Текст книги "Куда движется Англия?"

3 мая 1926 г.

Крым, в пути.

Р. S. Эти строки писались в те дни, когда вопрос о стачке углекопов и о всеобщей стачке висел на тонкой нити. И сейчас еще окончательного решения нет, по крайней мере до нас оно не дошло. Но какое бы направление ни приняли события в Англии в ближайшие дни и недели, вопросы, которым посвящена, в частности, настоящая статья, уже не сойдут более с порядка дня британской политической жизни.

Приложения

Предисловие к английскому изданию книги «Куда идет Англия?»

Where is Britain going? by L. Trotsky with an Introduction by H. N. Brailsford. London, George Allen & Unwin, Ltd.

В заключение процесса коммунистов судья в лондонском суде присяжных предложил семи подсудимым выбрать между шестью месяцами заключения и взглядами, выраженными в этой книге. По буквальному смыслу этого приговора выходит, что это запретные взгляды, преследуемые законом. Если бы это было действительно так, то точка зрения, защищаемая Троцким на этих страницах, была бы тем самым оправдана, ибо это означало бы, что еще до совершения каких бы то ни было насильственных действий один факт появления на нашей политической арене маленькой революционной партии уже оказался достаточным, чтобы правящий класс, испугавшись, потерял уважение к свободе мнений, составляющей основу демократии. Не требуется особенных усилий воображения, чтобы на основании этого эпизода предсказать, что произошло бы в том случае, если бы идейная критика выросла в страшную угрозу.

Но бой за свободу еще не проигран. Именно те из нас, кто не разделяет мнение Троцкого о неизбежно ожидающей нас судьбе, должны особенно приветствовать появление настоящей книги. Раз она может свободно выйти в свет, раз её можно обсуждать, как она того заслуживает, с одинаковой свободой высказывания за и против, то значит кошмар процесса коммунистов рассеян – по крайней мере, на сегодня. Из всех партий Великобритании рабочая партия наиболее заинтересована в том, чтобы это беспощадное обличение её самой свободно распространялось, и внимательно выслушивалось. Нашу веру в приближение к социализму демократическим путем мы можем считать разумно обоснованной лишь в том случае, если противоположное мнение может высказываться вполне свободно, и если наши взгляды находят достойных и способных защитников. Если закон запрещает нам приходить, на основании изучения истории и современной политической жизни, к тому выводу, что только путем насилия может быть достигнуто социальное переустройство, то с этого момента наше противоположное мнение перестает быть разумным убеждением и превращается в принудительный догмат.

Точка зрения, которую защищает Троцкий, никогда еще не обосновывалась с таким блеском. Помимо её остроумия и логической силы, ей придает высшую убедительность стоящий за ней опыт. Автор памфлета, убеждающий нас, что нам не избежать гражданской войны, если мы действительно стремимся к социализму, сам руководил гражданской войной в условиях чудовищного неравенства сил и довел её до победного окончания. Видно, кроме того, что Троцкий постарался как следует вооружиться для своей работы и направил свой гибкий ум на изучение нашей истории и нашей современной жизни. У него, правда, попадаются некоторые фактические ошибки, но ни одна из них не лишает силы его аргументацию.

Книга Троцкого представляет собою жестокую атаку на все наше движение. Мы сделали бы серьезную ошибку, если бы поддались чарам его изложения настолько, что стали бы считать правильной его точку зрения. Он нападает на правых и левых с одинаковой страстностью. Иногда в своих выпадах против отдельных лиц он становится дерзок и оскорбителен; иногда его остроумие обезоруживает; иногда, (так мне кажется) он осуждает те факты нашей истории и те пороки нашего мышления, которые в самом деле заслуживают осуждения. Но дело в том, что со своими безжалостными русскими методами он произведет на большинство читателей-англичан совсем не то впечатление, на какое он рассчитывает.

Троцкий слишком умен, чтобы не понимать, что есть различия в национальном характере англичан и русских. Он не раз повторяет, что история сделала каждого из нас тем, что он есть. Однако, чем большее обнаруживает он знакомство с внешними событиями нашей истории, тем как будто меньше он нас понимает. Его отношение к религиозным верованиям большинства наших читателей является для меня доказательством, что он не в состоянии понять нас – я могу спокойно сказать это, ибо сам я принадлежу к агностикам. Я не встречал ни одного русского, хотя бы и долго жившего в Англии, который действительно понимал бы, что английская религия с её старыми традициями свободного обсуждения, с её демократическими формами, с её устремлением скорее в сторону морали, чем в сторону обрядов и веры, с её относительной свободой от всякой потусторонности не имеет буквально ничего общего с восточной церковью. Я желал бы знать, остался ли бы Троцкий при своем убеждении, что протестантская религия есть чисто «буржуазная» вера, которой не может честно исповедывать ни один рабочий, если бы он хоть раз побывал в диссидентской часовне в угольном районе. Читал ли он когда-нибудь Беньяна и заглядывал ли в революционную историю анабаптистов или людей «Пятой Монархии»? Что сказал бы он по поводу своеобразных споров между мелко-буржуазными вольнодумцами, Робертом Оуэном (ненавидевшим борьбу классов) и пионерами английского трэд-юнионизма, которые с одинаковым упорством держались и за христианство и за веру в классовую борьбу?

