Текст книги "Девять совсем незнакомых людей"

Когда раздался осторожный стук в дверь, Кармел подпрыгнула. Она надела халат «Транквиллум-хауса» и пошла открывать дверь.

На пороге стоял Яо со склоненной головой. Он не произнес ни слова, не посмотрел на нее. Протянул ей маленькую открытку.

Кармел взяла ее, и Яо немедленно пошел прочь. Она закрыла дверь.

В руках у нее осталась плотная, кремового цвета карточка, похожая на свадебное приглашение. Почерк уверенный, властный, текст написан черными чернилами.

Дорогая Кармел,

хотя в настоящий момент у вас свободное время, мы просим вас немедленно явиться в спа на специальную процедуру «Транквиллум-хауса» по полному расслаблению и фирменному омоложению лица. Процедура продолжается девяносто минут и завершится ровно перед обедом. Ваш терапевт ждет вас.

Ваша Маша

P. S. Приписанный к вам консультант по велнессу – Яо, но, пожалуйста, примите к сведению, я тоже буду делать все возможное, чтобы вы обрели здоровье, исцеление и счастье, которые вам так необходимы и которых вы так заслуживаете.

В этот миг Кармел Шнейдер полностью отдалась на волю Маши, с таким же щедрым самозабвением, с каким молодые монахини отдают себя Богу.

Глава 22

ЯО

К девяти вечера накормленные гости разошлись по своим комнатам и, дай бог, уже крепко спали. Яо, Маша и Далила сидели за круглым столом в углу директорского кабинета, держа перед собой блокноты. Они проводили ежедневное совещание персонала, где Яо и Далила предоставляли обновленные сведения о клиентах.

Маша постукивала по столешнице кончиками пальцев. На этих совещаниях ее манеры всегда изменялись. В ее языке, в четкости ее речи и жесткости позы чувствовалась хватка корпоративного администратора. Далиле это казалось смешным, но Яо, который никогда не работал в том мире, находил такие перемены в своем боссе очаровательными.

– Хорошо. Следующий пункт повестки. Молчание. Кто-нибудь его нарушал сегодня? – спросила Маша.

Она казалась нервной. Наверное, из-за нового протокола. Яо и сам нервничал.

– Ларс, – ответила Далила. – Пытался улизнуть – не сдать кровь на анализ. Я ему сказала, чтобы не вел себя как ребенок.

Яо никогда бы не ляпнул гостю такого. Далила сказала то, что было у нее на уме, а Яо иногда чувствовал себя немного… жуликом. Артистом. Например, помогая невоспитанному гостю делать упражнение «планка», он произносил мягкие, наполненные терпением слова вроде: «У вас уже почти получилось!», тогда как на самом деле думал: «Ты даже не пытаешься, ты, нахальный ленивый сукин сын».

– Фрэнсис написала мне записку, – сказал Яо. – Спрашивала, можно ли ей не делать анализ крови, потому что у нее открылось носовое кровотечение. Я ответил, что в этом случае анализ тем более необходим.

Маша хмыкнула, поведя плечами:

– Никто не любит сдавать кровь. Я тоже не люблю. Ненавижу иголки. Когда мы много лет назад подавали заявку на учреждение пансионата, нам пришлось сдавать кучу анализов: на СПИД, на сифилис… Вашему правительству нужны были наши мозги, но наши тела тоже должны были быть идеальны. Даже зубы проверяли. – Она постучала пальцем по своим белым зубам. – Я помню, один мой приятель сказал: «Они словно лошадей выбирают». – Губы Маши искривились при этом воспоминании, словно ее гордость была ущемлена. – Но приходится делать то, что ты должен делать, – добавила она, не глядя на них, словно обращалась к кому-то, находящемуся вне ее кабинета.

Яо посмотрел на ее ключицы под бретельками простого белого топа. До знакомства с Машей он никогда не думал, что ключица – настолько чувственная часть женского тела.

«Уж не влюблен ли ты в эту женщину, а? – на прошлой неделе спросила у него мать по телефону. – Ты поэтому служишь ей как собачонка?»

«Ма, она почти твоя ровесница, – ответил Яо. – И я не служу ей как собачонка».

