Текст книги "Сыч – птица ночная"

Глава 4

Прокатившись с Поликарпычем к Сухой Балке, я убедился, что Карлесоны могут не только варенье трескать и на общественных крышах зависать. Перешеек имел место. Ну естественно, не в десять метров шириной, как по недомыслию пообещал Валера, а метров в пять, не больше, однако плотно утрамбованный – будто кто катком утаптывал, и вполне достаточный для прохождения на пониженной передаче большегрузного транспорта.

– Совсем оборзели, члены… – растерянно пробормотал я, подходя к правой обочине перешейка и всматриваясь в очертания валявшегося внизу «КамАЗа» с прицепом, опрокинутого на левый бок. Этакая своеобразная памятка коридорным водилам о необходимости соблюдения мер безопасности при транспортировке левого груза. – И не лень вам было вкалывать? – выразил я свое недоумение, приглашая жестом Поликарпыча разделить со мной негодование по поводу чрезмерной активности коридорной группировки. – Нет, ты посмотри – я же говорил, тут землеройной бригаде работы на месяц, не меньше!

– Че там вкалывать, – не согласился Валера, выходя из машины и доставая из кармана «Беломор». – Поставь пару экскаваторов с отвалами, да пусть день и ночь гребут сверху. Вона, смотри, как они эту сторону спланировали. Метра на два точно будет.

Я посмотрел – действительно, склон балки со стороны ЗОНЫ на пару метров казался выше своего противоположного собрата. А это что значит?

– И что это значит? – спросил я Поликарпыча, выдергивая у него из пачки «беломорину» – курить давно бросил, но иногда тянуло побаловаться. – Почему разные склоны?

– Как что? – даже удивился Валера, с любопытством наблюдая, как я подкуриваю от его зажигалки. – Наши экскаваторы работали. Не с ЗОНЫ. Наглые, как танки, бляха-муха…

Правильно – наши экскаваторы. Три года назад тутошние казаки начали возводить различные препятствия на протяжении всей границы с ЗОНОЙ – по мере своих сил и возможностей, не поддерживаемых государством. Природа, как бы идя навстречу желанию простого люда оградить себя от нечисти, прущей из ЗОНЫ, разбросала во многих местах приграничья балки и выемки естественного происхождения, которые оставалось лишь расчистить, углубить и соединить между собой рвами. Насколько я знаю, Сухая Балка явилась для казачьего войска одним из наиболее трудоемких участков – ее древние склоны были очень пологими, и раньше по ним с разбегу пролетали в обе стороны все кому не лень. Очень уж удобно балочка располагается. Если по карте смотреть, через нее проходит ровная как стрела грунтовая дорога, зарегистрированная доразвальными топографами. Дорога эта ведет прямиком в ЗОНУ и экономит массу времени водителям – по близлежащей трассе, годной для проезда через этот участок, нужно плестись со скоростью не более 15 километров в час на протяжении 70 километров. Вот и разрыли балку казачки – славно потрудились в свое время.

А теперь, стало быть, джигиты решили восстановить дореформенную топографию и сделали это самым беспардонным образом. Не из ЗОНЫ подкрались, сторожась и озираясь по-сторонам, а по-хозяйски подъехали с нашей стороны и погнали себе помаленьку тесать склон. Наглецы! Нет, так не пойдет. Что-то я в последнее время стал замечать, что все чаще удивляюсь. Надо привыкать. Или работать надо, чтобы не пришлось привыкать. Работать мы не прочь – было бы только с кем!

– Слазим посмотрим? – предложил хозяйственный Поликарпыч, ткнув папиросой в валявшийся на восьмиметровой глубине «КамАЗ». – Может, чего осталось… Слазим?

– Можно, – согласился я, сразу переходя от слов к делу – аккуратно поехал на подошвах вниз, придерживаясь руками за склон. – Только брать ничего не будем.

– Чего так? – удивился Поликарпыч, пристраиваясь мне вслед. – Заминировано?

– В машине трупы были, – попугал я своего спутника. – Нельзя ничего из нее брать – дурная примета.