Эта неспособность понять нас, естественная для человека из другого мира, чувствуется и там, где Троцкий издевается над мыслью, что рабочему большинству в парламенте удастся когда-нибудь добиться существенных перемен. Без сомнения, это будет предприятие, связанное с большим риском; конечно, оно потребует настойчивости и мужества. Ни один здравомыслящий человек не станет отрицать опасностей, на которые указывает Троцкий. Но равным образом, думается мне, всякий, кто понимает, как глубоко запечатлелись, в сознании английского народа парламентские традиции и инстинкт повиновения воле большинства, признает, что эта попытка стоит труда. Не только в парламенте, но и в церквах, трэд-юнионах и даже в клубах из поколения в поколение внушалось англичанам это уважение к воле большинства. Что может знать об этом русский? Как может он судить о силе традиции в нашей более старой цивилизации? Мы ему скажем, наконец, что даже если он прав, если класс собственников, захочет, в конце концов, отстаивать свои привилегии силой, то мы предпочтем сражаться, как сражался Кромвель, с парламентом за нами и с правом большинства на нашей стороне.

Впрочем, не дело пишущего предисловие вступать в полемику с автором. Предлагаемая книга, исполненная смелости и силы, имеет двойную ценность – как раскрытие русского образа мысли и как критика наших собственных путей развития. Это произведение острого и реалистического ума. Едва ли оно обратит многих из нас в русскую веру. Но мы не извлечем из него всю возможную пользу, если не воспримем его, как призыв заново продумать нашу позицию. Троцкий видит всю трудность нашего небывалого замысла, чего некоторые из нас не видят. Он понимает, что тактика, необходимая для преобразования старого общества, не может быть тактикой оппортунистического либерализма. Его книга, может быть, укрепит нас в нашей решимости, во что бы то ни стало избегнуть гражданской войны, но она во всяком случае обращается к нам, как грозный вызов, заставляя нас проверить нашу искренность и спросить самих себя, готовы ли мы с такою же настойчивостью и смелостью, как эти отважные русские пионеры, честно идти к осуществлению нашей цели.

H. N. Brailsford

Троцкий за наши погрешности

Новая книга Троцкого – одна из самых интересных книг, какую мне пришлось читать за много лет, и в известных пределах книга необыкновенно проницательная. В ней попадаются некоторые фактические неточности, но они не имеют значения: таковы, например, утверждения, что Джозеф Чемберлен порвал с Гладстоном в вопросе о протекционизме[57]57
  Отмеченная Расселом неточность заключается в том, что Дж. Чемберлен вступал на путь протекционистской политики через несколько лет после ухода Гладстона с политической арены. – Ред. 1926 г.


[Закрыть], или что нынешнее распределение избирательных округов доставляет большие преимущества консерваторам.

Троцкий превосходно знаком с политическими особенностями английского рабочего движения. Большая часть его критических замечаний, на мой взгляд, вполне убедительна. Я оставляю в стороне его личные выпады против рабочих лидеров, которые могут нравиться или не нравиться, смотря по тому, нравится или не нравится читателю данный лидер. Более существенным представляется его упрек, что рабочей партии не хватает цельности теоретических взглядов. Возьмем, напр., вопрос о республиканском строе. Троцкий приводит заявления английской рабочей партий о том, что королевская власть никому не вредит и что король обходится дешевле президента. Он доказывает, что в момент решительного конфликта «буржуазия с большим успехом, может использовать королевскую власть, как средоточие всех внепарламентских, т.е. реальных сил, направленных против рабочего класса… Провозглашать социалистическую программу и в то же время заявлять, что королевская власть «не мешает» и обходится дешевле, совершенно то же, напр., что признавать материалистическую науку и пользоваться наговором колдуньи от зубной боли – на том основании, что колдунья обходится дешевле».

