Текст книги "Магнетизерка"

– Вы, возможно, правы. А кто сказал вам… о роде ее занятий?

– Ее товарки. Они обратились в полицейскую часть по поводу ее исчезновения. Там у них взяли описание примет и нашли ее уже здесь, в Желтом доме. Они опознали ее, а вот она…

– Их не узнала, – закончила Анна.

– Верно, – сказал доктор. – А откуда вы знаете?

– Я могу ее видеть? – Турчанинова вовсе не хотела рассказывать доктору о своих способностях. Помимо прочего, этим можно было испортить его впечатление о ней.

– Посещения больных у нас не запрещены, – не очень уверенно произнес Михаил Семенович. – Только хочу вас предупредить, что она совершенно не в себе. Она не помнит, как ее зовут, и вряд ли узнает вас.

– Узнает, – заявила доктору Анна Александровна весьма твердо. – Меня она узнает.

* * *

– Крайне странный случай, – сказал доктор Иван Карлович Штраубе Анне Александровне, когда профессор Осташков провел неожиданную посетительницу в его кабинет. – Мне еще никогда не приходилось сталкиваться с подобными симптомами умопомешательства. Эта блудница, как ни странно, более похожа на блаженную, нежели на обычную душевнобольную.

– А вы не можете мне сказать, в чем это выражается?

– Она каким-то образом угадывает, что было, что и с кем происходит в данный момент и даже что произойдет в будущем. Причем некоторые ее предсказания сбываются точно и в срок, – с нескрываемым удивлением ответил Иван Карлович.

– Например?

– Неловко признаться, однако что было, то было, да и сам факт этого ее угадывания крайне любопытен, – начал Штраубе. – Видите ли, при составлении моего формулярного списка по приезде сюда, в Россию, канцелярист сделал одну оплошность. Я родился в городе Герборне княжества Нассаусского. А канцелярист записал «Носсаусского». Заметил я это не сразу, а когда заметил, то жил уже не в Москве, а в Петербурге и собирался поступать сюда, в эту клинику, на службу. И я – каюсь – самостоятельно исправил в слове «Носсаусского» первое «о» на «а». При первом же осмотре больная, погрозив мне пальчиком, сказала, что исправлять официальные документы есть совершеннейший подлог и подсудное дело.

«О чем вы?» – спросил я, сделав вид, что не понимаю ее.

«О вашем формулярном списке, – ответила она, улыбаясь, – в нем вы в названии княжества, в коем родились, исправили «о» на «а». Нехорошо, право».

«Глупости вы какие-то говорите», – ответил ей я, хотя прекрасно понимал, что она права. Но как она могла это узнать, если кроме меня об этом не знал никто?

Турчанинова едва улыбнулась и спросила:

– Были еще какие-нибудь странности?

– Вчера, когда я производил вторичный осмотр больной, она сказала, что младший брат моей супруги Фридрих Эммануил три недели назад умер, подавившись вишневой косточкой. Она так и сказала: мол, Фридрих Эммануил скончался двадцать третьего апреля в три часа пополудни, подавившись вишневой косточкой за обедом. Я, хотя она и назвала брата жены по имени, конечно, не поверил, посчитав сие за бред умалишенной, однако сегодня утром получил я с оказией письмо от родных, в котором сообщалось: «Двадцать третьего апреля в три часа пополудни брат вашей жены скоропостижно скончался, подавившись за обедом вишневой косточкой». Представляете, – Штраубе как-то беспомощно взглянул на Анну Александровну, – она не только угадала, как зовут брата моей жены, но также верно назвала причину его смерти, ее точный день и час. Вчера же она сообщила, что завтра, сегодня то есть, ее придет навестить одна старая дева, которая…

– Старая дева, про которую говорила вчера ваша пациэнтка, это я, – не дала договорить Ивану Карловичу Анна.

– Вы?!

– Я, – повторила, кивнув для убедительности головой, Турчанинова. – Как видите, она не ошиблась и на сей раз.