– Почему ты решил, что там трупы? – Валера сразу вдруг отстал от меня – не захотел спускаться дальше. – Воняет, что ли? Я не чувствую че-то… Не, совсем не воняет. Почему ты…

– Дураку понятно, что водила и все, кто сидел в кабине, завернули ласты, – пояснил я, продолжая спускаться. – Шли из ЗОНЫ, под уклон, не вписались в габариты и с восьми метров рухнули кабиной вниз. Смотри – кабина всмятку.

Кабина, однако, была целой – обнаружив это, Поликарпыч скептически хмыкнул, воспрял духом и, спустившись ко мне, принялся осматривать машину. «КамАЗ» лежал на боку, что несколько затрудняло исследование. Трупов мы, как и следовало ожидать, не обнаружили – то ли сами ушли, то ли уволок кто, дабы не оставлять следов. Все доступное демонтажу оборудование было снято, причем неторопливо, с чувством, толком, расстановкой – не гнал никто механиков. Стекла тоже отсутствовали, но, судя по куче мелкого крошева, они просто рассыпались при падении – стойки кабины слегка повело. А вообще машина сильно не пострадала: если бы имелась возможность вытащить ее, наверняка можно было бы заняться реставрацией, как отметил мой спутник.

– Я бы его за неделю отрихтовал, – сожалеюще вздохнул Валера. – Только не вытянуть его отсюда – разве что эмчеэсовской техникой… И не воняет. И крови не видать – не было тута трупов. Не было, а?

– Не было, – легкомысленно согласился я, проигнорировав характерные буроватые пятна на панели, – меня в этот момент заинтересовал валявшийся неподалеку в куче хлама предмет, совсем не гармонирующий с такими понятиями, как «дикие дети гор» и «тупоголовые аборигены». Выбравшись из кабины, я принялся с любопытством рассматривать истоптанный грубыми сапожищами механиков ноутбук «FUJITSU». – Такую классную вещицу угрохали, уроды… – посетовал я, сделав вывод, что компьютер безнадежно испорчен. – Видимо, по башке им били друг друга, дебилы, а он для таких развлечений не предназначен… У тебя мелкой отвертки нету?

– А вот! – радостно вспорхнул ко мне Поликарпыч, вытаскивая из-за пазухи набор отверток, пару плоскогубцев, кожанку с ключами и остро отточенный нож. – От нашего стола вашему…

– Да ты никак мародерствовать намылился! – притворно нахмурился я, выбирая две необходимые мне отвертки. – Это, между прочим, неэтично. Чему в школе учили?

– Ты бы лучше помог обивку снять, – не обратил внимания на последнюю фразу Поликарпыч – он шустро залез в салон и уже вовсю рвал заклепки из потолочной обивки. – Посмотри – натуральная кожа, мать его ети! Денег, что ли, некуда девать?! И поролон – нулячий. Недавно лежит, пару недель, не больше. Нет, ты смотри – натуральная, бляха-муха! Как раз – я пацану с нее куртку сошью.

– Брось ты ее, – буркнул я, пытаясь отделить растрескавшуюся клавиатуру ноутбука от корпуса. – Я твоему пацану новую куртку куплю. Кожа-то дырявая!

– Это ты свою компьютерию брось, – не согласился Валера, продолжая с увлечением снимать кожу. – Смотри – вдрызг расколошматили. Толку теперь с него!

– Полторы штуки баксов, – отреагировал я, отделив наконец клавиатуру. – О! «Винт» целехонек. Удивительное дело…

– А че с винтом станется? – удивился Валера. – Железо, оно и есть железо. А полторы штуки – это что?

– Это жесткий диск, – пояснил я, извлекая на удивление не пострадавший жесткий диск и укладывая его в карман куртки – если представится возможность, посмотрим, чего там у супостатов записано. Хотя, если бы что-то стоящее было, не бросили бы. И потом – дети гор не станут доверять свои секреты машине, воспитаны не так. Для них компьютер – не более чем красивая и престижная игрушка. Но все равно – хорошая вещица. За год работы в «Егоре» я освоил компьютер на уровне опытного «юзера» и успел заболеть РС-манией…

– «Винт», Валера, – это сленг. Жаргон, то бишь. А полторы штуки стоит вот эта разбитая хреновина. У меня была такого же типа, я цену по каталогу смотрел.

