Текст книги "Магнетизерка"

– Хочу, – просто ответила Анна.

– «Веление Верхней Венты: царевича Димитрия убить, да обставить так, будто сие случай не щастный», – процитировал подполковник. – Знаете, что это такое?

– Нет, – покачала головой Анна.

– Это содержание одной грамотки, записки от пятьсот девяносто первого года, когда был убит в Угличе сын Ивана Грозного Димитрий, – пояснил Татищев. – Сие послание, так похожее на записку Талызина, тоже было шифрованным. Оно было найдено у одного из убийц царевича. Как вы думаете, каким был ключ той шифровки?

– Тысяча триста девяносто! – быстро ответила Анна.

– Точно! – уважительно посмотрел на Турчанинову Павел Андреевич. – Но главное не в этом. Эта Верхняя Вента уже в те времена отдавала приказания! А может, и еще ранее.

– Уж не эта ли Вента устроила нам татарское иго? – раздумчиво спросила Анна Александровна. – После чего развитие Руси пошло совсем по иному руслу, кому-то весьма выгодному.

– Я бы сказал, нужному. – Татищев мельком глянул на задумавшуюся гостью. Что ж, в уме и сообразительности ей не откажешь. – Когда я прочитал записку из бюро Талызина, я примерно так и подумал, – раздумчиво произнес он. – Когда пришли татары, Русь пошла по иному пути развития, и это кому-то было надобно. Когда убили царевича Димитрия, пришел конец династии Рюриковичей, в чем тоже был кто-то заинтересован, и наступило смутное время, в каковое российский престол едва не отошел полякам. Первый и второй самозванцы Лжедимитрии, надо полагать, тоже дело рук сей Организации или Ордена, в руках коего Верхняя Вента была и есть вернейшее орудие исполнения. Или это сама Верхняя Вента есть тайный Орден. Очень могущественный и древний…

– И, похоже, члены этого Ордена никуда не торопятся, – заметила Турчанинова.

– Возможно, – нехотя кивнул Павел Андреевич. – Но иногда им приходится принимать решения на скорую руку. Как с де Ривасом и Талызиным.

– И императором Павлом, – добавила Анна Александровна.

– Согласен, – сказал Татищев.

– А зачем им все это нужно? – спросила Турчанинова.

Павел Андреевич вопросительно посмотрел на нее.

– Я хочу сказать, – поправилась Анна, – зачем все это нужно членам Ордена? Или Верхней Венте? Зачем насылать на Русь татар, убивать царевичей, устраивать смуты?

– План, – коротко ответил подполковник.

Теперь настала очередь удивляться Анне Александровне:

– Поясните.

Татищев кивнул и через мгновение произнес:

– Ответ напрашивается всего один: у них есть план. Долгосрочный план. Всеобъемлющий. Архимасштабный. Стратегически продуманный и тактически выверенный одновременно. Поэтому-то они и не торопятся. И последовательно исполняют его пункт за пунктом.

– И кто его составитель?

Татищев пожал плечами:

– Какой-нибудь Верховный жрец древней страны, Шумера или Египта, которому вдруг открылись судьбы мира, и он решил что-то в нем поменять на свой вкус… Прорицатель, могущий предвидеть будущее, сумасшедший или человеконенавистник – не знаю.

– Но зачем им все это?

– Власть, сударыня. Власть и деньги – самые могущественные движители чаяний и поступков человечьей натуры. Или вам сие неизвестно? – посмотрел на Турчанинову Павел Андреевич. – Ах, да, прошу прощения. Поэткам подобные страсти неведомы или кажутся мелкими и недостойными их внимания.

– Нет, я вполне могу понять, о чем вы говорите, – сказала Анна.

– Тогда вы должны понимать, что это одно из величайших наслаждений – ощущать себя вершителем истории и судеб. Или просто участвовать в этом. Являться почти богом по отношению к огромным массам людей, странам и самому времени.

– А их конечный план?

– Власть над миром, – сразу ответил Татищев. – Сей орден, очевидно, по их замыслу, должен стать мировым правительством. А все остальные – его рабами.

– И Россия им в этом мешает, – сказала Анна Александровна совершенно без вопросительной интонации.

