Текст книги "Знак Святого"

Глава 5

Как Саймон Темплер наблюдал за разными девушками, а шериф Хаскинс рассуждал о демократии

Оркестр громко заиграл; освещение в зале стало казаться еще более тусклым, когда свет прожектора направили на худосочное создание, появившееся на возвышении с микрофоном в руке. Его светлые волосы красиво вились, а под глазом было пятно, как будто нанесенное краской.

– Леди и джентльмены, – шепеляво произнес он, привлекая внимание публики, – начинаем наше представление, которое будет проходить между танцами, чтобы дать вам возможность немного отдохнуть, – если вы еще сможете переводить дыхание. И мы начинаем с выступления красавицы Тутси Травис.

Он сделал шаг назад, аплодируя громче всех, и затем из-за занавесей под аркой справа от оркестра появилась Тутси. Она и вправду была красивой, с волосами как у голландской куклы и лицом, очень гармонировавшим с ними; ее фигура отличалась весьма развитыми формами. На вид ей было не более шестнадцати лет, что, очевидно, соответствовало действительности. Оркестр заиграл популярную мелодию, и она начала двигаться на месте, обмахиваясь пальмовым веером и подхватывая припев голосом, который мог бы быть более мелодичным. Гораздо более мелодичным.

Марч помахал через весь зал Карине, и она сдержанно ответила ему, тоже помахав рукой. Он не подал вида, что заметил Саймона. Капитан небрежно кивнул в их сторону и больше не обращал на них никакого внимания. Саймон вел себя так же. Когда в общественном месте встречаешься с людьми, которые всего лишь сутки назад сбили тебя с ног да еще колотили по голове пустой бутылкой, то им не следует рассчитывать, что их встретят с распростертыми объятиями. Конечно, можно по горячим следам вызвать полицию и расквитаться, но в данном случае прошло уже достаточно много времени, да и необходимость в этом, видимо, отпала. Можно, наконец, подойти и начать все сначала; но опять же в данном случае были веские причины, не позволявшие конфликтовать, не говоря уже об опыте, приобретенном в прошлом.

Тутси продолжала двигаться по сцене, даже когда оркестр смолк. Неожиданно ее платье начало расползаться по швам, как бы само по себе. Но она, увлеченная танцем, то ли не замечала этого, то ли ей не хотелось прерывать выступление. Она продолжала вертеться на сцене, все больше и больше обнажая свои белоснежные телеса. Мистер Униатц, не скрывая восхищения, гоготал от всей души.

Саймон наклонился к Карине.

– Кстати, – спросил он сквозь зубы, – как зовут этого капитана?

– Фрэд, – ответила она.

– Мне кажется, это имя совсем ему не, подходит, – прошептал Святой.

Он вспомнил о своем первом впечатлении о капитане. На яхте «Марч хэер» капитан лучше владел ситуацией. Вокруг него была аура мертвой холодности, незаметная для случайного наблюдателя, но совершенно очевидная для человека, который, подобно Святому, не раз встречался с опасностью. Во время событий прошлой ночи Фрэд ни разу не переступал запретной черты, ни разу не пытался оказать воздействие на Марча, он всячески демонстрировал уважение и почтительность к нему. И тем не менее, когда Саймон проанализировал вчерашнюю ситуацию, он пришел к выводу, что спланировал ее Фрэд, притом что он никогда не навязывал своего мнения. Он просто вкладывал в голову Марча свои мысли, да так умно, что тому казалось, будто это его собственные мысли, Саймон снова прокрутил в памяти весь вчерашний диалог и подумал, уж не было ли все это галлюцинацией. Если все происходило именно так, как он помнил, то больше всего его поразила квадратная голова капитана, оказавшаяся совершенно гладкой, как страусиное яйцо, когда он снял фуражку.

К этому времени от пышного платья Тутси остались всего лишь четыре широких полоски из черного кружева. В финале танца Тутси кружилась по сцене, а кружевные полоски развевались вокруг ее бедер наподобие пропеллера. Прожектор погас. Послышался шквал аплодисментов, к которым Хоппи Униатц присоединил и свои, ударяя ладонью по столу, пока тот не закачался.

