Текст книги "На Пришибских высотах алая роса"

Лиана Мусатова
На Пришибских высотах алая роса

 
Они шли в бой, как в Вечность,
Забыв про горечь обид.
Земля им шагала навстречу,
Сжимая в объятьях своих…
 

Ольга Шатохина.

«Ой, вы косы…» автор картины В.В.Никитин

Памятник на захоронении останков воинов-женщин в селе Чапаевка Токмакского района на военно-братском мемориале.

Бунт памяти (вместо предисловия)

Вопреки самым пессимистическим прогнозам некоторых литературоведов относительного того, что военная тематика давно исчерпала себя, и что в начале ХХI века она уже не будет представлять никакого интереса ни для одного из читательских поколений, – на книжных полках, Пегас тому свидетель, появляются произведения все новых и новых писателей-баталистов. Тех писателей, которые не просто отдают некую творческую дань Великой Отечественной, но и настойчиво, с документальной вдумчивостью, разрабатывают пласты «глубинного залегания» этой, во всех отношениях странной, все еще далеко не изученной, а во многих аспектах своих – и не до конца осмысленной, войны.

И среди этих литературных имен, уверен, не затеряется теперь уже и имя писательницы Лианы Мусатовой.

Свое творческое видение, свое душевное «прочувствование» войны, Лиана стала воспроизводить еще в первых поэтических сборниках «На алтаре жизни», «Уроки времени», «Строгое лицо войны», «Многозначная однозначность»…

Но, всего лишь в отдельных стихотворных произведениях задекларированная, тема войны воспринималась в этих изданиях, то ли в качестве обычного тематического вкрапления в поток современной женственной лирики; то ли в качестве творческого проявления гражданственности; да еще – дани общественному мнению и коллективной народной памяти. В том числе, и памяти, возрождавшейся из семейных альбомов рода Мусатовых, по судьбе которого война тоже прошлась кроваво и жестоко.

Понятно, что Лиана, – чье детство было истерзано войной и немыслимо трудными, физически и душевно израненными послевоенными годами, – не могла, не имела права умолчать в своих стихах о виденном и пережитом; причем пережитом не столько лично ею, и не только родными и близкими, но и всем ее многострадальным поколением. Это было бы нечестно и несправедливо, уже не только по критериям обыденной человечности, но и по самым высоким критериям очеловеченного искусства. Ибо, как писала она в своей поэзии «Строгое лицо войны»…

 
Уходят поколения – свидетели войны,
Свидетели последние… война тревожит сны,
Желтеет похоронками, что в старом сундучке
С потершимися кромками… словами на клочке…
 

Может быть, именно такое понимание своего творческого долга перед военными поколениями, да еще – то, что в довоенные годы сложные житейские обстоятельства сблизили многодетную семью Мусатовых со столь же многодетной семьей Поповых, воспитавшей прославленную фронтовую летчицу, Героя Советского Союза Надежду Попову, – и подвигло в свое время поэтессу Лиану Мусатову засесть за роман-хронику «Я, Надя Попова, из Донбасса», увидевшем свет в 2010 году в Донецке.

Конечно, жесткий документальный материал романа, который еще могла видеть сама героиня, диктовал свои условия, определял сюжет, манеру и стилистику произведения, в рамках которых Мусатовой непросто было развернуться и с лирическими отступлениями, и с философским проникновением в суть образов и коллизий. К тому же сама личность Поповой, со множеством ее званий, наград и общественных должностей, почиталась, причем вполне справедливо, почти на культовом уровне.

Тем не менее, в пределах жанра, роман удался; он нашел своего читателя, а главное, подарил новоявленному прозаику то, что мы, романисты, привыкли именовать «романным мышлением» – с его выстраиванием сложных сюжетных линий и событийных хитросплетений; с формированием микро– и макрообразов, подтекстов и характеров…

А вот с последующим документальным романом «Реабилитирован посмертно» все выглядело намного сложнее. Здесь уже нужно было не столько романтически превозносить и восхищаться своим героем, сколько поражаться тем обстоятельствам, которые определяли судьбу старшего политрука Александра Шведова. То есть, человека, который сначала, еще до нападения немцев, как сотрудник НКВД, в должности военного комиссара батальона особого назначения, наводил образцовый коммунистический порядок в Западной Украине; затем, по заданию НКВД, честно и преданно налаживал работу подпольной организации в тылу немцев, а после возвращения к своим, попал в подвалы НКВД, прошел через все пытки и издевательства, и в августе 1944-го был расстрелян по приговору военного трибунала. Реабилитировали же его, как и сотни тысяч других репрессированных коммунистами, только в 1973 году, посмертно, естественно…

