Текст книги "Гопакиада"

Туда-сюда-обратно

Огорченные и озадаченные, «законные власти», эмигрировавшие в Тернополь, тем не менее времени даром не теряли. Убедившись, что поляки приостановились, переваривая Львов, они организовали выборы парламента – Украинского Национального Совета (естественно, бойкотируемые поляками, в отличие от тех же евреев, участвовавших активно и получивших аж 9% мандатов). Были приняты важнейшие решения. Во-первых, Петрушевича наконец-то законно избрали главой государства, во-вторых, помещичьи земли поделили по-честному а в-третьих, спешно послали делегатов на восток, предлагать УНР, уже пребывавшей в «вагонном» состоянии, но издалека казавшейся чем-то серьезным, воссоединение. Объявили, естественно, и мобилизацию, довольно быстро собрав около 100 тысяч солдат, неплохо вооруженных и даже с самолетами. Что позволило не только стабилизировать фронт, изрядно удивив поляков, но и 5 декабря совершить прорыв под Хыровым, развернув наступление на Перемышль. Однако удивление быстро прошло. Утром 16 декабря поляки недоразумение устранили, вновь повесив над Хыровым бело-красное знамя вместо недолго реявшего сине-желтого. Затем все на время стихло, а в первой половине января 1919 года поляки оккупировали всю Волынь, мимоходом выгнав с этой части «кресов сходних» сунувшихся было туда же на помощь «галицким братьям» петлюровцев.

И вновь грянула тишина. Пользуясь которой, ЗУНР попыталась решить хотя бы проблему Закарпатья. Тамошние земли она уже успела объявить «неотъемлемыми территориями», однако туземцы, не имея возможности присоединиться к России, чего, в принципе, все хотели, и категорически не желая ничего слышать ни о какой «Украине», успели создать аж два квазигосударства, «Карпатскую Русь» и «Русскую Краину». Причем первая просилась «под чехов» на правах автономии и при условии сохранения родного языка (Прага согласилась, 13 января заняв Ужгород), а вторая предлагала то же самое Венгрии. Стерпеть такое было невозможно, тем паче что чешские войска состояли из плохо обученных волонтеров, да и чехи не поляки, а у венгров, которые, в принципе, почти поляки, в крае вообще не было ничего, кроме полиции. 14 января Галицкая Армия двинула «за Камень» крупные соединения на предмет «восстановления исторической и национальной справедливости». Увы. Чешских волонтеров и венгерских постовых, учитывая отношение к «братьям-освободителям» местного населения, оказалось более чем достаточно. А поляки вновь зашевелились, правительство слало все более нервные телеграммы, и уже 23 января «Январский поход» было решено сворачивать, чем скорее, тем лучше.

Началась чехарда. Сражались все. Со всеми. И с переменным успехом. Флаги над городами менялись в среднем раз в три дня, более или менее прочно объединенные силы Галицкой Армии и УНР удерживали только Луцк и Ровно. Однако поляки есть поляки; видя цель и веря в себя, они начали озорничать еще и на чешской границе. Чехи, ясное дело, огрызнулись, конфликт начал напоминать нечто серьезное, и Варшаве пришлось оттянуть в зону вероятных осложнений часть сил из Галиции, что позволило Галицкой Армии активизироваться на «приоритетном» львовском участке. Момент был уникально благоприятен: соотношение сил сложилось абсолютно в пользу УГА, сумевшей, кроме всего, перерезать железную дорогу, а на место событий уже ехала миссия Антанты с целью всех помирить. Так что, взяв «не считаясь с потерями» столицу, а потом, ежели повезет, еще и Перемышль, мириться можно было на вполне приличных условиях.

Увы, получилось как всегда: после двухдневных боев провал «Вовчуховской операции» сделался очевиден, поляки вновь перешли в наступление, и прибывшие «миротворцы» аж до 28 февраля пытались убедить правительство ЗУНР признать очевидное, разделив Галицию по принципу «каждый владеет тем, что владеет». История не любит сослагать, но, возможно, будь Петрушкевич большим реалистом, он сохранил бы хоть что-то. Увы, бессмертное «а что не з’iм, то понадкусюю» неискоренимо; власти ЗУНР заявили о разрыве всяких контактов с Польшей, Галицкая Армия вновь пошла на штурм Львова и в какой-то момент даже почти взяла. Однако итог сих интересных пертурбаций вновь оказался до боли предсказуемым: фронт вновь замер там, где пролегал в середине февраля, а у самой УГА начались еще и внутренние неприятности, дошедшие 14 апреля аж до самого настоящего восстания нескольких частей, усомнившихся в гении начальства.