– Выходит, что так, – раздумчиво произнес Штраубе.

– А вы что думаете об этом? – спросила Анна Александровна, пытливо посмотрев на доктора.

– Да уж не знаю, что и думать, – растерянно признался Иван Карлович. – Уверен я только в одном: эта Жучкина перенесла какое-то тяжелое для ее организма потрясение, что вызвало функциональные сдвиги в сознании, обострив ее память и фантазию.

– Память – да, вы правы. А вот фантазию – нет, – безапелляционно промолвила Турчанинова.

– У вас имеется особое мнение на сей счет? – не смог скрыть язвительнсти Штраубе.

– Имеется, – подтвердила Анна.

– И вы сможете изложить его мне? – с недоверием и известной долей насмешки, возможной при общении с дамами, спросил Иван Карлович.

– Извольте, – легко согласилась Турчанинова. – Вы ведь исправили название места, где родились?

– Да, исправил, – согласно кивнул Штраубе.

– А брат вашей жены действительно умер, подавившись за обедом вишневой косточкой?

– Да, к сожалению. Супруга очень переживает.

– И умер он в тот день и час, на которые указала вам Жучкина? – продолжала спрашивать Анна Александровна.

– Именно, – согласно кивнул доктор.

– И старая дева, то бишь я, пришла к вам, чтобы навестить ее?

– Ну… да.

– Тогда где же вы видите ее фантазию? – опять пытливо посмотрела в глаза Штраубе Турчанинова. – Налицо знание.

– Знание? – раздумчиво переспросил доктор.

– Именно. А что же еще? – скорее констатировала, нежели спросила Анна Александровна.

– Выходит, что все это не совпадения? Так вы полагаете?

– Разумеется, – твердо ответила Турчанинова. – Какие совпадения, уважаемый доктор? Она прекрасно знает, о чем говорит! В результате какого-то весьма сильного потрясения, тут вы правы, эта крестьянская дочь получила новые способности, которые и доставили ей знание того, что было, есть и будет. Знание, и ничто иное.

– Вы полагаете, что она стала…

– Ясновидящей? Это вы хотели сказать?

– Да, – кивнул головой Штраубе.

– И вы абсолютно правы, – заключила Анна Александровна тоном, не принимающим никаких возражений.

Штраубе, конечно, слышал про месмеризм, животный магнетизм и сомнамбул и даже кое-что читал про это, однако веры к сему учению не испытывал и в том, что тело человека есть магнит, а голова и ноги его полюса, крепко сомневался. Но посетительница говорила столь уверенно и убедительно, что он положительно был поколеблен в своем неверии. И когда мадемуазель Турчанинова предложила проводить ее к больной, Иван Карлович охотно согласился.

* * *

Палата у Жучкиной была светлой и чистенькой. Металлическая кровать, какую редко встретишь в мещанском доме, с хорошим матрацем и бельем, весьма приличная тумбочка для личных вещей, из коих у Жучкиной было обнаружено лишь крохотное зеркальце с трещиной поперек да тридцать пять копеек медью (верно, ее гонорар за неправедные услуги). Были также стул с изогнутой спинкой и небольшой кухонный столик – вот и все предметы, что составляли меблировку палаты. Правда, окно, выходящее во двор клиники, было забрано решеткой, кровать имела широкие кожаные ремни, коими при надобности, то есть агрессивном поведении, больную можно накрепко пристегнуть к кровати. Да еще все мебеля палаты были намертво привинчены к полу. Все напоминало нумер в гостинице с хорошей горничной. Постоялица же сего «нумера» оказалась молодой женщиной не без признаков природной красоты. Серо-голубые глаза смотрели ясно и спокойно, на полных губах играла легкая улыбка.

– Добрый день, – поздоровался Штраубе.

– Здравствуйте, – произнесла Анна.

– Здравствуйте, доктор, рада вас видеть у себя, госпожа Турчанинова, – благосклонно кивнула Жучкина. – Soyer le bienvenu![3]3
  Добро пожаловать! (фр.)


