Текст книги "Девять совсем незнакомых людей"

Глава 45

ФРЭНСИС

Фрэнсис потянула наушники. Те зацепились за волосы, и ей пришлось распутывать их, все еще не открывая глаз.

Фрэнсис куда-то летела. Если она засыпала с наушниками, значит она куда-то летела в самолете.

Она слышала звуки стройки где-то вдалеке. Бурения. Отбойных молотков. Экскаватора. Что-то в таком роде. До нее доносился непрерывный механический шум. Газонокосилка? Сдуватель листвы? Она лежала на боку, одеяло было натянуто на плечи, и она пыталась вернуть себя в глубокий, блаженный сон. Но снова раздавался звук, неумолимо будивший ее, только не механический звук, а человеческий храп.

Неужели она напилась и легла в постель с кем-то незнакомым? Господи боже, нет, конечно! Она таких вещей сто лет как не делала. И никаких симптомов похмелья или стыда после сомнительного сексуального контакта. Мозг у нее был ясный, живой, словно ее пропылесосили.

Память в одно мгновение вернула ее к реальности.

Она была в комнате для йоги и медитаций «Транквиллум-хауса» и вчера выпила великолепный фруктовый коктейль с галлюциногеном, который вызвал у нее необыкновенно красивый, удивительно живой сон, продолжавшийся целую вечность, – сон о Джиллиан, об отце, о бывших мужьях, сон с множеством символов и визуальных метафор, объяснение которым ей не терпелось найти. Яо, иногда Далила, а иногда и Маша все время вторгались в прекрасный сон, задавали неприятные вопросы, пытались повернуть ее в какое-то определенное направление. Фрэнсис их игнорировала, ей все было очень интересно, а они только мешали. Фрэнсис почувствовала, что спустя некоторое время ее оставили в покое.

Она побывала в космическом пространстве.

Она была муравьем.

А еще бабочкой.

И она каталась с Джиллиан на санях по удивительному звездному небу, и еще, было что-то еще, гораздо большее.

Она словно в первый раз проснулась утром дома, в своей кровати, после долгого путешествия по разным экзотическим местам.

Фрэнсис открыла глаза в темноту и тут вспомнила про маску на глазах. Храп послышался громче. Она не почувствовала ни песка, ни тумана в глазах. Все цвета были свежими. Она видела сводчатый каменный потолок. Ряды горящих светильников.

Она села и огляделась.

Храп издавал Ларс. Он лежал на раскладушке рядом с ней, на спине. На глазах у него все еще оставалась маска, одеяло было натянуто до подбородка, рот широко раскрыт. С каждым всхрапыванием все его тело подергивалось. Узнать, что такой красивый мужчина издает настолько громкий, неприятный храп, было даже приятно. Это в некотором роде восстанавливало справедливость.

Фрэнсис высунула голую ногу из-под одеяла и легонько толкнула Ларса в бедро. Один из ее бывших, Генри, часто храпел. Как то раз, уже к концу их брака, он, стоя в трусах, посмотрел на свои ноги и смущенно сказал: «Не понимаю, почему у меня постоянно эти синяки на щиколотке. Как будто я постоянно на что-то натыкаюсь». На мою правую ногу, подумала Фрэнсис. Ее неотступно грызла совесть из-за этого, вплоть до самого последнего дня, когда они со скандалом делили столовые приборы.

Она оглядела комнату.

Тони (она не хотела называть его Улыбчивым) только что сел на раскладушке. Судя по тому, как он держался за голову, башка у него болела.

Кармел тоже сидела, пытаясь привести в порядок свои черные вьющиеся волосы, проводя по ним пятерней, а они продолжали торчать во все стороны.

Она встретилась глазами с Фрэнсис.

– Туалет? – произнесла она одними губами, хотя и бывала в этой комнате не реже, чем Фрэнсис.

Фрэнсис показала на дверь в туалет в конце помещения, и Кармел, поднявшись, направилась туда, чуть прихрамывая.

Бен и Джессика сидели плечом к плечу у стены и пили воду прямо из бутылок.

Хизер и Зои спали, лежа на ковриках, лицом к лицу. Хизер во сне поглаживала волосы Зои.

