Текст книги "Полное собрание сочинений. Том 33. Воскресение. Черновые редакции и варианты"

Как известно, «Воскресение» в «Ниве» печаталось с большим количеством цензурных искажений, перешедших механически и в отдельные издания А. Ф. Маркса.

Эти искажения сводились к исключению целых глав или значительных частей их, пропуску отдельных, иногда очень больших абзацев и фраз, замене одних слов другими. Так, в «Ниве» целиком выпущены главы XXXIX и XL первой части (описание богослужения в тюремной церкви), за исключением одной лишь фразы XXXIX главы: «Началось богослужение», присоединенной к главе XXXVIII, и глава XXVII второй части (визит Нехлюдова к Топорову); глава XXVI этой части (рассказ тетки Лидии Шустовой о своем одиночном заключении), главы третьей части – VI (рассказ Крыльцова о казни Лозинского и Розовского), XIX (итоги наблюдений Нехлюдова над ужасами тюремной системы), XXI (разговор на пароме со стариком-сектантом), XXVIII (заключительная, с цитатами из Евангелия) – сокращены на три четверти и более. Очень большие исключения сделаны в XIII главе первой части (всё, что касается отрицательной характеристики военной службы и военной среды), в XXIII главе второй части (три больших абзаца, в которых идет речь об отношениях Селенина к религии и в частности к православию), в третьей части – в главах V (всё, что говорится об отношении Нехлюдова к политическим до и после знакомства с ними), XVIII (сцена, рисующая возбуждение Крыльцова в связи с преследованиями правительством политических), XXVII (обличительные речи старика-сектанта против властей). Эти исключения порой достигают половины объема глав в их подлинном виде.

Цензурой исключалось не только всё то, что прямо задевало престиж русской правительственной системы и церкви, но даже то, что косвенно и порой отдаленно этот престиж колебало или подрывало авторитет представителей государства и церкви. Так, в словах Толстого о том, что в тюрьме, где содержалась Маслова, был «удручающий тифозный воздух», слово «тифозный» исключается; исключаются слова, относящиеся к товарищу прокурора Бреве: «и даже, как все служащие в России немцы, особенно предан православию»; в словах, относящихся к секретарю суда: «просматривал запрещенную статью» выбрасывается слово «запрещенную». В том месте, где речь идет о председателе суда, вынимающем билетики из стеклянной вазы, выпущено не только указание на то, что он делал это «с жестом фокусника», но и то, что у него были руки, сильно поросшие волосами; устраняется эпитет «женолюбивый» в применении к тому же председателю и замечание, что председатель обратился с вопросом к Масловой «как-то особенно приветливо»; устранено всё, что рисует в невыгодном свете старика-священника, приводящего присяжных к присяге, и т. д. Так как «Нива» была журналом, предназначенным для «семейного чтения», то из нее и тем самым из отдельных изданий «Воскресения», принадлежавших Марксу, изгонялось всё то, что, по мнению издателя и редакции, для семейного чтения не годилось. Весь текст романа, напечатанный в «Ниве», в этом отношении также подвергся очень строгой и щепетильной цензуре. Из него не только исключаются такие слова, как «испражнения», «проститутка», «дома терпимости», «прелюбодеяние», «половая жизнь», но и слово «соблазнил» всюду заменяется словами «увлек» или «обманул» и т. д. Вообще в интересах «благоприличия» и «пристойности» всякая мало-мальски реалистическая фраза и слово, называющие вещи собственным именем, обесцвечены или затушеваны.

Все приведенные примеры этой всесторонней цензуры взяты лишь из первых десяти глав первой части, но они характерны для всего нивского текста романа. Цензурная чистка «Воскресения» в первую очередь и главным образом протекала в недрах самой редакции «Нивы», на которую сам Толстой возложил эту работу. В письме к Марксу от 7 ноября 1898 г. он писал: «В повести есть много мест нецензурных, и чем дальше я над ней работаю, тем этих нецензурных мест становится больше. Но это не должно препятствовать помещению повести в «Ниве». Для этого нужно поручить просмотр повести литератору, знающему требования цензуры, с тем чтобы этот литератор-редактор исключал все те места, которые он считает совсем нецензурными, и изменял сомнительные места так, чтобы они не представляли препятствий в цензурном отношении. Сделав же эти изменения, я просил бы прислать их ко мне для просмотра».