И вот здесь уже, вместе с героем своего документально насыщенного романа, писательнице пришлось иметь дело с такими фактами и явлениями, которые заставляли задумываться над сущностью того, что происходило на территориях, занятых и советскими войсками, и войсками фашистскими. Раскрывая процессы, происходившие в западных районах Белоруссии и Украины, у писательницы, например, хватило мужества документально признать, что после ввода туда советских войск…

«…Имели место безрассудные расстрелы пленных и раненных. Все это еще носилось в воздухе. Местные жители обсуждали военные парады, прошедшие в Бресте, Гродно и других городах, после падения Польши. В парадном марше прошли германские войска под звуки торжественной музыки советского оркестра. Советские солдаты и офицеры стояли вдоль шоссе и наблюдали за их парадным шествием. (И не только наблюдали, добавлю: в Бресте красноармейцы провели совместный парад с германскими войсками).

Местные жители всех советских называли «оккупантами». Из уст в уста передавали акты террора и самоуправства, случаи грабежей и мародерства со стороны военных. Таким образом, посланцы страны Советов искореняли «буржуазный дух и капиталистические пережитки прошлого». В соответствии с этой директивой, многих жителей депортировали, а имущество конфисковали. Под «раскулачивание» попала почти треть населения. Приобщенная территория гудела, как растревоженный улей. В этот улей и приехал он с семьей. Для местных жителей они оказались оккупантами, а к оккупантам они были безжалостны».

Но лишь когда сам Шведов, который участвовал в раскулачивании и депортации коммунистами трети населения Западной Украины, несмотря на свою преданность советской власти, тоже оказался в застенках НКВД, – только тогда он понял причину этой «безжалостности». Как и причину того, почему сотни тысяч бывших советских граждан уходили в ряды 15-го Русского кавалерийского корпуса СС, памятник которому, с поименным указанием генералитета, был воздвигнут недавно у храма Всех Святых в Москве; в Русскую освободительную Армию Власова; в Русскую Народную Армию. Каминского, в украинские, белорусские, прибалтийские, туркестанские, кавказские и прочие национальные формирования.

В свое время я уже говорил, – и по этому поводу меня много раз цитировали СМИ, – что «ни понимать, ни оценивать процессы, происходившие в годы Великой Отечественной, невозможно, не осознав, что для Советского Союза – это была еще и жесточайшая… гражданская война». Так вот, не ссылаясь на это высказывание, Лиана Мусатова, по существу, подтверждает его щедро используемыми в своих произведениях документами, событиями; и, конечно же, судьбами самих героев.

Только имея опыт работы с подобными документами и фактами, писательница решилась подступиться к своему новому произведению – роману «На Пришибских высотах алая роса». Тема, которую она избрала, изначально обречена на читательский интерес, ведь речь идет о штрафном батальоне. Знаю-знаю, о штрафниках-красноармейцах уже немало написано и отснято кинопленки. Но в данном-то случае речь идет о… женском штрафбате! И тоже на документальной основе.

К чести писательницы, свое пристальное внимание она сосредоточила не столько на короткой, в пределах одного боя, жизни этого подразделения смертниц, сколько на том, как именно главные героини ее произведения оказались сначала под трибуналом, а затем в штрафбате; через какие круги ада им пришлось пройти. Наиболее примечательна в этом смысле судьба находчивой, вполне удачливой разведчицы Таисии Табаченко.

Оставленная на территории противника, с целью внедрения в штат обслуживающего персонала лагеря военнопленных, вплоть до статуса любовницы его начальника, она в считанные минуты оказалась изобличенной первым же сотрудником лагеря, который взял в руки ее советский паспорт. Почему так произошло? Да потому, что идиоты или предатели, которые готовили ее к заданию, вручили девушке совершенно новенький, «непотертый», неизмызганный паспорт, хотя, исходя из даты выдачи, он уже должен был служить ей несколько лет, а значит, пройти через десятки рук.