Плюс ко всему вот-вот ожидалось прибытие из Франции «Голубой Армии» Юзефа Галлера, имеющей на вооружении даже танки. Париж, правда, сформировал ее для борьбы с рвущимися в Европу большевиками, однако Петрушкевич со товарищи, прекрасно понимая, что к чему, срочно запросили Варшаву, с которой сами же недавно порвали все контакты, о перемирии и переговорах, выражая готовность ко многому. А поскольку надежды на положительный ответ были призрачны, параллельно воззвали к международному сообществу и даже, устами митрополита Шептицкого, к Папе Римскому.

Предчувствия не обманули. Дождавшись прибытия «Голубой Армии», Пилсудский, до тех пор не говоривший ни да, ни нет, разумеется, ввел ее в дело, пояснив пискнувшей было Европе, что все эти «украинцы – те же самые большевики, а если и нет, что что-то в этом роде». Началось избиение младенцев. «Идут целые группы и одинокие бойцы, – писал очевидец, – идут полями, огородами. Все одновременно бегут с оружием… Нет сил, чтобы это бегство задержать… Это паника, которая бывает на войне, это добровольное бегство с позиций, потеря всякой дисциплины». Описание, будем честны, истине вполне соответствующее. Хотя правда и то, что многие части УГА с поляками дрались не так, как с чешскими волонтерами и венгерскими постовыми, – зло, храбро, а подчас и успешно. Но исход всегда оказывался одним и тем же. Пилсудский и Галлер подгоняли события, стремясь полностью оккупировать Галицию и выйти к границам Румынии, поставив Антанту пред свершившимся фактом, а у ЗУНР уже не было денег даже на закупку боеприпасов – после потери бориславских нефтепромыслов на бюджете стоял жирный крест. Вопрос стоял о возможности удержать «временную столицу». И тем не менее галицкие генералы (как-никак австрийские капитаны, а то и полковники) духом не падали; командующий, генерал Михайло Омельянович-Павленко предложил президенту (вернее, уже диктатору!) красивый план. По его мысли, имело смысл бросить все, стянуть все части воедино, отойти в регион между Днестром и Карпатами, куда полякам было бы нелегко прорваться, и, имея за спиной относительно безопасных, враждебных Варшаве чехов, начать партизанскую войну.

Диктатор категорически отклонил план. В его понимании оказаться президентом без столицы было крайне, до упора, не престижно. В итоге, спасая престиж, перестал существовать Первый Корпус ГА, Второй Корпус угодил в «мешок», остатки Третьего ушли в Чехословакию, где были интернированы, а Тернополь 26 мая все равно пал, и у ЗУНР вообще не стало столицы, поскольку еще раньше польская армия, опираясь на помощь повстанцев, заняла Станислав и Галич, отрезав карпатскую группировку ГА от подразделений, прижатых к Днестру.

Вот тут-то в события, проявляя свое всегдашнее благородство, вмешался Бухарест, предъявивший диктатору без столицы ультимативное требование: официально признать аннексию Буковины и отдать под румынский контроль железные дороги. Естественно, диктатор отказался. Не менее естественно, румыны – параллельно уже обсуждавшие «буковинский вопрос» и с Пилсудским, который не возражал, – без предупреждения перейдя Днестр, заняли Коломыю и еще пару городов, разоружив и взяв в плен формирующееся пополнение ГА. Подобного не ждал никто. Началось несусветное дезертирство, правительство ЗУНР нырнуло в микроскопический городок Бучач, затаилось как мышка, а то, что еще именовало себя «Галицкой Армией», плотно застряло в «треугольнике смерти» (клочок земли между Збручем, Прутом и наступающими поляками). В такой бриллиантовой для Варшавы ситуации Галлер, полагая, что войны осталось еще дня на два, много на три, уехал справлять триумф в Краков, доверив подчиненным зарабатывать ордена и звания самостоятельно.