Надеяться на осуществление социализма без предварительного установления республики может прийти в голову только англичанину; но едва ли это возможно для человека, сколько-нибудь основательно знающего историю и понимающего экономическую и психологическую связь между различными социальными учреждениями. Вопреки обратному мнению Брельсфорда, высказанному им в предисловии к рецензируемой книге, я склонен также думать вместе с Троцким, что социализм несовместим и с церковью. Личная религия это частное дело, но в современных мировых условиях всякая церковная организация необходимо является реакционной силой, хотя бы её приверженцы и стремились к противному.

«Но, – скажут мне, – сколько членов рабочей партии проведете вы в парламент, если будете нападать на монархию и бороться с церковью?» Здесь мы сталкиваемся с чрезвычайно опасной ошибкой. Думают, что все дело в том, чтобы всеми правдами и неправдами провести социалистов в парламент, даже если бы для получения депутатских полномочий им пришлось дать понять, что они готовы отказаться от проведения в жизнь значительной части социалистической программы. Создать правительство из лиц, исповедующих социализм, не то же самое, что создать социалистический строй; это с несомненностью обнаружилось во многих европейских странах после окончания войны. Социализм не будет действительно, введен до тех пор, пока рабочие лидеры не захотят его всерьез, под этим я разумею не то, что они будут сочувствовать ему в теории, но что ради него они будут готовы отказаться от соблазна успехов в буржуазном обществе, выпадающих на долю удачливых рабочих вождей, пока они не затрагивают буржуазных привилегий.

Другой важный пункт освещается на примере Кромвеля, на котором Троцкий останавливается довольно долго. Кромвель, не в пример большинству членов парламента, отдавал предпочтение солдатам, убежденным в правоте своего дела, перед «джентльменами», и только благодаря этому ему удалось добиться победы, несмотря на сопротивление высшего офицерства. В наши дни в Англии вряд ли найдется человек, убеждения которого были бы достаточно сильны, чтобы сделать его равнодушным к званию «джентльмена». Иные рабочие лидеры постоянно идут на разные мелкие уступки из-за желания прослыть «джентльменами» в глазах своих противников. Они, по-видимому, не понимают, что идеал «джентльмена» есть одно из орудий в руках имущих классов: он воспрещает низкие поступки по отношению к богатым и сильным, но не по отношению к бедным и угнетенным. Это чисто английская слабость. Мы ничего не добьемся, пока не будем желать осуществления социализма больше, чем одобрения наших врагов, достижимого лишь ценою сознательного или бессознательного предательства.

Наша английская неприязнь к стройным системам и отсутствие у нас общих принципов сбивает с прямого пути наше рабочее движение. У Кромвеля было законченное философское миросозерцание, сколь бы нелепым оно ни казалось нам сейчас; было оно и у бентамистов, которые создали либеральную партию и все демократическое движение XIX века. Русские коммунисты сделали дело, которого никогда не могли бы сделать люди, довольствующиеся ералашем прекраснодушных настроений. Бессмысленно было бы, напр., утверждать, что социализм есть только осуществленное до конца христианство. Христианство – религия земледельца, а социализм насквозь индустриален; он основан не столько на чувствах, сколько на экономике. И нам, англичанам, подобно евангельскому юноше, обладавшему большим имением, мешает вполне ясно мыслить смутное сознание того, что если мы это сделаем, то должны будем отказаться от нашего империализма. Только благодаря полной путанице понятий рабочая партия может нападать на империалистов, заботясь в то же время о сохранении империи и продолжая традицию угнетения, как это фактически делало бывшее правительство Макдональда.

Допустим, хотя бы только предположительно, что все обвинения, выдвинутые Троцким против нашей, партии, справедливы, но что сказать о программе, которую он сам начертывает Англии? Я утверждаю, что эта программа такова, что её мог бы защищать только враг или безумец; а Троцкий не безумец. Его взгляд заключается в том, что когда мы, наконец, получим рабочее правительство с определенным парламентским большинством, нынешние вожди, как правые так и левые, окажутся столь же беспомощными, как Керенский, и будут сметены решительными людьми дела.

«Полиция, суды, армия, милиция будут на стороне дезорганизаторов, саботажников, фашистов. Придется громить чиновничий аппарат, заменяя реакционеров членами рабочей партии». Но эти меры «чрезвычайно обострят легальное и нелегальное сопротивление объединенной буржуазной реакции». «В случае победы пролетариата [последует] сокрушение сопротивления эксплуататоров мерами революционной диктатуры».