– Мешает. Более, чем иные страны, – согласился Татищев. Похоже, этот вопрос занимал его не меньше, нежели Анну Александровну. – Что-то пошло не по их плану – и они наслали на Русь татар. Мешали государи Рюриковичи – извели. Так им было надо. И ежели что-либо начинает идти не по их плану, они этот план поправляют. Абсолютно ничем не гнушаясь. А мы… Мы для них неудобны. – Татищев посмотрел в глаза Анны и снова подумал, что они чудо как хороши. – Мы же непредсказуемы…

– А «Петица»? – спросила Анна. – Почему она так их напугала?

– Ответ может быть только один. И его я хочу услышать от вас.

Павел Андреевич с любопытством взглянул на собеседницу.

– Что ж, извольте. – Турчанинова серьезно посмотрела на подполковника секретной службы. – «Петица» опасна тем, что может нарушить их планы. Нет, не нарушить. – Она немного помолчала. – Разрушить!

Татищев улыбнулся: ответ был в самую точку.

– Именно так. Впрочем, мы отвлеклись. Давайте вернемся к записке. Итак, что мы имеем? Мы имеем некоего Улисса, коий успел передать какую-то книгу императору. Уж не эту ли «Петицу»? И что значит «успел»? Имел аудиенцию у государя в последние его дни? Весьма вероятно.

– Значит, вам, господин подполковник, надлежит узнать, кого принимал император за несколько дней до своей кончины, – резюмировала Анна Александровна.

– Легко сказать, – задумчиво произнес Татищев. – Что ж, попробую. А вам, госпожа Турчанинова, – он посмотрел на Анну Александровну долгим взором, – надлежит заняться этим человеком в черном плаще и шляпе. Его, конечно, разыскивают и мои люди, и полиция, однако вы единственная, кто может его почувствовать, встретив где-нибудь на улице. У него, конечно, есть логово, откуда он выходит лишь в случае крайней нобходимости. Но выходит, ведь ему надо есть, пить, дышать воздухом…

– Легко сказать, – выдержав взор подполковника, произнесла Турчанинова, повторив его фразу и выдержав его интонации.

– Итак, решено, – подвел черту разговору Павел Андреевич. – На квартиры друг другу более не ездим. Встречаемся через… два дня в Летнем саду в беседке, что на Овальном пруду. Пруд сей располагается слева от Главной аллеи. Вам ясно?

– Ясно, патрон, – поднявшись с кресла, вытянулась в струнку Анна Александровна. – Разрешите выполнять?

Татищев поднял бровь и приоткрыл рот, намереваясь что-то сказать.

Но промолчал.

Глава двадцать шестая

Плезиры бывают всякие, или Не надо мужеложествовать, и тогда офицеры Тайной экспедиции не будут хватать вас за руку. – Четыре кандидата в Улиссы. – Островок на Овальном озере. – Некоторые девицы предпочитают рискнуть. – Глаза, приводящие в восхищение. – Христенек – последний…

– Мне нужен список лиц, коих принял император перед своей кончиной, – безуспешно пытаясь поймать взгляд секретаря, раздельно и четко произнес Татищев. – Ведь это все где-то записывается?

– Записывается – согласился секретарь. – Но это невозможно, – добавил он и предпринял попытку уйти, которая была пресечена подполковником путем жесткого удержания того за руку. Секретарь ойкнул и пробормотал:

– Этого… нельзя.

– И желательно за последние два, нет, три дня, – безапелляционно продолжил Татищев, развернув секретаря к себе и наконец встретившись с ним взглядом. – Мне хотелось бы знать, в какой день сии лица виделись с императором и сколько времени. Вы поняли меня, Лабуньский?

– Но…

– Иначе о вашей склонности к плезиру с мужчинами и юношами немедленно станет известно господину генерал-прокурору, – заявил прямым текстом Павел Андреевич. – Надеюсь, вам известно о крайне неблагожелательном отношении к таковым забавам его высокопревосходительства?

Секретарь залился пунцовым румянцем.

– Придет время, когда подобные отношения перестанут быть вне закона! – пискнул он, часто моргая, с ненавистью и страхом глядя на Татищева. – И они станут… естественными, как и любые другие!