Бешенство батьки

В принципе, это и в самом деле был конец войне. Вмешательство румын, пискнуть себе бы не позволивших без позволения с Кэ д’Орсе и Даунинг-стрит, однозначно говорило о том, что Антанта, дорожа своим польским детищем, сдала, как говорил пан Пилсудский, «сущую несуразность в диких горах». Что помощи ждать неоткуда, разве что от УНР, но что такое Петлюра и каковы реально его возможности, – галичане уже хорошо понимали. Искать мира Петрушевичу предлагали и генералы, и министры, и диктатор уже не возражал, совсем наоборот, был готов хоть сейчас, так что все бы могло кончиться относительно красиво, будь Польша хотя бы чуть-чуть меньше Польшей.

Увы. Выдвинутые ей условия были предельно просты: полная капитуляция, никакой «ЗУНР» и суд над «лидерами сепаратистов», правда, с гарантией, что виселиц не будет. Требуй такое, скажем, немцы, кто знает, возможно, что-то бы и сладилось, но безропотно ложиться под «ляхов» было слишком уж западло. К тому же (ах, этот панский гонор!) Варшава, пытавшаяся откусить хоть что-то от кого угодно, в это время, не говоря уж о противостоянии Советам (для чего, в общем, и была вскормлена и взлелеяна), создала себе немалые сложности и с чехами, и – особенно – с Германией, в связи с чем была вынуждена перебросить немалые силы в Силезию, где могло серьезно полыхнуть.

По всему поэтому казалось бы окончательно умершие остатки Галицкой Армии неожиданно для многих восстали из пепла. Генерал Греков, приняв командование у окончательно сломавшегося Омельяновича-Павленко, в кратчайшие сроки восстановил Первый и Третий Корпуса и предложил диктатору план, хоть и не гарантирующий ничего, но позволяющий надеяться на возвращение Львова. «Да», – сказал диктатор, и 8 июня галичане, заведенные до полного амока, атаковали стратегически важный пункт Чортков, сперва сбив и опрокинув совершенно не ожидавших такого оборота событий поляков, а затем ворвавшись на плечах опрокинутых в Бучач и Теребовлю. Впервые за долгие месяцы войны польские части не отступали в порядке, что порой случалось и ранее, а бежали, бросая артиллерию и пулеметы. 15 июня, разбив превосходящие польские силы, части ГА заняли Тернополь. Польский фронт рухнул, спустя неделю после возвращения «временной столицы» войска ЗУНР вышли на позиции, позволяющие атаковать Львов, где уже находился лично Пилсудский, взявший на себя командование группой «Восток» и готовый – до подхода подкреплений из Силезии – держать город любой ценой.

В сущности, теперь вопрос был в боеприпасах: наступая, галичане израсходовали практически весь их резерв, и Петрушевич бомбил Прагу телеграммами, умоляя Масарика выслать обещанное и даже оплаченное как можно скорее. Старый, глубоко порядочный пан Томаш не откликался. Ему – и он позже честно признался в этом – было очень стыдно перед галицийскими друзьями, но он был ответственен за свою страну и не мог позволить себе не понять мягкого намека посла la belle France. Воевать же без снарядов, на одном боевом безумии, очень трудно, тем паче если румыны (этим стыдно не было) еще и пропускают тебе в тыл через свою территорию вражескую кавалерию, а у тебя кавалерии с гулькин нос…

Дальнейшее известно. Кто погиб – погиб, кто бежал – бежал. Остальные, почти 50 тысяч, под орудийным огнем форсировав Збруч, ушли на остатки территории УНР, где, убедившись в полной импотенции «восточных братьев», вскоре, как известно, перешли под знамена Добровольческой Армии. 21 апреля 1920 года Петлюра, не имея на то никаких прав, подписал Варшавский договор, отдал Польше земли ЗУНР и от имени «всей Украины» признал «на вечные времена» законность границы по Збручу. Пилсудский, в свою очередь, признал «законность приобретений» Праги и Бухареста. Что до мирового цивилизованного сообщества, то оно, разумеется, журило поляков за «жесткость и непродуманность решения вопроса», требуя обсудить «проблему Галиции» на специальной конференции с участием всех заинтересованных сторон. Однако в связи с тем, что Варшава принимать данную идею категорически отказывалась, Лига Наций в конечном итоге 14 марта 1923 года признала земли бывшей ЗУНР «неотъемлемыми, законными территориями суверенной Речи Посполитой Польской». На том, ко всеобщему удовлетворению, и закрыли тему.