[Закрыть]

Штраубе и Турчанинова переглянулись.

– Где вы так хорошо научились говорить по-французски? – спросил Иван Карлович.

– Нигде, – невозмутимо ответила Евфросиния. – Просто знаю, и все. Как и остальные языки. Когда-то ведь язык для всех живущих людей был един. Не считая, конечно, диалектов.

Доктор и Анна Александровна снова переглянулись.

– Was geht los?[4]4
  В чем дело? (нем.)


[Закрыть] – обиженно надула губки Евфросиния. – Вы мне не верите?

– Верим, – ответила Анна.

Блудница внимательно посмотрела на Турчанинову.

– Ну, раз это сказали вы, it’s more than enough.

– Это более чем достаточно? – перевела с английского ее фразу Анна Александровна.

Жучкина кивнула и мило улыбнулась. Как герцогиня, которая сознательно не делает различий между прислугой и ровней.

– Благодарю вас, – сказала Анна Александровна. – Вы меня знаете?

– Конечно, – улыбнулась Жучкина. – Вы Анна Александровна Турчанинова, магнетизерка и поэтка.

Она на мгновение задумалась и процитировала:

 
Погибели своей сама виновна я;
Мне промысл указал к добру и злу дорогу:
Одна стремится в ад, ведет другая к Богу;
Из двух одну избрать властна душа моя…
 

– Простите, это не мои стихи, – не очень уверенно произнесла Анна Александровна.

– Ваши, – усмехнулась Евфросиния. – Это строфа из ваших, еще не написанных стихов. Кстати, Бога нет. В общепринятом его понимании, разумеется.

– А что есть? – спросил доктор Штраубе.

– Что? – она немного задумалась, словно прислушиваясь к чему-то. – Есть, будем говорить так, игроки. Их двое, и им очень скушно. Потому что живут, если к ним можно применить это выражение, столь долго, что именно их считают теперь родоначальниками всего сущего.

– И эти игроки, как вы сказали, просто забавляются нами? – неожиданно спросила Анна.

– Забавляются? Что ж, можно выразиться и так. Забавляются и нами, и царями, и странами, словом, целым миром, даже не одним, а многими. Но это, – она приложила палец к губам, – страшная тайна, самая главная из всех тайн, и если вы узнаете даже часть ее, вам грозит гибель. Так что не советую вам стараться ее разгадать или даже приближаться к ее разгадке.

– Я учту ваш совет, – произнесла Анна Александровна. В том, что Евфросиния находится в состоянии шестой степени магнетического сна-яви, Турчанинова уже не сомневалась. Но какова сила Магнетизера! Она еще никогда не видела людей в таком просветленном состоянии, абсолютно разорвавшем покров внешнего сумрака, в котором мы все чьей-то невидимой волею пребываем. Сознание Евфросинии проницало с необыкновенной ясностью сокрытое в прошедшем, неизвестное и удаленное в настоящем и лишь зачатое в будущем.

Обладал ли некогда человек таковыми способностями? Вероятно. Ведь ничего, что не может быть в природе, в ней и не бывает. А ежели в человеке такие возможности были заложены изначально, то кто отнял их у него?

Турчанинова весьма пытливо смотрела в лицо провидицы, стараясь поймать ее взгляд. Когда это удавалось, Анна Александровна замечала, что глаза Евфросинии излучают тонкий и мягкий голубоватый свет, исходивший изнутри, словно там, за глазными яблоками, как за экраном-мираклем, горел какой-то мощный и яркий светильник.

После недолгого молчания Турчанинова тихо спросила:

– Можно, я вас осмотрю?

– Извольте, – чуть насмешливо ответила провидица.

