Текст книги "Пофигист и записки рыжего Льва"

Записка девятая «День школы»

Следующая запись называлась «День школы». «Наверное, написал дифирамбы школе. Он вообще какой-то радостный по жизни. То, что у меня вызывает тошнотики, а его наполняет прямо счастьем, аж, противно», – подумал я и принялся читать.

«День школы.

Завтра первое сентября. Мои одноклассники, говорят, что не любят начало учебного года. Для меня это такой же праздник как день рождения или новый год, и я готовлюсь к встречи с одноклассниками и учителями со всей ответственностью и торжественностью в душе. Я покупаю цветы, глажу новый красивый костюм, делаю прическу. Кто, знает, может быть, завтра мое последнее первое сентября. Я, хотел бы учиться и дальше, но у жизни свои планы и мне их не поменять уже никогда. Так что завтрашний день для меня особенно важный.

Я снова увижу своих одноклассников и буду учиться с ними бок о бок. Иногда я спрашиваю себя: «А зачем я учусь? Ведь, наверняка, эти знания мне не пригодятся». И тут же отвечаю сам себе: «Они уже пригодились». Каждый день, каждое новое дело, каждое новое знание нужно здесь и сейчас, это и есть маленький кусочек истины, открывающий крохотную тайну мира. Пусть я не узнаю все на свете, но что-то я открою и буду этому удивляться и беречь в памяти столько времени, сколько отмерит мне судьба. Человек может прожить всего 20 лет, и все эти годы будут наполнены множеством открытий. А иной может и сто лет прожить. И все это 100 лет будут как один деть, однообразными и пустыми.

Я хочу узнать как можно больше и, может быть, отвечу на самый главный вопрос в своей жизни: «Почему я?» Правда, сейчас в 15 лет я не так остро ищу ответ на этот вопрос, не так эмоционально думаю над этим вопросом. Но, все равно я себе иногда его задаю. Потом открываю новый номер журнала «Юный следопыт» и погружаюсь в научный мир, полный интересных открытий и загадок. Иногда в мечтах я молодой ученый, создавший лекарство от всех болезней, иногда я великий сыщик, раскрывший все преступления. Потом возвращаюсь в реальность и понимаю, что я просто мальчишка, который ищет себя, смысл жизни.

Пока я ничего не сделал, мало чего знаю, поэтому у меня много целей и планов. Хочу научиться играть на гитаре, хочу изучить китайский язык. Я чувствую, что где-то есть мое, только мое, что раскроет мои способности, что станет моим предназначением и смыслом моей жизни. Для чего-то я же живу, и неважно сколько мне отмерено, но нужно торопиться. Надо читать, учить, постигать. Когда, если не сейчас? Поэтому я люблю школу, ведь это время, когда ты учишься, развиваешься, раскрываешься, как личность».

После прочтения записки мне показалось, что весь этот рассказ пронизан грустной ниткой. Мне показалось, что он о чем-то печалится, боится что-то не успеть. Не знаю, по-моему, вся жизнь еще впереди, бесконечность и далее. И все можно успеть. Если сейчас учиться не хочется, то когда-нибудь может и захочется, тогда и учись. А мне учиться совсем неохота, вот завтра в школу не хочу.

Тут еще Машка – предательница, моих чувств не разглядела и променяла меня на какого-то прыща. Я решительно уселся за стол, чтобы написать ей записку. От волнения рука вспотела и ручка все время пыталась выскользнуть. Сердце заскакало в груди, как аксакал в степи. Я глубоко вздохнул и промямлил: «Фу, нужно решаться, сейчас или никогда». Я начал писать: «Маша, приходи сегодня вечером в 19.00 к камню. Буду ждать». Я был уверен, что написал все понятно. Про камень в нашем городе знают все. На большом пьедестале стоит огромный булыжник. Это типа памятник камню. Вокруг сквер, много лавочек, можно присесть, если ноги будут подкашиваться, а они будут подкашиваться. Я даже больше скажу, у меня и руки будут трястись. Там еще много сосен, можно спрятаться и незаметно ждать.

Дальше начались мучительные раздумья. Ладно, стратег – романтик, как подписать письмецо? Своим именем ни за что на свете не решусь. Может написать аноним? Нет, чем-то медицинским попахивает. О, напишу: «Тайный воздыхатель» Надеюсь, поймет, что это не ее теперешний воздыхатель из параллельного класса, потому как он уже совсем не тайный. Так, а воздыхатель – это тот, кто вздыхает по ней. Это же я почти признался, нет, пока рано. Надо сначала ее чувства проверить, а потом свои выдавать. Так, тайный оставляем, а воздыхателя нужно заменить. Что подходит к слову тайный? Мне первое в голову приходит слово агент. Подписаться тайным агентом странновато и глуповато. Мне сейчас вдруг подумалось, а вдруг она придет только потому, что не будет знать, что это я ее пригласил. А если бы знала, что это я, то и не пришла бы вовсе. Значит нужно намекнуть. Напишу тогда тайный М, что означает тайный Митя. Тогда почему я тайный? Не знаю, пусть сама догадывается, она, в конце концов, отличница. Я и так столько времени и нервов на нее потратил, еще голову ломай. Все, тайный М и точка.