– Хотите пить? – Наполеон не без труда присел на своих длинных ногах перед Фрэнсис, протягивая бутылку с водой. – Я думаю, она чистая, без начинки. Но если опасаетесь, то можно напиться из-под крана, хотя они вполне могли бы сделать что-нибудь и с водоснабжением, если бы уж очень захотели.

– Спасибо. – Фрэнсис взяла у него бутылку с водой; ей вдруг ужасно захотелось пить, и она залпом чуть не опустошила всю бутылку. – Как раз то, что мне было нужно, – поблагодарила она.

– Думаю, то, что они оставили нам воду, хороший знак. – Наполеон поднялся. – Они нас не совсем бросили.

– Что вы имеете в виду? – спросила Фрэнсис.

Она потянулась. Какое прекрасное ощущение! Она с нетерпением ждала завтрака.

– Мы здесь заперты, – извиняющимся тоном сказал Наполеон, словно был в чем-то виноват. – Отсюда, похоже, не выйти.

Глава 46

КАРМЕЛ

Это наверняка часть программы. – Кармел не понимала, почему все так взволнованы. – Долго мы здесь не пробудем. Все в порядке.

Время, по словам Наполеона, – а часы здесь оказались у него одного – приближалось к двум часам дня, но никто из персонала «Транквиллум-хауса» так и не появился. Они провели здесь уже почти двадцать четыре часа.

Все сели в кружок, как сидели днем раньше, когда знакомились. У всех был измученный и несвежий вид. У мужчин на лице появилась щетина. Кармел очень хотелось почистить зубы, а вот особого голода она не испытывала, хотя и не ела почти сорок восемь часов, так что в этом смысле все было замечательно. Если подавление аппетита было одним из побочных эффектов вчерашнего великолепного наркотического приключения, то она только за.

Каждый из них понимал, что единственный выход отсюда – через тяжелую дубовую дверь внизу лестницы, а эта дверь была надежно, основательно заперта на новехонький электронный замок, клавиатура которого располагалась рядом с ручкой. Возможно, требовался какой-то код, чтобы открыть ее, но многочисленные попытки подобрать нужную комбинацию не дали результата.

Фрэнсис предположила, что код, вероятно, тот же, что они набирали у ворот «Транквиллум-хауса».

У Наполеона была та же мысль, но он не помнил цифр.

Кармел их тоже забыла. Она плакала, когда приехала в «Транквиллум-хаус»: ее внезапно посетило воспоминание о медовом месяце, когда они останавливались в отеле с похожим интеркомом. Теперь это казалось глупым. Ее медовый месяц вовсе не был так уж прекрасен. У нее случилась жуткая инфекция мочевыводящих путей.

Бен был уверен, что не забыл номер, который набирал у ворот, но если и так, то замок отпереть все равно не удалось.

Тони сказал, что тоже запомнил код, хотя одна цифра в его варианте отличалась от того, что запомнил Бен, но и это не сработало.

Кармел предложила набрать цифры номера телефона «Транквиллум-хауса», который почему-то застрял в ее памяти. Опять неудача.

Фрэнсис подумала: код может быть и буквенный. Они принялись опробовать разные слова: Транквиллум. Очищение. Маша.

Ничего не получалось.

По версии Зои, это им предложена какая-то игра. «Выбраться из комнаты». Она рассказала, что есть такая идиотская мода: люди разрешают запереть себя в комнате ради удовольствия придумать способ выбраться оттуда. Зои как-то раз попробовала. Она сказала, что ей понравилось и что было множество подсказок, на которые поначалу не обращаешь внимания. Например, Зои с друзьями отыскала спрятанные в комнате детали, потом они собрали фонарик, с помощью фонарика прочли тайное послание на внутренней стенке шкафа, а из послания узнали, что делать дальше. Таймер на стене отсчитывал минуты, и, по словам Зои, они выбрались за считаные секунды до истечения отпущенного времени.

Но если и здесь началась игра «Выбраться из комнаты», то этот вариант оказался явно сложнее. Комната была практически пустой. Кроме полотенец, ковриков, раскладушек, бутылок с водой, наушников, масок и свечных огарков, в ней ничего не было. Ни полок с инструкциями в книгах. Ни картин на стене. Ничего такого, что могло бы послужить ключом.

