Текст книги "На железном ветру"

16

Оживленная днем улица сейчас опустела. Холодный, сырой туман загнал людей под крыши. По мокрой брусчатке, заглушая все остальные звуки, шуршали шины автомобилей, идущих с пониженной скоростью.

Не успел Михаил свернуть на улицу Мазэт, как от затененной стены отделился черный неясный силуэт. Михаил замер на месте, мгновенно напружинилось тело и сжались готовые отразить нападение кулаки.

– Жорж, – прозвучал тихий голос.

Это была Лора. Теперь он различал ее белую шапочку. Она ждала… Милая, славная девушка.

Ему вдруг стало ясно, что на протяжении последних трех часов он ощущал страшное одиночество, одиночество загнанного зверя, и теперь одиночество кончилось.

– Лора! Мой бог! Я так рад, что вы меня дождались.

– Я знала – вы придете. Но вам нельзя домой…

– Нельзя?

– Да. Вас хотят… вам что-то грозит… Эти люди… Я видела их на улице Меркурий. Они подъехали на автомобиле и вошли в дом Ферро. А потом вы дали мне знак уйти, и я ждала вас здесь… Часа два назад появились вдруг двое из тех… У одного нос крючком… Они свернули сюда, на улицу Мазэт… Умоляю вас – не ходите.

Она и в самом деле умоляюще прижала обе ладони к груди. В слабом отсвете фонаря глаза ее влажно блеснули, и Михаил понял, что это слезы.

Он порывисто сжал ее узенькие плечи и почувствовал ладонями, как мелкий озноб сотрясает ее тело. Благодарность, нежность, пронзительное желание защитить это хрупкое одинокое существо жарким потоком захлестнули Михаила.

– Спасибо, Лора, спасибо, милая Лора… вы – настоящая.

Она смущенно наклонила голову.

– Жорж, что вы говорите… Право, я ничего…

– О, конечно. Вы лишь дважды сегодня спасли мне жизнь.

– Значит, вас действительно хотят убить?

Он подумал, что напрасно напугал ее, и улыбнулся.

– Пойдемте, вы озябли.

Они пересекли улицу Сен-Дени и направились в сторону бульвара. Он не представлял, почему выбрал именно это направление. Он вообще не знал, куда теперь идти. Он был обложен со всех сторон, и спасти его могли только ноги. Ни страха, ни безнадежности он не испытывал.

Прежде всего следовало позаботиться о Лоре. И глупо скрывать жестокую правду. Она должна знать всю меру опасности, чтобы успешно избежать ее.

Разговаривать на ходу было неудобно. Он остановился неподалеку от какого-то подъезда.

– Лора, выслушайте меня. Положение серьезно. У Юрия я столкнулся с самим Алексом Ферро. Он человек Брандта и притом же оказался моим старым знакомым. Он знает и меня и вас. Он начал осаду и неизвестно когда снимет. Мне придется сегодня же, в крайнем случае завтра, исчезнуть из Парижа…

– А я?

В ее возгласе Михаил услышал и растерянность, и боль, и надежду. У него пересохло во рту. Он вдруг почувствовал себя подлецом. Оставить ее одну, без работы, без жилья, без средств. Конечно, можно дать ей денег, но это… Как она на это посмотрит… Ведь он любит ее, от себя чего уж скрывать… И все же, преодолев отвращение к себе, он с усилием выговорил:

– На работе больше не появляйтесь и перемените жилье…

– Нет, нет, нет… – Она вдруг приникла к нему и, отчаянно повторяя «нет, нет», уткнулась лицом в отвороты его пальто. Он сжал в ладонях ее голову и отклонил назад. Щеки ее были мокры. «Я не могу ее оставить», – неожиданно подумал он, и тотчас мысль вылилась в более решительную форму: – «Я не должен ее оставить».

– Всё, Лора, всё. Мы едем вместе.

Он решился. Теперь он знал, что делать. Добыть капсулу с негативами. Деньги. И паспорта. На имя мужа и жены Сенцовых. Те, что хранятся в палисандровой шкатулке. Эмма Карловна не откажет. Не должна отказать. Пройти придется через черный ход. Вряд ли Шевелев ожидает его в пансионате. Пансионат нужен Лаврухину чистеньким, не забрызганным кровью. Нанести ответный удар нужно сейчас же, немедленно, пока враг уверен в легкой победе.