Анна Александровна медленно приблизилась к ней и вдруг резко дунула ей в лицо. Не дав ей опомниться, Турчанинова распростерла над ней руки, тотчас почувствовав истекающее из кончиков пальцев тепло. Очевидно, это почувствовала и Евфросиния. Она удивленно вскинула брови и стала озираться, словно стараясь понять или вспомнить, где она находится. Анна Александровна, мало не касаясь тела провидицы, начала совершать ладонями округлые движения снизу вверх, будто окутывая Евфросинию клубами дыма или тумана с ног до головы. Доктор Штраубе, стоящий поодаль и неотрывно наблюдавший за пассами Турчаниновой, молчал и только часто моргал. Наконец Евфросиния размякла, ослабла и устало опустилась на стул.

– Как вы себя чувствуете? – ласково спросила Анна, дотронувшись до ее плеча.

– Хреново, – с хрипотцой и вульгарными интонациями вдруг ответила Жучкина. – А ты кто будешь, монашка?

– Нет, – так же ласково ответила Турчанинова.

– А пошто ты меня лапаешь? – подняв на Анну Александровну помутневшие глаза, спросила Жучкина.

– Ну…

– Хер гну, – отрезала блудница. – А может, ты из ентих дамочек, что не мужиков, а девок любят, а? – подмигнула Турчаниновой Жучкина. – Тогда ладно, можешь меня пощупать. Пятиалтынный токмо пожалуй и щупай сколь тебе угодно.

Она широко раздвинула ноги и призывно посмотрела на Анну Александровну.

– Вы что себе позволяете?! – не сдержался Штраубе. – Немедленно прекратите!

– А это что еще за хрен с горы? – кажется, только что заметила доктора Евфросиния. – Вы чо, – она снова посмотрела на Анну Александровну, – вместях притопали?

– Н-нет… да… – только и всего, что нашлась ответить Турчанинова.

– Стало быть, втроем любите кувыркаться, – резюмировала Жучкина. – Та еще парочка!

Она медленно оглядела обоих, прицениваясь, сколько можно запросить за свальный грех. Потом выдала:

– Семь гривен серебром с вас будет, господа хорошие. Денежку па-пра-шу вперед!

И прищелкнула языком.

Штраубе багровел медленно. Сначала воспылали его крупные мясистые уши, затем шея, а потом загорелось лицо.

– Прекратить! – наконец крикнул он. – Прекратить немедля! Здесь тебе не бордель, а государственная клиника!

И даже притопнул ногой.

– А ты на меня не ори, господин хороший, – удостоила его злым взглядом Евфросиния. – Орать и я умею. И ножками своими на меня не топочи. Не хошь еться, так и скажи.

Доктор задохнулся от возмущения. Верно, не приди ему на помощь Анна Александровна, он бы лопнул от ярости.

– Мы к вам пришли не за… этим, – с трудом промолвила она, продолжая в упор смотреть на Жучкину.

– А зачем?

– Задать несколько вопросов.

– Ха!

– Я вам заплачу, – пообещала Анна.

– Заплати, – хищно загорелась глазами Жучкина.

Турчанинова развязала висевший на запястье ридикюль и, пошарив в нем, достала рубль.

– Вот.

Евфросиния схватила бумажку и спрятала куда-то в юбки.

– Спрашивай.

– Вас нашли у дома Калмыкова возле Каменного моста десятого марта. Что вы там делали?

Блудница вспоминала довольно долго.

– Я была во флигеле.

– Вас нашли в невменяемом состоянии.

– Так я и не помню ни хрена. Вроде и выпили мы с энтим стариканом не так уж и много.

Она опять задумалась.

– Помню, вышла из ворот. Вечер стоял скверный, погода паршивая, да еще старикан жмотом оказался. Потом мужик какой-то появился из господ, в шляпе и черном плаще. Вроде хвостом я перед ним повиляла, а он… Нет, ничо не помню.

– Какой такой мужик? – резко подалась вперед Анна Александровна.

– Ну, тот, что из особняка вышел.

Жучкина вдруг обмякла и прикрыла глаза. Турчанинова схватила ее за плечо и потрясла. Никакой реакции, будто перед ней сидел не человек, а кукла. Затем по телу Жучкиной прошла дрожь, похожая на судороги, и она открыла глаза.