Глава XX
Под белым орлом

Пан или пропал

Отправленные беглыми вождями на восток остатки армии УНР, лучшие, фанатичные, все еще верящие в идею люди, – фактически уже не армия, а партизанское соединение, не имея ни связи с собственным правительством, ни снабжения, пять месяцев бродило по лесам Правобережья, на день-другой занимая небольшие городки, «экспроприируя» склады, а порой и население, потому почему-то называвшее воинов Идеи «бандитами», выигрывая стычки с небольшими, захваченными врасплох отрядами красных и постоянно маневрируя, чтобы, не приведи господь, не столкнуться с отрядами покрупнее. Этот поход, названный «зимовым», был очень труден, очень похож на I-й Ледовый поход Добрармии, трагически героичен, – и с военной точки зрения абсолютно провален. Вопреки уверениям вождей, ни села, ни города не поддержали «освободителей», вернувшихся в конце концов почти в том же составе, что и вышли в путь. Однако смысл в акции все же был. Политический. Именно на слухи о походе опирались осевшие в Варшаве «лидеры нации», убеждая Пилсудского, что у красных «горит земля под ногами», а вся Украина до отказа набита «множеством многочисленных повстанческих отрядов», только и ожидающих возвращения своего «головного отамана». Дураком пан Юзеф не был, ситуацию понимал правильно, и все-таки совсем уж попрошайками посетители не выглядели: на слово им, конечно, верить было нельзя, но и своя разведка подтверждала, что – да, по ту сторону кордона и в самом деле вроде бы происходит что-то не вполне несерьезное.

Естественно, совсем взаправду рассказы украинских визави будущий диктатор и начальник государства не принимал, но если на руках все козыри плюс оба джокера, так почему бы и не сыграть, тем паче что политический идеал «отца отечества» – Речь Посполитая от можа до можа в границах 1772 года – еще оставался в области грез. Он уже скормил Родине Galiciae, он уже нацеливался на Wilno с округой, и политбеженцы, именующие себя «властями УНР», были очень даже к месту: «помощь братскому украинскому народу» сулила в перспективе минимум возвращение «семи воеводств», а не исключено, что и верного вассала на остальной части Малороссии. К тому же потенциальные вассалы вели себя не по-хуторски прижимисто, а вполне шляхетски, не стоя за ценой и не торгуясь. В ответ на что взаимно вежлива была и польская сторона, хотя протокольная формулировка быстро подписанного договора, учитывая реальное положение «высоких договаривающихся сторон – Украинской Народной Республики и Речи Посполитой Польской», отдавала тончайшей аристократической издевкой. Все польские пункты, предложенные на «обсуждение», были приняты. Причем кроме признания «вечного суверенитета» Речи Посполитой над уже и так оккупированной Галицией ей, опять же «навечно», уступалась «украинская» Волынь. Кроме того, грядущая УНР (естественно, тоже «на вечные времена») отдавала под контроль «союзнику и покровителю» важнейшие отрасли своей экономики, гарантируя польским помещикам, вопреки всем социалистическим принципам, усадеб поместий на Правобережье. Один из латифундистов – Я. Стемпковский – был заранее назначен «министром земледелия УНР». De facto это был пакт о протекторате, более жестком, нежели тот, который раньше предлагали французы, но если галльские речи хотя бы сердили «лидеров нации», то в польских устах почему-то звучали приемлемо и не обидно.

Соблазненные и покинутые

Короче говоря, подписали и отметили. Петлюра произнес на банкете торжественную речь о «вечной любви украинцев и поляков», устоявшей в веках, «несмотря на интриги москалей», Пилсудский ответил в том же духе, но, естественно, сдержаннее. Финансовое ведомство РП перечислило куда следует оговоренные суммы, а Войско Польское получило приказ седлать коней для похода, с восторгом одобренного практически всей польской политической и культурной элитой, обычно склочной, но в вопросах, касающихся границ 1772 года или нагадить России, столь же обычно трогательно единой.