Музыка и сверкание огней возобновились одновременно. Вероятно, ошеломленная успехом и в то же время удрученная утратой платья, Тутси решила найти компромисс и снова появилась на сцене, но уже без платья. На ней не было ничего. Только веер в руках, совсем небольшой, не более двенадцати дюймов в диаметре, а потому и неспособный укрыть все ее тело. Ее попытки прикрыть то одну, то другую укромную часть его вызывали у публики бурное веселье.

– Оставайся на месте, – приказал Саймон Хоппи, когда тот сделал попытку подняться со стула. – Ты что, никогда раньше не бывал в подобных заведениях?

– Ага, босс, – отозвался мистер Униатц застенчиво. – Я ничего такого не видывал. В Нью-Йорке на них всегда хоть что-то напяливают.

Саймон был вынужден согласиться с ним, но все же заставил мистера Униатца остаться на месте. Он пытался предугадать, чем для него чревато прибытие Марча и Фрэда. Не сообщив ничего Хаскинсу о перипетиях прошлой ночи, они отказались от услуг стражей закона, но предположить, что они решили предать все забвению, было просто невозможно. Их появление в «Палмлиф фэн», куда Саймон добирался таким сложным путем, не могло быть простым совпадением. Но он успокаивал себя тем, что коль скоро они здесь появились, то он не напрасно потратил время...

Манипуляции веером закончились, когда стихла музыка. Теперь Тутси стояла, медленно обмахиваясь веером и как бы провоцируя публику. Аплодисменты стали неистовыми. Мистер Униатц, засунув в рот два пальца, издал резкий свист, рассекший воздух как кинжалом. Этот пронзительный звук привлек ее внимание, она с улыбкой бросила ему свой веер, послала воздушный поцелуй, а затем исчезла в занавесях под аркой. В ту же секунду прожектор погас.

Проворный конферансье снова появился у микрофона:

– А теперь, леди и джентльмены, мы предлагаем вам следующий номер: красавица Вивьен Дэер!

На Вивьен было чудесного покроя платье из голубого тюля, и ее сопрано звучало намного лучше, чем у Тутси.

– Ты все время молчишь, – сказала Карина. – Ты очарован шоу или шокирован?

Саймон ухмыльнулся:

– Ты можешь удивляться, но я все время наблюдал за Рэнди. Похоже, ему здесь нравится.

– Да, он такие местечки любит. Он мог бы его выкупить за деньги, которые здесь спускает.

Святой кивнул в ответ. Он уже заметил, что официант оказывает Марчу особое внимание, и сделал вывод, что тот здесь не впервые. Потом его внимание привлекли подсевшие к его столу две блондинки и брюнетка.

– Он часто приводил тебя сюда? – спросил Саймон.

– Часто.

– Ты считаешь, что он хочет дать понять, что ему нет нужды приводить сюда девушку?

Она засмеялась:

– Я тут ни при чем. Он часто приглашал к столику девушек, даже когда приходил со мной. Это своего рода игра.

Насколько он мог заметить, она сказала это без злобы, без каких-либо эмоций, как если бы сообщила между прочим, что Марч коллекционирует марки. Но Саймоному требовалось угадать: почему она так много недоговаривает?

Он по-прежнему продолжал наблюдать за столиком Марча, стараясь предугадать, откуда следует ждать опасности. Их полное равнодушие начинало его тревожить. Ни Марч, ни капитан не обнаруживали своего знакомства с кем-либо из присутствующих в зале, не считая официантов, Карины и только что появившихся троих девушек. И тем не менее он понимал, что они здесь не случайно и неспроста. Не мог понять только, что за этим должно последовать...

Вивьен пела, расхаживая между столиками, и теперь она приблизилась к ним, а точнее – к мистеру Униатцу, который смотрел на нее разинув рот, как бы ожидая, что голубое тюлевое платье вот-вот начнет сползать с ее плеч.

 
Ты
обещанный поцелуй вины,
который заставляет ждать всю зиму;
Ты
тихий шепот вечера...
 

Грудь Хоппи распирало как воздушный шар, он сполз на самый кончик стула. Трагедия его жизни заключалась в том, что женщины были слепы к невидимой красоте его души.

Певица протянула к нему руку и похлопала по щеке.