Таким знающим требование цензуры литератором, занявшимся «домашней» цензурой «Воскресения», оказался редактор «Нивы» Р. И. Сементковский». В своих воспоминаниях он сообщает, что Толстой относился довольно добродушно к тому цензурному вмешательству, которое производилось над текстом «Нивы» в «Воскресении». «Выкинете одно-два слова, – говорил он Сементковскому при свидании с ним, – ан смотришь – спасли целую страницу».⁶⁵⁸658
  Р. Сементковский. «Встречи и столкновения». – «Русская старина», 1912 г. № 1, стр. 108.


[Закрыть] Однако вряд ли дело было так, как пытается его представить Сементковский. Дочь Толстого Марья Львовна в письме к С. Н. Толстому, написанном, видимо, в конце декабря 1899 г., передает просьбу отца не бранить его за «Воскресение» и добавляет к этому: «Оно так изуродовано цензурой, что места некоторые совсем потеряли смысл» (ГТМ). Такое определение крайне вредного влияния цензуры на роман, как явствует из контекста письма, принадлежит самому Толстому. Тем самым роль Сементковского в цензурном обезвреживании «Воскресения» нашла у Толстого подлинную и заслуженную оценку. Можно думать, что Сементковский из-за цензурного страха был не в меру подозрителен и в своем чрезмерном усердии черкал синим карандашом, быть может, и то, чего не вычеркивала бы цензура официальная, – тем более, что в этом он находил для себя поддержку в издателе «Нивы» Марксе, писавшем в феврале 1899 г. в газеты «Berliner Literärisches Echo» и «Börsenblatt für den Deutschen Buchhandel» (перевод с немецкого): «Я бы сам зачеркнул очень немногие места, зачеркнутые цензурой, в интересах читателей и читательниц, как это вполне и одобрил сам гр. Толстой, так как эти места неудобны в семейном кругу, а «Нива» есть прежде всего семейный журнал». Далее, указав на ряд мест в романе, неприемлемых по его мнению с точки зрения политической и моральной цензуры, Маркс добавляет: «Если несколько сильных мест будут вычеркнуты цензурой, то великолепный роман не только ничего не потеряет в своем выдающемся литературном значении, но скорее выиграет от этого».

Определить, какая доля искажений принадлежала «домашней» цензуре и какая официальной, не представляется возможным за отсутствием соответствующего документального материала. Мы располагаем на этот счет лишь самыми общими данными только относительно третьей части романа – в письмах к Толстому Маркса и Сементковского. Первый писал 20 ноября 1899 г.: «Я предвидел и писал вам о тех затруднениях, которые, вероятно, встретятся со стороны цензуры по отношению к третьей части «Воскресения». Но они оказались далеко серьезнее, чем можно было ожидать, и третьей части пришлось пройти через все цензурные инстанции, причем в последних обнаружились такие колебания и сомнения, что у нас были опасения за судьбу конца «Воскресения». Однако, после долгих хлопот с нашей стороны и совещаний в указанных инстанциях, удалось всё-таки провести всю третью часть, притом с сравнительно весьма небольшими пропусками: кроме казни, вычеркнуто текста лишь около восьмидесяти строк.⁶⁵⁹659
  Из цитируемого вслед за этим письма Р. И. Сементковского явствует, что вторичная официальная цензура произвела в романе дальнейшие очень значительные сокращения.


[Закрыть] Но дело в том, и именно об этом я хочу довести до вашего сведения, что теперь в тексте больше не может быть сделано никаких дополнений или изменений, которые вызвали бы вновь надобность в представлении текста на новое рассмотрение и разрешение цензуры… Я уверен, глубокоуважаемый Лев Николаевич, что вы оцените всю серьезность положения и что сообразно с этим сделаете необходимые исправления в остальных главах, с семнадцатой до конца, которые очень вас прошу прислать в самом скором времени».⁶⁶⁰660
  Том 72 настоящего издания, стр. 245.


