Текст книги "Девять совсем незнакомых людей"

Может быть, они оба принимали друг друга как должное? А разве тот факт, что супруги принимают друг друга как должное, не является одним из плюсов брака?

Но к тому времени было уже поздно.

После развода прошло пять лет, и это были пять лучших лет жизни его бывшей жены. Она снова обрела свое истинное «я». Она жила сама по себе, ходила на вечерние курсы, а на уик-энды выезжала куда-нибудь с компанией счастливо разведенных женщин. Они даже приезжали в такие места, как этот пансионат. Его бывшая ходила на «ежедневные медитации». «И сколько тебе нужно медитировать, чтобы все встало на свои места?» – спрашивал Тони, а она так закатывала глаза, что он удивлялся, как зрачкам после такого удается вернуться на место. Если она говорила с Тони, то в такие дни у нее прекращалось глубокое дыхание. Если подумать, то вид у нее был такой, будто она дышала через соломинку.

Тони натянул на себя широченные шорты.

Господи боже!

Они, вероятно, сильно сели. Вероятно, он неправильно их стирал. В холодной воде. Или в горячей воде. Не в той воде. Он изо всех сил натянул ткань, просунул пуговицу в петельку.

Готово. Только дышать невозможно.

Он кашлянул, и пуговица, отскочив, покатилась по полу. Он громко с недоумением рассмеялся и опустил взгляд на свой громадный, раздувшийся живот. Он, казалось, принадлежал кому-то другому.

Он помнил свое тело другим. В лучшие времена. Могучий рев взвинченной толпы. Звук вибрировал в его груди. В те времена для него не было преграды между разумом и телом. Он думал «беги» – и бежал. Он думал «прыгай» – и прыгал.

Он спустил шорты, чтобы они сидели ниже живота, и вспомнил про свою бывшую жену на седьмом месяце беременности, которая делала то же самое с юбкой с эластичным поясом.

Он взял ключ от своей комнаты, набросил на плечо белое банное полотенце. Можно ли выносить эти полотенца из дому? Может, о них было написано в договоре. Ничего, длинноногий сосед ему все объяснит. Он, кажется, юрист. О юристах Тони знал все.

Он вышел из комнаты. В доме было тихо, как в церкви. Он открыл дверь в жаркий день и двинулся по вымощенной тропинке к бассейну.

С противоположной стороны появилась женщина в спортивном купальнике и саронге, повязанном на талии. Та самая, у которой копна волос словно лошадиный хвост и очки «кошачий глаз» в яркой оправе. Тони уже решил, что это интеллектуалка-феминистка левого толка, способная стереть его в порошок за пять минут разговора. И все же лучше уж он будет общаться с этой феминисткой, чем с психопаткой. Тропинка была такая узкая – им и не разойтись. Тони отошел в сторону, надеясь, что не оскорбляет никаких феминистских принципов, – он помнил тот случай, когда придержал дверь для женщины, а она зашипела на него: «Я сама могу ее открыть, спасибо». Он подумал, не шарахнуть ли ему женщину дверью по голове, но, конечно, ничего такого не сделал, он просто улыбнулся как последний тупица, потому что не каждый мужчина способен на насилие по отношению к женщине, даже если подобные мысли и мелькают изредка у него в голове.

Эта женщина не пошла на глазной контакт, но благодарно подняла руку, словно оторвала ее от рулевого колеса машины, чтобы поблагодарить за то, что он уступил свою полосу, и только когда она прошла мимо, он понял, что она безмолвно плачет. Он вздохнул. Его сердце не выдерживало женских слез.

Он проводил ее взглядом – неплохая фигура, – а затем пошел дальше, подтянув шорты, чтобы они не упали.

Открыл калитку.

Да черт побери!

Психопатка была в бассейне, покачивалась на поверхности воды, как пробка.

Глава 19

ФРЭНСИС

Да что же это за чертовщина!» – подумала Фрэнсис. Серийный убийца.

Механизм калитки, преграждавшей путь к бассейну, морочил ее чуть не пять минут, а у серийного убийцы с ним не возникло вообще никаких проблем. Одной мясистой рукой он приподнял маленькую шишковатую штучку и сильно ударил по калитке правой ногой.