Популярно объяснив девушке, что ее «сдали» гестапо в русской разведке, отправив сюда на верную гибель, немецкий офицер, пожалел ее, вернул документ и посоветовал появиться с ним через какое-то время, но уже – с истрепанным, способным пройти проверку у высшего начальства, в полиции и гестапо.

И Таисию с пристрастием проверяли, но свои… и потом. А тогда, внедрившись, она с помощью связника и радиста, постоянно сообщала в Центр все те сведения, которые от нее требовались. И, все-таки, заподозрив ее в предательстве и измене Родине, ей приказали прибыть на советскую сторону. Она чудом прорвалась через линию фронта и попала в руки советской контрразведки, где ее в течение многих дней допрашивали и пытали; где, не веря ни одному ее слову, над ней садистки издевались…

Выводы, к которым пришла эта украинская, до мозга костей советская, девушка – разведчица, чудом дотянув до трибунала, на котором ее приговорили к расстрелу, – были страшны своим запоздалым кошмарным прозрением: «Я боялась немцев, а оказалось, надо было бояться русских! Немцы со мной обращались лучше, чем русские! Получается, что нет разницы между немцами и русскими, между фашистами и советскими!» Она в самом деле вдруг открыла для себя, что методы допросов и издевательства над личностью у оголтелых фашистов и убежденных коммунистов – одни и те же.

Что же касается национальной принадлежности девушек– смертниц, то следователи напоминали о ней циничными словесными плевками в лицо: «Падло хохляцкое! Комсомолка вшивая, с хохляцким гонором!»

Приблизительно также складывалась и судьба храброй зенитчицы Сони Кирилюк; и бывшей летчицы Ады Бальзамовой, и многих-многих других «штрафниц», которым немедленный расстрел по приговору трибунала был милостиво заменен гибелью у немецкой оборонительной линии «Вотан».

Читатели старшего поколения помнят, как в 60-70-х годах, теперь уже прошлого столетия, в литературу пришла целая плеяда писателей, таких как Виктор Некрасов, с его романом «В окопах Сталинграда»; Василь Быков, с циклом фронтовых повестей, Анатолий Иванов, Павло Загребельный, Виктор Астафьев, Валентин Распутин… – которые, порой преодолевая жесточайшую цензуру и политическую травлю в советской прессе, утверждали свое право на «окопную правду» войны, на истинно солдатское ее видение и понимание.

Так вот, можно смело утверждать, что романом «На Пришибских высотах алая роса» Лиана Мусатова присоединяется к этой когорте, талантливо и мужественно утверждаясь в собственном творческом праве на историческую правду своей военной прозы.

Богдан Сушинский,

Член Национального союза писателей Украины,

вице-президент Украинской ассоциации писателей;

член Международного союза писателей баталистов и маринистов.

Четная страница

2006 г.

Константин Первых-Табаченко осторожно очищал от земли останки погребенных. Это тот блиндаж, о котором рассказывала баба Клава. Еще девчонкой в далеком сорок третьем она помогала взрослым хоронить трупы погибших солдат. Их было так много, что не хватало траншей и воронок, и пришлось сносить в бывший немецкий блиндаж.

Всегда, когда рассказы жителей подтверждались находкой, военные археологи радовались – появлялись факты утереть нос скептикам и Фомам-неверующим, утверждающим, что местные жители все придумывают. Вот и сейчас, они радовались тому, что после долгих поисков, наконец-то обнаружили этот блиндаж.

Меж крошек земли, показалось что-то серое, похожее на металл. Костя еще осторожнее стал счищать землю, снимая слой за слоем, пока не освободил от земляного плена алюминиевую солдатскую ложку. И каково же было его удивление, когда он увидел на ней нацарапанное женское имя «Тася». Так звали его прабабушку. Дедушка вырос в детском доме. О своем отце ничего не знал, а о матери только то, что она воевала и погибла. И еще у него был угол пеленки, на котором химическим карандашом было выписано имя Тася. В день шестнадцатилетия, когда ему в детском доме торжественно вручали паспорт, директор протянула кусочек светлой материи и сказала: «Это оставила тебе мама на память о себе. Чтобы тебе ни говорили о ней, помни – она была достойным человеком, – и, помолчав, почти шепотом добавила, – просто оказалась не в том месте не в то время и не в тот час». Точно такая же с завитушками буква «Т», стояла и на ложке. Дедушка неоднократно показывал сыну и внуку эту драгоценную тряпочку, на которой рукой его матери была оставлена весточка о себе. Семейная реликвия лежала в особом футляре в ящике буфета, где хранились все важные документы. Теперь Костя передаст и ложку, и дедушка, наконец-то, узнает, где могила его матери.