– Полторы штуки – это сколько в рублях? – озабоченно поинтересовался Валера, не переставая рвать закрепки.

– Почти тридцать тысяч рублей, – быстро посчитал я. – А тебе какая разница? Все равно изломана игрушка.

– С жиру бесятся, – хмуро буркнул Поликарпыч. – Совсем сдурели. Я за свою «Ниву» двадцать просил – не дает никто. Один хмырь предлагает за двенадцать – и все. Краше цены нету. А это – тридцать штук… С жиру бесятся! Кстати – на, это, наверно, от нее детальки.

Поликарпыч высунулся из кабины и бросил мне пластиковый футляр. Щелкнул подпружиненной крышкой – внутри покоились три трехдюймовые дискеты. На секунду сердечко замерло в могучей груди, кто-то звонко крикнул в голове: «Вот оно!!!» Однако тут же пришла на ум избитая истина о том, что горец и компьютер – понятия, далекие друг от друга, и в подавляющем большинстве случаев первый используется последним лишь в качестве красивой игрушки. Сердечко в могучей груди поскакало дальше. И потом – ну кто же будет открыто хранить информацию особой важности? Компьютер бросили, дискеты оставили – значит, что? Значит, ничего – пустышка. Это просто я такой подозрительный – потому как работаю один, без команды, от работы настоящей отвык и отвык от экзотики пограничья…

– Где эта хреновина была? – поинтересовался у Поликарпыча, рассматривая дискеты.

– Да тут, в обивке, – Поликарпыч отодрал очередной лоскут поролона. – Тут кармашки понатыканы – ну и лежало… А че?

– Да ничего, так, – несколько разочарованно пробормотал я, прочитав надписи на дискетах: «Системный для Windows» «Avp 32.arj», «Загрузочный для DOS, Drweb».

– Обычные рабочие дискеты. – Я сунул футляр в тот же карман, где уже находился жесткий диск, и, нашарив взглядом в куче хлама продырявленную канистру с остатками машинного масла, озарился озорной мыслишкой. Подобрав какую-то тряпицу, прихватил канистру и забрался на борт «КамАЗа». И вывел масляными здоровенными буквами, встав задницей к дороге: «Не ходи на Русь, чечен!!! Там живет твоя смерть…»

– Ты че это? – удивился Поликарпыч, заинтригованный моими телодвижениями. – А ну как прочитают? А потом… ну, того…

– Произведут графологическую экспертизу, снимут отпечатки, найдут и задницу надерут! – язвительно протараторил я и, зашвырнув канистру подальше от машины, добавил, потыкав пальцем в сторону ее падения: – И заодно баллистическую экспертизу зафиндячат. По траектории высчитают рост, вес, коэффициент олигофренения…

– Чего высчитают? – нахмурился Поликарпыч.

– Ты работай, Валера, работай! – неожиданно раздражился я. – Мы сюда, между прочим, не на экскурсию приехали! Пять минут тебе закруглиться!!! Все – время пошло!

Поликарпыч обиженно надулся и юркнул в кабину. Я досадливо сплюнул и полез наверх. Не было смысла объяснять глубоко приземленному мужичку Поликарпычу, что такое несвоевременно нахлынувшая ностальгия, – все равно не поймет. Когда я с командой работал в ЗОНЕ, мы частенько из озорства писали флуоресцентной краской на скалах и камнях близ караванных троп разнообразную похабщину. Дабы «сталкеры» читали и задумывались над смыслом бытия. Нет, действительной необходимости в этом не было. Была потребность. Как бродячие псы метят свою территорию, оставляя информацию собратьям по виду, так и мы, руководствуясь неосознанными хулиганскими посылами, желали подтвердить свои привилегии и права хозяев ЗОНЫ. Чтобы любая тварь, осмелившаяся погнать караван через ЗОНУ, тряслась от страха и твердо знала – это смертельно опасно! Незримые рубежи России охраняют не эфемерные законодательные акты и декларативные федеральные запреты, а реальные мастера ратного труда, жестокие и беспощадные. И мастера эти могут появиться черт-те откуда в любой момент, и надерут задницу всем подряд, и заминируют караванную тропу, так что лучше подумать сто раз – стоит ли соваться… Да, славные были времена, но вспоминать о них не стоит, печень от обиды пульсировать начинает. А «Не ходи на Русь, чечен…» – была нашей излюбленной писулькой. Только год назад эта писулька несла в себе вполне реальную перспективу скоропостижной смерти и страшную угрозу для супостата. А сейчас – это не более чем надрывный ностальгический всплеск растревоженных недр души моей.