– Никогда такое время не придет, – заверил его подполковник, хотя в душе он не был столь уверен. – Выполняйте, что вам велено!

Лабуньский вернулся через три четверти часа. Он уже не был настроен к Татищеву так недоброжелательно, как ранее.

– Вот, – он протянул Павлу Андреевичу сложенный пополам листок с несколькими фамилиями. – Было очень непросто.

Татищев хмыкнул и взял список.

– Так значит, господин подполковник, я могу не беспокоиться? – заискивающе спросил секретарь, по чину статский советник, что было выше чина подполковника на один ранг.

Павел Андреевич снова хмыкнул и тяжело посмотрел на Лабуньского.

– Понял, понял, – раскрыл перед Татищевым ладони секретарь и попятился к двери. – Благодарю вас.

Татищев не стал спешить и развернул листок с фамилиями только тогда, когда, вернувшись к себе, прошел в кабинет и сел за стол.

Фамилий было шесть.

Две из них он отмел сразу: граф Пален имел право доступа к императору неограниченное, и ему не нужно было «успевать», дабы передать Павлу книгу. Сделать он это мог в любое время.

Отмел Павел Андреевич и фамилию Саблуков. Николая Александровича, конногвардейского полковника, он немного знал, к тому же одиннадцатого марта тот был дежурным офицером дворцового караула и мог не единожды увидеться с императором где-нибудь на лестницах или в покоях и преспокойно передать «Курносому» хоть целую связку книг. Саблукову тоже ни к чему было «успевать». К тому же прозвище Улисс к нему никак не вязалось, в отличие от Палена. Тот успел и попутешествовать, и поплавать на судах…

Оставались четыре человека, из коих каждый имел непродолжительную аудиенцию с императором.

Итак. Август фон Коцебу. Комедиограф и романист, высланный год назад в Тобольск, однако месяцев через пять освобожденный. Согласно записям Лабуньского, он увиделся с императором одиннадцатого марта около полудня на парадной лестнице Михайловского замка, после чего Павел пригласил его в свой кабинет и несколько минут с ним разговаривал.

О чем?

Впрочем, это не столь важно. Главное, у комедиографа было предостаточно времени, чтобы передать что-либо государю. И Улисс-Одиссей ему подходит: он предостаточно попутешествовал и сухопутьем, и водою, когда добирался в Тобольск и обратно.

Вольный штурман Адриан Аничков. Вот уж кому подходит прозвание Одиссей. Более, чем кому бы то ни было. Мореход, морской волк. Этому-то что понадобилось от императора?

Павел его принял около четырех часов пополудни девятого марта. Имел с ним беседу около четверти часа.

Шталмейстер Муханов. Пробыл у императора одиннадцатого числа более получаса. О чем государь разговаривал столь долго с начальником конюшен? О лошадиных хворях?

Имя последнего человека разрешило все сомнения.

Адмирал Иосиф де Ривас. Точнее, дон Хосе Мигеле Паскуаль Доминико де Ривас-и-Бойенс. Был на аудиенции императора десятого марта всего несколько минут в пятом часу пополудни.

Вот кто Одиссей. Вернее, Улисс. Черт возьми, ведь он и правда передал государю не что иное, как полученную от Христенека «Петицу»! Заповедную книгу откровений. Из-за нее весь сыр-бор! А они еще задавались вопросом: что это за книга такая, из-за которой были спроважены в мир иной генерал Талызин и сам государь-император! Это «Петица»!

Павел Андреевич вдруг поймал себя на мысли, что думает не в единственном числе, не категорией «я», как он привык это делать, а во множественном. «Мы задавались вопросом». То есть он и Турчанинова. К чему бы это?

* * *

Ежели вы желаете отдохнуть от трудов праведных или надобно вам подумать о чем-то сокровенном, а паче тайно увидеться и поговорить – ступайте на Овальное озеро, что находится на первой площадке меж аллеями Главной, Невской, Дворцовой и Косой в Летном саду. В центре пруда есть островок, а на нем – беседка с куполком и фонарем на маковке, потому как ежели в аллеях темно, так чтобы хоть огонек над беседкой виден был. Здесь, в тени многолетних деревьев, питаемых прохладною влагою, вы сможете и побеседовать тайно, без чужих глаз и ушей, и найдете отдохновение и покой, и мысли ваши потекут плавно и совершенно отлично от того, нежели бы вы находились где-либо в ином месте Северной столицы.