– На углу бульвара Сен-Дени есть кафе. Ждите меня там, Лора.

– Нет, – с силой сказала она, – нет. Мы товарищи и… и я… я ни на минуту вас не оставлю. Я хочу разделить с тобою… с вами всё. Слышите – всё!

– Я тоже, – просто сказал Михаил. – Пойдемте.

«Что ты делаешь? – возмутился контролер, обитавший в его душе. – Зачем ты ее тащишь в пекло? Это не укладывается ни в какие правила. Ты погубишь и себя и ее».

Правила… Есть ли они, правила, в борьбе, которую он ведет? В какие правила уложишь его любовь? Правила… Нет, он возьмет ее, потому что… потому что она должна быть рядом.

– Сейчас мы спустимся в преисподнюю, – шепнул Михаил, когда они остановились перед лестницей, ведущей в подвал. – Без фонаря будет трудновато.

Лора расстегнула сумочку и протянула ему ручной фонарик в жестяном футляре.

– У нас в доме темная лестница, – шепотом объяснила она.

Перед дверью он на секунду замешкался. Внутренний голос нашептывал: берегись! Если Лаврухину известен черный ход, значит, где-то здесь в подвале или между брандмауэрами его ждет засада. Но отступать нельзя. Негативы, паспорта, деньги сегодня же должны лежать у него в кармане.

Он толкнул дверь и, не входя в подвал, включил фонарик. Узкий белый луч света рассек черное пространство. Впереди обозначились каменные ступеньки. Размытый белый круг скользнул по стенам. Никого.

Михаил выключил фонарик, передал Лоре трость, знаком попросил ее оставаться на месте. Стремительно, будто нырнул в темную пропасть, вбежал в подвал и, круто повернувшись, щелкнул кнопкой выключателя. Свет упал на стену, что примыкала к двери. В белом овале, как поясной портрет в раме, возник человек. На мгновение Михаил увидел остекленевшие под низко надвинутой шляпой глаза, рот, разинутый в беззвучном вопле. В следующее мгновение человек прыгнул вперед и почти одновременно сработали мышцы Михаила, бросили его под ноги нападавшему.

Это произошло бессознательно, потому что разум был слишком медлителен. За него соображало тело, обладавшее куда более быстрой и точной реакцией. И лишь вспышкой возник в глубинах памяти двор караван-сарая и свирепый Рза-Кули, грохнувшийся на твердый кир.

Послышался сдавленный вскрик Лоры и тупой звук удара – должно быть, нападающий крепко приложился головой о каменный пол. Михаил вскочил и сразу бросился на этот звук. Фонарь погас и потерялся во время падения, в подвале сделалось темно, как под кучей сажи. Всей тяжестью Михаил навалился на спину противника, прижал его к полу и, поймав правую руку, попытался завернуть назад. Тот отчаянно сопротивлялся. В темноте слышалось его пыхтение и какое-то собачье повизгивание.

– Врешь, гад!

Эта яростная фраза, вырвавшаяся у Михаила по-русски, словно удесятерила его силы. Он рванул руку на себя, что-то, звякнув, упало на пол, и противник прекратил сопротивление. Коленкой Михаил нащупал на полу нож, схватил его, приставил острие к спине неизвестного между лопаток, слегка надавив на рукоятку.

– О-о-о…

– Молчать! Шевельнешься, проткну, как барана, – по-русски сказал Михаил, и по тому, как человек на полу перестал не только двигаться, но, кажется, и дышать, стало ясно, что русский язык ему знаком.

Рядом кто-то тихонько шарил по полу, слышались редкие легкие шаги.

– Лора?

– Где вы, Жорж? Вы не ранены?

– Нет. Найдите, пожалуйста, поскорее фонарик. Я не могу оставить этого типа…

– О, кажется, нашла. Вспыхнул свет.

Михаил оглянулся, дверь была нараспашку.

– Дверь, скорее закройте дверь.