Фрэнсис уже пришлось выносить эту, в кошачьих очках, которая носилась туда-сюда, как глиссер, создавая кильватерную волну. Но только не его.

Серийный убийца кинул свое банное полотенце на шезлонг (нужно брать полосатое бело-голубое у администратора при входе, но что ему правила), подошел к краю бассейна и, не озаботившись проверить температуру кончиком пальца ноги, прямо так и нырнул. Фрэнсис невозмутимо поплыла кролем в другом направлении.

Теперь она застряла в бассейне, потому что не хотела вылезать, пока он смотрит. Она, вообще-то, думала, что слишком стара, чтобы беспокоиться из-за того, какое впечатление производит ее тело в купальнике, но этот невроз, возникший еще в двенадцать лет, так и не удалось преодолеть.

Проблема состояла в том, что она собиралась излучать силу при каждом столкновении с этим человеком, а ее мягкое белое тело, особенно на фоне похожей на амазонку Маши – черт бы ее драл! – не только не излучало ничего подобного, но и предательски выдавало пятьдесят два года сибаритской жизни и слабости к шоколадным шарикам «Линдт». Серийный убийца, несомненно, оценивает каждую женщину, исходя из собственных предпочтений: «Стал бы я ее трахать?»

Фрэнсис вспомнила самого первого своего бойфренда более чем тридцатилетней давности, который мял ее грудь, приговаривая, что предпочитает сиськи поменьше, словно ей это могло показаться любопытным, словно части женского тела были блюдами в меню, а он зашел пообедать, черт его раздери!

Она сказала тогда: «Ну извини».

И услышала великодушный ответ: «Да ладно, чего уж там».

Она не могла винить свое воспитание в таком дурацком поведении. Когда Фрэнсис было восемь, какой-то мужчина, обгоняя их по тротуару, похлопал ее мать по заднице. «Хорошая попка», – сказал он по-дружески. Фрэнсис помнила, что подумала тогда: «Какой хороший дяденька». А потом, потрясенная, смотрела, как ее мать, ростом едва ли больше, чем она, бросилась следом за дяденькой, догнала его на углу, замахнулась своей сумкой, полной библиотечных книг в твердом переплете, и обрушила ему на голову.

Ладно. Всему есть предел. Она выйдет из бассейна без спешки. Но сразу же возьмет полотенце, чтобы укрыться.

Погоди-ка.

Ей вовсе не хотелось вылезать из бассейна. Она сюда первой пришла. С какой стати она будет вылезать только потому, что сюда заявился кто-то еще? Она еще понежится в прохладной воде, а потом уже вылезет.

Она нырнула и проплыла над каменистым дном бассейна, любуясь пятнами света и прислушиваясь к приятной усталости в ногах после утренней прогулки. Да, в бассейне так расслабляюще хорошо, и она чувствует себя прекрасно. Поясница вполне себе ничего после второго массажа от Джен, и она определенно уже немного преобразилась. И тут совершенно некстати в ее мозг змеей проползли слова из рецензии: «Сексистский аэропортный трэш, от которого во рту остается дурной привкус».

Зои сказала, что прочтет «Поцелуй Натаниэла», только из вежливости, подумала Фрэнсис. Меньше всего этому прекрасному ребенку нужно читать сексистский трэш. Неужели Фрэнсис, сама того не ведая, последние тридцать лет писала сексистский трэш? Всплыв на поверхность, она, хватая ртом воздух, издала непристойный звук, похожий на рыдание. Серийный убийца стоял на другой стороне бассейна, тяжело дышал, прижимаясь спиной к плиткам стенки. Он смотрел на нее с выражением… испуга.

«Да бога ради, – подумала она, – мне, конечно, не двадцать лет, но неужели мое тело настолько непривлекательно, что пугает тебя?»

– Мм, – громко промычал он, его лицо исказила гримаса. Это была настоящая гримаса. Вот какое отвращение она у него вызывала.

– Что? – проговорила Фрэнсис, расправила плечи и подумала о своей матери, которая замахивалась сумкой, как метатель диска. – Мы не должны разговаривать.

