адмирал де Ривас убит, а не умер собственной смертью, как вы думали.

– Когда мне стало известно, что у адмирала перед самой смертью был посетитель, версия, что смерть его, скажем так, не совсем естественна, была принята мной как рабочая совершенно без вашей помощи, – четко выговаривая каждое слово, произнес подполковник. – Теперь я хочу довести дело до конца. Это долг чести. И если мне будут мешать…

– А мне, стало быть, вы в чести отказываете? – с упреком спросила Анна Александровна.

– Господа хорошие, вы слазить-то будете али как? – обернулся к ним возница.

– Да, – ответил Татищев и приоткрыл дверцу экипажа, собираясь выйти и высадить Анну.

– Нет, – решительно произнесла Турчанинова.

– Ну, сударыня, это уже… не знаю, как и назвать…

– Без меня вы его не поймаете.

– Слазить-то будете али нет?

– Я задействую всех лучших агентов экспедиции. Поймаем!

– У вас ничего не выйдет. Вы не знаете всех его возможностей.

– Слазить-то…

– Замолчи, мерзавец! – гаркнул Татищев, и извозчик опасливо втянул голову в плечи.

Павел Андреевич в сердцах захлопнул дверцу и мрачно посмотрел на Турчанинову:

– Чего вы хотите?

– Помочь вам найти Магнетизера. И поймать. Со мною вам легче это будет сделать.

* * *

– Он ведь мог убить Жучкину. Почему он этого не сделал?

– Возможно, его вспугнул я. Однако, скорее всего, это просто не входило в его планы, – добавил Павел Андреевич, ставший вдруг похожим на охотничьего пса, учуявшего дичь.

– Вы так думаете? – Турчанинова поразилась выражению его лица.

– Уверен, – резко произнес подполковник.

– Отчего же?

– Оттого, что убиение этой, пардон, потаскушки было ему не на руку. Два трупа в один день и в одном месте – это слишком много и привлекло бы внимание полиции. А нашему Магнетизеру таковое внимание совершенно ни к чему. Выкладывайте все, что о нем знаете.

Этот разговор между Татищевым и Турчаниновой происходил в небольшом кабинетике подполковника на первом этаже дома Бестужева-Рюмина на набережной Невы, где располагался Пятый департамент Сената, через два дня после посещения ими Обуховской клиники. За это время Павел Андреевич получил «добро» на деликатное расследование загадочной смерти адмирала де Риваса, провел досмотр кабинета и библиотеки покойного адмирала, «Петицы» там не обнаружил и решил-таки не отказываться от помощи мадемуазель Турчаниновой. В конце концов, помощь гражданских лиц дознанию есть их первейшая обязанность, и полиции, в том числе и тайной, не след в этом отказывать. А как только надобность в Турчаниновой отпадет, ее всегда можно будет отстранить от сего дела по причине его секретности.

– Собственно, мне известно о нем не столь уж много. Например, в Москве он всегда снимал меблированные комнаты с имеющимся в них черным ходом. Записывался у домовладельцев статским служащим с чином коллежского секретаря либо надворного или титулярного советника, непременно платил вперед, утром уходил, поздно вечером возвращался, так что его, собственно, мало кто мог видеть и хорошо запомнить. Хозяева меблирашек сказывали, что постоялец никогда не показывал лицо полностью, а в холодное время и вовсе ходил обмотанный шарфом до самых глаз, да и те были сокрыты надвинутой на глаза треуголкой. Дам к себе не водил, ни с кем не приятельствовал, но, по всему вероятию, Москву знал довольно хорошо и никогда не спрашивал, как доехать или дойти до нужного ему места. Словом, золото, а не постоялец.

Сведений немного, но все же кое-что. Главным же являлось то, что Магнетизер владел методой введения своей жертвы в состояние магнетического сна-яви пятой и даже шестой степени несколькими раппортам и за весьма короткое время, после чего убивал их одним прикосновением большого пальца ко лбу, а именно к месту, зовущемуся физиогномистами Точкой судьбы. И, стало быть, был крайне опасен.

«Перстная манипуляция действует сильнее ладонной и есть самый действенный способ прикосновения, – вспомнила Анна лекцию маркиза де Пюйзенгюра. – Сия манипуляция усиливается приведением перстов в различное между ними соединение. Паче действует большой перст, по нем мизинец, потом указательный и четвертый палец. Средний же не оказывает никакого действия. Распростертые или когтеобразно загнутые пальцы действуют наислабее. Сильнейшее действие оказывается в пальцах, сжатых концами в щепоть. Но конец или подушечка расправленного большого перста, при сжатии всех других пальцев в кулак, действует наисильнее всего…»

– А есть что-либо такое, что может как-то воспрепятствовать его силе? – задумчиво спросил подполковник.

Турчанинова ответила не сразу. Ослабить действия магнетизера, конечно, можно, а вот противодействовать?

– Действия магнетизера, насколько мне известно, затрудняют металлические предметы: портсигар в вашем кармане, хронометр, горсть меди, орден на шее или груди. Из материй более всего препятствуют прохождению магнитных токов к телу шелк, гродетур и атлас. Так что шелковая сорочка или атласный жилет будут не лишними при общении с ним.

– Надо будет объявить это агентам.

– Что вы собираетесь предпринять? – деловито спросила Анна и серьезно посмотрела на Татищева. Точно так спросил его вчера обер-секретарь Макаров, когда Павел Андреевич докладывал ему свои соображения. И подполковник, вздохнув и нарочито приняв тон подчиненного, доложил ей четко и вразумительно:

– Предлагаю начать розыски неизвестного лица в плаще, предположительно худощавого и не пышущего здоровием, обладающего привычкой носить треугол, надвинув на самые глаза, и не имеющего ногтей на пальцах рук. Для сего надлежит весьма осторожно, не привлекая внимания, осмотреть домовые книги всех гостиниц и меблированных комнат на предмет поселения в них схожего вышеприведенному описанию человека, записавшегося в чинах от коллежского секретаря до титулярного советника и проживающего в Петербурге около двух-трех недель. У вас будут какие-либо дополнения или возражения, сударыня?

– Возражений не имею, – подыграла Анна. – Вот дополнение: надо предупредить каждого из агентов, чтобы они были крайне осторожны.

– Будет исполнено, ваше превосходительство.

– Ну и, конечно, обо всем происходящем докладывать мне лично.

– Слушаюсь, – серьезно сказал Павел Андреевич.