Будь в мужском или женском туалете окна, они разбили бы их и выбрались бы наружу. Ни подземных ходов, ни вентиляционных шахт.

– Нас словно заперли в подземелье, – сказала Фрэнсис.

Кармел эти слова показались слишком мелодраматичными, но Фрэнсис зарабатывала на жизнь романтической писаниной, так что следовало сделать скидку на ее слишком активное воображение.

В конечном счете все они, расстроенные и растрепанные, снова сели.

– Да, все это часть плана, – сказала Хизер, обращаясь к Кармел. – Сначала незаконно напоили нас наркотиками, потом заперли здесь и так далее и тому подобное. Беспокоиться не о чем, все в порядке. – Она говорила саркастичным тоном, слишком фамильярным для едва знакомых людей.

– Я говорю о том, что мы должны довериться плану, – старалась оставаться невозмутимой Кармел.

– Вы заблуждаетесь, – сказала Хизер.

Это явно прозвучало грубовато. Кармел напомнила себе, что Хизер потеряла сына, и ответила ровным тоном:

– Я знаю, мы все устали, все в стрессовом состоянии, но переходить на личности нет нужды.

– А это разве не про личности! – прокричала Хизер.

– Детка, не надо, – сказал Наполеон.

От той нежности к жене, которую услышала в его голосе Кармел, у нее перехватило дыхание.

– Кармел, у вас есть дети? – спросила Хизер более сдержанным тоном.

– У меня четыре маленькие девочки, – осторожно сказала Кармел.

– Что вы почувствовали бы, если бы кто-нибудь дал вашим детям наркотики?

Да, конечно, она ни в коем случае не хотела, чтобы хоть крошка наркотика попала на их драгоценные губы.

– У меня маленькие дети. Маша, конечно, никогда бы…

– Вы хоть представляете, какие сильные долгосрочные последствия для нашего здоровья это будет иметь? – оборвала ее Хизер.

– Я так плохо еще никогда в жизни себя не чувствовала, – сказала Джессика.

– Вот вам пожалуйста, – удовлетворенно произнесла Хизер.

– А я никогда в жизни еще не чувствовала себя так хорошо, – заявила Кармел.

Это было бы абсолютной правдой, если бы не зубы, но она и в самом деле чувствовала себя неплохо. Перед ее мысленным взором мелькали образы, которые она пока не могла истолковать, словно она провела день перед каким-то невероятным захватывающим произведением искусства.

– Я себя тоже чувствую довольно неплохо, – сообщила Фрэнсис.

– У меня ужасно болит голова, – пожаловался Ларс.

– Да и у меня тоже, – сказал Тони.

– Такое ощущение, что я стала на размер тоньше. – Кармел засунула палец под пояс своих легинсов.

Она нахмурилась, пытаясь вспомнить важные откровения о своем теле, которые были даны ей прошлой ночью. Это не имело значения… Это имело значение… Это было единственное, что у нее осталось? Почему-то это откровение не казалось таким содержательным и необыкновенным, когда она попыталась облечь его в обычные слова. Хотя я не пытаюсь полностью изменить мое тело. Я здесь, чтобы стать здоровой.

– Здоровой?! – Хизер шлепнула себя по лбу. – Да в этом заведении пустились во все тяжкие, не ограничились вопросами диеты!

– Мама… – Зои положила руку на колено матери. – Никто не умер. Мы все еще здесь. Прошу тебя, пожалуйста, расслабься.

– Расслабиться?! – Хизер взяла Зои за руку, потрясла ее. – Ты могла умереть! Любой из нас мог умереть! А если бы среди нас оказался кто-нибудь с душевной болезнью, которая могла бы усилиться, или с проблемами сердца! У твоего отца повышенное давление! Ему наркотики категорически противопоказаны.

– Возможно, тут думают, что твой случай как раз и есть душевная болезнь, – пробормотала Зои.

– Это нам вряд ли поможет, – сказал Наполеон.

– А мы не можем просто взломать замок на двери? – спросила Фрэнсис и с надеждой посмотрела на Тони.

– Почему вы на меня смотрите? Я похож на человека с богатым опытом взломов? – спросил он.