– Мм… у вас… – Он прикоснулся к своей верхней губе.

Что он хотел этим сказать – «От вас пахнет»?

От нее ничем не пахло!

Фрэнсис поднесла пальцы к носу:

– Ой!

Из носа у нее шла кровь. У нее никогда в жизни не шла кровь из носа, а от этой рецензии начались носовые кровотечения.

– Спасибо, – холодно сказала она.

Каждый раз, общаясь с этим человеком, она испытывала унижение.

Она закинула назад голову и по-собачьи поплыла к ступенькам.

– Голову вперед, – сказал серийный убийца.

– Голову нужно откинуть назад, – отрезала Фрэнсис.

Она стала подниматься по ступеням, одной рукой придерживая купальник, чтобы не съехал, а другую подставила под нос, чтобы кровь не текла куда попало. Из носа в ладонь, сложенную чашечкой, накапала целая лужа. Отвратительно. Невероятно. Словно ее ранили. Вид крови вызывал у нее оторопь. Вообще-то, оторопь вызывало у нее все хотя бы отдаленно медицинское. По этой причине ее никогда не привлекало рождение ребенка. Она посмотрела на голубое небо и почувствовала нахлынувшую волну тошноты.

– Кажется, я сейчас потеряю сознание, – произнесла она.

– Нет, не потеряете, – заявил он.

– У меня низкое кровяное давление, – объяснила она. – Я часто теряю сознание. Я могу легко потерять сознание.

– Я вас держу, – сказал он.

Фрэнсис вцепилась в его руку, и он помог ей выбраться из бассейна. Он не то чтобы был груб, но в его прикосновении чувствовалась какая-то отстраненность, некая натужность, словно он пытался пропихнуть здоровенный стенной шкаф в узкую дверь. Или холодильник. Ощущение, что с тобой обращаются как с холодильником, угнетало.

Кровь продолжала хлестать из ее носа. Он подвел Фрэнсис к шезлонгу, усадил, одно полотенце набросил ей на плечи, другое сунул под нос.

– Крепко сожмите переносицу, – сказал он. – Вот так. – Он зажал свой нос большим и указательным пальцем. – Вот так. Все будет в порядке. Она остановится.

– Я уверена, что голову нужно откинуть назад, – возразила Фрэнсис.

– Наклонить вперед, – сказал он. – Иначе кровь попадет вам в горло. Я это точно знаю.

Она сдалась. Может, он и прав. Он принадлежал к категории решительных людей. А решительные люди до отвращения часто оказываются правы.

Тошнота и головокружение стали проходить. Она, по-прежнему сжимая нос, позволила себе поднять глаза. Он стоял перед ней, так что ее глаза были на уровне его пупка.

– Как вы? – спросил он и закашлялся мокротным чахоточным кашлем.

– Ничего, спасибо, – сказала она. – Меня зовут Фрэнсис.

Одной рукой она сжимала нос, другую протянула ему. Он пожал ее. Ее ладонь исчезла в его лапище.

– Тони, – представился он.

– Огромное вам спасибо за помощь, – сказала Фрэнсис. Может, он неплохой человек, даже если и относится к ней как к холодильнику. – И знаете… еще за то, что остановились на дороге, когда я… – (Это воспоминание, казалось, было для него мучительным.) – У меня ни разу в жизни не шла кровь из носа. Не знаю, что со мной случилось, хотя, думаю, дело в моей простуде. Вообще-то, похоже, что и у вас сильная…

– Я, пожалуй, пойду, – нетерпеливо прервал ее Тони, словно она была старухой, которая пристала к нему с разговорами на автобусной остановке, не давая вставить ни слова против.

– Людей посмотреть, себя показать? – оскорбленно проговорила Фрэнсис, ведь она, с точки зрения медицины, только что пережила кризис.

Тони встретился с ней взглядом. Глаза у него были карие, почти золотые. Они наводили на мысль о каком-нибудь маленьком местном животном, которому угрожает опасность истребления. Например, билби.

– Нет, – ответил он. – Я подумал… пора одеваться к обеду.

Фрэнсис фыркнула. До обеда была еще куча времени.