– Больно мне, больно… – проскрипел я, усаживаясь в «Ниву» и от нечего делать принимаясь созерцать хмурую панораму едва видневшегося отсюда Сунженского хребта. Косматые меловые тучи, с раннего утра медленно обволакивающие небосклон, обещали угостить окраину России доброй порцией снега, напомнить изнеженным теплом южанам, что зима стоит на дворе. На душе у меня внезапно тоже сделалось пасмурно, тягостно заломило сердце, мысли мрачные полезли в голову. Я вдруг почувствовал себя лишним в этой жизни. Да, было время, была команда, была борьба не на жизнь, а на смерть – все это вписывалось в тутошний уклад, не вызывая ни у кого сомнения в необходимости их существования. Мы минировали тропы, отстреливали «сталкеров» и информаторов, охотились за тайнами и секретами ЗОНЫ, а противоположная сторона, как полагается, тщательно прятала от нас их, разминировала тропы и принимала все меры предосторожности, дабы как можно реже с нами встречаться на необъятных просторах приграничья. Удивительное дело, но вся зоновская братия воспринимала факт нашего существования как неизбежное зло – пожалуй, так уголовники воспринимают факт существования милиции. При случае, конечно, норовили изничтожить, но никому в голову не пришло устроить за нами слежку и вычислить месторасположение базового района, чтобы одним ударом аннулировать всю команду под корень. Зелимхан – не в счет, это, так сказать, особый случай. А так – никто не возмущался, привыкли все.

И вот теперь, спустя год после того, как все это рухнуло к чертовой матери, вдруг появляется откуда ни возьмись этакий домоделанный Робин Гуд, накопивший подкожного жира на офисной работе, и хочет в индивидуальном порядке восстановить прежнюю систему. Имеется у него такое вот непреодолимое желание – как непроизвольная эрекция при встрече с любимой женщиной после длительного воздержания. Команды у него нет, экипировки – тоже, старые связи и информационные каналы, позволявшие в прежние времена чутко реагировать на обстановку, утрачены. Он один. Ну и как вы думаете, что с ним сделают после того, как он хотя бы единожды высунет где-нибудь здесь свою растолстевшую от безделья репу?! Если вы полагаете, что вся зоновская нечисть выстроится в очередь, чтобы от избытка чувств поцеловать его взасос в сахарные уста, вы не совсем верно понимаете ситуацию. Все будет наоборот – это я вам гарантирую…