[Закрыть] 19 декабря Сементковский писал: «считаю своим долгом разъяснить вам, почему последние главы романа «Воскресение» появились в таком сокращенном виде, который не мог не оскорбить вашего авторского чувства. Известная вам перемена в составе лиц, ведающих дела этого рода,⁶⁶¹661
  О какой перемене лиц в составе цензурного ведомства идет здесь речь, неясно.


[Закрыть] расстроила мои расчеты. Если уже раньше появление тех или других мест романа наталкивалось на почти непреодолимые препятствия, то теперь борьба стала почти невозможна. Еще одна из последних редакций главы XXVIII (отрицание судебного возмездия в связи с евангельским учением), главы XIX (влияние тюрем) и тех глав, в которых выводится старик-сектант, прошла сравнительно благополучно; но окончательная редакция этих глав была решительно отвергнута, и мне лишь с большим трудом удалось сохранить то, что появилось в «Ниве». Совесть моя чиста: я сделал всё, что мог, но очень меня печалит, что, хотя не по моей вине, вам нанесен удар в такое время, когда вы больны и нуждаетесь в успокоении. Простите меня, глубокоуважаемый Лев Николаевич, если я сделал мало для появления вашего романа в возможно более полном виде; но прошу вас в то же время верить, что я не щадил никаких усилий, чтобы исполнить свой долг».⁶⁶²662
  Том 72 настоящего издания, стр. 245.


[Закрыть]

Кое что из зачеркнутого в гранках синим карандашом, что казалось безобидным, Толстой на первых порах хотел спасти от цензурного veto, подчеркнув красным карандашом, рядом с цензурным синим, то, что ему представлялось с цензурной точки зрения безобидным. Были подчеркнуты красным карандашом слова «женолюбивый» – эпитет председателя, слова «как-то особенно приветливо», связанные с тем же председателем, и следующие напечатанные здесь курсивом слова во фразе, относящиеся к Нехлюдову: «Он молился, просил Бога помочь ему вселиться в него и очистить его, а между тем то, о чем он просил, уже совершилось. Бог, живший в нем, проснулся в его сознании. Он почувствовал себя Им и потому почувствовал не только свою свободу…» Подчеркнув напечатанные здесь курсивом слова, Толстой для вразумления цензора в корректуре на полях пояснил: «Приди и вселися в ны и спаси нас от всякия скверны – известная молитва». Но ни красный толстовский карандаш, ни даже приведенное пояснение не спасли слов, обреченных цензурой на изъятие.

Не пропущены цензурой в «Ниве» и в отдельных изданиях Маркса и две иллюстрации Л. О. Пастернака, относящиеся к третьей части романа, – зарисовка политических на полуэтапе и эпизод раздачи англичанином Евангелий в камере каторжных.

До сих пор предполагалось, что бесцензурный текст «Воскресения» дан в английском его издании «Свободного слова». Однако, как убеждает изучение текста романа по авторским корректурам, английское издание «Воскресения» (и тем самым все его русские перепечатки) содержит в себе 51 цензурное искажение. Случилось это в результате следующей техники одновременного печатания романа в России, в «Ниве», и зa границей, у Черткова.

Обычно редакция «Нивы» отправляла Толстому первый набор гранок романа с зачеркнутыми или исправленными синим карандашом местами текста, которые редакции представлялись цензурно недопустимыми. Толстой исправлял корректуру, в огромном большинстве случаев не считаясь с этими вычеркиваниями и исправлениями, и В. Г. Черткову в Англию посылались из Москвы или Ясной поляны дублетные экземпляры корректур в большинстве с неприкосновенным авторским текстом. Но в отдельных случаях редакцией «Нивы» Толстому присылался новый набор корректур, в котором были уже совершенно устранены цензурно неприемлемые места, и в «Ниву» обратно и В. Г. Черткову посылался текст этих новых корректур без всяких видимых следов цензурных изъятий. (В одном случае корректуры были посланы В. Г. Черткову не от Толстого непосредственно, а через редакцию «Нивы».)⁶⁶³663
  В связи с этим Чертков писал Толстому 9 мая н. ст. 1899 г.: «Пожалуйста, будьте очень осторожны с Марксом по отношению к доставляемой вам неурезанной цензурой версии «Воскресения». Он человек – способный на всё, в особенности с непротивляющимися этому. Всегда сохраняйте у себя копию всякой части повести в ее неизуродованном виде, а то он может нарочно затерять нецензурные главы, которые потом было бы невозможно восстановить. Никогда не предоставляйте ему присылать нам корректуры, как вы раз это сделали, а всегда сами или ваши друзья проверяйте эти корректуры раньше, чем они отсылаются нам» (АТБ). В ответ на это письмо Толстой писал Черткову 5 мая: «Маркс высылает вам правильно, но так как вы боитесь его коварства (он не коварен, а груб и глуп), я буду отсылать от себя» (АЧ).