Наступило неловкое молчание. Он не ушел.

– Не знаю, переживу ли это… приключение. – Он прикоснулся к животу. – Вообще-то, это совсем не мое. Я никак не ожидал, что тут будет столько бессмыслицы.

Фрэнсис смягчилась, улыбнулась:

– Все будет в порядке. Всего-то десять дней. Уже девять.

– Да, – пробормотал Тони, вздохнул, прищурился, глядя на горизонт в голубоватой дымке, и добавил: – Здесь красиво.

– Да, – согласилась Фрэнсис. – Спокойно.

– Так с вами все в порядке? – поинтересовался Тони. – Зажимайте нос, пока совсем не остановится.

– Ага, – ответила Фрэнсис.

Она посмотрела на алые капельки на своем полотенце и нашла на нем другое, более чистое место, чтобы прижать к носу.

Тони направился к выходу. Когда он поднял руку, чтобы открыть калитку, шорты вдруг соскользнули вниз, обнажив ягодицы во всей красе.

– Прст! – с чувством воскликнул он.

Фрэнсис не могла оторвать глаз. Ничего себе! На обеих ягодицах были татуировки – ярко-желтые смайлы. Это было что-то чрезвычайное. Она словно обнаружила, что под своей обычной одеждой он тайно носит клоунский костюм.

Она опустила голову и через секунду услышала, как хлопнула калитка. Фрэнсис подняла глаза, но он уже исчез.

Татуировки со смайликами. Как же он должен был напиться? Ее отношение к этому человеку мигом переменилось. Он перестал быть самоуверенным, ухмыляющимся человеком. Он стал Тони. Тони со смайлами на заднице.

Тони-задница-в-смайликах-серийный-убийца.

Она фыркнула, шмыгнула носом и почувствовала привкус крови.

Глава 20

МАША

Еще одно письмо от него по электронной почте. А ведь всего несколько дней прошло после предыдущего. Маша уставилась на имя бывшего мужа. Заголовок письма был написан по-русски: МАША, ПОЖАЛУЙСТА, ОТКРОЙ.

Он словно обращался напрямую к ней. Вложений не было. Внезапно Маша издала какой-то странный звук – глупый, нелепый тоненький писк, как если бы кто-то наступил на детскую игрушку с пищалкой.

Она помнила тяжесть и тепло его руки на своих плечах, когда они сидели на диване с торчащими пружинами в квартире, как две капли воды похожей на их собственную, только в этой было что-то совершенно необычное: видеомагнитофон.

Если бы не этот чудесный, ужасный магнитофон, где она была бы теперь? Кем? Не здесь. И не такой, как сейчас. Возможно, они до сих пор были бы вместе.

Она стерла письмо, потом перешла в папку «Удаленные», стерев его и оттуда.

Наступил критический момент ее профессиональной жизни. Сосредоточенность была насущной необходимостью. От нее зависят люди: ее гости, ее персонал. У нее нет времени на всякие… Как там говорила Далила? «Из прошлого плюха, да прямо в ухо». У нее нет времени на «плюхи в ухи» из прошлого.

Внутри, в области живота, чувствовалось какое-то беспокойство. Ей нужно попрактиковаться в отстранении. Прежде всего она должна идентифицировать эмоцию, которую сейчас переживает, проанализировать ее, назвать, отпустить. Она поискала слово, которое описало бы ее состояние, но смогла найти его только в родном языке: тоска. Она не знала адекватного английского слова для описания того мучительного томления, которое ощущала по тому, что она не могла, да и не хотела иметь. Может, потому, что англоязычные люди не испытывают ничего подобного.

Что происходит? Это так не похоже на нее! Она встала, подошла к коврику на полу кабинета и начала отжиматься, пока на лбу не выступили капельки пота.

Тяжело дыша, Маша вернулась за стол и открыла на компьютере программу безопасности, чтобы проверить местонахождение гостей и выяснить, чем они занимаются. Упражнения помогли снова сосредоточиться на работе. Маша установила камеры наблюдения на всей территории и теперь могла видеть большинство своих постояльцев.