«Скорее, как щенок, – сказала ему Далила. – Ты в нее влюблен».

Они лежали в постели. Далила была красива, очень опытна в сексе и очень ему нравилась, но их соития носили какой-то деловой характер, хотя деньги при этом и не переходили из рук в руки.

«Я ей благодарен, – произнес Яо; он лежал, заложив руки за голову, и смотрел в потолок, размышляя об этом. – Она спасла мою жизнь».

«Она не спасала твою жизнь. Это ты спас ее».

«Мой старший спас ее жизнь, – возразил Яо. – А я просто сам не понимал, что делаю».

«А теперь лю-ю-ю-юбишь», – протянула Далила, надевая бюстгальтер.

«Как сестру», – сказал Яо.

«Ага, конечно», – хмыкнула Далила.

«Как двоюродный брат».

Он действительно очень любил Машу. Было ли это так уж странно – любить своего босса? Наверняка ничего странного, если вы вместе живете и работаете, да еще когда твой босс выглядит как Маша. Она умела заинтересовать и поощрить. Ее экзотический акцент привлекал его так же, как и ее тело. Он признавал, что и в самом деле влюблен в нее. Может быть, не вполне обычной любовью, свидетельствующей о каком-то его личностном дефекте или детской травме. Впрочем, у него было обычное счастливое детство застенчивого ребенка, который иногда бывал слишком серьезным и большей частью предпочитал оставаться незаметным. Его родители были людьми тихими, скромными и никогда им не помыкали. Родители Яо верили в то, что во избежание разочарований не следует надеяться на слишком многое. Его отец как-то раз сказал ему громко и без малейшей иронии: «Жди неудачи – тогда ты никогда не будешь разочарован». Вот почему Яо находил самомнение Маши таким бодрящим. Она была больше, чем сама жизнь. Самоуничижение не входило в число привычек Маши, и она не понимала этого качества в других людях.

И Маша спасла его жизнь.

После инфаркта она написала письма Финну и Яо, благодарила их, рассказывала, как околосмертный опыт навсегда ее изменил. Она сказала, что, паря над ними, увидела крохотное родимое пятно на голове Яо. Она совершенно точно описала его: земляничной формы.

Финн не ответил Маше. «Она чокнутая. Ей не обязательно было парить над нашими сраными головами, чтобы увидеть твою родинку. Она, наверное, видела ее, сидя за столом, прежде чем ее стукнуло».

Но ее околосмертный опыт заинтриговал Яо. Он ответил, и они на протяжении нескольких лет время от времени переписывались. Она сообщила ему, что, придя в себя после операции на сердце, она оставила свою «очень успешную» (ее собственные слова) карьеру в корпорации, продала свои акции компании, а на вырученные деньги купила знаменитый исторический дом в сельской местности. Она собиралась построить плавательный бассейн и реставрировать дом. Ее первоначальный план состоял в том, чтобы открыть эксклюзивную мини-гостиницу, но по мере роста ее интереса к проблемам здоровья она передумала.

Она написала: «Яо, я преобразила свое тело, свои разум и душу и хочу делать то же самое для других».

В ее письмах присутствовал элемент претенциозности, и это показалось ему забавным и очаровательным, но в целом переписка с Машей не была тогда важной частью его жизни. Просто благодарный бывший пациент, пишущий немного странные письма.

А потом, когда ему стукнул двадцать один год, костяшки домино вдруг посыпались одна за другой. Сначала его родители объявили, что разводятся. Они продали семейный дом и разъехались по разным квартирам. Он сильно переживал и не знал, как жить дальше. Потом в разгар этой драмы его невеста Бернадетт разорвала помолвку. Это случилось совершенно неожиданно. Он думал, что между ними настоящая любовь. Свадьба, гости, медовый месяц – все отменялось. Как такое было возможно? Словно сами основы жизни сотрясались под ним. Разрыв не был трагедией, но все же, к своему стыду, Яо воспринял его как катаклизм.

У него угнали машину.

На почве стресса появился дерматит.