Нечетная страница

1.

1943 г.

Штурмовая группа направлялась в район, занятый противником. Вражеские позиции не просматривались за густым влажным пологом. Тучи опустились так низко, что казалось, касаются пилоток. Солдаты шли друг за другом в густом молоке тумана, окутавшего их, словно пледом, выдерживая дистанцию видимости: каждый последующий должен был видеть предыдущего. Ледяной северо-западный ветер забивал дыхание. Особенно он донимал здесь, на открытой местности. Вскоре они нырнули в траншею, спасающую их от неистовых порывов ветра, но только в том случае, если идти, пригнувшись, не высовываясь над поверхностью земли. Избавившись от настырного ветра, немного отдышались, радовались тому, что, наконец-то, траншея обнаружилась. Именно, знание того, что она должна быть на их пути, и помогало им преодолеть самый трудный участок по открытому склону высоты. Эту траншею обнаружили разведчики, и, по словам командира, она и приведет их к дзоту. Незамеченная врагом, используя эффект внезапности, группа должна была овладеть этим немецким укреплением и удерживать до подхода батальона. Что такого существенного могут сделать они, почти еще девчонки, чтобы изменить ход сражения? Только закрыть еще одну брешь своими телами. Каждая понимала, что идет на верную смерть, и каждая надеялась выжить. Так было всегда, так есть и сейчас, и они не исключение. Огромная армия, рассеянная по склонам Пришибских высот обречена потерять почти весь свой личный состав. Падут одни, по их головам взойдут на высоту другие – этого требовал ход сражения. Необходимо взломать вражескую оборону и за это платили человеческими жизнями.

Сейчас они, тяжело дыша от трудной ходьбы, спрыгнув в спасительное углубление, вырытое вражескими солдатами и обустроенное по всем правилам возведения военных фортификаций, стены и пол которого были вымощены досками, пытались поудобнее сесть, протянуть ноги и отдохнуть до сигнальной ракеты. Никто не знал, сколько у них времени для отдыха: минута, две, десять или целый час. Константин напряженно всматривался в предрассветную темень. Он боялся пропустить ракету, не разглядеть ее в густом тумане. Ада тоже по привычке смотрела назад, туда, откуда они пришли и где в назначенное время будет подан сигнал, возвещающий о том, что им пора продолжать свой путь. Она привыкла ожидать ракету. Там, в авиаполку ее ожидали ежеминутно. Только взвилась в небо, вспыхнула и еще не успела погаснуть, а летчицы и штурманы уже подбегали к машинам. Бывало, что и бежать никуда не надо было, потому что ожидали ее, сидя в кабинах. Ракета – это всегда сигнал к бою, к новым испытаниям. И каждый раз думалось, куда позовет тебя сегодня, чем кончится этот вызов. Ответ приходил только после встречи с врагом, от которого никто не ждал пощады. Не ждала ее и Ада, но и врагу пощады не давала. Немало однополчанок погибло, не вернулось после взлета. А ведь некоторые были намного опытнее ее, а ей пока везло. Думая о тех, кто не вернулся из полетов, она представляла, что и ее, может быть, ждет такая же участь в каком-то квадрате неба над речкой или топким болотом, над городом или селом. Не один раз приходилось садиться на поврежденном самолете, и с парашютом прыгать, но ведь не падать в смертельном пике, не взрываться в воздухе и не гореть заживо. И так хотелось верить, что количество взлетов будет соответствовать количеству посадок. Так оно и вышло. Сколько раз поднимала ее ракета в пламенное небо, столько раз она возвращалась в полк, пусть даже не всегда во время, но, все-таки, возвращалась. Куда теперь позовет ее ракета? И чует ее душа, что будет она последней в ее жизни. Именно здесь, на этом участке обороны противника судьба определила им сражаться. А противник хорошо подготовился. Оборонительная линия «Вотан»[1]1
  Вотан – древнегерманский бог войны и победы, покровитель погибших в бою героев, хозяин Валгаллы.


[Закрыть] строилась в несколько поясов. Враг возлагал всю ответственность на своего бога и питал надежды на то, что он их защитит.