Молодая пара спускалась по тропинке к горячим ключам. Джессика, наклонив голову, шла впереди. Бен, шедший в нескольких шагах позади, разглядывал горизонт.

Семья Маркони вроде бы разделилась. Наполеон нашелся в розовом саду. Он стоял на коленях, нюхая цветок. Маша улыбнулась. Он в буквальном смысле «остановился понюхать розы», как велел Ринго Старр.

Его жена тем временем отправилась на пробежку. Хизер была уже почти на вершине Холма спокойствия. Маша смотрела на нее несколько мгновений, пораженная скоростью, с какой Хизер поднимается по крутой части склона. Не так быстро, как сама Маша, но достаточно быстро.

А куда девалась их дочь? Маша пролистала черно-белые изображения и обнаружила ее в спортивном зале. Девушка занималась с гантелями.

Тони Хогберн шел от бассейна, возле которого на шезлонге сидела Фрэнсис Уэлти, промокая лицо полотенцем.

Ларс Ли лежал в гамаке в беседке, попивая что-то. Явно выклянчил у кухонного персонала. Он, с его внешностью, мог убедить их только одними жестами. Маша видела его насквозь.

Больше никого? Она просмотрела коридор второго этажа и увидела быстро идущую женщину в саронге. Кармел Шнейдер. Еще одна одинокая женщина.

Кармел сняла очки и протерла лицо. Вероятно, плакала?

– Глубокий вдох, – пробормотала Маша, видя, как Кармел сражается с ключом и в раздражении бьет кулаком в дверь.

В конце концов Кармел справилась с замком и чуть не ввалилась внутрь. Если бы Маша могла видеть, что происходило в комнате! Люди такие стыдливые. Яо и Далила проработали юридическую сторону вопроса. Маша не имела ни малейшего желания подглядывать, она просто хотела получать информацию, которая позволила бы ей наилучшим образом выполнить свою работу.

Ей приходилось полагаться только на звук. Она набрала номер комнаты Кармел.

Из динамика донесся ясный и громкий голос женщины:

– Держи себя в руках. Держи себя в руках. Держи себя в руках.

Глава 21

КАРМЕЛ

Кармел стояла в комнате и хлестала себя по лицу. Один раз. Другой. Третий. В третий раз она стукнула себя так сильно, что с нее слетели очки.

Она подобрала их, прошла в ванную и посмотрела на свою горящую щеку в зеркало.

Несколько мгновений там, когда она в бассейне плавала от одной стенки к другой, после фантастической прогулки по бушу, эндорфины струились по ее телу, она чувствовала себя отлично, более чем отлично, – она была на седьмом небе. Она много лет не плавала в бассейне от стенки до стенки – не хватало времени.

Она плавала, наслаждаясь тем, что ей никуда не надо спешить, нечего делать, не о ком беспокоиться. Не нужно забирать с джазового концерта, подвозить на занятия по карате, проверять домашнюю работу, покупать подарки на дни рождения, мчаться на прием к докторам – не нужно думать ни о чем из всего этого бесконечного множества крохотных деталей, которые составляли ее жизнь. Каждая обязанность сама по себе казалась до смешного простой. А вот весь их ворох грозил похоронить ее под собой.

Здесь ей не нужно было даже стирать белье. Кармел достаточно просто выставить его за дверь в маленьком пакете, и одежда будет ей возвращена в течение двадцати четырех часов чистой. Она буквально плакала от счастья, когда прочла это.

Она поставила перед собой задачу – пятьдесят раз проплыть вольным стилем от стенки до стенки, с каждым разом ускоряя темп. Она собиралась привести себя в идеальную форму! Она чуть ли не физически ощущала, как теряет избыточный вес. Ей требовалось только время для упражнений и отсутствие кладовки со всякой вкуснятиной. И она плавала, молча напевая в такт движениям рук: «Я счастлива, я счастлива, я счастлива (вдох), я счастлива, я счастлива, я счастлива (вдох)».

Но потом тоненький голос, едва слышимый за ее радостным пением, тихенький шепоток начал свою песню: «Интересно, что они сейчас делают».

Она пыталась игнорировать его, напевала все громче: «Я СЧАСТЛИВА, я СЧАСТЛИВА, я СЧАСТЛИВА».