Удивительно, что реалистическое чутье Троцкого изменило ему в этом пункте. Значительная часть его книги посвящена доказательству, что наше экономическое положение чрезвычайно ухудшилось и что мы попали в зависимость от Соединенных Штатов. Но как только он начинает; говорить о коммунистической революции, он всегда рассуждает так, как если бы мы были экономически самостоятельны. Ясно, что французские (если не английские) аэропланы и американские (если не английские) броненосцы быстро покончили бы с коммунистическим режимом в Англии; и во всяком случае экономическая блокада разрушила бы нашу экспортную торговлю и тем самым лишила бы нас подвоза продовольствия.

В книге есть несколько широковещательных фраз о сочувствии, какое коммунистическая Англия встретила бы со стороны Советской России. Но пока Советская Россия не в состоянии послать в Атлантический океан флот, превосходящий силами американский, не совсем ясно, что нам даст её сочувствие, хотя бы и самое восторженное. Чтобы обеспечить себе экономическую независимость без первенства на море, мы должны были бы сократить численность нашего населения до двадцати миллионов. Пока бы мы умирали с голоду, приближаясь к этой норме, сочувствие Троцкого было бы для нас, разумеется, великим утешением, но, в конце концов, большинство из нас предпочтет остаться в живых без него, чем умирать с ним.

Все дело в том, что Троцкий ненавидит Англию и английский империализм – правда, не без основания, – и поэтому ему не следует доверять, когда он подает советы. Благодаря нашей зависимости от иностранного продовольствия мы так безнадежно вовлечены в сети мировой политики, что не можем ступить ни шагу без согласия Америки.

Троцкий говорит сам:

«В решающей борьбе против пролетариата английская буржуазия будет пользоваться наиболее могущественной поддержкой буржуазии Соединенных Штатов, тогда как английский пролетариат будет опираться в первую голову на рабочий класс Европы и на угнетенные народные массы британских колоний».

Едва ли он предполагает, что снабжение нашей страны продовольствием сможет продолжаться при таких условиях. Я прихожу в ужас при мысли, что подобно всем нам он становится патриотом, когда дело доходит до конца; коммунистическая революция в Англии была бы выгодна для России, и поэтому он рекомендует её нам, не взвесив беспристрастно, будет ли она выгодна и для нас. Против неё говорят соображения отнюдь не сентиментального, а стратегического и экономического порядка. Пацифизм столь ненавистный Троцкому в британском рабочем движении, навязан последнему нашей зависимостью от Америки, явившейся в результате нашего участия в великой войне. Если Троцкий действительно желает распространения коммунизма, а не просто падения Англии, то он должен теперь же направить свое внимание на Американскую Федерацию Труда.

Бертран Рассел

«New Leader», орган Независимой Рабочей партии.

26 февраля 1926 г.

Троцкий о Великобритании

Троцкий – памфлетист, а не историк; поклонник теоретизирования вместо следования фактам. В этой небольшой, живой книжечке, такой игриво потешной, что даже самые ядовитые иголки не причинят вреда своим мишеням, никто не найдет сведений ни об Агадире, ни о Черной Пятнице, британской компартии или министерстве труда. Восточный базар причудливых вымыслов о фактах и событиях, вместе с шаловливым восторгом, дерзостной бранью, помноженными на удалую и хитрую диалектику, делают эту книжку всегда интересной, а иногда даже серьезной.

Тезис автора заключается в том, что Англия отныне не является экономической госпожой мира, что она разваливается из-за политических и хозяйственных болезней, что каждый, кто ценит в обществе христианскую веру или процесс эволюции, направленный разумом и правосудием, все они являются врагами человечества – а в особенности, британский рабочий класс. Он не видит никакой надежды, кроме революции, а когда он вынужден время от времени признать, что Русская революция не привела к ожидаемым от неё успехам, он объясняет, что причиной провала является отсталость страны. На самом деле только отсталость России сделала возможной большевистскую революцию. Такая индустриализованная страна, как наша, зависящая в каждом моменте своего существования от международных торговых и иных связей, погибла бы через год советского управления и Чеки. Из всех европейских стран одна только Россия, в силу её отсталости и капитуляции её правительства перед крестьянами, могла выдержать несколько лет большевистской власти.