На советско-германском фронте после ожесточенных зимних боев весной сорок третьего года наступило относительное затишье. К началу апреля линия фронта переместилась далеко на запад. От Баренцева моря до Орла она проходила почти по прямой линии. В районе Курска – выступала резко на запад, образуя дугу, а потом спускалась до Таганрога. На Таманском полуострове и в районе Новороссийска немцы удерживали хорошо укрепленный плацдарм.

Но, несмотря на благоприятные прогнозы, нашим войскам надо было еще закрепиться на отвоеванных рубежах, подтянуть тылы, пополниться людьми и боевой техникой. Кроме того, требовали восстановления разрушенные коммуникации.

Учитывая все это, Ставка Верховного Главнокомандования решила временно приостановить наступательные операции и возобновить их летом. В разработку плана дальнейшего ведения войны были положены цели продолжения освобождения советской земли от немецко-фашистских захватчиков, возвращение территорий и избавление народа от фашистского ига, возвращение главных экономических районов. Чтобы все это осуществить, Красной армии необходимо нанести мощные удары по главным группировкам противника. Главный удар и первый определялся на юго-западном стратегическом направлении, а второй – на западном. Этими ударами предполагалось сокрушить вражескую оборону на огромном фронте, разгромив основные силы противника. На юго-западном направлении находилось наибольшее количество сил и средств с обеих сторон. Здесь сосредоточилось около одной трети людей, танков и артиллерии, более 45 % авиации действующей нашей армии. Вермахт имел свыше 50 % танковых и моторизованных дивизий. При примерном равенстве с противником в численности личного состава советская действующая армия превосходила его в боевой технике и вооружении. К лету она располагала достаточным количеством артиллерии, танков, самолетов, автоматического стрелкового оружия с улучшенными тактико-техническими характеристиками. Это стало возможным благодаря самоотверженному труду работников тыла и высокой мобильности промышленности. Мощь армии поднялась на новую, более высокую ступень, что обеспечило проведение широких наступательных операций летом и осенью сорок третьего года. Почти двукратное превосходство в боевой технике дало возможность Красной армии развернуть формирование новых частей и соединений и увеличить ударную силу и огневую мощь. Непрерывный рост технического оснащения Вооруженных сил способствовал успешному проведению операций.

Планирование и организация промышленного производства Германии также подчинялись выполнению стратегических задач на советско-германском фронте. Решение этих задач требовало большого количества бронетанковой и авиационной техники, артиллерийского и стрелкового вооружения. Это было возможным благодаря выкачиванию максимума сырья и рабочей силы из оккупированных стран, используя их сырьевые запасы и производственные потенциалы. Особое внимание Германия уделяла выпуску танков. Но, несмотря на значительный рост бронетанковой техники, вермахт испытывал в них недостаток. Немецкие войска несли огромные потери на советско-германском фронте. Восполнять их им удавалось с большим трудом.

Советское командование предусматривало после разгрома немецких войск на Курско-Орловской дуге, развернуть общее наступление на юго-западном и западном направлении, чтобы нанести основательное поражение силам групп армий «Юг» и «Центр». Причем, основные усилия сосредотачивались против группы армий «Юг». Необходимо было сокрушить немецко-фашистскую оборону на огромном фронте от Великих Лук до Черного моря. В ходе этих наступательных операций предполагалось освободить важнейшие экономические районы Левобережной Украины, Донбасс и преодолеть важный стратегический рубеж – реку Днепр. Из двух существующих планов этих наступательных операций был выбран второй, предусматривающий главный удар в направлении Харькова, Полтавы, Киева. В этом случае фронт противника рассекался, что влекло за собой нарушение взаимодействия между важнейшими группировками. Это создавало угрозу флангам армий противника. Советские же войска занимали выгодное положение для последующего развития наступления.

Немецкое командование также определяло свои цели для войск на летний период. Об этом писалось в приказе № 5. ««Следует ожидать, – отмечалось в приказе, – что русские после окончании зимы и весенней распутицы, создав запасы материальных средств и пополнив частично свои соединения людьми, возобновят наступление. Поэтому наша задача состоит в том, чтобы по возможности упредить их в наступлении в отдельных местах с целью навязать им, хотя бы на одном из участков фронта, свою волю, как это в настоящее время уже имеет место на фронте группы армий «Юг». На остальных участках фронта задача сводится к обескровливанию наступающего противника. Здесь мы заблаговременно должны создать особенно прочную оборону…» В развитие этой общей установки были поставлены конкретные задачи каждой группе армий».[2]2
  История второй мировой войны 1939–1945. М.: Военное издательство, 1976, т. 7, с. 121.