– Господа? – она обвела ясным и немного удивленным взглядом Турчанинову и Штраубе. – What’s happening?[5]5
  Что происходит? (англ.)


[Закрыть] Что вы здесь делаете?

– Мы пришли вас навестить, вы разве не помните? – ответила Анна. – А потом вы на минуточку потеряли сознание.

– Ах да, прошу прощения, – произнесла Евфросиния извиняющимся тоном.

– C`est ma fante[6]6
  Это моя вина.


[Закрыть], – сказала Анна.

– Да, ваша, – промолвила Евфросиния, задержав взгляд на Турчаниновой.

– Сударыня, – обращаясь к Анне Александровне, произнес доктор. – Мне кажется, нам пора.

– Конечно, – кивнула Турчанинова и обратилась к Евфросинии: – Благодарю вас.

– De rien[7]7
  Не стоит.


[Закрыть], – мягко улыбнулась та.

– А можно вас еще навестить? – спросила Анна.

– Ну, отчего же нельзя, – разрешила Евфросиния. – Только они это вряд ли вам позволят.

– Кто они?

– Господин Штраубе и господин Осташков.

– Это так? – обернулась она к Ивану Карловичу.

Тот лишь молча пожал плечами.

– Так, так, – подтвердила ясновидящая. – Просто Иван Карлович сейчас погружен в собственные мысли. Одна из них обо мне, а другая о его милейшей супруге Софии Эммануиловне. Дело в том, что в последнее время Софи увлеклась неким гвардейским штаб-ротмистром Вронским. И в настоящее время направляется в его карете к нему на квартиру.

Евфросиния взглянула на теперь уже побелевшего доктора и добавила:

– Хотите знать, чем они будут заниматься там, скажем, через три четверти часа?

Она почему-то недолюбливала Ивана Карловича.

– Нет, не хочу, – ответила Анна и посмотрела на доктора. – Кажется, мне действительно пора уходить.

Штраубе кивнул и с убитым видом вышел из палаты.

– Прощайте, – сказала Анна.

– Прощайте, – ответила Евфросиния.

– Я увижу вас снова?

– Увидите, – с неожиданной печалью ответила молодая женщина. – Один раз.

Анна кивнула и направилась к выходу.

– Вы его найдете, – услышала она голос Евфросинии.

– Кого? – обернулась Анна Александровна.

– Того, кого ищете, – ответила ясновидящая.

Глава одиннадцатая

«Петица», «Звезница», «Земница» и Троянова чаша. – «Вы? Одна?» – Какой же он бурбон, или о чем поведала мадемуазель Турчанинова подполковнику Тайной экспедиции. – Сны, они почти всегда вещие. – Большой палец как орудие убийства. – Злые и сумасшедшие одинаково сильны.

– Нашли? – с надеждой спросил Борис Андреевич и сделал попытку приподняться.

– Ищут, – поспешила заверить его Анна. – Лежите, пожалуйста.

Нелидов откинулся на подушки.

– Нельзя, чтобы она пропала. Ведь «Петица» есть книга откровений, и вместе с «Звезницей», «Земницей» и Трояновой чашей они составляют…

Гримаса боли исказила его лицо. Тело Бориса Андреевича вытянулось и стало прогибаться назад. Анна, как могла, старалась своими раппортами уменьшить боль, но на сей раз это получилось у нее с большим трудом. Наконец по телу Нелидова прошли судороги, и оно потеряло способность двигаться.

– Есть новости о книге? – спросила она Андрея Борисовича.

– Все то же, – мрачно ответил Нелидов-младший. – Если отец умрет, я себе этого никогда не прощу.

– Мне надо поговорить с господином Татищевым.

– Я думаю, он зайдет вечером.

– Вы меня не поняли, – жестко посмотрела на Андрея Анна Александровна. – Мне надо поговорить с господином Татищевым срочно.