Некоторый конфуз вызвало, правда, то обстоятельство, что сформировать «украинскую армию» не получилось, а союзники должны все-таки идти вдвоем, хотя бы для приличия. Однако выход нашелся. Несколько сотен с бору по сосенке набранных бойцов сперва разделили на два отряда, затем назвали отряды «полками» и, наконец, слили в «дивизию», отданную под командование полякам, ибо стратегическому гению Петлюры кичливое панство, в отличие от Центральной Рады, почему-то не доверяло. Естественно, вслух было заявлено, что основные силы «армии УНР» уже сражаются на родной земле, в пух и прах сокрушая «москаля», и как только соединение союзных сил состоится, пан «головной отаман» возглавит «украинское войско». Возможно, Петлюра и впрямь на это надеялся, но не слишком: о тех, кто ушел в «зимовой поход», никаких сведений не имелось.

Впрочем, все это уже было не так важно, главное, что поляки, официально объявив о необходимости помочь союзнику, 26 апреля 1920 года начали вторжение на Советскую Украину, уже 7 мая войдя в Киев. По отношению к союзнику вели они себя довольно высокомерно, отослав «украинскую дивизию» куда подальше, на третьестепенный участок фронта, а после занятия Киева не пустив «головного отамана» в его собственную столицу, руководить которой стала польская военная комендатура. В письмах Петлюры министрам все это описано без особого восторга, но и без недовольства, выражать которое он, в связи с военной цензурой, видимо, опасался.

Не обошлось, правда, и без маленьких радостей: с разрешения поляков в нескольких уездах была проведена мобилизация, и не все мобилизованные разбежались. А кроме того (о радость!), нашлись, наконец, части, ходившие в «зимовый поход». Так что теперь «украинское войско» опять как бы существовало, а «головной отаман» опять им командовал, хотя, естественно, под присмотром поляков.

Дальнейшее общеизвестно, посему провал польского наступления, контрнаступление союзных войск РСФСР и Советской Украины, «чудо под Варшавой» и прочие трюизмы опустим. В рамках темы для нас важно лишь то, что после отступления поляков «армия УНР» поспешно отступила в южную Галицию, где основной стратегией ее стало не попадаться на пути 1-й Конной, с чем Петлюра справлялся довольно успешно, и надеяться на скорое перемирие. Однако когда 18 сентября перемирие таки было подписано, поляки, как оказалось, не только забыли включить в текст хотя бы малейшее упоминание про УНР (что, учитывая близкое к панике состояние Ленина, могло бы сыграть немалую роль), но и вообще ни словом не помянули «украинскую армию», юридически ставшую, таким образом, чем-то вроде крупного бандформирования. 10 ноября при первом же намеке Красной Армии на движение петлюровские отряды покатились назад, к границе, и 21 ноября перешли на польскую территорию, где гостеприимные союзники сперва разоружили «дорогих гостей», а затем, объявив их интернированными, загнав в несколько лагерей в центральной Польше, где воины «головного отамана», голодая и холодая, быстро теряли человеческий облик. «Без теплой одежды в мороз, – печалился постфактум генерал Удовиченко, выбравший время навестить в лагере боевых товарищей, – на ногах – что попало: тряпки, дырявые сапоги, рваные ботинки». Все «оборванные, почти голые, – вторит генералу сопровождавший его Исаак Мазепа. – Пришлось распорядиться для босых заготовить лапти». В переписке «головного отамана» нет и таких упоминаний, что, впрочем, и понятно: в тот момент главной его заботой было любой ценой добиться присутствия на польско-советских переговорах в Риге в качестве воевавшей стороны. Увы, поездку в столицу Латвии хотя бы в качестве частного лица поляки ему строго-настрого воспретили, поскольку в Риге вели переговоры с делегацией Харьковского Советского Правительства, признанного ими законной властью Украины – даже без денонсации предшествующего договора с Петлюрой.