Он снял брючный ремень и крепко спутал руки неизвестного. Поднявшись, приказал:

– А ну-ка, повернись.

Тот с трудом перевалился на бок и зажмурился – Лора направила свет ему в лицо.

Михаил сразу узнал своего соседа по табльдоту. Благообразная физиономия, черный галстук… Он принимал этого человека за швейцарского пастора. Правда, теперь облик «пастора» был сильно подпорчен кровоточащей ссадиной на лбу.

– Так вот вы каковы, господин Малютин.

– Что вы хотите со мною сделать? Убить? Это только осложнит ваше положение-с.

Малютин с трудом выталкивал из себя слова. Можно было подумать, что рот его набит кашей.

– Ну, ваше-то положение посложнее, – усмехнулся Михаил. – Где еще Лаврухин расставил своих людей?

Малютин молчал.

– Понятно, надеетесь на помощь? Значит, здесь, в каменных мешках, есть еще кто-то? Что ж…

Михаил задумчиво посмотрел на Малютина, потом на нож. Малютин вдруг вскинулся всем телом.

– Остановитесь! Здесь никого больше нет! Двое поджидают вас у входа во дворик, со стороны улицы Мазэт.

– Шевелев?

– Да. И Черепанов-с.

– А в пансионате?

– Никого. Богом клянусь. Александр Милиевич приказали стеречь на улице-с. – Малютин, видимо, воспрянул духом и теперь говорил торопливо, взахлеб. – А касательно того, что вам черный ход известен-с, то даже не предполагали-с. Ей-богу! Я здесь сторожил для очистки совести, только-с…

– «Совести», – Михаил опустил руку с ножом. – Какой имели чин?

– Ротмистр-с.

– Корпуса жандармов?

– Помилуйте, – гусар-с.

– Не валяйте дурака. Для гусара у вас физиономия слишком постная, Это вы записочку с моим адресом Лаврухину подали? Чувствуется жандармский опыт. Его не скроешь. А ну, вставайте, – Михаил поднял валявшуюся поодаль шляпу, нахлобучил на бывшего ротмистра и подхватил его под руку. – Пойдете впереди. На улице темно, да к тому же туман. А шляпы у нас одинаковые. Если солгали – вас первого и саданут ножом.

Михаил сказал, чтобы Лора погасила фонарик, и все трое покинули подвал.

Малютин не солгал. Никого не встретив, они благополучно добрались до башни. Густая, непроницаемая тьма окутывала каменные джунгли. Плотные занавески на окнах пансионата почти не пропускали света.

– Ну-ка, господин жандармский гусар, разрешите вас потревожить.

Михаил быстро снял с Малютина подтяжки. Велел сесть к стене и связал подтяжками ноги.

Ощупью нашел под стеною обломок кирпича, вручил Лоре.

– Постерегите его. Если попытается кричать…

– О, Жорж… Ты уходишь? Я умру от страха.

Незаметно для себя она перешла на «ты», и это неуловимо сблизило их, упростило отношения.

Он коснулся ладонью ее щеки и с удовольствием ощутил прохладную нежность кожи. Мучительно было оставлять ее в каменном ущелье. Но тащить через стену…

– Я ненадолго. Не спускай глаз с этого бандита.

Он воткнул в землю трость так, чтобы рукоятка упиралась в стену. Поставил на рукоятку ногу, ухватился за гребень стены, упругим толчком подбросил себя и очутился наверху. Внимательно осмотрел неширокое пространство между стеной и пансионатом. Тихо. Ни малейшего подозрительного движения. Мягко спрыгнул вниз.

Дверь не доставила хлопот. Едва рванул на себя ручку, гвозди обломились, и он вошел в кладовую. В кухне света не было, – как видно, Роза еще не начинала готовить ужин. Михаил быстро проскочил коридор, заглянул под лестницу, нащупал зазор между каменными плитами ступеней, достал капсулу, отвинтив крышку, убедился, что негативы на месте.

Неторопливо поднялся на второй этаж. Отпер свою комнату, толкнул дверь и отступил в коридор. Прислушался. Откуда-то из дальних помещений доносились оживленные мужские голоса, смех, бренчала гитара.