Я тяжко вздохнул, побарабанил пальцами по приборной панели и прислушался к мелькнувшей в голове подленькой мыслишке. А может, не стоит? Деньги у меня пока есть. Враги не подозревают, что я жив, – можно гулять спокойно (натянув шапку на нос и подняв воротник). Может, двинуть куда-нибудь подалее, соскочить по-тихому, пока не началось? К тому же Грегу Макконнери, в Штаты. Возьмет с руками и ногами – хоть в охрану, хоть джентльменом для особых поручений. Не думаю, что кому-нибудь из моих кровников придет в голову разыскивать меня там – особенно после моей мнимой смерти. А дом? Мой дом, в котором живут враги? А команда? Вдруг они все живы-здоровы и где-нибудь у казаков по-прежнему занимаются ратным трудом! А девчонки? Черт с ним, с оружием, наркотой и контрабандой – возили и возить будут. Но эти изуверы тащат в ЗОНУ русских женщин, за которых можно выручить хорошие деньги. Семеро – это ничтожно малая толика, это я в течение двух недель за ними наблюдаю. А сколько перетаскали за год?! Я посмотрел на черную линию Сунженского хребта, и перед мысленным взором с поразительной ясностью возникла картинка. Шла симпатичная девчонка где-нибудь в Ессентуках, гуляла из музыкального училища с нотной папкой, мороженое трескала и мечтала о прекрасном принце. А тут откуда ни возьмись подскочили на тачке удалые хлопцы, затянули девчонку в салон и укатили. И повезли несостоявшуюся музыкантшу в числе нескольких таких же несчастных вот за этот самый хребет, что виднеется вдали. Родители и близкие – в трансе, милиция – всероссийский розыск, прекрасный принц все глаза проглядел, веревку мылит. А все – нету девчонки. Будет сидеть взаперти в какой-нибудь сакле на высокогорном пастбище, и будет ее беспощадно драть в разные места все джигитское мужепоголовье этого самого пастбища, хрипло рыча от страшного возбуждения. Ох и любят они «белий баба»! А через пару месяцев она умрет. Наши женщины не живут долго в плену у горцев – практика так свидетельствует. И мрут они в большинстве случаев не от инфекций, которые никто не лечит, не от кровотечений и побоев. Можете мне поверить на слово – я довольно долго терся рядом с этой грязной кухней. Наши женщины в горском плену умирают от тоски. Они не рождены быть рабынями – их свободолюбивая славянская натура яростно протестует против такого чудовищного недоразумения. Наши женщины не могут простить нам, славянским мужикам, что мы позволили басурманам надругаться над ними, – они не приемлют этого произвола еще и потому, что произошло это не в тринадцатом веке, при штурме посада, а в наши дни, когда цивилизация настырно ломится генной инженерией в дома с евроремонтом, плещет виртуальной реальностью в наши холеные лица, забывшие тень от забрала, цепляется нитями глобальной сети за наши слабые руки, которые уже не в состоянии держать тяжелый меч. Мы не можем защитить свою прекрасную половину. Души древних воителей возмущенно ропщут в нашем захиревшем астральном поле. Наши женщины умирают в горском плену не от физических страданий. Они сгорают от стыда за нас…

Вспомнил свою несчастную жену, которая сполна испытала все прелести чеченского плена, и до того вдруг захотелось стрелять – аж зубы свело. А лучше – не стрелять. Лучше голыми руками. Хрясть – в височек! Шарах – ребром ладони по кадыку! И подхватить могучее тело падающего врага, вобрать в себя его последний трепет, впитать частичку его воинского умения, боевого духа, истекшего из умирающего в виде конвульсивной дрожи. И так далее в том же духе – хэй-йя!!! Раззудись плечо, развернись во всей красе боевая пружина – это мы умеем. И вообще – о чем разговор?! Какое там, к чертовой матери, «соскочить по-тихому»!

– Валера! – позвал я выбравшегося на дорогу Поликарпыча, пыхтевшего от напруги – помимо свертка с обивкой и поролоном, он подцепил еще и подушку сиденья. – А ну ответь на вопрос не задумываясь!

– Да ну тебя в задницу, – угрюмо пробурчал Валера, укладывая добычу в багажник «Нивы». – У тебя семь пятниц на неделе – с утра зубы скалил, после обеда фырчишь – гонор свой показываешь, а к вечеру опять анекдоты будешь рассказывать. Бабу тебе надо…

– Ну, извини – вот такой я сатрап, – покаянно признался я. – Валера – это важно для меня. Ответь не задумываясь. Представь на миг такую картину. Пришли на твою землю супостаты. Отняли твой дом. Затрахали до смерти твою жену. Перебили друзей. И живут припеваючи в твоем доме, гады мерзкие, продают оружие и наркоту детям твоих соседей, которые колются, становятся от этого дебилами и стреляют друг в друга. А соседок твоих, тех, что посимпатичнее да помоложе, эти супостаты тащат к себе в дом – точнее, к тебе в дом, в котором они живут припеваючи, опять же – трахают до посинения, а потом продают в рабство на чужбину… Представил?