[Закрыть] Это было первой причиной того, что в издание «Свободного слова» частично проникли те же цензурные искажения, какие были в тексте «Нивы». Вторая причина проникновения в это издание таких искажений крылась в том, что иногда всякого рода цензурные изменения не доводились до сознания Толстого: исправленные Толстым гранки, заключавшие в себе пока неприкосновенный авторский текст, набирались вновь, затем подвергались цензурным операциям, после чего еще раз набирались, и этот последний набор, совершенно затушевывавший цензурное вмешательство, посылался Толстому. Так как в этих случаях цензурные искажения были в большинстве количественно не так уж велики по сравнению с теми, которые отмечались синим карандашом, то Толстой, видимо, просто не замечал их, и дублетные гранки с этими незамеченными цензурными искажениями обычным порядком отправлялись В. Г. Черткову для печатания.

Погребенные в цензурованных гранках куски текста «Воскресения», до сих пор не видевшие света, достигают иногда размера около печатной страницы. Таково, например, размышление Нехлюдова в XXXIV главе первой части о тюремном наказании в связи с судом над мальчиком, укравшим половики.

В других случаях исчезли отдельные абзацы, фразы, слова или одни слова заменены другими. Так, в XXXVI главе первой части исчез следующий абзац, объяснявший, почему Маслова оказалась не в доме предварительного заключения, как сказал об этом Нехлюдову прокурор, а в пересыльной тюрьме: «Прокурор забыл, что месяцев шесть тому назад жандармами, как видно, было возбуждено раздутое до последней степени политическое дело, и все места дома предварительного заключения были захвачены студентами, врачами, рабочими, курсистками и фельдшерицами».

В главе XIV той же части Нехлюдов в разговоре с адвокатом высказывает предположение, что сенат исправит судебную ошибку, допущенную в отношении Масловой. Во всех печатных текстах вслед за этим читается такой ответ адвоката: «Это смотря по тому, кто там в данный момент будет заседать». В окончательных же авторских корректурах читаем следующее:

«– Это смотря по тому, какие там в данный момент будут заседать богодулы.

– Как богодулы?

– Богодулы из богадельни».

В главе LVII той же части исчезла следующая фраза: «Казалось, служа в гвардейском, близком к царской фамилии, полку, Масленникову пора бы привыкнуть к общению с царской фамилией, но, видно, подлость только усиливается повторением».

В главе IX второй части во всех печатных текстах читаем следующий вопрос, обращенный Нехлюдовым к крестьянам:

«– Ну вот, – сказал Нехлюдов, – вы мне скажите, если бы землю раздать крестьянам… как бы вы сделали?»

В окончательных же авторских корректурах читается так:

«– Ну вот, – сказал Нехлюдов, – вы мне скажите, если бы царь сказал землю отобрать от помещиков и раздать крестьянам…

– А разве слушок есть? – спросил тот же старик.

– Нет, от царя ничего нет. Я просто от себя говорю: что если бы царь сказал: отобрать от помещиков землю и отдать мужикам, – как бы вы сделали?»

В той же главе после слов Нехлюдова: «Если всем разделить поровну, то все те, кто сами не работают» – выпали всюду следующие слова: «господа, лакеи, повара, чиновники, писцы, все городские люди».

В главе XIV той же второй части в окончательных корректурах тетушка Нехлюдова Катерина Ивановна говорит о том, что ее двоюродный брат Левушка служит «в департаменте дураков – герольдии». Вместо этого всюду в печатных текстах читаем просто: «в департаменте герольдии», и т. д., и т. д.