Финн перешел на федеральную службу, а Яо получил перевод в региональное отделение скорой помощи, где он не знал никого и где почти все вызовы были связаны либо с наркотиками, либо с насилием. Как-то раз человек показал ему нож и сказал: «Если ты ее не спасешь, я перережу тебе горло». Женщина была уже мертва. Когда приехала полиция, человек бросился на них, и его пристрелили. Так Яо удалось спасти свою жизнь.

Он вернулся к работе. А через два дня, после звонка будильника, с его мозгом случилось что-то катастрофическое. По его ощущениям, мозг взорвался. Ни больше ни меньше. Он думал, у него мозговое кровотечение. В итоге Яо оказался в психиатрической лечебнице.

– Похоже, вы долгое время находились в стрессовом состоянии, – сказал доктор, у которого под глазами залегли тени.

– Все живы, – ответил Яо.

– Но ощущение такое, будто все умерли, да?

Именно это он и чувствовал: словно смерть одного за другим забирала его близких. Исчез Финн. Исчезла его невеста. Исчез его родной дом. Даже его машина исчезла.

– Прежде мы называли это нервным срывом, – заметил врач. – Теперь это называется «тяжелый депрессивный эпизод».

Он дал Яо направление к психиатру и выписал антидепрессанты.

– Нервный срыв под врачебным наблюдением можно обернуть в свою пользу, – сказал он Яо. – Попробуйте увидеть в этом возможность для себя. Возможность вырасти и узнать о себе что-нибудь новое.

На следующий день после возвращения из больницы он получил электронное письмо от Маши, в котором та писала, что, если ему когда-нибудь захочется передохнуть и на время покинуть «крысиные бега», она будет рада его видеть, чтобы опробовать на нем новые гостевые комнаты.

Он воспринял это как знак свыше.

«Ваше предложение как нельзя вовремя. Я немного приболел, – написал он ей. – Возможно, я приеду отдохнуть на несколько дней».

Яо приехал и не узнал Машу. Он увидел богиню в белом, которая вышла встретить его на веранду; богиню, которая обняла его и шепнула на ухо: «Я вылечу тебя».

Каждый раз, выходя из «Транквиллум-хауса» встречать новых гостей, он хотел, чтобы у них возникло такое же ощущение, какое испытал когда-то он сам: будто увидел сушу после долгих дней блуждания по морю.

Маша выхаживала Яо, как больную птицу. Она готовила для него, учила медитации и йоге. Они вместе изучали тайцзи. Они прожили вдвоем в этом доме три месяца. Секса между ними не было, было нечто большее. Пройденный путь. Омоложение. За это время его тело изменилось; оно стало прочнее и сильнее, его мозг исцелился. Он превратился в кого-то совершенно другого, испытывал умиротворенность и уверенность, каких не чувствовал никогда в жизни. Он сбросил с себя прежнего Яо, как мертвую кожу.

Прежний Яо делал физические упражнения изредка и ел слишком много переработанных продуктов. Прежний Яо часто волновался и страдал бессонницей – он просыпался ночью и думал обо всем, что могло пойти не так во время его рабочего дня.

Новый Яо спал всю ночь и просыпался утром свежим. Новый Яо не зацикливался на мыслях о своей невесте, делящей постель с другим мужчиной. Новый Яо вообще почти не думал о Бернадетт, а потом и вовсе стер ее из памяти. Новый Яо жил сегодняшним, был одержим велнессом, его вдохновлял будущий «Транквиллум-хаус», о котором ему рассказывала Маша. Идея состояла в том, чтобы не латать болячки людей, как это делал Яо, будучи парамедиком, а преображать их так, как был преображен он сам. Это напоминало религию, только все, что они делали, было основано на науке и исследованиях доказательной медицины.

Родители посещали его по отдельности, говорили, что ему пора обратно в Сидней, пора вернуть свою жизнь в нормальное русло, но через шесть месяцев после его приезда Маша и Яо открыли двери «Транквиллум-хауса» для первых гостей. Их ждал успех. И радость, которую приносила работа. Гораздо бо́льшая радость, чем в бытность его парамедиком.

Несколько дней превратились в пять лет. Далила поступила на работу четыре года назад, и втроем они узнали много нового. Они постоянно обновляли и улучшали свои методики. Жалованье Маша платила щедрое. Это была карьера мечты.