 
Ты свет ангела,
который зажигает звезды;
Самое важное в жизни – это то,
что я знаю, кто ты такой...
Саймон поперхнулся.
Однажды мои руки
обнимут тебя...
 

Для мистера Униатца это было уже слишком. Он попытался одной рукой обнять за тонкую талию склонившуюся над ним девушку, но Вивьен ожидала этого и быстро поцеловала Хоппи в лоб. Его рука неожиданно ухватилась за вьющиеся волосы Вивьен, которые оказались париком, обнажившим ее короткую мужскую стрижку.

– Ты отвратительное грязное чудовище! – взвизгнула Вивьен и, выхватив у него парик, бросилась к сцене.

Саймон и глазом не успел моргнуть, как мистер Униатц схватил со стола графин. Словно комета графин пролетел через зал и, задев кларнетиста, ударился о барабан и отскочил в сторону, – раздался грохот цимбал. Тогда Саймон железной хваткой вцепился в руку Хоппи.

– Прекрати, – проскрежетал он зубами, – или я сломаю тебе руку.

– Мы должны дать им по мозгам, – сказал мистер Униатц, краснея.

– Дурак! – рявкнул на него Святой. – Они только и ждут, чтобы мы начали какую-нибудь заварушку.

И тут Саймон заметил, что весь зал покатывается со смеху. За столиком Марча смеялись громче всех, и прежде всего сам Марч. Даже неизменно плотно сжатые губы капитана Фрэда растянулись в улыбке, обнажая зубы. Кларнетисту помогал оправиться от испуга тот самый ухмылявшийся официант, который не являлся здесь важной персоной. Дирижер взмахнул палочкой, грянула музыка. Закружились пары. Тем временем к столу Саймона приблизился главный распорядитель, он улыбался, но на этот раз улыбка у него была сдержанная.

– Вы здесь впервые? – поинтересовался он, скорее утверждая, чем спрашивая.

– Мой друг не пьян, – ответил Святой, – просто он поторопился.

Распорядитель понимающе кивнул:

– Ничего страшного. Вам еще принести напитки?

– Спасибо.

Святой очутился в глупом положении, но теперь уже знал наверняка: стоит допустить малейшую оплошность – и разразится грандиозный скандал.

Но пока такой возможностью никто не воспользовался. Все было обращено в веселую шутку.

Он закурил еще одну сигарету и обратился к Карине как можно более спокойно:

– Хорошо, что здесь всем присуще чувство юмора.

– Подобное случается почти каждый день, – заметила она как бы между прочим. – Это никого не трогает.

Значит, предполагается что-то другое... Он чувствовал, как напряжена Карина, она тоже чего-то ожидает, хотя и не подает вида. Она медленно потягивала свой ликер, держа в руках сигарету. Может, ему передавалось ее внутренняя напряженность, и поэтому он чувствовал себя как на острие ножа, словно втайне она вела какую-то опасную для него игру.

Тогда чего же она ждет? Выстрела, когда погасят свет? Вряд ли – слишком рискованно. Он все еще не мог выбросить из головы мысль о том, что Марч и Фрэд должны как-то отреагировать на то письмо, которое он им прочитал. Но вот они оба здесь, и по их внешнему виду нельзя предположить, что они что-то замышляют. Яд в виски? Графин с водой? Исключено – по той же причине. Тогда что? Может быть, он вообще ошибся в своих расчетах и они рассматривают его всего лишь как микроскопическую частицу в ферменте, используемом при производстве неизвестного ему химического вещества?

Эта мысль пронзила Саймона подобно электрическому току.

Тем временем музыка смолкла и на сцену снова вышел ведущий с микрофоном. Оркестр удалился, и теперь на сцену втаскивали пианино.

– А теперь, леди и джентльмены, мы покажем вам номер, который сделал «Палмлиф фэн» знаменитым: великий певец, маэстро грустной музыки, томной лирики и непристойных песенок – единственный и непревзойденный Джесс Роджерс!

Саксофоны, тромбоны, кларнеты и рожки дружно грянули мажорную мелодию, и на сцену вышел человек, которого Саймон Темплер искал.

* * *

Хоппи Униатц, еще не оправившийся после нанесенного ему оскорбления, облокотившись на стол, наклонился к Саймону.