– Ты хочешь сказать… хочешь спросить, что бы я сделал, если бы так было? – Поликарпыч понимающе прищурился. – Ну ты вообще! Ты тут такой беспредел нарисовал – хоть ложись да помирай… – Он достал «беломорину», постукал по пачке, изучающе рассматривая меня, словно видел в первый раз, и качая неопределенно головою. – Я понял… Знаешь, я бы их всех мочил бы, пока руки целы. А как руки отказали бы, я бы их грыз зубами. И думаю, любой…

– А у тебя – представь на миг – альтернатива, – решил я усложнить задачу. – У тебя, представь, бабки есть. Есть хорошие профессиональные навыки. Жену твою заморили давно – боль, сам понимаешь, со временем утратила свою остроту и уже не так сильно режет душу. Ты можешь спокойно убраться куда-нибудь подальше. И жить там припеваючи. А если ты начнешь мочить супостатов, они тебя быстро вычислят, навалятся всем скопом и изничтожат. Потому что ты один против всей этой нечисти – опереться тебе не на кого. А один, сам понимаешь, в поле не воин. Ну так что – как бы ты поступил?

– Не, я так бы не смог, – решительно махнул рукой Поликарпыч. – Это что за жизнь – «припеваючи», – когда у тебя все так испохабили? Не, я бы грыз их… – Тут он вдруг снизил голос до шепота, подмигнул мне и сообщил заговорщицким тоном: – И это… ну, того… Короче, ты не один – ты понял? Я, думаешь, зря в армии служил? Ты мне ствол дай какой-никакой да посади где надо – я им покажу, где раки зимуют! Или вон – смотаемся в Литовскую, целый взвод казаков привезем! У меня там полстаницы родственников.

– Спасибо, Валера, – растроганно пробормотал я. – Спасибо. Ты меня здорово поддержал – а то я что-то усомнился на миг… Но пока никого стрелять не надо. И взвод не нужен. Пока надо все тщательно подготовить…

В 19.00 я в гордом одиночестве торчал под фонарем при въезде в переулок, соединяющий улицу Пушкина с площадкой третьего микрорайона. Поликарпыча решил не привлекать, поскольку дело предстояло деликатное, требующее полнейшей конфиденциальности, а при определенном стечении обстоятельств чреватое большущими неприятностями как для меня лично, так и для всех, кто в этот момент окажется рядом со мной. Не хотелось без нужды подставлять славного парня, который и так рисковал, работая на меня за какие-то паршивые двести баксов в месяц. Погода стояла чудесная. Падал крупный снег – весьма редкое явление для данного региона. Я давно не стоял вот так, бездумно глядя на фонарь, в световом пятне которого падающие снежинки кажутся искристыми жемчужинами, ниспосланными на землю каким-то великодушным божеством в награду за добродетельность и долготерпение людское. Ах, прелесть какая! Опять возникло мимолетное желание бросить к чертовой матери эту войну и жить по-человечески. Это я расслабился – от рук оборзел. Мирная жизнь подточила психологию пса войны, размягчила очерствевшую душу закаленного бойца, нанесла удар по формировавшимся годами прочным установкам типа «убей первым, дабы не умереть самому», «хороший враг – мертвый враг», «лучше всех убить, а потом пожалеть об этом, чем кого-то пожалеть, а потом быть им убитым», и так далее. Надо взять себя в руки – этак недолго до полной дисквалификации. А что такое полная дисквалификация для воина? Кто не в курсе, поясняю: это СМЕРТЬ…