Последняя стратегема

О последующем, вопреки привычке, с иронией не получится. Если до сих пор я чисто по-человечески понимал «головного отамана», видевшего, что Украина раз за разом отторгает его идеи, но все же цеплявшегося не за соломинку даже, а за солнечный блик на воде, то сейчас понимать отказываюсь. «Правительство УНР, во главе с Головным Атаманом,С. Петлюрой, – рассказывает генерал Удовиченко, – принимая во внимание просьбы повстанцев, постановило: выслать на Украину значительную боевую группу, дав ей задачу пробраться через пограничные охранения, вступить в бой с ближайшими советскими частями и – на их счет вооружившись – разжечь по всей Украине пламя восстания (…) Задача, поставленная группе, была тяжелой, даже безумной». Не стану спорить с заслуженным, хоть и многократно битым генералом. Скажу больше. Не просто тяжелой и не только безумной, но и преступной. И погодите, мои потенциальные «оранжевые» читатели! Прежде чем одностайно кидаться на меня за такие слова, задумайтесь. Я знаю: у некоторых из вас – пусть и не всегда – это получается.

Так вот.

Самых отборных своих людей (если накануне «зимового похода» при Петлюре оставались только фанатики Идеи, то в Польшу за многократно битым вождем ушли фанатики втройне).

Людей, запредельно измученных годом пребывания в лагерях.

Истощенных на лесоповале (поляки никого не кормили даром).

Раздетых и разутых (помните те лапти, о которых «распоряжался» добряк Мазепа?).

Не имеющих нормального оружия (его предлагается обрести в бою).

Вот этих самых людей «головной отаман», обитающий отнюдь не в лагере, а в уютном отеле на полном пансионе польского Генштаба, решил бросить в рейд на Украину, якобы на поддержку неких мифических якобы «повстанцев», якобы просящих якобы «уряд УНР» о якобы поддержке. Прекрасно зная (уж чего-чего, а информации у него достаточно), что ничего подобного не существует в природе. С единственной (если он не идиот, а он не идиот), возможной, целью: показать Варшаве, а ежели пофартит, то и Парижу, а если совсем повезет, то и самому Лондону, что его еще рано списывать со счетов, что есть, есть еще порох в пороховницах! Ведь вышла же, пусть и не слишком ярко, затея с «зимовым походом», так почему же?

И что самое поразительное, люди, своими глазами видевшие, как относится к ним население Украины, в очередной раз верят своему командующему. В ночь на 4 ноября 1921 года «ударная колонна армии УНР» (около 1000 штыков) во главе с «генерал-хорунжим» Юрком Тютюнником, перейдя границу, начинает движение на Киев. Поскольку после Рижского мира никто ничего подобного не ждал, эффект внезапности играет должную роль. Несколько мелких продотрядов, захваченные врасплох, отступают; сотня селян, злых на продотрядчиков, вступают в отряд; несколько сел, а затем даже и городок Коростень на несколько часов становятся «территорией УНР». Однако удерживать позиции сил нет, и петлюровцы, отступив, продолжают идти на Киев через леса, понемногу влезая в «мешок», подготовленный красными, – в первую очередь силами Школы Украинских Курсантов под командой бывшего гетманского генерала Сокиры-Яхонтова. А население не поддерживает и даже не сочувствует, и обещанные «головным отаманом» повстанцы, как выясняется, в лучшем случае – группки в два-три лесных бандита, вовсе не горящих желанием умирать ни за какую Идею. О Киеве уже никто не думает. Командир принимает решение поворачивать назад, в Польшу, но прорваться и вывести из «мешка» ему удается только часть «ударной колонны». Отставшие были разгромлены у села Миньки украинской конной дивизией Котовского. 359 человек, взятых в плен, пошли под трибунал в селе Базар и расстреляны как «бандиты». Которыми с точки зрения юстиции и являлись. Ибо поляки, закрывшие глаза на подготовку рейда (как и в случаях с отрядами Савинкова), в ответ на запрос Москвы, как понимать столь вопиющее нарушение соответствующей статьи Рижского мира, ответили, что знать ничего не знают, а Петлюра был лишен права делать заявления. Как говорят, узнав от Тютюнника подробности, «головной отаман» плакал…