– Завтра я начинаю персональные консультации, – сказала Маша. – Буду делиться с тобой своими соображениями.

– Хорошо, потому что чем больше мы знаем о каждом госте, тем лучше, – сказал Яо.

Нынешние девять гостей должны были создать новые прецеденты для их метода преображения. Так что нервничали они не без оснований.

– Я хочу побольше узнать о прошлом Тони Хогберна, – сказала Далила. – В нем что-то есть. Вот только не могу понять что.

– Все будет хорошо, – пробормотал Яо практически для себя.

Маша протянула руку и ухватила его за предплечье, ее невероятные зеленые глаза горели энергией и страстью, которые так его вдохновляли.

– Все будет больше чем хорошо, Яо, – сказала она. – Все будет великолепно.

Глава 23

ФРЭНСИС

Наступил четвертый день молчания.

Фрэнсис обнаружила, что она с удивительной легкостью вошла в ритм «Транквиллум-хауса». Ей редко приходилось принимать решения о том, как провести время.

Каждое утро начиналось с Яо, который вел занятия по тайцзи в розовом саду. В ее расписание непременно входил как минимум один восстановительный массаж с Джен. Иногда два. Случались дни, когда она по нескольку раз приходила в спа. Например, если назначали косметическую маску. Ей это было не в тягость. Косметика пахла божественно, после этих сказочных процедур Фрэнсис сияла и пребывала в благостном настроении, ее волосы лежали как лепестки цветка. В комнате йоги и медитаций проводились классы йоги, а в окружающем буше – прогулочные медитации. Последние с каждым днем становились все оживленнее, быстрее и сложнее.

Ранними вечерами, когда становилось прохладнее, некоторые гости отправлялись на пробежку с Яо. Семейство Маркони, казалось, не занималось ничем другим, кроме бега, даже в свое свободное время. Фрэнсис, сидя на балконе, наблюдала, как они втроем несутся вверх по склону Холма спокойствия, словно спасаются, удирая от кого-то. Другие выполняли легкие упражнения в розовом саду с Далилой. Далила, казалось, поставила перед собой задачу научить Фрэнсис отжиматься, как это делают мужчины, а поскольку говорить Фрэнсис не разрешалось, она не могла ответить: «Нет, спасибо, я никогда не видела смысла в отжиманиях». Сейчас она понимала, что смысл в том, чтобы заставить работать все мышцы тела. Предположительно, это было полезно.

Фрэнсис покорно позволяла Яо ежедневно брать у нее кровь и измерять давление. Затем она безмолвно вставала на весы, чтобы он мог зафиксировать ее вес, хотя все еще избегала смотреть на показания, подозревая, правда, что они со страшной скоростью стремятся к нулю, может, со скоростью свободного падения. Было бы неудивительно, ведь она проделывала столько физических упражнений, почти не получала калорий и не пила вина.

Благородное молчание, которое вначале казалось таким надуманным и глупым, таким произвольным и легко нарушаемым, каким-то образом со временем стало обретать силу и вес, как набирающая мощь летняя жара.

Поначалу, в отсутствие отвлекающих факторов – шума и разговоров, – мысли Фрэнсис устроили свистопляску вокруг Пола Дрэббла, потерянных денег, боли, злости, удивления, боли, злости, сына Пола, который, вероятно, ему и не сын вовсе, ее книги, которую она писала, как ей казалось, с любовью в сердце, любви, которая впоследствии была отвергнута, карьеры, которая, вероятно, закончилась, рецензии, которую ей не стоило читать… Она не то чтобы нашла способ решить все проблемы или ей явились какие-то невероятные откровения. Просто она подвела итог всем своим мыслям, и их мельтешение начало ослабевать, а потом совершенно прекратилось. Наконец она обнаружила, что несколько мгновений вообще не думала ни о чем. Абсолютно. Ее мозг был совершенно пуст. И эти мгновения были прекрасны.