Особенно хорош пруд вечерами, когда закатное солнце золотит верхушки деревьев и в ореоле умирающих лучей плавающие в пруду утки, гуси и лебеди навевают некую священную благодать. Однако у молодого еще человека в мундире штаб-офицера с серебряными эполетами подполковника, зашедшего в сад со стороны Невы и торопливо вышагивавшего по бережку Овального пруда, мысли были отнюдь не благостные.

Пройдя мимо маленького челна, на котором шут Лакоста, согласно легенде, перевозил царя Петра на остров, когда тому было необходимо побыть одному, подполковник подошел к возчику и велел перевезти его на остров. Турчанинова была уже в беседке, и, ежели б не пунцовый берэт, ее, в неизменно темном просторном наряде, и впрямь можно было бы принять за монашку или послушницу.

Поздоровавшись и ни словом не обмолвившись о почти получасовом опоздании, Анна Александровна сразу спросила:

– Ну, как?

– Я, кажется, немного опоздал? – решил все же извиниться Татищев. – Прошу прощения.

– Это неважно, – отмахнулась Турчанинова. – Что вам удалось выяснить?

Павел Андреевич присел на скамеечку рядом с ней и тоном прокурорского служителя, присутствующего на судебном следствии, начал свой рапорт. В продолжение оного Анна Александровна не единожды вскакивала с места, переспрашивала и наконец уставилась в глубоком раздумье в мраморный пол беседки.

– Поэтому у меня нет никакого сомнения, что адмирала де Риваса убили из-за «Петицы». Ведь он успел прочесть ее.

– Вы так думаете? – прервала размышления Анна.

– Уверен, – твердо ответил Татищев. – Слуга Риваса сказал мне, что адмирал в последнее время сильно изменился. Стал тих, задумчив, как-то благостен и уважителен даже к слугам. Несомненно, это произошло вследствие прочтения этой загадочной «Петицы». Что-то там было такое, от чего сии изменения и произошли. И человек чести победил в нем фактора. Поэтому он и решил отдать книгу императору.

– «Пети-ица-а»… – протянула Анна. – Что же в ней было такого, что все, кто имеет к ней хоть какое-то касательство, умирают?

– Это мы вряд ли узнаем, – сказал Татищев и добавил: – Что позволит нам, кстати, оградить себя от риска так же скоропостижно усопнуть, как и все остальные.

– А я бы предпочла рискнуть, только бы узнать, что было в ней написано, – вдруг заявила Турчанинова.

– Я бы тоже, – неожиданно для себя сказал Павел Андреевич и посмотрел на Анну Александровну.

«Как восхитительны ее глаза!» – подумал он.

Какое-то время они неотрывно смотрели друг на друга. Потом Павел Андреевич вдруг побледнел и вскочил со скамеечки.

– Не все, – произнес он в крайнем волнении.

– Что? – мягко спросила Анна.

– Не все умирают…

– Да о чем вы?!

Павел Андреевич сейчас походил на человека, который только что прибежал, не спросив позволения, прямиком из Желтого дома – так лихорадочно загорелись его глаза.

– Не все, кто касался «Петицы», погибли, – выдохнул он.

Анна широко открыла глаза, и они в один голос произнесли:

– Христенек!

Глава двадцать седьмая

Коли пашпорт и подорожная в кармане, то беспокоиться совершенно не о чем. – Как должно было все произойти. – Секрет в доме антиквариуса Христенека. – Каменнолицый диктует условия. – Агатовая камея. – Всяк человек по-своему пахнет. – Опять Турчанинова и стилет. – Шелковые галстухи и пара гродетуровых панталон. – Вечерняя пробежка по Большой Морской. – Стреляйте, Татищев! – Как перемахивают через заборы подполковники секретных служб, бывшие кирасирские ротмистры и девицы-поэтки. – А вот берэта жаль. – Ровесница ярла Биргера. – Еще мгновение, и… – «У вас нет будущего». – Знакомые глаза. – Взгляд в бездну.