Цензурные выкидки, делавшиеся почти всегда механически, путем устранения отдельных строк и целых абзацев, порой приводили к тому, что в кастрированном тексте искажался смысл. Приведем примеры.

В I главе второй части романа рассказывается о поездке Нехлюдова в его имение Кузминское перед отправлением с Масловой в Сибирь. В начале главы говорится о бедственном материальном положении кузминских крестьян. Во всех печатных текстах об этом читается так:

«Отношения крестьян к землевладельцу были таковы, что крестьяне находились в полной зависимости у конторы. Нехлюдов знал это со времен студенчества, когда он исповедовал и проповедовал учение Генри Джорджа и на основании этого учения отдал отцовскую землю крестьянам».

В этом отрывке явная нескладица. Указание на то, что крестьяне находились в полной зависимости от конторы, сопровождается как будто за волосы притянутой фразой: «Нехлюдов знал это со времен студенчества, когда он исповедовал и проповедовал учение Генри Джорджа» и т. д.

Нескладица эта получилась в результате механического изъятия целого ряда фраз. Первоначально соответствующее место читалось так (исключенное цензурой печатаем курсивом):

«Отношения крестьян к землевладельцу были таковы, что крестьяне находились, говоря учтиво, в полной зависимости, выражаясь же просто, в рабстве у конторы. Это было не живое рабство, как то, которое было отменено в 61 году, рабство определенных лиц хозяину, но рабство общее, всех безземельных или малоземельных крестьян большим землевладельцам вообще и преимущественно, а иногда и исключительно тем, среди которых жили крестьяне. Нехлюдов знал это, не мог не знать этого, так что на этом рабстве было основано хозяйство, а он содействовал устройству этого хозяйства. Но мало того, что Нехлюдов знал это, он знал и то, что это было несправедливо и жестоко, и знал это со времен студенчества, когда он исповедовал и проповедовал учение Генри Джорджа и на основании этого учения отдал отцовскую землю крестьянам, считая владение землею таким же грехом в наше время, каким было владение крепостными пятьдесят лет тому назад».

Неискаженный текст, как видим, дает вполне ясный ответ на вопрос о том, что же знал Нехлюдов со времен студенчества. В этом случае, как и в приведенных выше, восстановление правильного чтения делается без труда, просто механическим включением в искаженный текст выпавших из него кусков. Но бывают случаи более сложные и для текстолога более ответственные.

В главе XI второй части (разговор Нехлюдова с адвокатом по делу Федосии Бирюковой и сектантов) цензорским карандашом зачеркнуты следующие, напечатанные здесь курсивом, слова:

«– Ну-с, другое дело – прошение на Высочайшее имя Федосии Бирюковой – написано; если поедете в Петербург, возьмите с собой, сами подайте и попросите. А то сделают запрос в министерство юстиции, там ответят так, чтобы скорее с рук долой, т. е. отказать, и ничего не выйдет. А вы постарайтесь добраться до высших чинов.

– До государя? – спросил Нехлюдов.

Адвокат засмеялся.

– Это уже наивысшая – Высочайшая инстанция. А высшая – значит секретаря при комиссии прошений или заведывающего. Ну-с, всё теперь?

– Нет вот мне еще пишут сектанты, – сказал Нехлюдов, вынимая из кармана письмо сектантов. – Это удивительное дело, если справедливо, чтò они пишут. Я нынче постараюсь увидать их и узнать, в чем дело.

– Вы, я вижу, сделались воронкой, горлышком, через которое выливаются все жалобы острога, – улыбаясь сказал адвокат. – Слишком уж много, не осилите.

– Нет, да это поразительное дело, – сказал Нехлюдов и рассказал вкратце сущность дела: люди в деревне собрались читать Евангелие, пришло начальство и разогнало их. Следующее воскресение опять собрались, тогда позвали урядника, составили акт, и их предали суду. Судебный следователь допрашивал, товарищ прокурора составил обвинительный акт, и судебная палата утвердила обвинение, и их предали суду. Товарищ прокурора обвинял, на столе были вещественные доказательства – Евангелие, и их приговорили в ссылку.