Другие гости воспринимались теперь как молчаливые, не раздражающие своим присутствием фигуры на периферии взгляда. Не замечать других вошло в норму, не говорить «привет», когда обнаруживаешь кого-то в горячем источнике, куда ты пришла понежиться, а просто входить, отвернувшись, в пузырящуюся воду с запахом яйца.

Как-то раз она и высокий темноволосый красавец-мужчина сидели в горячем источнике Тайный грот чуть не целую вечность, и никто из них не сказал ни слова. Они любовались пейзажами долины, забывшись в своих частных мыслях. Хотя они и не разговаривали, даже не смотрели друг на друга, ощущение возникало такое, будто они вместе заняты неким духовным трудом.

Были и другие приятные сюрпризы.

Например, вчера, когда она проходила мимо Зои по лестнице, девушка слегка задела ее плечом и сунула что-то ей в руку. Фрэнсис умудрилась и бровью не повести, и ничего не сказать, что само по себе было примечательно, поскольку ей такое редко удавалось. Оба ее бывших мужа говорили, что им не приходит в голову никто, из кого мог бы получиться шпион хуже, чем она. А уж они-то, при всем их несходстве, оба были готовы хоть сейчас вступить в ряды ЦРУ. Когда Фрэнсис вошла в свою комнату, то обнаружила в ладони шоколадную корзиночку «Ризиз». Она никогда не пробовала ничего более божественного. Если не считать этого случая, Фрэнсис больше ни с кем не общалась. Она больше не вздрагивала, когда кашлял Наполеон. Она отметила, что надсадный кашель Тони стал смягчаться, уменьшаться, а потом пропал вообще, да и ее собственный кашель исчез приблизительно в это же время. Ее дыхание стало восхитительно чистым. Порез на пальце зажил, а боли в пояснице отступали с каждым днем. Она действительно встала на путь оздоровления! Когда вернется домой, обязательно пошлет Эллен письмо с тысячью благодарностей за то, что та подсказала ей это место.

Сегодняшнее расписание включало приватную консультацию с Машей сразу после ланча. Фрэнсис никогда в жизни не ходила ни на какие консультации. У нее для этого были друзья. Они консультировали друг друга, то есть процесс был двусторонним. Фрэнсис не могла себе представить, что будет сидеть и выкладывать кому-то свои проблемы, не выслушивая потом проблемы собеседника, чтобы предложить ему в ответ мудрый совет. Обычно она ощущала, что ее советы куда лучше тех, что получает она. Проблемы других людей решались просто, а собственные обычно были куда как сложнее.

Но молчание, жара и ежедневный массаж – все это вместе создавало умиротворяющее ощущение безразличия. Ну если Маше так хочется, пусть проконсультирует ее.

На ланч в тот день Фрэнсис подали вегетарианское карри. Она перестала слышать чавканье за столом и начала получать необыкновенное наслаждение от еды – необыкновенное, потому что, казалось, еда всегда доставляла ей немалое удовольствие. Карри, каждым крохотным кусочком которого она наслаждалась, имело головокружительный привкус шафрана. Неужели шафран всегда такой вкусный? Она не могла сказать, но ощущения испытывала чуть ли не религиозные.

После ланча, все еще размышляя о чуде шафрана, Фрэнсис открыла дверь с надписью «ПОСТОРОННИМ НЕ ВХОДИТЬ», поднялась на два пролета по лестнице в башню принцессы и постучала в кабинет Маши.

– Входите, – раздался из-за двери голос, звучавший довольно повелительно.

Фрэнсис вошла в комнату, напомнившую ей кабинет директора школы-интерната, где она училась.

Маша что-то писала, она указала Фрэнсис на стул, давая понять, что должна сначала закончить то, что делает.

Такое поведение всегда заставляло Фрэнсис ощетиниваться, и она еще не настолько прониклась дзен-буддизмом, чтобы не замечать того, что у нее есть на то все основания. Она была гостьей, заплатившей деньги, она пришла в назначенное время, огромное вам спасибо, она не какая-то там наемная служащая. Но она не вздохнула, не откашлялась, не заерзала, потому что уже почти прошла преображение, определенно похудела. А вчера даже отжалась два раза. Возможно, она вскоре будет выглядеть не хуже Маши.