Рассеянно глядя на снежинки, вальсирующие в световом кругу, я взвешивал свои шансы на успех. В принципе мне нужно было совсем немного. Я ждал одного человечка, который запросто мог дать мне это «немного». Ну, в долг, разумеется, – не в этом суть. Важно, захочет он дать или скорчит холеную физиономию в недоуменной гримасе и пролепечет: «А вы, собственно, кто такой будете»? Во втором случае даже и не знаю, каким образом мне поступить. Я, конечно, могу сломать ему шею или умертвить каким-нибудь другим способом – у меня их в арсенале как минимум десятка три. Но толку от этого не будет. Человечек этот хитер чрезвычайно, прошел огонь, воду и медные трубы, имеет свою устойчивую шкалу ценностей, и заставить его сделать что-либо против его воли можно только с помощью психотропных препаратов. А у меня их нет – у меня сейчас вообще ничего нет. Своенравность данного субъекта можно проиллюстрировать одним примером: человечек этот давно и успешно торгует дорогостоящим оружием и амуницией, заключает многомиллионные сделки, но до сих пор ездит на старенькой «Ауди-100», ютится с многодетной семьей в хрущебе и носит майорские погоны. Я за сутки до встречи наводил справки: все осталось, как было два года назад, – ничего не изменилось. При его связях и многочисленном протекторате мог бы уже давно в генералы пробиться. Не хочет – нынешнее положение вещей его вполне устраивает. Да – познакомьтесь: Андрей Федорович Попцов. Заместитель командира одной из стародубовских воинских частей по технике и вооружению. Симпатичный голубоглазый мужик тридцати пяти лет от роду – на мафиози похож так же мало, как я на Лео Ди Каприо. Два года назад этот парниша (ну, Попцов, естественно, а не Лео!) неоднократно оказывал нам услуги в приобретении разнообразной экипировки и вооружения. Драл он втридорога, но был надежен, как скала, гарантировал конфиденциальность и отвечал головой за качество товара – за это, собственно, и терпели. Потом, когда мы развернулись, Шведов отказался от Попцова – столичная «крыша» позаботилась о создании своего канала для обеспечения нашего предприятия экипировкой и вооружением. Связь, однако, не прервалась: мы неоднократно подкидывали Андрею Федоровичу по сходной цене кое-какие выдающиеся прибамбасы, которые удавалось выудить в ЗОНЕ. Это был хороший деловой партнер, на которого можно положиться. Почему был? А многое изменилось. Прошел год, дяди Толи нет, команды – тоже. Кто я такой, отдельно взятый индивид? Каковы перспективы сотрудничества со мной, отдельно взятым? А вдруг от меня навар будет совсем мизерный, а неприятностей – выше крыши? Может, вообще не стоит связываться со мной таким – отдельно взятым…

Темно-синяя «Ауди» вырулила из-за киоска и поехала по переулку. Я подошел поближе к фонарю, чтобы водитель мог рассмотреть мое лицо, и, скрестив руки на груди, принялся сосредоточенно изучать обрывки объявлений, наклеенных на столбе.

Вообще-то эффектные сцены не мой профиль. Вот мой боевой брат Джо – тот большой любитель театрализованных представлений. А я предпочитаю все делать обстоятельно, тихо и незаметно. Но в данном случае внезапность и ошеломляющий эффект были необходимы по сценарию – без них могли возникнуть непредвиденные осложнения. Позвони я Попцову заблаговременно, с целью назначить встречу, он предсказуемо впадет в шок, промямлит что-нибудь и пообещает подумать, назначив повторный перезвон на следующие сутки. А за эти сутки торговец смертью все взвесит, наведет справки и наверняка трижды призадумается, стоит ли иметь со мной дело. А тут, представьте, – на! Свалился на голову внезапно оживший мертвец, выглядит вполне еще свежо, не пахнет, пышет здоровьем, уверенностью и желает сотрудничать. Сильное удивление на грани истерического припадка будет обязательно. И продлится сие удивление довольно долго, и обязательно будет чревато смятением мыслей, сумбуром в умонастроении и неспособностью трезво взвешивать ситуацию как минимум в течение ближайшего часа. А мы его тепленького – оппочки! – иди сюда, мой красивый! Давай делом займемся. И хватит этого смятенного часа за глаза – тут ехать минут двадцать, не более.