Магнетизер неторопливо оделся, поправил висевший на поясе в кожаном чехле небольшой стилет с трехгранным лезвием, застегнул шинель с пелериной до самого горла и надвинул на глаза треугол. Все, сюда он более не вернется – в нутряном кармане шинели лежали пашпорт и подорожная, выправленная и оплаченная еще третьего дня. Так что беспокоиться не о чем: он сделает последнее в Северной столице дельце и помашет ей ручкой, адью! И растворится в воздухе. Ищи потом его, господин Татищев, гоняйся за фантазмами и хватай за фалду вольный ветер. Все равно, когда ты сомкнешь руки, уверенный в удаче, в них останется одна пустота.

В участок за подорожной он ходил сам, одевшись по сему случаю в вицмундир, дабы не мозолить глаза полициантам плащом и шляпой, давно попавшими, надо полагать, в описания его примет. Правда, на улице за ним все же увязался один из татищевских топтунов, однако он сумел оторваться от хвоста без всяких пассов и раппортов.

Окидывать прощальным взглядом оставляемое жилище Магнетизер не стал – пусть этим занимаются в готических и семейных романах кисейные барышни и сентиментальные маркизы. Вышел, спокойно закрыл нумер и сдал ключ служке меблирашек.

С Фанинбергом попрощался кивком головы и взглядом, коротко брошенным из-под полей шляпы. Затем на ближайшей бирже взял извозчика и поехал на Большую Морскую. Подъехав к дому Гунаропуло, какое-то время сидел в коляске, глядя на окна квартиры Христенека и осматривая улицу. Погоды стояли сумрачные, как и положено началу мая в Северной Пальмире. К тому же опускался вечер, мало отличный от прочих весенних вечеров, холодных и колющихся мелким дождем. Прохожих в такие вечера было мало, а сегодняшний вечер ничем не отличался от иных.

Прошел мастеровой, подняв воротник, проехала крытая бричка, боком просеменил пес, уныло уставившийся в одну точку прямо перед собой, – вот, пожалуй, и все. Посидев еще с минуту и не заметив ничего подозрительного, он велел извозчику ждать и вышел.

Магазейн антикварных вещей находился на первом этаже. Христенек жил на втором.

План прост. Он входит в магазейн под видом покупателя, просит приказчика показать одну вещицу, другую, потом, недовольный, скажем, ценой на понравившуюся вещь, требует пригласить владельца магазейна, чтобы переговорить с ним лично. А далее все предельно просто.

* * *

– Кто-то подъехал, – сказала Анна Александровна, вглядываясь в щелочку между тяжелыми портьерами. Даже в неясном свете единственной свечи, стоявшей на диванном столике, было заметно, как она побледнела. – Кажется, это он. Я чувствую.

– Вы все поняли? – кивнув Турчаниновой, произнес Татищев, обращаясь к такому же бледному антиквариусу. Каменное лицо Павла Андреевича было строгим. Даже строже, чем тогда, когда они приходили сюда вместе с ротмистром Нелидовым отбирать у Христенека «Петицу». – Ведите его сюда под любым предлогом и старайтесь не смотреть ему в глаза. И не бойтесь, мы не позволим ему убить вас.

Христенека от сей прямолинейности каменнолицего подполковника судорожно передернуло.

– Да уж, будьте так любезны, – без всякого намека на иронию с трудом произнес он и перевел взор на Нелидова. Тот смотрел на него в упор, не отводя взгляда.

Оба, и Нелидов, и Турчанинова, находились здесь по их настоянию. Слишком упрямому и настойчивому, чтобы отказать. Будь его, подполковника Татищева, воля и иного рода обстоятельства, он, конечно же, предпочел бы, чтобы в секрет с ним пошел кто-либо из сотрудников экспедиции, проверенных в делах подобного толка. Но тут случай был необычный, да и злоумышленник, коего надлежало взять, был из ряда вон. Кроме того, Нелидов, как боевая единица, был не хуже иных, ежели не лучше, а Турчанинова, как ей казалось, убедившая его в своей необходимости, и впрямь могла пригодиться с ее магнетическими возможностями.

Звякнул колокольчик входной двери.