– Но время для визитов еще не…

– Вы знаете, где он живет? – оборвала Андрея Турчанинова.

– На набережной Невы, недалеко от Сената.

* * *

– Вы? Одна? Вас кто-нибудь видел? – спросил Татищев, когда они расположились у него в кабинете.

– А что такое? Вы боитесь за свою репутацию?

Опять сарказм в голосе. До чего же несносная женщина, тьфу ты, девица!

– Но приходить одной, к мужчине…

– Ах, так вы боитесь за мою репутацию? – слегка усмехнулась Анна Александровна. – Тогда не стоит беспокоиться.

– Хорошо, не буду, – с ехидцей произнес Татищев. – Итак…

– Я хочу помочь в поисках книги, – начала Анна. – Ее надо найти, иначе Борис Андреевич умрет.

Это было сказано столь прямолинейно и как-то буднично, что Павел Андреевич вздрогнул.

– А вы со своими методами, пассами и раппортами что же не лечите его?

– Я лишь удерживаю болезнь. Но чтобы успешно бороться с ней, надо вернуть ему книгу, – прямо-таки отчеканила Турчанинова.

– В вашей помощи нет необходимости. Вы взялись лечить Нелидова, вот и лечите себе. Прошу прощения, сударыня, у меня сегодня слишком много дел.

Анна с возмущением посмотрела на Татищева. Он вот так безапелляционно выпроваживает ее? Бурбон! Разве позволительно мужчинам так вести себя с женщи… с девицами?

– У адмирала де Риваса в день смерти был посетитель, – выпалила вдруг Турчанинова.

Однако Павел Андреевич лишь насмешливо произнес:

– Что вы говорите!

– Значит, вам это известно, – констатировала Анна, искусно скрыв разочарование. – А известно ли вам, во что он был одет?

– В испанский плащ и шляпу, – спокойно ответил подполковник.

– М-м, – уже не скрывая своего разочарования, произнесла гостья. – А вам известно, что есть один человек, который его видел?

– Двое, – коротко произнес Татищев.

– Прошу прощения? – не поняла Анна.

– Его видели двое, – насмешливо ответил Павел Андреевич. – Эта девица, о коей вы, верно, прочитали в газетах, и ваш покорный слуга.

– Вы его видели? – широко распахнула глаза Турчанинова.

– Видел, правда, только в спину. Что вы еще имеете мне сообщить?

– Что еще имею?

Анна сердито закусила губу. Какой насмешливый, даже пренебрежительный у него тон! Ничего, сейчас она ему покажет!

– Вы видели покойного адмирала?

– Конечно.

– Тогда вы, верно, заметили на его лбу небольшое красное пятно размером с серебряный гривенник?

Улыбка мигом слетела с лица Татищева. В его взгляде Анна с удовлетворением прочла удивление и растерянность.

– Вы были там? Откуда вам про это известно?

– Значит, пятно было?

– Положим, было, – нехотя ответил он. – Повторяю вопрос, сударыня: откуда вам про это известно?

– Вы только что об этом сказали.

– Но вы спросили меня о пятне, было ли оно!

– Я только предположила.

– Хорошо, почему вы это предположили?

– Долго рассказывать. К тому же, – не без язвительной нотки добавила Турчанинова, – у вас сегодня так много дел.

– Тогда не тратьте зря время!

– Я думаю, я полагаю…

Как часто ей снится этот сон. Нет, два сна. В первом она все время карабкается на какую-то гору. Она очень высокая, крутая, почти вертикальная, и вершина ее острая, как лезвие ножа. Ей трудно, но она упорно лезет вверх, потому, что ей обязательно нужно перебраться на другую сторону. И вот когда она добирается до острой вершины и остается только чуть-чуть, она вдруг срывается и летит вниз, скользя по крутому склону и тщетно пытаясь за что-нибудь ухватиться. Когда же до земли остается одно мгновение и гибель уже неминуема, она просыпается.