«Ауди» сбавила ход, поравнялась со мной и притормозила. Стекло со стороны водителя поехало вниз, водитель задушенно откашлялся и робко крякнул:

– Олег?! А ты тут это… Да? Ты тут…

– Тут я, тут, – благожелательно подтвердил я, обходя машину, усаживаясь в салон рядом с водителем и протягивая руку для приветствия: – Здоров, Федорыч. Вот, гулял, смотрю – ты едешь…

Рука Попцова была мокрой. Однако! С детства не люблю товарищей с влажными руками. Раньше майор таким недостатком не страдал. Взволнован, аж в пот бросило бедолагу. И есть отчего. Майор владеет информацией. Без этого в его деле никак: вовремя недовернул головенку на пару градусов – и привет, сам влетел и спалил прибыльное предприятие, которое кормит не один десяток больших мужиков. Так вот, информация утверждает, что мы все: полковник Шведов, команда в полном составе и ваш покорный слуга – около года назад благополучно отдали концы. Все, кто когда-либо общался с нами, вычеркнули нас из жизни. Нет нас. И вот вопреки этой однозначной информации я стою у фонаря и беззаботно поглядываю на падающие снежинки. Есть отчего прийти в смятение. А нам только это и надо – будем ковать железо не отходя от кассы.

– А я к тебе по делу, Федорыч, – беззаботным тоном сообщил я. – Прибарахлиться надо.

– Эммм… – нервно сглотнув, промычал Попцов. – Я это… Ну… Я вообще-то с работы. Ну… Может, завтра? Созвонимся, переговорим… Понимаешь…

– Да, я понимаю, – посочувствовал я. – Ситуация более чем нестандартная. Столько времени мы тебя не тревожили, и вдруг – раз! Понимаю. Но, Федорыч, нам экстренно прибарахлиться надо – не до сантиментов. Сам знаешь – мы люди не жадные, не обидим. Поехали посмотрим, чего там у тебя хорошего. Давай!

Попцов послушно сдал назад, развернул машину, и мы покатили по ночному шоссе к окраине города. Какая буря чувств бушевала в организме майора, я, естественно, ощущать не мог, но напряженное молчание и не по сезону выступившие на лбу моего спутника капельки пота, искорками отсвечивавшие в отблесках встречных фонарей, свидетельствовали о страшном смятении.

– Мы? – через некоторое время хрипло вымолвил майор. – Ты сказал – «мы»? Или я ослышался?

– Нет, не ослышался, – подтвердил я. – В чем проблема? Или ты не знаешь, кто это «мы»? Тебе напомнить?

– Нет-нет, я… я знаю, конечно, – поспешно воскликнул Попцов, болезненно поморщившись. – Но я думал… Гхм-кхм…

Я ухмыльнулся, хотя момент никак тому не способствовал. В самом начале нашего знакомства майор пытался разок некорректно вести себя по отношению к нашему боссу – дяде Толе Шведову. Получилось сие недоразумение, когда Шведов «крутил» Попцова на сотрудничество, располагая полной по его неправедным делам информацией, а Попцов, не ведая, кем является его собеседник, целеустремленно прикидывался. Хотел, мужлан наглый, полковника из кабинета выбросить. С особым цинизмом. Пришлось прямо там, на месте, проводить ускоренный курс обучения хорошим манерам. Курс длился несколько секунд, но был до того интенсивным, что майор навечно впитал эти самые манеры и резко зауважал как полковника, так и всю команду в моем лице. Классный курс. Правда, челюсть в двух местах оказалась у майора сломана, но это уже издержки. Больно он здоровым оказался – он вообще не курит, мало пьет и физкультурой занимается. Был бы послабее, и челюсть не пострадала бы. А вот теперь, пару лет спустя, болезненно поморщился. Память тела, скажу я вам, самая долговечная и надежная.

– Ты думал, что мы все умерли, – не стал кокетничать я. – А это, мягко говоря, не совсем соответствует действительности. Если сомневаешься, можешь меня пощупать, понюхать и рассмотреть при ярком свете. Температура соответствует норме, трупных пятен нет, характерный запах разложения отсутствует… Ну что – будешь щупать?

– Нет-нет, зачем же… – засмущался Попцов. – Просто… Просто вас не было давно… Ну, сам понимаешь…

– Понимаю, – посочувствовал я. – Понимаю…

Мы приблизились к окраине города и встали на разъезде дорог промышленного сектора.

– Завяжи глаза, пожалуйста, – попросил Попцов, снимая с шеи плотный шерстяной шарф. – Извини, но в таком деле предосторожность никогда не помешает. Хотя, ты знаешь…