В ее груди зрел смех, и она попыталась отвлечься, разглядывая комнату.

Ей бы понравился такой кабинет. Будь у нее такой кабинет, она бы написала шедевр без всякого шоколада. Окна со всех четырех сторон открывали Фрэнсис круговой обзор на слегка холмистую зеленую местность, напоминавшую пейзаж с картины времен Ренессанса.

Видимо, запрет на электронные гаджеты не распространялся на Машу, так же как и благородное молчание. Маша не испытывала отвращения к последним новинкам современных технологий. На столе у нее стояли два больших компьютерных монитора, судя по виду – очень продвинутых. Рядом стоял ноутбук.

Она тут что, рыскала по Интернету, пока остальные проходили цифровую детоксикацию? Фрэнсис почувствовала, как подергивается ее правая рука. Она воображала себе, что вот сейчас схватит мышку, развернет монитор к себе и кликнет по какому-нибудь новостному сайту. Что произошло за последние четыре дня? Что, если случился зомби-апокалипсис или развелась какая-то знаменитая пара, а Фрэнсис и понятия не имеет?

Она перевела взгляд с манящих компьютерных экранов на другие предметы на столе Маши. Никаких фотографий, которые могли бы рассказать о ее жизни. Несколько старинных вещиц, понравившихся Фрэнсис. Ее рука осторожно потянулась к канцелярскому ножу. У золотой рукоятки был витиеватый рисунок, изображавший… слонов?

– Осторожнее, Фрэнсис, – сказала Маша. – Он острый, как кинжал. Еще убьете им кого-нибудь.

Рука Фрэнсис отдернулась с быстротой, которой позавидовал бы и магазинный вор.

Маша вытащила клинок из ножен.

– Ему не меньше двухсот лет, – сказала она и прижала большой палец к острому кончику. – Он давно в моей семье.

Фрэнсис пробормотала что-то невразумительное. Она не знала, позволительно ли ей нарушить молчание, и внезапно это вызвало у нее раздражение.

– Я полагаю, благородное молчание сейчас не действует? – сказала она, и ее не использовавшийся некоторое время голос прозвучал странно и незнакомо.

Она была такой послушной! Она даже с самой собой не разговаривала, пока находилась одна в комнате, а обычно она в одиночестве была ужасно болтливой, весело пересказывала собственные действия и вступала в дружеский диалог с неодушевленными предметами: «Где ты скрываешься, о морковная чистилка?»

– Так вы, значит, человек, который любит следовать правилам? – Маша оперлась подбородком на обе руки; ее глаза светились удивительным оттенком зеленого.

– Обычно да, – ответила Фрэнсис.

Маша, не отрывая взгляда, смотрела ей прямо в глаза.

– Вы наверняка знаете, у меня в сумке были запрещенные предметы. – Фрэнсис была довольна своим холодным тоном, но ее лицо горело.

– Да, – сказала Маша. – Знаю.

– И я все еще читаю, – с вызовом добавила Фрэнсис.

– Читаете?

– Да.

– Что-то хорошее? – Маша вернула нож на стол.

Фрэнсис задумалась. Книга явно была задумана как очередной детектив с убийствами, но автор слишком рано ввел в повествование целую толпу персонажей, и все они до сих пор были живы-здоровы. Темп замедлился. Давай уже. Убей хоть кого-нибудь.

– Довольно неплохой роман, – сказала она.

– Скажите мне, Фрэнсис, – начала Маша, – вы хотите быть другим человеком, когда уедете отсюда?

– Мм, – пробурчала Фрэнсис и взяла со стола разноцветный стеклянный шар. Такое поведение казалось ей несколько невоспитанным, потому что нельзя трогать чужие вещи, но она ничего не могла с собой поделать. Ей хотелось почувствовать в своей руке эту холодную поверхность. – Пожалуй, да.

– Мне так не кажется, – сказала Маша. – Я думаю, вы приехали немного отдохнуть и абсолютно довольны своим нынешним состоянием. Я думаю, для вас это немного похоже на шутку. Вы ведь предпочитаете ни к чему в жизни не относиться серьезно, так? – Ее акцент усилился.

Фрэнсис напомнила себе, что эта женщина не имеет над ней никакой власти.