Второй сон ярче и красочней. Она выходит из классов. До обеда еще далеко, и она решает посидеть в саду. Гувернантка пошла к матушке с докладом о ее успехах, в саду она одна.

Потом она идет поросшей травой тропинкой меж яблоневых и грушевых деревьев и вдруг оказывается в длинном коридоре с множеством дверей. Все они заперты, кроме одной. На двери распятие, почему-то вниз головой. Она приоткрывает дверь, осторожно делает шаг, другой, и вот она уже в зале, похожей на университетскую аудиторию. Из-за высоких витражей на стенах аудитории пляшут цветные блики.

Сама аудитория представляет собой несколько рядов полукруглых скамей, расположенных ступенями. В центре кафедра, за которой стоит седобородый старец в просторном одеянии из китайской камки и с совершенно голым, как коленка, черепом. Что он говорит, ей не слышно. Когда глаза привыкают к полумраку, она замечает, что на скамьях сидит около дюжины человек в одинаковых пурпурных шапочках и с лентами через плечо. Ленты у них разных цветов: розовые, фиолетовые, зеленые, белые. При ее появлении старец перестает говорить. Вслед за ним поворачивают к ней головы и сидящие на скамьях люди. Но вместо лиц у них звериные морды. Самый ближний к ней – это какая-то помесь гиены и волка. Однако у него человеческие глаза, и она догадывается, что звериные морды – это личины, надетые на лица. Она на шаг отступает, и тут на плечо ложится чья-то рука. Вздрогнув от неожиданности, она слышит:

– Вы заблудились, мадемуазель?

– Да, – отвечает она.

И просыпается.

– Вы что, заснули? Говорите же! У меня действительно много дел!

– Что? Ах, да, – вздрогнула Анна. – Я уверена, что адмирала де Риваса убили.

– Что?!

– И я знаю, как это произошло.

Павел Андреевич не скрывал раздражения. Вроде, в своем уме и не похожа на блудную девицу из Желтого дома. Когда он пришел к Жучкиной с допросом, та понесла такую околесицу, что ему стало ясно: сумасшедшая. А потом блудница заговорила по-итальянски, и он ушел. Может, у Турчаниновой тоже помешательство? Она какая-то нервическая. Говорят, у невротиков по весне начинаются обострения.

– Вы говорите по-итальянски?

– Это вы к чему? Вы были у Евфросинии? – спросила Анна Александровна.

– У какой еще Евфросинии?

– У Жучкиной. Той самой, что видела человека, выходящего из дома адмирала?

– Был.

– Ну, и как она вам?

– Она сумасшедшая, – просто ответил Татищев.

– О нет, вы ошибаетесь, – усмехнулась Анна. – Она вовсе не сумасшедшая.

– Сумасшедшая, – отрезал Павел Андреевич.

– Нет, – стояла на своем Турчанинова. – Просто это… Магнетизер. Это он… ввел ее в такое состояние.

– Какой еще Магнетизер?

– Тот самый, который убил адмирала, – кротко ответила Анна Александровна. – Тот самый человек в плаще, что был у де Риваса и коего видели вы и Евфросиния.

В голове у Павла Татищева произошло некоторое кружение, каковое случается обычно после того, как за один присест взять да и выпить целый штоф малаги.

– На теле адмирала не было обнаружено ничего, что указывало бы на насильственную смерть. То же показало и вскрытие. Я читал врачебное заключение. Адмирал де Ривас умер внезапной естественной смертью и абсолютно здоровым.

– А зачем вы его читали?

– То есть?

– Зачем читать врачебное заключение, предварительно вытребовав его из полицейской управы, ежели нет никаких сомнений в естественной смерти адмирала? Значит, сомнения все же были?

– Что-то вы, сударыня, слишком осведомлены о действиях охранительных служб.

– Я имела возможность ознакомиться с ними, когда помогала расследовать одно дело в Москве, сударь.

– Вы помогали полиции расследовать дело?