Сжимая в руке нож, Михаил ступил через порог. Потянулся к выключателю, но раздумал. Пустяк, мелочь могли погубить. Если Шевелев и Черепанов ждут его во дворике, то сразу заметят свет. Окна его комнаты они наверняка знают. Следовательно, поймут, что с Малютиным неблагополучно, и один из них поспешит на помощь.

Михаил прикрыл дверь, ощупью нашел секретер, достал из-за него пачку долларов, швейцарский «гибрид», взял из шкафа чемодан, с которым прибыл из Польши, запер комнату и спустился вниз. Дверь в неглубокой нише, смотревшая прямо на лестницу, вела в апартаменты Эммы Карловны. Михаил осторожно постучал. Ответа не было. Постучал сильнее. По-прежнему ни звука. Екнуло от неприятной догадки сердце. Вспомнилась отметка в календаре Эммы Карловны: 3 января – Одеон. Сегодня третье. Она в театре.

Черт возьми, он должен был это предусмотреть… Что же делать? Ждать глупо. Спектакль, верно, только-только начался. А Лора наедине с этим бандитом. Почему он не оставил ее в кафе? Уйти? После того как столько преодолено? Удача не дублируется. Ее надо использовать сразу и до конца.

Михаил поставил чемодан и осмотрел замочную скважину. Цилиндрический замок. Ни гвоздем, ни ножом его не отомкнуть. Налег на дверь плечом. Она отошла, в щель, образовавшуюся между нею и косяком, можно было просунуть палец. Что-что, а двери в пансионате никудышные. Надо полагать, их не меняли со времен первой хозяйки – любовницы герцога. Если попытаться отжать дверь? Он просунул в щель нож, надавил на рукоятку. Дверь не поддалась. Бесполезно – слишком короткий рычаг. Нужен рычаг…

На лестнице послышались шаркающие шаги. Тот, кому они принадлежали, должен вот-вот заметить его… Михаил сунул нож в карман и с видом человека, благополучно решившего вое свои дела, вышел в коридор. Чемодан остался около двери.

Итак, рычаг. Кочергу или топор… Только на кухне можно было раздобыть что-нибудь подобное.

На кухне горел свет. Роза хлопотала около плиты.

– Здравствуйте, Роза, – беспечно сдвинув на затылок шляпу, сказал Михаил. – Не найдется ли у вас какой-нибудь кочерги или стального прута?

– Что случилось, мсье?

– Хочу открыть дверь. Кажется, испортился замок.

– О, минутку, я помогу вам.

– Нет, нет, у вас достаточно обязанностей. Я все сделаю.

– Что же вам дать? – Роза в раздумье оглядела кухню. – О! Это то, что нужно.

Она заглянула в кладовую и протянула Михаилу молоток на длинной железной рукоятке, конец которой был расплющен, загнут и раздвоен в виде ласточкиного хвоста. Обыкновенный гвоздодер.

– Благодарю вас, Роза.

Михаил вернулся к двери. Заглянул на лестницу, прислушался. Воткнул гвоздодер в щель чуть повыше замочной скважины. Нажал. Еще сильнее. Еще… Только бы никто не сунулся на лестницу. Оттуда он как на ладони. Поднимется скандал, последствия которого трудно предугадать.

Будто в ответ на свои мысли он уловил быстрые шаги в коридоре наверху. Он сделал отчаянное усилие, лицо набрякло кровью… Щелк! Дверь подалась. В судорожном стремлении опередить возможного свидетеля он схватил чемодан, втащил в комнату и замер на месте. Шаги равнодушно простучали по лестнице, затихли, заглохли в отдалении. «Ну вот, – пронеслась отчаянно веселая мысль, – я становлюсь специалистом по взлому квартир. Интересно, как бы взглянул на это мой сосед Глеб Яковлевич?»

Михаил прошел в спальню, включил настольную лампу. Шкатулка палисандрового дерева стояла на прежнем месте – на подоконнике.