– Берем его сразу, как только он снимет перчатки. По местам, – приказал Татищев и спрятался за портьеру.

Нелидов прошел за двери, ведущие в спальню, оставив одну створку приоткрытой, а Анна зашла за торец большого книжного шкапа и принялась потирать ладони одна о другую. Затем, почувствовав в них тепло, она опустила левую ладонь вниз, а правую простерла над ней на некотором расстоянии, будто держала в руках что-то хрупкое. Потом она стала манипулировать ладонями так, словно лепила ими большой снежок или пыталась сжать тряпичный детский мячик. Почувствовав сопротивление этого невидимого мячика, она сжала ладони в кулачки и притихла.

Скоро послышались шаги. Двери, противоположные спальным, открылись, и в кабинет просунулась голова приказчика.

– Иван Моисеевич, вас спрашивают посетитель.

Христенек шумно сглотнул.

– Скажи, что сейчас буду.

Голова приказчика пропала.

– Ну что, я пошел? – робко спросил антиквариус, обращаясь к портьере.

– Ступайте, – глухо, голосом каменнолицего подполковника, ответила портьера и слегка колыхнулась.

* * *

– Добрый вечер, сударь. Чем могу служить?

Антиквариус Магнетизеру крайне не понравился. Похож на навозного жука: тостый, маленький, черный. Копошится, как жук. Глаза бегают.

– Мне приглянулась вот эта вещица, – указал Магнетизер на агатовую камею с вырезанным на ней барельефом в виде морской богини, сидящей боком на дельфине. Камею с готовностью держал в руках приказчик.

– У вас прекрасный вкус, сударь, – начал постепенно входить в роль дельца Христенек. Страх отступил, и теперь, вместо того чтобы прятать глаза от посетителя, архивариус тщетно пытался поймать его взгляд, дабы узнать, можно с ним сторговаться или нет.

– Вкус у меня, может, и прекрасный, но цена непомерная, господин антиквариус.

Делец в Христенеке проснулся полностью.

– Да где ж непомерная, сударь, – обиделся он. – Это антик. Настоящий, прошу заметить. Богиня моря, нереида Амфитрита доставляется ее будущему супругу Посейдону посланным на ее розыски дельфином. Уверяю вас, подобной камеи нет даже в кабинете древностей французской Национальной библиотеки.

– Что вы говорите! – почти естественно изумился Магнетизер.

– Именно-с. В Париже такие вещицы за много дороже идут.

– В Париже, может, и идут, да у нас не Париж.

– Хорошо, а какова ваша цена? – спросил Христенек.

– Мы не могли бы побеседовать где-нибудь, – посетитель бросил взгляд на входную дверь, – без посторонних?

– Да, конечно, прошу, – похолодел антиквариус. «Вот оно, началось, – пронеслось у него в голове. – А я-то поверил, что это настоящий клиэнт…»

Христенек повернулся и стал подниматься по лестнице, постоянно оглядываясь и вымученно улыбаясь. А ну как посетитель, коего поджидают у него в кабинете подполковник Тайной экспедиции, странная дамочка и этот ненормальный Нелидов, бросится на него и прирежет прямо в коридоре?

Струйка холодного пота змейкой скатилась по спине. Они вошли в полутемный кабинет.

– Присаживайтесь, сударь, – указал Христенек на глубокое кресло у диванного столика и уселся напротив, с большим трудом заставляя себя не смотреть на портьеры.

– Как тут мрачно, однако, – произнес посетитель.

Чутье его никогда не подводило. Вот и теперь, оглядывая кабинет, Магнетизер почувствовал, что в комнате находится кто-то еще.

Он потянул носом воздух и уловил два еле различимых запаха. Они не принадлежали Христенеку. Он пах деньгами и страхом. В кабинете же тонко и неуловимо пахло любопытством и решильностью. Ведь человек пахнет не только тогда, когда страдает метеоризмом или вчера перебрал горячительного. Мысли тоже имеют запах, надо только уметь его почувствовать. Для человека непосвященного это практически невозможно. Да и не каждому посвященному дано подобное умение. Чтобы чувствовать запах мысли, надо специально обучаться. Лучше всего в парижской школе маркиза де Пюйзенгюра, что в Анси-ле-Фран.