– Извините, – ответила Фрэнсис.

Кармел понимала, почему Фрэнсис задала этот вопрос именно ему: Тони и правда выглядел как человек, который в молодости мог заниматься такими делами.

– Давайте хотя бы попытаемся. Но нам нужен какой-то инструмент, чтобы его взломать. – Бен похлопал себя по карманам – ничего.

– Я уверен, нам пока рано паниковать, – сказал Наполеон.

– Это явно разновидность упражнения на решение проблем, и Маша в конечном счете поймет, что с этой проблемой мы не справились. – Ларс зевнул, потом лег на коврик для йоги и закрыл глаза, положив на лицо согнутую в локте руку.

– Я думаю, они ведут за нами наблюдение. – Джессика показала на потолок в углу. – Там, кажется, камера?

Все посмотрели на крохотную камеру наблюдения с мигающим красным диодом над телевизионным экраном.

– Яо сказал, у них тут своего рода система безопасности с интеркомом.

– И мне тоже, – сообщила Кармел. – В первый день.

Было это, казалось, уже тысячу лет назад.

Хизер вскочила на ноги и обратилась к камере.

– Немедленно выпустите нас отсюда! – взвизгнула она. – Мы приехали сюда не для того, чтобы провести годовщину смерти сына взаперти с чужими людьми.

Кармел поморщилась. Она забыла, что годовщина у них сегодня. Этой женщине позволительно ругаться и кричать, сколько ее душе угодно.

Наступила тишина. Ничего не произошло.

Хизер топнула ногой:

– Не могу поверить, что это делается за наши деньги.

Наполеон встал и привлек к себе жену:

– Не важно, где мы сегодня.

– Важно! – Хизер тихо заплакала в его рубашку.

Она вдруг словно уменьшилась в размерах, вся ее ярость прошла, она превратилась в миниатюрную печальную мать с разбитым сердцем.

– Ш-ш-ш, – проговорил Наполеон.

Она повторяла что-то снова и снова, и Кармел потребовалось несколько секунд, чтобы разобрать:

– Прости. Прости. Прости.

– Все в порядке, – сказал Наполеон. – Успокойся. Мы в порядке.

Все отвернулись, чтобы не видеть этой слишком интимной сцены. Зои тоже предпочла не смотреть на родителей. Она прошла в угол комнаты, оперлась одной рукой о стену, встала на одну ногу и взялась за щиколотку другой ноги – приняла за всех позу йоги.

Кармел посмотрела на темный экран телевизора, и ей вдруг захотелось быть как можно дальше от этой семейной боли, рядом с которой ее собственная казалась такой пустяковой. Она почувствовала резкий укол тоски по дому. У нее был прекрасный дом. Она подумала об этом, как будто только сейчас это поняла. Конечно, никакой не особняк, но удобный, наполненный светом семейный дом, даже если в нем то и дело что-нибудь ломали четыре маленькие девочки. Ее долг состоял в том, чтобы обновить дом, сделать его прекрасным. Люди говорили, что у нее хороший вкус. Она вернется домой и вспомнит, как получать от него удовольствие.

– Я могу попробовать вышибить дверь, – сказал Тони.

– Хорошая идея, – поддержала Кармел.

В кино герои всегда вышибают двери. Это кажется довольно простым делом.

– Я ее вышибу, – сказал Бен.

– Дверь открывается внутрь, – заметил Ларс.

Наступило молчание, которое нарушила Фрэнсис:

– А это имеет значение?

– А вы подумайте, – ответил Ларс.

Из Тони словно выпустили воздух.

– Тогда попробуем вскрыть замок. – Он приставил пальцы ко лбу и глубоко вздохнул. – Я начинаю испытывать… клаустрофобские ощущения. Я хочу выйти отсюда.

Кармел тоже хотела выйти.

Глава 47

ФРЭНСИС

Они собрали все, что нашлось и что можно было использовать для вскрытия замка: шпильку для волос, пряжку от ремня, браслет. Браслет принадлежал Фрэнсис, больше ей нечего было предложить, кроме невежественного энтузиазма, поэтому она не стала мешать, и в комитет по вскрытию замка вошли Бен, Джессика, Наполеон, Тони и Кармел. Они как будто наслаждались, ломая ее браслет, и разговаривали о том, что конкретно подошло бы: надфиль, чтобы выдавить штифты, или что-нибудь в таком роде.