Голос становился все громче, пока не перешел в крик: «Нет, серьезно, как по-твоему, что они делают ВОТ СЕЙЧАС?»

Тут-то она и почувствовала, что здравый смысл покидает ее. Чувство паники напомнило ей об одном из преследующих ее кошмаров, в котором она теряла всех четырех своих дочерей по какой-то странной глупости – типа оставила их на обочине дороги или забыла вообще об их существовании и отправилась на танцы.

Она пыталась успокаивать себя рациональными мыслями. Ее дети не пропали с обочины, они были с отцом и Соней, его абсолютно очаровательной новой подружкой, которая вскоре выйдет за него замуж. Кармел знала, что сегодня они в Париже, где остановились в «чудесной» квартирке, снятой по Интернету. Соня, которая просто обожала путешествовать, уже останавливалась там раньше. Конечно, в январе будет холодновато, но детям купили новые курточки. Они отправились в путешествие, какое случается раз в жизни. Они получали незабываемый образовательный опыт, пока их мать пользовалась передышкой для «перезарядки».

Отец их любил. Новая подружка отца любила их. «Соня говорит, что любит нас больше жизни», – сказала Рози, после того как увидела эту женщину всего в третий раз, и Кармел ответила Рози: «Да, похоже, она кандидат в дурдом!» – но, конечно, только мысленно. Вслух же она произнесла: «Как это мило!»

Развод был дружеским. Во всяком случае, дружеским со стороны Джоэла. Со стороны же Кармел это было подобно смерти, которую все старательно игнорировали. Он просто разлюбил ее, только и всего. Для него, вероятно, было слишком тяжело жить с женщиной, которую он перестал любить. Он пытался бороться с собой, но пришлось признать правду.

Такое случается. Такое случается часто. Важно, чтобы брошенная жена не теряла достоинства. Она не должна вопить и рыдать, разве что в ванной, когда дети в школе или саду, а она одна в городке со всеми другими рыдающими и вопящими женами. Брошенная жена не должна хамить или проявлять недоброжелательность по отношению к новой, улучшенной жене. Она должна это проглотить, не делая кислой физиономии. Для всех заинтересованных будет лучше, если она не будет вставлять палки в колеса.

Кармел развернулась и поплыла в обратную сторону, когда увидела, что кто-то присоединился к ней в бассейне. Дружелюбного вида дама постарше с волосами модного цвета «клубничный блонд». Кармел чуть не сказала «привет», но тут же вспомнила про благородное молчание и проигнорировала ее.

Она продолжала плавать, думая о волосах женщины – таких же, как у Сони. Наверняка обе заплатили за этот цвет немалые деньги.

Лулу, дочка Кармел, была светловолосой. Лулу была ничуть не похожа на Кармел, и это не имело никакого значения, пока Лулу не рассказала ей, что, когда папа и Соня взяли их на обед, какая-то дама остановилась у их столика и сказала: «У тебя красивые волосы, как у твоей мамочки, правда?»

Странным, натянутым тоном Кармел произнесла: «Ха, вот забавно. Ты ей сказала, что Соня не твоя мама?»

Лулу ответила, что папа решил, нет никакой необходимости говорить всем, что Соня не их мать, и Кармел возразила (правда, только у себя в голове): «Конечно, это необходимо делать, дорогая, ты должна говорить об этом каждый раз самым громким голосом». Вслух же она сказала: «Тебе пора почистить зубы, Лулу».

Вспомнив об этом, она набрала скорость, ее руки и ноги перемолачивали воду сильнее и сильнее, быстрее и быстрее, но долго выдерживать такой темп ей не удалось. Она была не в форме, она потеряла форму, она разжирела, обленивилась, стала отвратительной. И она подумала о своих четырех девочках на другом конце света, в Париже, где Кармел никогда не бывала. Прически им теперь делала Соня, и от этой мысли Кармел вдруг хлебнула изрядную порцию воды.

Кармел выскочила из бассейна, не устанавливая глазного контакта с дружелюбной дамой-блондинкой, как то, к счастью, предписывали правила, потому что она плакала как последняя дура и проплакала до самой своей комнаты. Крупный мужчина, спускавшийся по тропинке, не мог не заметить ее слез.