– А разве имеет какое-то значение то, что я приехала немного отдохнуть? – Фрэнсис положила шар, толкнула его по столу, испытав небольшую панику, когда тот покатился.

Она остановила его кончиками пальцев, опустила руки на колени. Это было смешно. Почему ей вдруг стыдно, как девочке-подростку? Это же просто лечебный пансионат.

Маша не ответила на ее вопрос.

– Интересно, вы понимаете, что никогда в жизни по-настоящему не подвергались испытаниям?

– У меня были утраты, – набычившись, заявила она.

Маша похлопала ее по руке:

– Конечно. Вам же пятьдесят два. Я спрашиваю не об этом.

– Мне повезло, – сказала Фрэнсис. – Я знаю, я очень счастливая.

– И вы живете в счастливой стране. – Маша подняла руки, показывая на окружающие их земли.

– Да, это выражение, про счастливую страну, часто понимают неправильно. – Фрэнсис услышала педантическую нотку, прозвучавшую в своем голосе, и подумала, что зачем-то повторяет слова мужа Сола, который всегда считал, что должен с умным видом говорить нечто подобное, если кто-то при нем называл Австралию счастливой страной. – Тот, кому принадлежат эти слова[8]8
  Имеется в виду Дональд Хорн (1921–2006), австралийский писатель, автор книги «Австралия – счастливая страна» (1964), название которой стало нарицательным. – Примеч. ред.


[Закрыть], имел в виду, что мы не заработали свое богатство.

– Значит, Австралия не такая уж и счастливая?

– Нет, мы счастливы, но… – Фрэнсис замолчала.

Не это ли хотела донести до нее Маша? Что Фрэнсис не заработала свое богатство?

– У вас нет детей, – сказала Маша, глядя в открытую папку на столе перед ней.

Фрэнсис поймала себя на том, что выворачивает шею, чтобы заглянуть в бумаги, словно там были какие-то секреты про нее. Но Маша знала о том, что у Фрэнсис нет детей, потому что Фрэнсис сама сообщила об этом, заполняя анкету-заявление.

– Это было осознанное решение? Или так сложились обстоятельства?

– Осознанное, – ответила Фрэнсис.

Это не твоего ума дело, дамочка.

Она подумала об Ари и компьютерных играх, которые он собирался ей показать, когда она приедет в Америку. Где Ари теперь? Или мальчик притворялся Ари? Разговаривает теперь по телефону с другой тетей?

– Понятно, – произнесла Маша.

Неужели Маша считает ее эгоисткой, потому что она не хотела иметь детей? Она уже не первый раз выслушивает это обвинение. Оно ее никогда особо не беспокоило.

– А у вас есть дети? – спросила Фрэнсис у Маши. Ей не запрещалось задавать вопросы. Эта женщина не была психотерапевтом. Возможно, у нее вообще не было никакой квалификации! Она подалась вперед от любопытства. – У вас есть бойфренд?

– У меня нет ни бойфренда, ни детей. – Маша замерла и вперилась во Фрэнсис взглядом таким пронзительным, что у той не могло не возникнуть подозрения: Маша лжет, хотя представить себе, что у Маши есть любовник, было невозможно. Она никогда не могла бы быть половиной брачного союза. – Вы сказали о потерях. Расскажите о них.

– Мой отец умер, когда мне было лет всего ничего, – начала Фрэнсис.

– И мой тоже, – сказала Маша.

Фрэнсис поразила эта откровенность, на которую она не напрашивалась.

– Извините.

Фрэнсис вспомнила, как видела отца живым в последний раз. Это было летом. В субботу. Она собиралась на работу – на неполное время ее приняли кассиршей в магазин «Таргет». Отец сидел в гостиной, наигрывал «Hot August Night», курил сигарету, мурлыкал себе под нос, с чувством подпевая Нилу Даймонду, которого считал гением. Фрэнсис поцеловала отца в лоб. «Увидимся, детка», – сказал он, не открывая глаз. Для нее запах сигарет был запахом любви. Она встречалась со многими курильщиками по этой причине.