– Босс, – уныло зашептал он так, что было слышно в противоположном конце зала, – мне надо выйти.

– Заткнись, – рявкнул Святой. – Потерпишь. Это тот самый человек, ради которого мы сюда пришли.

Мистер Униатц взглянул на сцену и был явно разочарован:

– Он ничего собой не представляет, босс. Бьюсь об заклад, голозадый петух, да и только.

Саймону понравилось сравнение Хоппи, но он понимал, что к Джессу Роджерсу оно не подходит.

Роджерс был вполне нормальным типом мужчины – если такая классификация вообще приемлема, – даже если он и не вписывался в атмосферу, царившую в «Палмлиф фэн». По его внешнему виду можно было предположить, что он, например, окончил колледж. Лицо тонкое и довольно Моложавое, очки придавали ему ученый вид, а узкие плечи и бледный цвет лица свидетельствовали о не вполне здоровом образе жизни в прошлом.

Его репертуар, однако, говорил об обратном. Его первая песня носила настолько двусмысленный характер и прямолинейные намеки, что заставила покраснеть даже видавшего виды бармена и, следовательно, вызвала шквал аплодисментов. Было ясно, что певец пользовался огромной популярностью. Когда овация стихла, раздались спорадические крики: «Октавий!» Роджерс улыбнулся со страдострастием херувима и сказал:

– По просьбе слушателей – «Октавий», «Восьмидесятилетний Октавий».

Пороки Октавия, его трудности и способы их преодоления – все было преподнесено слушателям на одном дыхании. Хотя биологически это было и невозможно, но содержало остроумную концепцию; и так продолжалось довольно долго.

К столику подошел официант, взял бутылку «Питера Доусона» и собрался было разлить содержимое в бокалы. Но это был непродуктивный вид обслуживания, так как мистер Униатц не мог дать оценку качества алкогольного напитка, если он оставался в бутылке неразлитым. Официант почтительно наклонился к нему и спросил:

– Принести еще бутылку, сэр?

– Думаю, да, – ответил Святой с фатальным чувством человека, имеющего в этом плане большой опыт. – Или в данном случае требуется дополнительная плата?

Официант вежливо улыбнулся и ушел. Песня продолжалась, и с каждым куплетом развлечения Октавия становились, все более и более изощренными. Вскоре дело дошло до странных шалостей с купальщицами на острове Бали.

Карина спросила с любопытством:

– Ну как он тебе, нравится?

– Он знает себе цену, – ответил Святой тоном судьи. – Я стараюсь понять, чего еще он стоит. Сначала я подумал, что здесь что-то не так, но сейчас не уверен.

– Он для тебя крепкий орешек?

– Сейчас – да. Крепче, чем Дженнет. Странный поворот дела. Всегда удивляешься, когда создаешь себе образ негодяя, а на деле он оказывается совершенно другим; и все же я не сомневаюсь, что эти парни с детскими личиками могут быть опаснее, чем явные хулиганы.

Он счел неуместным обсуждать с ней Роджерса. Сам факт, что она сидит сейчас здесь с ним рядом, казался нереальным; по сравнению с этим все остальные несуразности отступили на второй план. И даже эта невообразимая абсурдность стала частью фантастической ситуации, которую ему больше не хотелось анализировать.

Сага об Октавии наконец кончилась, и Роджерс, улыбаясь, кивал в сторону, откуда послышались неодобрительные выкрики. Ведущий, подобно эльфу, снова появился на сцене и сказал:

– Через некоторое время, леди и джентльмены, мы продолжим концерт. Джесс Роджерс снова выйдет к вам и споет свои испепеляющие песни. А сейчас давайте немного потанцуем.

Оркестр снова заиграл, и веселье продолжалось. Бесспорно, развлечения в «Палмлиф фэн» носили сомнительный характер.

Саймон рассматривал танцующих, когда заметил, что Роджерса, появившегося из-за занавеси в дверях, остановил официант. Коротко подстриженный затылок официанта показался Саймону знакомым... Он старался вспомнить, где его видел, как вдруг Роджерс посмотрел прямо на него. В эту секунду Саймон вспомнил.

Это был официант, который только что принял у них заказ на бутылку виски.