– Итак, сколько вы хотели бы предложить за камею? – спросил антиквариус.

– Знаете, – чуть улыбнулся ему Магнетизер, – я бы поставил вопрос иначе: не сколько, а что.

Затем, вскочив с кресла и одним неуловимым движением выхватив стилет, он приставил его к горлу антиквариуса.

– Вот что я хочу вам предложить, милейший, – произнес он. А потом громко сказал в середину кабинета: – Выходите, господа, иначе я проткну ему горло.

Портьера раздвинулась. Павел Андреевич вышел и, не сводя горящего взора с Магнетизера, сделал два шага к диванному столику.

– Господин подполковник, Павел Андреевич! Так я и думал.

Татищев сделал еще шаг.

– Не приближайтесь, – заметил ему Магнетизер.

Татищев шагнул еще.

– Стойте, вам сказано. Иначе… – И он ткнул стилетом в шею Христенека.

Струйка крови вылилась из неглубокой ранки.

– Ы-ыу, – булькнул горлом антиквариус и умоляюще скосил глаза на Татищева. Тот был принужден остановиться.

– Чего ты хочешь?

– Уйти, – просто ответил Магнетизер. – Где второй?

Из-за шкапа показалась фигурка Турчаниновой.

– А вы, надо полагать, мадемуазель Турчанинова? – произнес Магнетизер не без ноток любезности. – С вами мне особенно приятно познакомиться.

Анна Александровна разжала кулачки и вдруг сделала движение, будто оттолкнула от себя в сторону Магнетизера небольшой детский мячик. В тот же миг стилет выпал из его руки. Магнетизер с удивлением посмотрел на Турчанинову, затем пнул диванный столик под ноги Татищеву и молнией ринулся к двери.

– Нелидов! – рявкнул Татищев и бросился за Магнетизером. Андрей выбежал из-за дверей спальни и, делая огромные шаги, вылетел из кабинета. Следом за ним выбежала и Анна.

Через минуту редкие прохожие могли наблюдать картину, как по Большой Морской мимо генерал-губернаторского дома мчатся один за другим в сторону Невского проспекта несколько странных человеков. Первым бежал худощавый человек в шинели с пелериной. За ним – плотный, среднего роста мужчина, следом – плечистый, кровь с молоком, молодой человек гренадерского росту. Оба они, плотный и тот, что имел гренадерский рост, были одеты так, будто собрались на великосветский раут: шеи повязаны модными шелковыми галстухами, сюртуки сверкали атласными подкладами, сорочки под атласными жилетами были также шелковыми. Завершали же их наряд плотные, в обтяг, гродетуровые панталоны с лиловыми полосками персидского атласу, которые в иной ситуации ни Татищев, ни Нелидов не надели бы даже под дулом пистолета. Во всех имеющихся карманах у них бренчала медь, а на груди Павла Андреевича под сюртуком краснел эмалью крест святого Владимира. Таковое одеяние, медные деньги в карманах и орден Владимира третьей степени на груди Татищева в случае личного контакта с Магнетизером должны были затруднить воздействие последнего на них. Довершала картину бежавшая следом, подобрав юбки, маленькая женщина в странном наряде монастырской послушницы со сбившимся на затылок лиловым берэтом. Сей квартет бежал что было сил, причем первый из четверки явно бежал быстрее остальных.

– Уходит, Пал Андреич, уходит! – крикнул Татищеву Нелидов, поравнявшись с ним.

Подполковник Тайной экспедиции промолчал и прибавил ходу.

Добежав до перекрестка, Магнетизер свернул в Кирпичный переулок. Вся троица повернула следом.

– Он уйдет дворами, – крикнул Нелидов. – Стреляйте.

Павел Андреевич шумно сопел и молчал.

– Стреляйте, Татищев! – снова крикнул Нелидов.

Подполковник резко остановился, достал армейский «кухенрейтер», присел на колено и взвел курок. Затем выдохнул, задержал дыхание и нажал на спусковой крючок. Выстрел прозвучал оглушительно громко. Худощавый человек впереди споткнулся, сделал по инерции еще несколько шагов и рухнул на мостовую. Затем поднялся и, не оглядываясь, побежал далее. Но как-то боком, как бегают не совсем здоровые собаки. Похоже, он был ранен. Откуда-то со строны Невского проспекта прозвучал далекий полицейский свисток. Затем другой, третий…

– Стреляйте еще! – закричал Нелидов.