– Да. В девяносто девятом году. Меня попросили помочь, – ответила Анна с явным вызовом.

– Вас попросили помочь полиции? – удивлению подполковника не было предела. – В чем же?

– Это секретная информация.

– Ах, ну да, конечно, – с большой долей иронии произнес Татищев, решив ознакомиться с досье девицы, каковое, несомненно, имеется в архиве Тайной экспедиции.

– Вы сказали, сударыня, что знаете, как Магнетизер убил адмирала, – сухо напомнил Павел Андреевич.

– А я уж подумала, что вы об этом не спросите, и даже усомнилась в вашей…

– Компетенции, – закончил Татищев. – Так как был убит адмирал?

Анна Александровна посмотрела в недоверчивые глаза подполковника, сжала ладонь в кулак и показала ему вытянутый большой палец.

– Вот так.

– Что сие значит? – изумился Павел Андреевич.

– Метод убиения, – ничего не пояснила этой фразой Анна Александровна.

– Не понимаю, – буркнул подполковник. – Извольте объяснить.

– Итак, при вскрытии де Риваса никаких насильственных причин для его смерти обнаружено не было. Как изволили выразиться вы, он «умер абсолютно здоровым и естественной смертью».

– Так гласило врачебное заключение.

– Но у покойного, – продолжила Анна Александровна, – имелось небольшое красное пятнышко на лбу чуть повыше переносицы, похожее на недавний ожог. Пятнышко размером с серебряный гривенник.

– Вы хотите сказать, что небольшой ожог, пусть даже на лбу, мог послужить причиной смерти здорового пятидесятилетнего мужчины? – усмехнулся Татищев. – Не смешите меня, мадемуазель.

– Сие пятно не есть ожог как таковой, – медленно произнесла Анна Александровна. – Это уникальный способ убиения, метод. А орудием убийства является сам убийца с его феноменальными магнетическими способностями лишать человека жизни одним прикосновением большого пальца ко лбу жертвы. Правда, в нужное место и незамедлительно после введения жертвы в магнетический сон-явь.

Павел Андреевич медленно сомкнул и разомкнул веки. Да она просто сумасшедшая!

– Простите, но у меня действительно много дел.

– Человек, что владеет техниками магнетического убийства, здесь, в Петербурге, – быстро произнесла Анна Александровна, заметив, что Татищев ни в малой степени не верит ей. – А два года назад он совершил серию убийств в Москве. Я помогала расследовать это дело, но его тогда не удалось поймать. И он очень опасен.

– Так он от вас сбежал? – с сарказмом спросил подполковник.

– Да, – резко ответила Анна, злясь на явное недоверие к ее информации.

– Вот гад!

– Вы не понимаете, как он опасен и на что способен! Не хотите понять. Вы, сударь…

– Ну, успоко-ойтесь, – протянул подполковник, поглядывая на собеседницу с некоторым даже оттенком участия, как смотрят на безнадежно больных людей. – Не стоит так волноваться.

– Вы совершенно недалекий человек! – задохнулась в негодовании Турчанинова. – Вам не в тайной полиции служить, а в какой-нибудь канцелярской конторе, где только и делают, что перекладывают с места на место не нужные никому бумажки!

– Вы что-то уж слишком разошлись, – холодно оборвал ее Татищев. – Кстати, а вы не владеете такими замечательными техниками убиения человеков одним пальцем?

– Нет, – не сразу ответила Анна побелевшими от злости губами. – Я умею только лечить.

– А что так? – мягко спросил Павел Андреевич и премило улыбнулся.

Турчанинова, пронзив бурбона испепеляющим взглядом, резко повернулась. Выходя, она хлопнула дверью так, что Татищев невольно вздрогнул, а возле косяка отвалился добрый кусок штукатурки, обнажив переплетенную крест-накрест дранку. И кто бы мог подумать, что у такой субтильной девицы окажется столько силы. Конечно, злость умножает силы. Как, впрочем, и душевная болезнь.