Абсолютно точно. У официанта наверняка были и другие обязанности. Но Роджерс посмотрел точно на него. И если...

Лицо Карины Лейс было неподвижно словно маска. Как будто она ничего не замечала.

– Ну вот, теперь ты его видел, – сказала она наконец. – Что ты собираешься делать?

– Я как раз раздумываю над этим, – медленно ответил Саймон. – Мы можем подождать, когда он снова появится на сцене, и выстрелить в него прямо отсюда. Но администрации это не понравится. Кроме того, мне хотелось бы знать, чьи задания он выполняет... Ты уверена, что получаешь достаточную информацию, необходимую для Рэнди?

Он преднамеренно старался уколоть ее снова, чтобы зажечь искру, которая помогла бы ему в его догадках. Но вместо ненависти в ее глазах мелькнуло нечто такое, чего ему не хотелось бы видеть.

– Дорогой глупыш, – сказала она, сияя. – Оставайся таким же твердым. Не дай никому обмануть себя, даже мне.

Ему пришлось ей улыбнуться. Именно пришлось.

– И никаких глупостей? – спросил он спокойно.

– Абсолютно.

– Босс, – не унимался мистер Униатц.

Святой откинулся на спинку стула и захохотал. Этот смех – он вернул его на землю.

– Я помню, – сказал он. – Тебе нужно выйти.

– Я подумал, босс, ничего страшного. Я быстро.

– Ради Бога, без подробностей, – поспешно заметил Святой. – Можешь отсутствовать столько, сколько потребуется. С природой не поспоришь. Мы можем тебя подождать.

– О босс! – воскликнул мистер Униатц, исполненный благодарности. – Спасибо!

– Мне следовало бы предупредить тебя, – пробормотал Саймон. – Он абсолютно безобидный, просто не умеет сдерживать себя.

– Я... я начинаю это понимать. – Губы у нее дрожали. – Если у него будут щенки, ты пришлешь мне одного?

– Постараюсь, – сказал Саймон чуть слышно.

Вернулся официант с бутылкой и чистыми бокалами на подносе.

Саймон принялся изучать его сквозь медленно плывущие облака сигаретного дыма и окончательно удостоверился в том, что не ошибся. Когда официант наклонился к столу, Саймон мог хорошо рассмотреть его аккуратно подстриженные светлые волосы. У него было невыразительное квадратное лицо, изрезанное густой сеткой морщин, так что казалось, на нем уже не найдется места ни для одной новой морщинки. Он спросил, склонившись над столом:

– Вас зовут мистер Темплер, сэр?

Подобно тому, как замирает колеблемая ветром поверхность озера, когда его затягивает расплывшееся пятно нефти, так все замерло внутри у Святого. Но внешне ничего не было заметно.

– Совершенно верно, – спокойно ответил он.

– Мистер Роджерс желает с вами встретиться, сэр, когда вам будет удобно. – Голос звучал твердо и уверенно – просто деловое поручение, выраженное обычными словами. – Я провожу вас в уборную мистера Роджерса, когда вы будете готовы.

Святой затянулся сигаретой. В этот момент его мысли перескакивали с одного предмета на другой, но никак не отражались на лице.

Значит, вот как... Все оказалось очень просто, настолько просто, что теперь ему было смешно, как много сил он потратил на то, чтобы представить себе, как все это произойдет. Роджерс увидел его, узнал и бросил вызов. Он не помнил, чтобы встречался с Роджерсом прежде, но отнюдь не был уверен, что Роджерс его не знал, – он мог быть одним из звеньев в длинной цепочке конспирации. Лейф Дженнет, наверное, сейчас уже в Олусти, но у Джесса Роджерса было много других способов узнать, что хищника выпустили из клетки и Святой идет по его следу. Таким образом, Роджерс – или люди, за ним стоящие, – просто взяли быка за рога...

– Конечно, конечно, – сказал Святой спокойным голосом. – Я сейчас пойду.

Официант поклонился, не проявляя никакого интереса к происходящему, и удалился. И тут Святой увидел глаза Карины, устремленные на него.

– Вы меня извините? – спросил он.

– Сначала, может быть, станцуем еще один танец? А тем временем вернется Хоппи и составит мне компанию.