Фрэнсис хотела поговорить с Зои, которая сидела в углу, обнимая свои колени.

– Вы в порядке? – спросила Фрэнсис, садясь рядом и осторожно кладя руку на спину девушки.

Зои подняла голову, улыбнулась. Она смотрела чистыми глазами. Настоящая красавица. И не скажешь, что ночь провела в путешествии.

– Я в порядке. А как ваше… ночное приключение?

Фрэнсис понизила голос:

– Я не одобряю то, что сделала Маша, это ужасно и так далее. Наркотики – плохо, противозаконно, неправильно, скажи наркотикам нет и все такое… Но должна признать, я на стороне Стива Джобса: это было одно из самых фантастических событий в моей жизни. А у вас?

– Были плохие эпизоды, но были и хорошие, – сказала Зои. – Я видела Зака. Мы все видели Зака. Понимаете… Он ведь был галлюцинацией, на самом деле мы его не видели.

– Мне показалось, что я тоже его видела, – не думая, произнесла Фрэнсис, и Зои повернулась к ней. – Я видела мальчика. С вами, вашей мамой и отцом.

– Вы видели Зака? – Лицо Зои загорелось.

– Прошу прощения, – сказала Фрэнсис. – Надеюсь, вы не подозреваете меня ни в чем неуважительном. Я, конечно, не знала вашего брата. Это мое воображение. Создание образа.

– Ничего, – сказала Зои. – Я думаю, вы его видели. Он вам понравился бы. Он поговорил бы с вами. Он со всеми говорил… – Она помолчала. – Я имею в виду – по-хорошему.

– Я понимаю, что вы имеете в виду. – Фрэнсис улыбнулась.

Зои продолжила:

– Его все интересовало. Он был похож на папу. Разговорчивый. Он стал бы вас расспрашивать, не знаю, про издательское дело. Он был жутким ботаном. Любил документальные фильмы. Слушал всякие непонятные аудиоролики. Мир его очаровывал. Вот почему… – Ее голос сорвался. – Вот почему я никак не могла поверить, что он решил расстаться со всем этим. – Она уперлась подбородком в колени. – Когда он умер, мы с ним были в ссоре, не разговаривали. Мы не разговаривали что-то около недели. Мы иногда ужасно ссорились, с криком… по любому поводу: из-за ванной, телевизора, зарядного устройства. Все это теперь кажется таким глупым.

– Так это обычно и бывает между сестрами-братьями, – сказала Фрэнсис и мысленным взором увидела надутые губы своей сестры.

– У нас была такая договоренность: если ор заходил слишком далеко, мы просто замолкали, а там начиналось соревнование: кто не выдержит и заговорит первым, тот как бы извинился, хотя и не извинялся, если вы меня понимаете. Вот я и не хотела быть первой.

Зои посмотрела на Фрэнсис так, словно открыла ей что-то воистину ужасное.

– Что-то вроде такой договоренности было у меня с первым бывшим мужем, – сказала Фрэнсис.

– Но я видела: с ним что-то происходит, – продолжила Зои. – В ту неделю. Я видела. Но я у него не спрашивала. Ничего не говорила. Просто игнорировала его.

Фрэнсис старалась сохранить бесстрастное выражение лица. Бессмысленно было говорить: «Вы не должны чувствовать себя виноватой». Конечно, Зои чувствовала себя виноватой. Отрицать раскаяние было бы равносильно отрицанию утраты.

– Извините, дорогая. – Она хотела обнять девочку широким, может быть, нежеланным объятием, но все же ограничилась тем, что положила ей на плечо руку.

Зои посмотрела на мать:

– Я была так зла на него. Мне казалось, он сделал это специально, чтобы я вечно раскаивалась, и я не могла простить ему этого. Мне казалось, что ничего более подлого, более жестокого он со мной не делал. Но вчера… это звучит глупо, но вчера мы вроде как снова поговорили.

– Я знаю, – сказала Фрэнсис. – Я говорила с моей подругой Джиллиан. И с моим отцом. Во снах бывало и не такое. Ощущение реальнее, чем в реальной жизни, если по правде говорить.