«Держи себя в руках», – сказала она своему отражению в зеркале.

Кармел обхватила себя руками.

Она тосковала по детям. Эта тоска вдруг одолела ее, как внезапная лихорадка. Кармел тосковала по утешительной близости их четырех прекрасных маленьких тел и по их беззаботному, собственническому использованию ее тела: по тому, как они плюхались ей на колени, словно в кресло, как они упирались своими горячими маленькими головками в ее живот, в ее грудь. Она всегда кричала на кого-нибудь: «Отстань от меня!» Но когда она была со своими детьми, то чувствовала, что нужна им. Они все зависели от нее. Кто-нибудь из них непременно произносил: «А где мамочка?» – «Вот передам маме, что ты сейчас сказала». – «Ма-а-а-а-а-ма-а-а!»

Теперь никакие обязательства ее не связывали, она была свободна, как воздушный шарик.

Она развязала шнурки купальника, уронила его на пол и посмотрела на свое обнаженное тело в зеркале.

«Мне очень жаль. Я по-прежнему очень к тебе привязан, но мы всегда ценили честность в наших отношениях, правда? – сказал Джоэл год назад, налив ей бокал вина. – Мне больно говорить тебе об этом, но дела обстоят так, что я больше не чувствую к тебе влечения».

Он и в самом деле думал, что поступает доброжелательно и этично. Он считал себя порядочным человеком. Он бы ни за что не стал ее обманывать. Он просто ушел, отправился на сайт знакомств и нашел ей замену. Его совесть была абсолютно чиста. Он всегда любил, чтобы его вещи были в идеальном состоянии, а если их невозможно было восстановить до безукоризненной новизны, то отправлялся за новыми.

Кармел обеими руками приподняла обвисшие груди, придерживая их там, где когда-то они держались сами – пока «были в идеальном состоянии». Она посмотрела на растяжки на располневшем животе и вспомнила чей-то приторный пост в «Фейсбуке» о том, что растяжки после беременности прекрасны, потому что они символ новой жизни, бла-бла-бла. Может, растяжки и прекрасны, если только отец твоих детей продолжает любить твое тело.

Когда Джоэл спросил, не могут ли они с Соней взять девочек в январское путешествие по Европе во время школьных каникул (Диснейленд в Париже! Лыжи в Австрии! Катание на коньках в Риме!), Кармел сказала: «Ты что, издеваешься надо мной? Ты хочешь отправиться в путешествие, о котором мы столько говорили, но без меня?» Но сказала она это про себя, а вслух ответила: «Это будет здорово!» После этого она сделала детям паспорта.

Она сообщила сестре, что, пока они путешествуют, она сядет на палеодиету – диету каменного века, будет тренировать сердце, сбрасывать вес и заниматься йогой. План состоял в том, чтобы преобразить тело.

Она не хотела, чтобы Джоэл вернулся к ней. Она хотела только, чтобы, увидев ее вновь, у него отвисла челюсть. Она могла бы обойтись без того, чтобы он смотрел на нее, разинув рот, хотя и это было бы неплохо. Цель Кармел состояла в том, чтобы ее тело выглядело настолько хорошо, насколько это вообще возможно. А потом она – может быть, не исключено, маловероятно, но возможно, – потом она сама посетит один из тех сайтов, куда заходят, чтобы поменять супруга.

«Да у тебя нормальное тело. Ты сбитая с толку дура средних размеров! Ты привлекательная, умная женщина, идиотка ты! Ты должна весь январь пролежать в гамаке и есть сыр», – сказала Кармел ее сестра Ванесса, которая ненавидела и Джоэла, и патриархальные устои с их жироненавистничеством.

Кармел отпустила груди и положила руку на неровности живота. Средние размеры ее не устраивали. Средние размеры слишком велики. Это все знали. В этой стране случился кризис тучности! Она не хотела стыдить других за излишки жира, но определенно хотела пристыдить себя, потому что заслужила это. Прежде она была на два размера меньше, а причина, по которой теперь стала на два размера больше, состояла не в том, что она родила четырех дочерей, а в том, что махнула на себя рукой. Женщины не должны махать на себя рукой! Вот о чем писали мужчины на сайтах знакомств: «Мне нужна женщина, которая заботится о себе». А это означало: «Мне нужна стройная женщина».