– Это что-то ужасное, – говорил Нехлюдов. – Неужели это правда?»

Вместо зачеркнутого цензурой «до высших чинов» и т. д. Толстой в корректуре написал: «до лиц, имеющих влияние в комиссии прошений», а вместо: «люди в деревне собрались читать Евангелие», кончая словами: «и их предали суду» – «которая состояла в том, что в деревне один грамотный крестьянин стал читать Евангелие и толковать его своим друзьям. Духовенство сочло это преступлением. На него донесли».

В текст «Нивы» не попало всё зачеркнутое цензурой, не попало и исправление Толстого. В текст же «Свободного слова» вошли оба авторские исправления и из зачеркнутого цензурой только конец приведенной цитаты от слов: «судебный следователь допрашивал». Но совершенно очевидно, что оба исправления Толстого должны рассматриваться как вынужденные и обусловленные цензурным вмешательством. В первом случае мы имеем дело с явной уступкой цензурным требованиям, во втором же – исправление привело к явной несогласованности с последующим текстом. Если принять исправление, то непонятными становятся дальнейшие слова Нехлюдова в той же главе: «ну, я понимаю урядника, которому велено, но товарищ прокурора»⁶⁶⁴664
  Французский переводчик «Воскресения» Т. де-Визева подметил несогласованность в тексте романа и эту фразу перевел так: «Je comprends la conduite du pope et celle des employés de la police». («Comte Léon Tolstoï. Résurrection. Roman. Traduit par T. de Wyzewa». Nouvelle edition, complète en un volume. Paris, 1900, стр. 315 (курсив наш).


[Закрыть] и т. д. Кроме того, в дальнейшем всюду говорится о хлопотах Нехлюдова за сектантов, a не за одного сектанта, читавшего крестьянам Евангелие. В виду этого в качестве основного чтения в тексте романа должна быть восстановлена более ранняя редакция данного места, а не позднейшая, исправленная Толстым под явным давлением цензуры.

Другой пример.

В главе XV той же второй части идет речь о том, что Нехлюдов отправляется к Mariette с намерением просить ее похлопотать перед мужем об освобождении Лидии Шустовой. В этом месте цензурой вычеркнуты следующие, набранные здесь курсивом, слова:

«и Нехлюдову было, как всегда, мучительно тяжело то, что для того чтобы помочь угнетенным, он должен становиться на сторону угнетающих, как будто признавая их деятельность законною тем, что обращается к ним с просьбами о том, чтобы они немного, хотя бы по отношению известных лиц, воздерживались от своих обычных и, вероятно, незаметных им самим жесткостей.

Вместо зачеркнутого, явно идя навстречу цензурным требованиям, Толстой написал: «обращаться с просьбой к человеку, которого он не уважал». Эта явно компромиссная поправка вошла во все печатные тексты «Воскресения». Как и в предыдущем случае, в соответствующем месте романа должна быть восстановлена, как основная, первая, зачеркнутая цензурой редакция.

Наконец, в одном случае мы имеем дело с таким вмешательством цензуры, результаты которого уже непоправимы.

В LVII главе первой части романа идет речь о том, что Нехлюдов приезжает к своему товарищу по полку вице-губернатору Масленникову по тюремным делам. Масленников, встретив Нехлюдова, увлекает его сначала в гостиную, где у его жены собралось светское губернское общество, и говорит: «Дело после; что прикажешь – всё сделаю». Поговорив в гостиной сколько нужно было для того, чтобы соблюсти приличие, Нехлюдов просит Масленникова выслушать его, и они удаляются в японский кабинетик. Следующая глава начинается так:

«– Ну-с, je suis à vous.⁶⁶⁵665
  [я к твоим услугам.]


[Закрыть] Хочешь курить? Только постой, как бы нам тут не напортить, – сказал он и принес пепельницу.

– Ну-с?

– У меня к тебе два дела.

– Вот как.

Лицо Масленникова сделалось мрачно и уныло. Все следы того возбуждения собачки, у которой хозяин почесал за ушами, исчезли совершенно».