– Вы считаете, что мы и в самом деле их видели? – На лице Зои мелькнула неуверенная надежда.

– Может быть, – солгала Фрэнсис.

– Я просто думала о словах Маши: после случившегося с ней она поняла, что существует другая реальность, и я подумала… Может, мы типа как бы оказались в ней.

– Может быть, – снова соврала Фрэнсис. Она не верила в альтернативные реальности. Она верила в трансцендентную силу любви, воспоминаний и воображения. – Все возможно.

Зои заговорила так тихо, что Фрэнсис пришлось наклониться к ней:

– Мне кажется, он теперь вернулся ко мне, правда, но каким-то странным образом. Типа я как бы могла отправить ему эсэмэску.

– Вот как, – произнесла Фрэнсис.

– Я не хочу сказать, что буду что-то ему отправлять, – пояснила Зои.

– Конечно, – сказала Фрэнсис. – Конечно не будете. Я понимаю, что вы хотите сказать. Вы чувствуете, что больше не в ссоре.

– Да, – ответила Зои. – Мы помирились. Я всегда испытывала такое чувство облегчения, когда мы мирились.

Они посидели несколько благодатных минут, глядя, как взломщики возятся у двери.

– Кстати, я забыла вам сказать: за время молчания я прочла вашу книгу. Мне понравилось.

– Понравилось? – спросила Фрэнсис. – Правда? Если не понравилось, я не обижусь.

– Фрэнсис, – твердо сказала Зои, – мне понравилось. Очень.

– Вот как! – У Фрэнсис защипало в глазах, потому что она увидела: Зои говорит правду. – Спасибо.

Глава 48

ЗОИ

Она солгала. Книга была такой, такой… слезливой.

Она закончила ее читать вчера утром (все равно заняться здесь было нечем), и все шло хорошо. Она переворачивала страницы одну за другой, но с самого начала было ясно, что в финале героиня упадет в объятия героя, хотя поначалу они и ненавидели друг друга, что они пройдут через испытания и треволнения, но в конце все будет хорошо. Так зачем же читать? В какой-то момент героиня теряла сознание и герой ее подхватывал, и это было так романтично, или как уж это называется, но разве кто-нибудь в реальной жизни теряет сознание? А если и теряет, неужели рядом оказывается кто-то, кто ловко подхватывает, не давая упасть?

И еще: где же секс? Чтобы добраться до первого поцелуя, потребовалось преодолеть около трехсот страниц, а ведь книга называется «Поцелуй Натаниэла».

Зои предпочитала книги о международном шпионаже.

– Я считаю, что книга просто фантастическая, – с абсолютно непроницаемым лицом сказала она Фрэнсис. Твоя страна верит в тебя, Зои.

– Может, вы все еще под кайфом, – улыбнулась Фрэнсис.

Зои рассмеялась. Может, и так.

– Не думаю.

Она не могла поверить, что словила кайф вместе с родителями. Это была самая фантастическая часть всего случившегося. Тот факт, что с ней находились мать и отец. «Ни фига себе, – думала она. – И мать туда же. Ни фига себе! И отец тоже». Слова сталкивались, высекая вулканические искры и издавая оглушительный грохот.

Казалось, она на всю жизнь запомнит все, что произошло вчера вечером. Или все, что произошло, могло исчезнуть. Не исключалось ни то ни другое.

Но когда она выйдет отсюда, одно нельзя будет изменить: откровение ее матери.

Они почти не разговаривали сегодня утром. Сейчас мать делала упражнение для мышц живота, впрочем, Зои отметила, что мать проделывает его с меньшей злостью, чем обычно. Напротив, Зои увидела, что мать остановилась и легла на спину и, положив руки на живот, уставилась в потолок.

Все эти годы Зои так хотелось найти кого-нибудь, на кого можно переложить вину за случившееся. После смерти Зака она изучила все, что после него осталось: его телефон, его переписку, аккаунты в социальных сетях. Она хотела найти свидетельства того, что кто-то третировал его, что в его жизни происходило нечто, никак с ней не связанное и объясняющее его решение. Но она ничего не нашла. То же самое проделал и отец. Она переговорила со всеми друзьями Зака, пыталась понять. Но никто не понимал. Все его друзья были потрясены, пребывали в таком же недоумении, как и его семья.