И информации о том, как заботиться о себе, было пруд пруди! Все знали: нужно просто исключить из диеты углеводы, сахар и трансжиры! Знаменитости щедро делились секретами. Они перекусывали горстью орехов или двумя дольками шоколада, насыщенного антиоксидантами. Они пили много воды, прятались от солнца и не пользовались лифтами. Это тебе не бином Ньютона! Но разве Кармел хотя бы отказалась от лифтов? Ведь нет!

Да, с ней часто были дочки, и, если они поднимались по лестнице, одна обязательно убегала вперед слишком далеко, тогда как другая садилась на ступеньки и говорила, что у нее ноги больше не двигаются. Но все же хватало ситуаций, когда Кармел вполне могла бы встроить в свой образ жизни какие-нибудь «случайные» физические нагрузки. Но она этого не делала. Она пренебрегала своим телом, месяцами не ходила в парикмахерскую, не выщипывала брови, забывала брить ноги. Неудивительно, что муж оставил ее. Потому что, как она пыталась вбить в голову своим детям, каждый поступок имеет последствия.

Она подумала о стройных, скульптурных линиях тела Маши.

Представила, что Маша живет жизнью Кармел. Стоит у входной двери, когда Джоэл и Соня привозят детей. Правда, для начала, Джоэл никогда бы не ушел от Маши, а если бы ушел, то сердце Маши не билось бы как сумасшедшее от боли и унижения при виде бывшего мужа с его новой подругой. Маша не стала бы выгибать свое тело под странным углом из-за двери, словно для того, чтобы спрятать его от Джоэла. Маша стояла бы высокая и гордая. Она не стала бы сжиматься, чтобы защитить свое раненое, разбитое сердце.

Ее сестра сказала, что рассуждения Джоэла о так называемой «утрате привлекательности» – это свидетельство проблем Джоэла, а не Кармел. Она сказала, что Кармел нужно научиться любить себя, и прислала ей ссылки на статьи об «интуитивном питании» и «здоровье при любых размерах». Кармел знала, что эти статьи пишут толстые грустные люди, чтобы улучшить отношение других толстых грустных людей к своим толстым грустным жизням.

Если бы она смогла преобразить свое тело, то преобразила бы и свою жизнь, двинулась бы дальше от своего разрушенного брака. Это не было заблуждением. Это было фактом.

Ее сестра, которая была богатой и щедрой – самая превосходная комбинация, – прислала Кармел на день рождения открытку:

Кармел, я не думаю, что тебе нужно бороться с весом. Ты прекрасна, а Джоэл просто поверхностный мудак, тебе должно быть НАПЛЕВАТЬ на то, что он там думает. Но если ты помешалась на этих делах, то я хочу, чтобы ты провела время стильно и комфортно. Я зарезервировала тебе место на десятидневное очищение в «Транквиллум-хаусе». Наслаждайся! Несс. Целую. P. S. А потом возвращайся домой и ешь сыр.

Кармел с детства не испытывала такого счастья от полученного подарка.

А теперь она думала о словах Маши. «Через десять дней вы станете другими людьми». Слово «пожалуйста» заполнило ее сознание. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пусть это будет правдой, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пусть я стану другой. Она посмотрела на свое глупое, осоловелое, умоляющее лицо в зеркале. Кожа у нее огрубела и покраснела, руки стали как у старухи-прачки. Вокруг верхней губы – такой тонкой, что она практически исчезала, когда Кармел улыбалась, – появился ровный, аккуратный частокол крошечных вертикальных черточек. Единственной тонкой частью ее тела оставалась верхняя губа. Губы должны быть пухлыми, как бутоны роз, а не какими-то захудалыми, тонкими, исчезающими линиями.

Ах, Кармел, конечно, ты перестала его привлекать! О чем ты думала? Как его могла привлечь женщина, которая выглядит как ты? Она подняла руку и отвесила себе еще одну пощечину.