Казалось, она не могла придумать никакого иного способа задержать его, желая тем самым спасти его или, наоборот, предавая. И то и другое, они оба знали это, было невероятным. Он улыбнулся.

– Почему же не сейчас? – тихо спросил он. – Хоппи вернется, но я не собираюсь брать его с собой. У меня к Роджерсу личное дело. Я сюда пришел, чтобы встретиться с ним, так что я должен пойти. Не знаю, что он задумал, но я выясню это. Это принцип, который я исповедую, – выяснять. И если ему известно, что именно так я работаю, и он будет к этому готов, я выясню это тоже.

Она не двигалась и не произнесла ни слова.

Затем слегка коснулась его руки; и это прикосновение было подобно поцелую, или объятию, или даже чему-то большему, а может быть, – ничему.

– Счастливо, Святой.

– Мне всегда везет, – сказал он и быстро последовал за официантом.

Ему хотелось, чтобы события развивались именно таким образом – очень быстро и чтобы он мог с головой погрузиться в опасную стихию, а не заниматься бесплодными размышлениями, не предпринимая никаких действий: он устал думать. В этом не было никакой бравады. Ему хотелось того, чего от него ожидали, – хотелось дерзко и отчаянно.

– Показывайте, куда идти, Адольф, – сказал он, и в глазах официанта чуть заметно сверкнули искры.

– Хорошо, сэр. Сюда.

Они по периметру обошли чуть ли не весь зал, миновали оркестр и прошли через прикрытую занавесом дверь, очутившись в коридоре длиной примерно в два ярда, который поворачивал налево, потом еще раз налево, образуя букву "П".

Саймон остановился на одном повороте и принялся поправлять на ботинке шнурок, который у него был в полном порядке. Когда Саймон проходил по залу, Марч и Фрэд танцевали, но если они собирались последовать за ним, то с минуты на минуту должны будут появиться здесь. Он довольно долго возился со своим шнурком, но никто не появился, и он продолжил путь.

В конце коридора, длиной в восемь футов, была дверь, которая, судя по дверному блоку, окантовывавшему толстое матовое стекло, вела наружу. Левая стена была тонкой, и приглушенный шум и звон посуды говорили о том, что там находится кухня. Дальше по обе стороны коридора были обычные двери. Из одной такой двери вышла красивая черноволосая девушка в прозрачном белье и саронге[10]10
  Саронг – мужская и женская одежда народов Индонезии и сингальцев Шри-Ланки: кусок хлопчатобумажной ткани или батика, обертываемый вокруг бедер в виде длинной (до щиколоток) юбки (примеч. ред.).


[Закрыть] и, едва взглянув на них, прошла дальше, ожидая своего выхода на сцену. За дверью на противоположной стороне коридора слышались громкие мужские голоса. Вдруг эта дверь распахнулась, и из нее выпорхнуло юное создание в платье с блестками и в серебряном парике, которое, искоса взглянув на них, произнесло: «Ух!» – и со скоростью ящерицы скрылось в двери напротив.

Здесь официант остановился и, когда Саймон подошел к нему, сказал:

– Последняя дверь налево.

– Благодарю.

Саймон пошел дальше. Он шел твердой походкой, преодолевая инстинктивный страх, чувствуя себя неуютно, как будто на спине между лопатками у него нарисована мишень. Его уши были напряжены в ожидании щелчка курка, или свиста занесенного над ним кинжала, или человека, дышащего ему в затылок...

Достигнув наконец последней двери, он оглянулся на коридор, по которому только что прошел, и увидел удаляющегося официанта. Больше никого поблизости не было.

Саймон рассмеялся, тихо и грустно. Возможно, он и вправду стареет, принимает поспешные решения, не утруждая себя трезвым расчетом.

И в то же время пуля, предназначавшаяся ему, была реальностью, и сейчас ему предстояло встретиться с человеком, пославшим ее.

На секунду Саймон задержался у двери. Он знал, что, скорее по привычке, нежели специально, движется по коридору беззвучно, чтобы никто не слышал его шагов. Но тем не менее он все равно не мог различить ни единого подозрительного шороха. Только удаляющиеся шаги официанта, легкий шум за соседними дверьми, звон посуды на кухне и музыка в зале. Несмотря на это, или, скорее, вследствие этого, он опустил руку, которую уже поднял, чтобы постучать в указанную ему дверь.