Теперь ей казалось вполне вероятным, что ничего особенного с ним и не происходило во внешнем мире. Только в его голове. Побочный эффект лекарства от астмы вызвал временное помутнение рассудка.

Может быть. Наверняка она никогда не узнает.

Откровения матери не исключали вину Зои, но хотя бы появился кто-то, с кем можно было разделить вину. На мгновение она позволила себе злорадную ненависть к матери. Мать не должна была допустить, чтобы Заку назначили эти дурацкие таблетки. Мать, если она была ответственной матерью, должна была прочитать инструкцию. Особенно мать с медицинской подготовкой.

Со стороны матери было неверно, даже инфантильно, скрывать это, но именно от этой материнской инфантильности настроение Зои улучшилось. Впервые в жизни она увидела в Хизер девчонку. Девчонку, которая совершает ошибки, которая может сесть в лужу, которая живет со своим горем и пытается забыть.

Да, мать должна была прочесть пункт о побочных эффектах, и точно так же Зои должна была войти в комнату брата, когда увидела, что тот лежит и смотрит в потолок. Войти, сесть на краешек его кровати, схватить его за огромную ногу, встряхнуть и сказать: «Что с тобой, лузер?»

Может, он и поделился бы с ней, и, если бы не отделался шутками, она пошла бы к отцу и сказала: «Сделай что-нибудь с этим». Отец сделал бы. Зои посмотрела на отца, единственного невиновного в трагедии их семьи. Наполеон стоял, опираясь на руки и колени, и разглядывал замок. Он их выведет отсюда. Он, если дать ему шанс, все сделает. Ему просто не дали возможности спасти Зака.

Нет, небо не безоблачное и никогда не будет безоблачным, но Зои чувствовала, что напряжение в ней ослабевает, и не противилась этому. Раньше, когда она начинала чувствовать облегчение, когда ловила себя на том, что смеется или даже с нетерпением ждет чего-то, она тут же одергивала себя. Прежде она считала, что позволить себе расслабиться означает забыть брата, предать, а теперь оказалось, что можно помнить не только ссоры, но и смех до упаду. Можно думать не только о тех днях, когда они переставали разговаривать, но и о тех, когда разговаривали обо всем на свете. Помнить о тайнах, которые они скрывали друг от друга, и о тайнах, которыми делились.

Зои изучала профиль Фрэнсис, не забывая поглядывать и на группу взломщиков. Фрэнсис сегодня выглядела моложе без яркой губной помады, которой пользовалась каждый день, даже приходя на физические упражнения. Как будто красная помада была частью ее одежды, без которой невозможно обойтись.

Зои тут же представила себя на месте Фрэнсис: женщина средних лет, которая пишет любовные романы, но сама попадается на любовную разводку. Она представила себя на месте отца, который плачет все время, даже не замечая этого, а сейчас стоит на коленях, пытаясь отпереть замок. Она представила себя на месте матери, злящейся на весь мир, но главным образом на себя за собственные ошибки; представила себя на месте этого крутого парня, которого, кажется, вовсе не радует выигрыш в лотерею; представила себя на месте его жены с ее помешательством на красоте; на месте адвоката, специализирующегося на разводах; на месте женщины, которая кажется себе толстой; на месте мужчины, который когда-то улыбался и играл в футбол. Она была всеми ими, оставаясь в то же время собой.

Вау! Может, она до сих пор под кайфом?

– Для меня важно, что моя книга вам понравилась, – сказала Фрэнсис, повернувшись к ней лицом с горящими от счастья глазами. Это было приятно. Казалось, мнение Зои что-то значит для нее.

«Молодец, малышка! – сказал Зак. – Ты занудная жестокосердая колючка».

Зак все еще оставался здесь. Он никуда не спешил. Он будет поблизости, пока Зои не закончит университет, не попутешествует, не найдет работу, не выйдет замуж, не состарится. Если он выбрал смерть, это еще не значит, что Зои не может выбрать жизнь. Он оставался с ней, в ее сердце и памяти, и он будет рядом до самого конца.