[Закрыть]

Нацистское руководство рассматривало наступление на Востоке не только в военном, но и в политическом плане. Выступая в апреле в Харькове перед офицерами танкового корпуса СС, Гиммлер заявил: «Здесь, на Востоке решается судьба… Здесь русские должны быть истреблены как люди и как военная сила, и захлебнуться в своей собственной крови».[3]3
  В. Блейер и другие. Германия во второй мировой войне (1939–1945), с.257.


[Закрыть]

Немецкое командование ставило далеко идущие цели. Но они не соответствовали возможности вермахта. Колоссальные потери, понесенные немецкой армией в ходе зимней кампании 1942-43 года, не давали возможность осуществить намеченные замыслы. Войска не были готовы к новому крупному наступлению. Исходя из этого, гитлеровское командование только в общей форме намечало свои дальнейшие действия, потому что они зависели от масштабов поражения Красной армии, от наличия у советского командования резервов и от состояния собственных войск. В поисках решений еще в ходе битвы под Курском немецкое командование отдало приказ приступить к строительству в глубоком тылу немецких войск оборонительного рубежа. Основой этого рубежа была определена река Днепр. Рубеж назывался Восточным валом и проходил восточнее Витебска, Невеля, Пскова, Чудского озера и Нарвы, с целью сохранить контроль над Финским заливом и не допустить выхода советского флота в Балтийское море. На юге он проходил по восточному побережью Крымского полуострова, реке Молочная, западному берегу среднего течения Днепра. Отдавая приказ о строительстве Восточного вала, командование сохраняло в тайне действительное положение на фронте. «Начальник тылового района группы армий «Юг» генерал Фридерици в инструктивных указаниях рекогносцировочной группе 19 августа отмечал: «Эта позиция, ее рекогносцировка и строительство ни в коей мере не связаны с нынешней боевой обстановкой. Я прошу вас, господа, подчеркнуть эту мысль дважды. Она не имеет ничего общего с возможными намерениями отвода войск и т. п. в оперативном плане. Она является лишь мерой, предпринимаемой для того, чтобы создать на Днепре сильную оперативную позицию».[4]4
  История второй мировой войны. М., Военное издательство, 1976 г, т.7, с. 192.


[Закрыть]

В середине сентября южному крылу Восточного вала дали новое кодовое название «Вотан», а северному – «Пантера». И, хотя Вотан был их покровителем и богом, но, «на Бога надейся, а сам не плошай», и они старались возвести неприступный бастион. В любой неприступности есть слабые стороны, и советское командование их искало. Особая надежда возлагалась на разведку. Вот разведка и узнала, что к одному из дзотов можно добраться по ходам сообщения. Этот дзот особенно досаждал на их участке. Из-за его почти непрекращающегося огня, захлебывалась каждая атака, а склоны высоты были все усыпаны трупами. Продолжать атаковать не имело смысла, а не атаковать – пойти под трибунал. Надо что-то было делать, что-то предпринять неординарное, неожиданное не только для врага, но и для самих себя. В штабе ломали голову. Разведчики, уходящие в тыл оборонительного рубежа, не приносили ничего существенного, что могло бы повлиять на исход сражения. Из Москвы шли звонки за звонками с требованиями взять рубеж и с угрозами, что полетят головы. Насчет голов офицеры и так понимали, зная военную специфику воспитания и наказания. Понимали они и то, что каждый день бессмысленных атак приводит к неисчислимым жертвам. Скоро им придется по трупам солдат взбираться на эти высоты. Даже раненых не могли забрать, немецкие снайперы отстреливали санитарок. Только тот, кто еще как-то мог передвигаться, медленно и, поэтому незаметно для противника, сползал к окопам. Здесь уже его встречали и оказывали первую необходимую медицинскую помощь.

Высшее руководство относилось спокойно к потерям, считая, что сейчас в основном в атаку идут штрафные соединения, состоящие из заключенных, а это, как предполагали они, небольшая потеря для общества. Но, во-первых, не все в них были преступники из тюрем, а во-вторых, видеть все это, и просто предполагать на расстоянии было совсем не одно и то же. Наблюдать, как шеренга за шеренгой ложатся, скошенные пулями и снарядами, солдаты, было выше человеческих сил. Это было больше похоже на бойню, чем на войну.