Из приведенного текста совершенно неясно, отчего лицо Масленникова сделалось мрачно и уныло и почему исчезли следы того возбуждения, в котором он перед этим пребывал. Ведь Масленников знал, что Нехлюдов приехал к нему по делу и что этот деловой разговор, на время отложенный, всё равно состоится. И Масленников, судя по предыдущей главе, охотно готов выслушать Нехлюдова: «что прикажешь – всё сделаю», говорит он. Дело разъясняется приведением зачеркнутого цензурой соседнего куска текста. Вслед зa словами: «– Вот как» цензурным синим карандашом в гранке зачеркнут следующий отрывок:

«– Во-первых, я был в конторе в то время, как там было свидание политических, и ко мне подошла одна политическая.

– Кто это?

– Марья Павловна Медынцева.

– О, это очень важная преступница, как же тебя пустили к ней, – сказал Масленников и вспомнил, что он вчера читал не ему адресованные, а переданные ему для прочтения, по своей обязанности, письма и в том числе интимное письмо Медынцевой к своей матери. Хотя он и считал, что обязанность честного человека не читать чужие письма не существовала для него, как человека государственного, и хотя чтение письма Медынцевой было очень интересно, ему было совестно в глубине души зa то, что он читал чужие письма. И это воспоминание было ему неприятно: он нахмурился.

– Но как же ты мог увидаться с ней?

– Ну, всё равно, от кого я узнал. Только мне рассказали, что на-днях взяли одну женщину-врача, Дидерих, и прямо пытают.

И Нехлюдов рассказал всё, что он слышал».

Выброшенный цензурою текст вполне удовлетворительно объясняет причины перемены настроения Масленникова.

Толстой, если не под прямым воздействием цензурной выкидки, то под косвенным ее воздействием в уста Нехлюдова вложил уже другую фразу: «Я опять о той же женщине» (т. е. о Масловой, которую Нехлюдов просит перевести в больницу в качестве сиделки). Получившаяся при этом невразумительность текста, видимо, не обратила на себя внимания Толстого. Восстановление в окончательном тексте зачеркнутых цензурой строк уже невозможно не только потому, что теперь Нехлюдов обращается к Масленникову с другой просьбой, но и потому, что в дальнейшей работе над романом эпизод, зачеркнутый цензурой, был значительно распространен и переработан, и Дидерих заменила Лидия Шустова, о которой речь пошла уже во второй части романа (главы XXV и XXVI). Приведенный пример, разумеется, не иллюстрирует собой воздействия цензурного вмешательства на самое развитие толстовского замысла; но он, как и пример с сектантами, показателен в том отношении, что наглядно обнаруживает, каким образом чисто механические вычеркивания цензурного карандаша определяли собой иногда механическое же отношение к тексту самого Толстого, что порой влекло за собой невразумительность тех или иных мест романа.

В. Д. Бонч-Бруевич, сличив тексты «Воскресения» в издании Маркса и «Свободного слова», насчитал во всех трех частях романа всякого рода цензурных искажений, пропусков и перифраз – 497, причем всем этим искажениям подверглось 10240 слов.⁶⁶⁶666
  В. Д. Бонч-Бруевич. «По поводу русского издания «Воскресения» Л. Н. Толстого». – «Минувшие годы», 1908, № 11, стр. 316.


[Закрыть] Цыфры В. Д. Бонч-Бруевича в результате знакомства с корректурами романа соответственно увеличиваются, в первом случае – на 53, во втором – на 918. Из 123 глав романа без всяких искажений были напечатаны лишь следующие 25: часть первая – V, XIV, XVI, XXIV, XXV, XXXVIII, XLIII, XLVII, LI (9 глав из 59), часть вторая – II, III, IV, V, XXXIV, XXXV, XXXVI, XXXVIII, XXXIX, XLI, XLII (11 глав из 52), часть третья – X, XVI, XX, XXV, XXVII (5 глав из 25). (Полный перечень цензурных вариантов см. в 32 томе настоящего издания, стр. 471—505.)