Вместо этого он схватился за ручку двери, набрал в легкие воздуха и, рывком открыв дверь, влетел в комнату.

Двое мужчин с круглыми лицами, как у Твидлдума и Твидлди[11]11
  Твидлдум и Твидлди – похожие друг на друга персонажи книги Льюиса Кэрролла «Алиса в Зазеркалье».


[Закрыть], стояли в углу с поднятыми вверх руками. Джесс Роджерс лежал на диване, закинув руки на затылок, с сигаретой во рту. Оружия рядом с ним не было видно, поэтому Саймон не мог понять, почему Твидлдум и Твидлди стояли с поднятыми руками. Единственным объяснением мог служить кольт сорок пятого калибра в руке четвертого члена этой компании, сидевшего откинувшись на стуле и взгромоздив длинные ноги на столик.

Шериф Ньют Хаскинс сплюнул на пол точно к ногам одного из своих пленников, скосил свои серые глаза на Святого и произнес:

– Ну как, здорово, а? Входи, сынок. Мы тебя ждем.

* * *

Саймон Темплер осторожно прикрыл за собой дверь.

Нужно было оценить обстановку, а для этого требовалось время. Представшее его глазам зрелище напоминало сцену безумного чаепития из «Алисы в Стране чудес». Конечно, он уже видел Безумного Зайца, пронеслось у него в голове. Теперь вот были эти двое: Твидлдум и Твидлди. Несомненно, шерифу Хаскинсу в данном случае отводилась роль Безумного Шляпника. Джесс Роджерс, судя по его положению, был кандидатом на роль Сони[12]12
  Имеется в виду сцена и персонажи книги Льюиса Кэрролла «Алиса в Зазеркалье».


[Закрыть]. Того и гляди они начнут петь и танцевать, а Тутси и Вивьен – отплясывать свою зажигательную румбу посредине.

Таково было впечатление Саймона от увиденного в первый момент – сродни шоку. В действительности же он оказался в ловушке у бандитов. Впервые в жизни он задумался над тем, имеет ли он право кичиться перед Хоппи своим интеллектуальным превосходством.

– Привет, шериф, – сказал Саймон. – Вы и здесь поспели?

Та неиссякаемая энергия, благодаря которой ему удалось сохранить спокойствие, зашкалила бы любой прибор; но он справился. И с такой же энергией попытался понять, что произошло.

Единственное, что не укладывалось в рамки его логики, так это присутствие Твидлдума и Твидлди.

Кроме того, что они внешне были очень похожи, у них еще были и одинаково крепкие торсы, – видимо профессионально, – их объединяло и еще нечто. Было что-то странное уже в самом изобилии неправдоподобия, что-то психологически не соответствующее той картине, которая предстала его взору.

В следующую же секунду все стало ясно. Даже потерпев поражение, они выглядели как солдаты, идущие на парад. Им оставалось только надеть униформу.

На столике слева от Хаскинса лежали два пистолета. Шериф поймал взгляд Саймона, когда тот посмотрел на них, и отодвинул ноги в сторонку, чтобы он мог лучше их разглядеть. Он поджал губы – вокруг них собрались морщины, – потрогал оружие большим пальцем левой руки.

– Теперь, когда вы здесь, вы, вероятно, сможете нам помочь. Человек, вам подобный, должен быть хорошо знаком с оружием. Что вы можете сказать об этих железяках?

Святой не сделал никакой попытки приблизиться – он знал, что нельзя делать неосторожные движения в присутствии человека, который, как было очевидно, прекрасно владел ситуацией. Ньют Хаскинс мог сверкать красотой подобно старинной мебели, выставленной где-нибудь на Центральной улице в Нью-Йорке, но Саймона не проведешь. Хаскинс даже не нервничал: стоит ему шесть раз спустить курок, и шесть человек окажутся трупами.

– Одна из них – револьвер триста пятьдесят седьмого калибра, – сказал Святой.

– А вторая?

Саймон прищурился:

– Похоже на револьвер четыреста пятьдесят пятого калибра – армейский.