Тася вспоминала вечера, когда они разговаривали о нацизме и фашизме, об истоках этих идеологий. Вильгельм тогда ей и Люсе объяснял, что у истоков фашистской идеологии стоял бог мифологической прарелигии, существовавшей еще до язычества, Вотан. И, вот они, можно сказать, у подножия пьедестала этого бога. Там, на высотах по всей длине возведен укрепрайон, имя, которому немцы дали «Вотан». Они очень надеялись, что Вотан поможет им задержать наступление русских, закрепиться, и приостановить свое отступление на запад. Еще не все так плохо. Еще половина Украины, вся Белоруссия и часть России под ними. Они не только на бога Вотана надеялись. Они еще надеялись и на фортификации, возведенные в несколько ярусов на местности с юга до севера страны. На этом участке фронта оборона была глубоко эшелонирована, а система огня хорошо организована. Передний край и позиции, расположенные в глубине, проходили по выгодным рубежам и участкам местности. Создавалось такое впечатление, что их бог Вотан заранее готовил эти яры и холмы, русла рек для своих почитателей. Мог ли он знать несколько веков назад, что германцы придут на этот рубеж, и здесь будет решаться последний раз их судьба? Наверное, мог. Ведь боги все знают. И немецкое командование воспользовалось этой помощью. Оборона в глубину проходила на три-пять километров. Здесь находилась пехота, усиленная танками и артиллерией. Кроме того, они отрыли траншеи общей длиной от двухсот до тысячи метров, прерывая их в нескольких местах. Множество одиночных и групповых окопов связывались по фронту и в глубину. Высоты, курганы, земляные насыпи, овраги, балки, кюветы, полотно железных дорог противник приспособил к обороне. Было вырыто несколько противотанковых рвов. Перед передним краем и в глубине обороны обустроили несколько противопехотных и противотанковых минных полей. За восемь месяцев немецкое командование, выгодно используя естественные условия местности, от днепровских плавней до озера Молочное создало современные инженерные сооружения. По расчету противника, они то и должны были в сочетании с рельефом местности, стать тем рубежом, о который спотыкнутся советские войска и который не пропустит их в Крым и Таврические степи. Вот и спотыкнулись, но не отступили. Советские воины упорно атаковали этот чертов рубеж, неся неисчислимые потери и предпринимая рискованные операции. Совершая невозможное, непосильное человеческой природе, они все-таки, пядь за пядью, вгрызались в оборону противника.

Когда Костя обнаружил, что не совпадают по времени передвижения «маячки», обозначенные в карте маршрута, он подумал, что запутался в лабиринте ходов и пропустил ту траншею, в которую они должны были свернуть. Он не мог решить, что же делать, а еще хуже было то, что он не знал, где ошибся. Как поправить ошибку? Вернуться назад в исходную позицию и быть более внимательным. Может быть, отворачиваясь от ветра, он пропустил развилку. В темноте и тумане это не сложно было сделать. Если они вернутся, то опоздают на начало операции. Если не вернутся, то, вообще, не попадут к дзоту. По тому, как Костя долго всматривался в карту, Тася поняла, что он в чем-то сомневается.

– Товарищ старший сержант, – обратилась она к нему, – что-то не так?

– Я видимо пропустил нужный поворот. Возвращаемся.

Все дружно повернули назад, и молча потопали в обратную сторону. Теперь ветер дул им в спину и передвигаться было намного легче. Они дошли до того места, где повернули в эту траншею, но на пути следования развилка им не попалась. Значит, никак по-другому они не пойдут и придут туда же, где уже были.

– Что за чертовщина?! – выругался Костя.

Он так надеялся, что есть другой, правильный путь, но его не было. Они шли по неправильному, а он был единственным, и это значило, что они, вообще, не попадут к дзоту. «Маячки», которые им должны были оставить разведчики, каким-то образом исчезли или их кто-то убрал, или их, вообще, не оставляли. А «маячками» должны были быть треугольнички, сложенные из веток, в вершины которых втыкались невысокие веточки. То, что он вначале принял за маячки, видимо были просто случайные палочки или кем-то оставленные старые, но не для них. И, все-таки, он надеялся, что дальше по пути следования они еще окажутся.