Рядом с цензурными искажениями «Воскресения» шли искажения и исправления его редакторами, выправлявшими грамматические и стилистические особенности языка Толстого, казавшиеся им неудачными. Впервые такие исправления в первых тридцати семи главах романа в количестве 119 сделаны были, следует полагать, с разрешения Толстого, в гранках набора еще до отсылки их в печать. Они написаны рукой А. П. Иванова и А. А. Русановой после того, как в основном авторская правка соответствующих корректур была закончена. Автором этих исправлений был, нужно думать, друг Толстого Г. А. Русанов, который, будучи разбит параличем, не в состоянии был писать сам и поручал это делать своей жене и переписчику рукописей Толстого А. П. Иванову. Русанов, человек литературно-образованный, Толстому близкий, его единомышленник и преданный почитатель, несомненно мог взяться за это дело, как брались в других случаях за него по поручению Толстого П. И. Бартенев, H. H. Страхов, Н. Я. Грот, В. Г. Чертков. Авторство именно Русанова в указанных исправлениях косвенно подтверждается тем, что в нанесении исправлений участвовала его жена, а также следующими строками его письма к Толстому от 31 декабря 1897 г., написанными в связи с работой Толстого над «Что такое искусство?»: «Е. В. Вульф, от которого я получил корректуры, сообщил мне, что вы просили Е. В. поправлять при чтении опечатки. Это навело меня на мысль предложить вам мои услуги по исправлению корректур вашего сочинения (по исправлению грамматических ошибок, знаков препинания, перевранных слов). Я сделал бы это старательно и счел бы для себя большой радостью и честью» (АТБ).

Очень вероятно поэтому, что Толстой, воспользовавшись таким предложением Русанова, поручил ему сделать грамматические исправления в «Воскресении».

В ряде случаев исправления Русанова с точки зрения обычных грамматических и стилистических требований не могут вызвать возражений. Так, например, в тех случаях, когда у Толстого стояли близко друг к другу два или три одинаковых существительных, Русанов одно или два существительных заменял соответствующим местоимением. Приведем образцы других его исправлений. Вместо толстовского «И для Масловой теперь уже и не было вопроса» у Русанова – «Для Масловой теперь уже не было и вопроса»; вместо «И когда Маслова представила себе себя» – «И когда Маслова вообразила себя», вместо «И на утвердительный ответ товарища прокурора жестом показал товарищу прокурора, что он передает ему свое право спрашивать» – «И на утвердительный ответ товарища прокурора жестом показал ему, что он может спрашивать»; вместо «У него не было не только желания физического обладания ею» – «У него не только не было желания физического обладания ею»; вместо «Про эпизод же с Катюшей, что он мог подумать жениться на ней». – «Об эпизоде же с Катюшей, о том, что ему могла прийти мысль жениться на ней» и т. д., в том же роде. На ряду с этим сделаны исправления, которые трудно объяснить иначе, как личным вкусом исправлявшего. Так, «и тотчас велел подать себе коньяку», исправлено на «и сейчас же велел подать себе коньяку»; «когда же он тратил» – на «а когда он тратил» и т. д. В иных случаях исправления Русанова обезличивали толстовский текст или вообще явно ухудшали его. Например, «сын большой землевладелицы», исправлено на «сын крупной землевладелицы», хотя во всех подходящих сочетаниях в романе Толстой употребляет именно слово «большой» а не «крупный»; «Светло-Христова Воскресения» исправлено на «Светлого Христова Воскресения»; «укорительно» на «укоризненно». Во фразе «Разорву эту ложь, связывающую меня, чего бы это мне ни стоило, и признаю всё, и всем скажу правду, и сделаю правду» – после слова признаю вставлено «правду», отчего фраза утратила смысл, и т. д. (Полный перечень русановских исправлений в сопоставлении с подлинным авторским текстом см. в 32 томе настоящего издания, стр. 507—520.)

Несмотря на то что большая часть этих исправлений зрительно была выделена из общей массы авторских исправлений и таким образом формально доведена до сведения Толстого (они были подчеркнуты, хотя и не всюду, красным карандашом или написаны черным карандашом), но поскольку эти исправления, захватывая менее ¹/₃ части романа, не были систематическими и поскольку Толстой обнаружил к ним чисто пассивное отношение, не оспорив ни одного из них, несмотря на явную их неоправданность в иных случаях, они должны быть удалены из основного текста романа.