– Ха, армейский? – Свободной рукой шериф почесал затылок. – Какой точно армии?

– В последней войне он был официальным оружием в британской армии. – Саймон ответил медленно. – Сейчас не знаю, где они его используют.

Хаскинс искоса посмотрел на Твидлдума и Твидлди:

– Как вам кажется, могут эти двое состоять на службе в британской армии?

Саймон отрицательно покачал головой:

– Скорее совсем наоборот.

– Вот и мне тоже так кажется. Но я снял с этого Ганса и этого Фрица наручники пятнадцать минут назад. – Хаскинс снова выплюнул табак прямо на пол. – Почему ты думаешь, что у кого-то из них должен быть револьвер, который принадлежал тебе?

– Думаю, что мне будет трудно это доказать, – ответил Святой.

Хаскинс сдвинул на затылок фуражку и почесал лоб.

– Я тоже не могу подтвердить этого, если уж на то пошло, – сказал он. – Но мне кажется, что вы можете многое прояснить. Происходит много такого, что никак не поддается объяснению. – Может, присядешь, сынок, и объяснишь папочке, что происходит?

Святой сел.

– Если вы не возражаете, я снова повторю: вы и сами здорово везде успеваете, – заметил он.

– Я за это получаю жалованье. Но должен тебе сказать, я никогда до твоего появления здесь не работал так много. – Его серые глаза были спокойны, хотя и сверкали стальной решимостью. – Я относился к тебе терпимо, ведь ты, как-никак, гость, если можно так выразиться. Но ты не должен забывать, что мы не Скотленд-Ярд. Мне рассказывали, что они действуют с прохладцей, ну а у нас здесь всегда спешка, и мы бываем порой грубы, когда теряем терпение.

Создалось впечатление, что в комнате их было только двое. Твидлдум и Твидлди застыли на месте с поднятыми вверх руками, словно каменные изваяния. А Джесса Роджерса словно бы и вообще не было. Он ни разу не пошевелился и не произнес ни слова, но его полузакрытые глаза за стеклами очков без оправы неотрывно следили за Святым.

– Можешь закурить, если хочешь, – продолжал Хаскинс. – Но разрешается вытащить из кармана только табак. – Он наблюдал за тем, как Святой достал сигарету, закурил и спрятал зажигалку. – Ты случайно пришел сюда не для того, чтобы встретиться с парнем по имени Джесс Роджерс, а?

– Вы это знали.

– Конечно. Ты говорил мне об этом сегодня. Я слышал, сынок, что ты собирался прийти к этому парню в уборную и убить его. Мне твоя затея показалась глупой, и я обязан был предотвратить кровопролитие.

Саймон вытянул свои длинные ноги и выпустил дым к потолку:

– Очень любезно с вашей стороны, шериф.

– В глубине души, – заявил Хаскинс, – я человек очень добрый. – Он осмотрел нарядный костюм Святого. – Итак, ты не имел намерения убивать Джесса. По крайней мере, сейчас. Ты просто пришел сюда отдохнуть и повеселиться. И, конечно, не ты привел сюда рыжеволосую красавицу?

– Если по правде, – искренне ответил Святой, – то я.

– Раз уж ты начал, сынок – сказал Хаскинс, – продолжай.

Саймон стал просчитывать все возможные ситуации. И, как ни странно, ни одна из них не представлялась ему опасной. Впервые в жизни он вел расследование совершенно открыто, не таясь. И сам этот факт беспокоил его больше, чем если бы ему приходилось прибегать ко лжи. В подобных ситуациях, как правило, неизбежна таинственность, хитрость и ловкачество. Но Хаскинс не касался деталей, которые Святой вынужден был скрывать. А это и спасательный жилет, привязанный к руке утонувшего парня, и перенос трупа на яхту Марча, и последующая беседа с ним, и всплывшая ненадолго подводная лодка. И все это было неведомо Хаскинсу, и, чтобы он ничего не узнал, даже его враги вынуждены были сплотиться. Хаскинс не делал тайны из проводимого им расследования и не беспокоился, что Саймон может о чем-то догадаться. Придумать какую-нибудь убедительную ложь не составляло никакого труда для Саймона. Самое трудное для него заключалось в том, чтобы ему поверили, когда он говорил правду.