В ответ на это Татищев лишь мотнул головой. Нет!

Как он и предполагал, со стороны Малой Морской появилась фигура полицианта. Затем еще одна. Магнетизер, заметив их, метнулся в сторону палисадника меж строящимися каменными домами, один из которых все более начинал походить на фрегат, перемахнул через невысокий забор и побежал по дорожке к деревянному флигелю, чудом сохранившемуся после пожара 1737 года. Следом за ним махнули через забор Татищев и Нелидов. Причем бывший кирасирский ротмистр просто перепрыгнул через него.

Затем, как это ни покажется странным, через забор палисадника сходу перевалилась и Анна Александровна. На мгновение в воздухе мелькнули ее башмачки с атласными лентами и тонкие щиколотки, и вот она уже благополучно семенила по дорожке, ведущей к флигелю. Берэта на ней не было – он был утерян еще по ту сторону забора, – и ее чернущие волосы, распушившись, придавали ей, в сочетании с раскрасневшимся от бега лицом, вид фурии, горящей местью и готовой вцепиться в физиономию каждому, кто лишь попытается ей помешать.

– Он забежал во флигель! – крикнул Павел Андреевич Нелидову. – Найди, где черный вход, и встань там.

Подбежали двое полициантов.

– Что здесь происходит, кто стрелял?

– Стрелял я, – ответил им Татищев. – Я подполковник Тайной экспедиции и произвожу задержание опасного преступника. Приказываю вам оцепить флигель и следить за окнами, дабы через них злоумышленник не смог покинуть флигель. Предупреждаю: он крайне опасен.

С этими словами Павел Андреевич постучал в дверь. Громко и нетерпеливо, как стучат единственно блюстители порядка и благочиния. Ну, и еще громилы, когда решают внаглую проникнуть в приглянувшийся дом. Кроме того, так стучат подполковники тайных служб, когда собираются проводить арестование магнетизеров-убийц.

– Именем закона, приказываю открыть! – гаркнул Павел Андреевич столь оглушительно, что, верно, разбудил бы секунд-майора Неждана Гавриловича Болото-Куликовского, ежели бы сей славный вояка был погребен не в ограде соборного храма Святого Сампсония Странноприимца на Выборгской стороне, а, скажем, близ церковки во имя Спаса Нерукотворенного на Большой Конюшенной.

Послышались шаркающие шаги. Татищев услышал скрип отворяемого засова. Подполковник сделал шаг в сторону и взвел курок «кухенрейтера».

Старушенция, что открыла дверь, помнила, верно, еще те времена, когда молодой царь Петр пировал новоселье в своем Домике, перестроенном из чухонской хижины.

– Ково? – спросила она и, подслеповато щурясь, уставилась на Татищева выцветшими от долгих лет глазами.

– Того человека, коего вы пустили минуту назад, – быстро ответил Павел Андреевич. – Где он?

– Ково? – переспросила старуха. Похоже, она помнила не только молодого Петра, но и ярла Биргера, которого ранил копьем князь Александр Ярославович, получивший спустя малое время прозвище Невский.

Разговаривать с ней было бесполезно и неколи, посему Татищев отодвинул старую плечом и вошел в прихожую. И в это время…

* * *

Магнетизер осторожно глянул в окно.

Сначала он увидел собственное отражение, а затем усатую физию полицианта со сплющенным носом. Блюститель правопорядка и благочиния смотрел прямо на него. Когда их взгляды встретились, полициант выпучил глаза и заорал так, что Магнетизер невольно вздрогнул.

– Сюды, сюды! Вот он, тута!

Магнетизер отпрянул от окна. Потом, сморщившись от боли, кою причиняло простреленное Татищевым плечо, поспешил к черному ходу. Он уже слышал вскрик подполковника и подумал, что хорошо было бы, если бы старуха, введенная им в состояние магнетического сна-яви всего одним раппортом, прирезала Татищева.