– Дама за рулем не остановилась перед зеброй, – продолжила Фрэнсис. – Мой отец отправился прогуляться.

– Моего отца застрелил на рынке киллер русской мафии, – сказала Маша. – Тоже несчастный случай. Его приняли за кого-то другого.

– Правда? – Фрэнсис старалась прогнать любопытство с лица, хотя узнать подробности было так интересно.

Маша пожала плечами:

– Моя мать говорила, что у отца слишком обычное лицо. Слишком простое. Как любое другое, как чье угодно. Она очень сердилась на него за это простое лицо.

Фрэнсис не знала, улыбнуться или нет. Маша не улыбнулась, поэтому и Фрэнсис не стала нарушать серьезность.

– Моя мать сердилась на отца за ту прогулку, – сказала Фрэнсис. – Она много лет говорила: «День стоял такой жаркий! Почему ему было не остаться дома, как нормальному человеку? Что его понесло на улицу?»

Маша коротко кивнула:

– Мой отец не должен был торговать на рынке. Он был очень умный человек и занимал очень высокое положение на фабрике, делавшей пылесосы, но после развала Советского Союза, когда из-за инфляции деньги обесценились… – Она присвистнула, показывая вверх. – Все наши сбережения пошли коту под хвост. Фабрика перестала выплачивать жалованье. Ему платили пылесосами. Поэтому… он пошел на рынок продавать их. Он не должен был попасть в такую ситуацию. Он не заслужил такого.

– Ужасно, – прошептала Фрэнсис.

На мгновение показалось, что через гигантскую пропасть, разделявшую их разные культуры, их детства и типы телосложения, можно перекинуть мост из сходства судеб, потери отцов в результате диких случайностей и скорбящих матерей, которым эти смерти разбили сердца. Но тут Маша фыркнула, словно что-то не подлежащее упоминанию вызвало у нее отвращение. Она закрыла папку перед собой.

– Что ж, мне было приятно поговорить с вами, Фрэнсис, и узнать вас чуть получше.

Это прозвучало так, словно она узнала все, что можно было узнать о Фрэнсис.

– А как вы оказались в Австралии? – спросила Фрэнсис, которой вдруг отчаянно захотелось продолжить беседу.

Она не желала возвращаться в молчание теперь, когда почувствовала радость человеческого общения, и если Маша больше не хотела ничего знать о Фрэнсис, то Фрэнсис определенно хотела узнать побольше о ней.

– Мы с моим будущим мужем подали заявления в разные посольства, – холодно сказала Маша. – Штаты, Канада, Австралия. Я хотела в Штаты, мой муж – в Канаду. А нас захотела только Австралия.

Фрэнсис пыталась не воспринимать это как попытку уколоть ее, хотя у нее возникло ощущение, что Маша хочет, чтобы она восприняла все именно так.

Значит, у Маши тоже бывший муж. И развод у них тоже общее! Но Фрэнсис чувствовала, что ничего не добьется, если будет пытаться обменяться историями их расставаний. В Маше было что-то, напоминавшее Фрэнсис ее университетскую подругу, которая была одновременно крайне эгоцентричной и абсолютно беззащитной. Единственное, чем ее можно было заставить раскрыться, – лесть, чрезвычайно осторожная лесть. Это напоминало разминирование. Таких людей можно было в любую секунду ненамеренно оскорбить.

– Я думаю, вы поступили очень отважно, – сказала Фрэнсис. – Начать новую жизнь в новой стране…

– Ну, нам не пришлось пересекать бурлящий океан на утлом суденышке, если вы об этом. Австралийское правительство оплатило наш перелет. Встретило в аэропорту. Помогло с жильем. Мы были нужны вам. Мы оба были очень неглупыми людьми. У меня степень по математике. Мой муж был талантливым ученым мирового класса. – Ее взгляд был устремлен в прошлое, которое так хотелось увидеть Фрэнсис. – Чрезвычайно талантливым.

Разведенные жены обычно говорили такие вещи – чрезвычайно талантливый – о своих бывших с другой интонацией. А так, как произнесла это Маша, говорили вдовы.

– Нам повезло, что вы приехали, – робко сказала Фрэнсис от имени австралийского народа.