Михаил перенес ее на стол, осмотрел замок, потянул за скобу на крышке. Шкатулка открылась – она была не заперта. Паспорта лежали сверху. Два серых, эмигрантских вида на жительство. Сенцов Игорь Михайлович, 36 лет. На фото – постриженный бобриком человек с усталыми глазами. Сенцова Юлия Павловна, 27 лет. Полная круглолицая блондинка. А вот и отметка: владелец паспорта подлежит высылке из пределов Франции до 10 сентября 1934 года, после какового срока паспорт считается недействительным. Что ж, высылка так высылка, в его положении не приходится быть щепетильным. Надо лишь избрать приемлемый способ высылки – в этом все дело.

Михаил положил паспорта в карман, подошел к двери, но вернулся. Вынул из деревянного стакана карандаш и написал на обороте старого счета:

«Мадам! Я рассчитываю, что ваше расположение ко мне останется неизменным. Вспомните рождественский вечер. Сожалею, что не застал».

Он положил записку в шкатулку, захлопнул крышку, потушил свет. Теперь уходить. Как можно быстрее уходить. Странно, именно сейчас, когда все сделано, его охватил страх. Не за себя, – за дело, за Лору. В этом страхе содержалось что-то от суеверия. «Вот так оно и бывает, – напряженной струною трепетала мысль. – Когда победа, кажется, в кулаке, на тебя обрушивается непредвиденное. Ведь Шевелев или Черепанов в любую минуту могут пойти проверить, все ли благополучно у Малютина».

Он приоткрыл дверь, огляделся – путь свободен. Небрежно размахивая чемоданом, направился к кухне. В правой руке – молоток. Ждать, когда Роза покинет кухню, он не мог. Оставалось идти напролом. Нахально. Что она подумает – не имело значения. Не имело?.. А если она сразу же обнаружит, что дверь хозяйской квартиры взломана? Вызовет полицию… Нет, по-прежнему каждая мелочь имела значение.

Михаил заглянул в кухню. Роза стояла у плиты к нему спиною, склонившись над огромной сковородой. Дверь в кладовую была наполовину приоткрыта. На сковороде шумно кипело масло. Он мгновенно оценил выгодность ситуации. На цыпочках в два прыжка, наискосок, пересек кухню и скрылся в кладовой. Пронесло! Положил молоток, перелез через кучу угля и выскользнул на волю.

– Лора?

– Я здесь, Жорж.

Он различил во мраке ее белую шапочку. Облегченно засмеялся: белая шапочка, ты настоящий маяк в тумане. Верный маяк. Бросил чемодан, спрыгнул сам.

– Надо поспешить, Лора.

– А этот? – она кивком указала на Малютина – неподвижный черный сгусток на фоне стены.

– Ничего, пусть отдохнет.

Она едва поспевала за ним. А он все убыстрял шаги. Скорее. Скорее… Было бы слишком нелепо налететь на засаду теперь, когда при нем негативы, документы и есть надежда благополучно выбраться не только из Парижа, но и из Франции.

Вот и подвал. Михаил тщательно осветил фонариком углы. Пусто. Наконец-то все опасности позади. Лаврухин просчитался.

Бегом они миновали подвал. Михаил распахнул дверь, шагнул на ступеньку и лицом к лицу столкнулся с лысым, с тем самым, что передал Лаврухину записку. В слабом отсвете фонарей Михаил узнал его. Узнал на какую-то мизерную долю секунды раньше, чем оказался узнанным. В мышцах его жила готовность к схватке, а Ребров (это был он) такою готовностью еще не проникся. Он еще не успел рассмотреть, кто перед ним, когда хлесткий удар тростью по голове опрокинул его навзничь. Трость переломилась пополам.

– Малют!.. Алексей… Сюда!.. – взвизгнул Ребров, схватившись за голову.

Мощным рывком – откуда только силы взялись – Михаил оторвал его от ступенек и, поддав ногою, швырнул в подвал. Схватив Лору за руку, он взлетел по ступенькам, помчался в сторону бульваров.

– Жорж! Чемодан! Он остался там!

– Быстрее, быстрее, Лора… В нем только белье…

На них с любопытством оглядывались редкие прохожие. Кто-то озорно крикнул вслед:

– Эй, совсем загнал девчонку!