Значительная часть книги посвящена вопросу о насилии как орудии социального переустройства, и тут Троцкий постоянно возвращается к двум напевам. Один из них он напоминает джазовое шаловство. «Мы не верим в насилие» – заявила Независимая Рабочая партия, и Троцкий с разнообразными вариациями и развязными комментариями напоминает ей о полицейщине во время прошлых революций (относительно которых он допускает, что они почти ничего не дали, кроме порабощения народа победителями). Тем не менее НРП совершенно права, отвергая теорию насилия. Возможно (как это догматически утверждает Троцкий), что когда мы будем иметь в парламенте рабочее большинство, которое проведет рабочую программу, то затронутые в своих интересах классы начнут борьбу. Это интересная тема для предвидений, и не далеким от истины, может быть, окажется тот, кто полагает, что английские тори совершенно не склонны уважать закон и порядок, если этот закон и порядок установлен не ими, и что они не захотят подчиняться конституционным мерам, если эти меры не в их руках. Может быть окажется, что большевик и английский тори – члены одной и той же политической семьи. Однако, этот вопрос обсуждался в нашей партийной печати, нашел свое место в соображениях Лейбористской партии, и тут Троцкому нечего предостерегать и учить нас. Но это между прочим. Ни перед кем не извиняясь и не стыдясь, Рабочая партия прямо и открыто отвергает революцию, как путь к спасению, верит в силу политического действия, и в случае прихода к власти будет защищать это действие как против заговоров коммунистов, так и против восстаний тори.

Другую мелодию автор играет более серьезно: эволюционный процесс ведет к моментам внезапных больших изменений, а годы «постепенности» ценны лишь тем, что они накопляют энергию для исполнения этих скачков. И в этом Троцкий лишь повторяет то, что британские социалисты говорили и писали в течение декад. Восхождение рабочей партии на степень второй партии в государстве является примером; когда она окажется в состоянии государственно оформить свою конструктивную программу, это и будет революция. Русские апологеты странным образом не видят этот факт, и одним из наиболее слепых является сам Троцкий – тогда, когда он не вызывает подозрения своих коллег за указания их ошибок. Они думают, что резолюции, манифесты, речи, слова, аресты, запреты свободы писать и говорить, завоевание Красной Армией других народов, как в случае с Грузией, составляют революцию. Они в этом ошибаются. Возможно, что они еще придут к своей революции, и я им в этом желаю успеха. Они так резко повернули руль своей политики, что они вызывают у нас надежду на успех, хотя каждая брошюра Троцкого показывает нам, как далеко им еще надо идти. Мы, со своей стороны, сделали все возможное, чтобы указать им верную дорогу, и если они в Москве все еще продолжают свои бессмысленные планы, то нам нечего беспокоиться. Мы заинтересованы в возрождении России и её возвращении к сотрудничеству с европейскими державами при любом правительстве, которое она может вытерпеть. Изложение Троцкого о революции в этом эволюционном процессе подкапывает его положение как политического деятеля, но в то же самое время оно усиливает его напор памфлетиста.

«Куда идет Англия?» и в самом деле может быть прочитана как оценка разочарования большевистских вождей по поводу «глупости» британского пролетариата. В течение нескольких лет они шлют своим местным куклам деньги и инструкции. Эти куклы, возможно, не очень хороши, но они активны. Наше предпочтение в пользу свободы предоставляет им массу возможностей. Мы не обращались в прошлом к полицейским и судебным мерам – до тех пор, пока нынешнее правительство, чтобы продвинуть свои политические интересы, а вовсе не для защиты страны, не поставило дюжину коммунистов перед судом. Мы очень хорошо знаем наш народ. Даже тогда, когда каждая газета предсказывала упадок Умеренных (так называют некоторых из нас), когда мировую прессу пригласили в сентябре в Ливерпуль, чтобы засвидетельствовать победу Левых (так называют наших оппонентов), и когда в Москве ожидали с нетерпением новости о том, что их финансовая помощь Левым наконец принесет плоды, Лейбористская партийная конференция нанесла им поражение более унизительное, чем они получали от рабочего класса всех других стран мира.

Великобритания стоит перед гигантскими затруднениями – имперскими, экономическими, социальными. Старые времена действительно прошли. Соперники окружают нас на суше и на море, с востока и с запада; отношения между капиталом и трудом складываются так, что пропадает взаимное доверие и добрая воля; капиталистический строй почти совсем разрушил гордость и моральные обязательства в промышленности. В результате мы имеем упорное и непримиримое стремление к революции, и если бы вообще можно было рассчитывать на нее, она обрушилась бы на нас в самом близком будущем. И тогда ни один гуманный человек не посмел бы отвергнуть ее. Но рассчитывать на революцию не приходится. Английское рабочее движение стремится усилить другую тенденцию – стремление к конструктивному преобразованию общества тем единственным путем, который может гарантировать успех, т.е. путем политического действия, направленного к достижению экономического переустройства, к установлению контроля над хозяйственной жизнью страны, к защите и укреплению общественного благосостояния в условиях всеобщего сотрудничества.

Рамсей Макдональд

«The Nation» 10 марта 1936 г.