Из тумана вынырнуло такси. Михаил взмахнул рукой, сорвался на мостовую и едва не врезался грудью в радиатор. Распахнул заднюю дверцу, втолкнул в машину Лору, сел сам.

– На бульвар Сен-Мишель.

– Только-то. А мне подумалось – вы спешите на тот свет, – давая газ, усмехнулся шофер.

– Нельзя ли побыстрее?

– В такой-то туман… Вам, видно, и впрямь не терпится свернуть себе шею?

Шофер обернулся и подмигнул Лоре, как бы признавая ее своей сообщницей. Однако скорость увеличил.

У съезда с моста на бульвар Сен-Мишель Михаил заглянул в заднее окошечко. За ними шло несколько машин. Не доезжая Сорбонны, он попросил свернуть налево и опять оглянулся. Сзади машин не было.

– А теперь куда? – спросил шофер, когда такси снова выскочило на набережную Сены.

– На Лионский вокзал.

Шофер значительно хмыкнул… Ясно. Смываются от мужа. Путают следы. Оно и видно – парень-то шальной. Сперва под колеса бросился, а теперь озирается, как заяц. Да и на красотке лица нет.

– Жорж, что вы задумали? – тихонько спросила Лора. – Почему на Лионский вокзал?

– С первым же поездом едем в Марсель.

– Боже мой!.. Но… но я без вещей. Как же так! Почему не заехать ко мне?

– Нельзя, Лора. Там нас могут поджидать, как на улице Сен-Дени. – Он погладил ее руку, улыбнулся. – О чем ты беспокоишься?

– Но-о… ведь у меня только то, что на мне.

– Зато у тебя будет повод походить по магазинам.

Она рассмеялась.

– Жорж, знаешь, кто ты? Д’Артаньян. Настоящий живой Д’Артаньян.

Он смущенно усмехнулся. Он понимал, ей как-то хочется выразить свое восхищение им. Но понимал он и другое: ее восхищение очень далеко от объективной оценки. Сколько горьких и справедливых упреков бросит ему Воронин, если когда-нибудь узнает о его сегодняшних приключениях. Авантюризм, мальчишество, грубая работа – вот, пожалуй, самые мягкие оценки из тех, что придется выслушать. И вряд ли Борода примет во внимание тот факт, что у Донцова не хватило времени, что на авантюризм и прочее его вынудили обстоятельства. Пожалуй, только привлечение к работе Антона Северцева потянет на плюсовую оценку.

И все же восхищение Лоры было приятно.

Несколько конфузливо он почесал по русскому обыкновению затылок и проговорил:

– Тут не то что Д’Артаньяном, – чертом в ступе будешь. Кругом мат.

– В ступе? Что такое ступа?

Он не знал, как по-французски «ступа», да и было ли во французском языке такое слово, и перевел, как медный кувшин.

Она засмеялась, потом прижала ладони к лицу и беззвучно заплакала. Михаил растерялся:

– Лора, в чем дело?.. Не надо, успокойся.

– Не знаю… Ты русский… Я француженка… Все так сложно. Но… но… я тебя люблю…

Он зарылся лицом в ее волосы, пахнущие жасмином, и запустил пальцы в густые локоны. Кожей он осязал их переливчатую, шелковистую упругость. Он содрогнулся, подумав вдруг, что сталось бы с Лорой, задержись он минут на пять в пансионате. Мысль была ужасна.

Он сжал девушку в объятьях, и тогда из глубин его существа поднялось ликующее, как песня: «Я люблю ее».

– Милая… милая… – шептал он, не слыша себя, потому что слова его, полные глубокой, бережной нежности, тонули в потоке чувства. – Ты для меня единственная, любимая… Я не могу без тебя… Мы ведь одно, не так ли? Одно…

Она подняла на него будто захмелевшие, затуманенные слезами и счастьем глаза.

– О да, Жорж, да…

…По мнению шофера, поцелуй слишком затянулся, потому что, когда он остановил машину у подъезда вокзала, парочка все еще не могла оторваться друг от друга. Впрочем, его это не касалось, поскольку счетчик продолжал исправно работать.