Изрядно вспотев, я еще раз взглянул на записку и быстро засунул ее в карман пиджака. Решил идти спать, чтобы выспаться, а то мне предстояло завтра в школе эту записку в Машкину сумку запихнуть и, чтобы рука не дрогнула. И главное не перепутать сумки, а то придет ко мне на свидание Люба – кувалда. Она-то меня быстро раскусит, найдет среди сосен, догонит и все, считай, женился.

Ночь была тихая и темная. Но сон покинул меня. В голове было много мыслей и все о Машке. «А вдруг не получится? Вдруг все зря? Вот Льву хорошо, он с Викой хоть уже гуляет, за ручку», – копошились мысли в моей голове.

В общем, эту ночь я почти не спал и сонный как муха утром пожужжал в школу. Из-за недосыпа я ходил по школе словно зомби и еле волочил ноги. С одной стороны такое состояние сыграло мне на руку. Сил, чтобы бояться и волноваться, просто не было, поэтому я спокойно дождался, когда все выйдут из класса, подошел к Машкиной сумке и засунул в кармашек свою записку. Тут же осознав героизм своего поступка, я вдруг почувствовал какой-то жуткий страх от того, что замутил что-то очень важное. Я это понимал краешком своего полусонного мозга, но до конца не осознавал всех последствий своего поступка.

Все уроки я просидел в странном состоянии. От бессонной ночи организм требовал покоя. Но мозг был забит разными тревожными мыслями о предстоящем вечере и не мог выполнить требования организма, а наоборот заставлял его еще больше напрягаться и волноваться.

После школы я поплелся домой. Зайдя в комнату, я рухнул на кровать. До часа свидания еще было куча времени. Я решил выспаться. Кое-как я вытащил из-под себя одеяло и закутался в него, словно гусеница в кокон. Спрятал даже голову, будто пытался скрыться, исчезнуть, от страхов и тревожных мыслей. Кое-как я задремал. Проснулся с головной болью. Вышел на кухню, там на столе лежала записка от мамы, где она, как обычно, давала указание достать сковородку из холодильника, поставить на плиту, повернуть ручку плиты на середину и ждать, когда подогреется. Но я, как обычно, достал сковородку из холодильника, открыл ее, вывалил часть содержимого в тарелку и вернулся с ней к себе в комнату.

Ковыряя холодную котлету вилкой, я вдруг снова вспомнил Машку и сегодняшнюю встречу. На часах было без четверти пять. «А что если записку не заметит?» – задался я вопросом, медленно пережевывая и одновременно подогревая во рту кусок котлеты. Когда кусок был проглочен, я ответил сам себе: «Ну, значит, не судьба. Я сделал все, что мог».

Чем ближе было время к семи часам, тем больше нехороших слов я находил в своем небогатом словарном запасе, чтобы обругать себя, за то, что взял и свою размеренную жизнь перечеркнул одним росчерком письма, вернее записки.

Жил себе спокойно, тревог не знал, спал, ел, развлекался, а тут решил подружку завести. Это все Лев со своими призывами быть мужиком, добиваться женщин. Почему собственно мы должны их добиваться. Нас, между прочим, меньше, чем их. Они за нас драться должны. Правда, в этой драке только Ленка-кувалда может одержать безоговорочную победу. Поэтому лучше я сам.

На часах было шесть. Но я уже как два часа сидел одетый и ждал. Наконец, я не выдержал. Сил больше не было ждать. Я решил выдвигаться. К тому же не хотелось встречаться с родителями, чтобы избежать лишних вопросов. Правда, идти мне до места встречи предстояло минут десять. Я все равно решил прийти пораньше, чтобы успеть успокоиться.

Почти час я бродил по парку и смотрел по сторонам, но ничего не замечал. Буквально каждую минуту я смотрел на часы. Время тянулось как жвачка. Наконец-то стукнуло семь часов. Я нашел толстую сосну и встал за нее. Обзор был что надо. Можно было видеть камень и дорожки, ведущие к нему. Я затаился.

В голове начались единоборства. Противоречивые мысли сошлись в поединке: «Так, хоть бы не пришла. Нет, не придет. Хоть бы пришла, нет, лучше бы не пришла. Нет, пусть лучше придет. По-моему идет, о, точно идет. Какая красавица. Да кто я такой, чтобы она со мной дружила. Что со мной? Сдвинуться не могу, тело онемело.

Нет, не выйду, ни за что на свете не выйду. Не могу. Все, чувствую, ноги подкашиваются, руки трясутся, сердце барахтается. Нет, не могу, дойти бы до лавочки. Все сел. Да, я трус, я слабак, не могу пересилить свой страх».

– Привет, – вдруг послышалось за спиной.

Я обернулся и увидел Машку. Хорошо, что я сидел, а то бы в обморок упал точно. Внутри все скукожилось от ужаса. «Она догадалась, что это я – тайный М», – откуда ни возьмись, возникла догадка. Но следующие слова перечеркнули ее.

– Ты, что здесь делаешь? – спросила Машка.

– Да, так ничего, гуляю. Свежий воздух и все такое, – ответил я, скрывая чувства, устроившие настоящую драму в моей душе. Ужас отступил, главная роль оказалась у волнения. Это то самое волнение, которое возникает, когда Машка рядом. Оно превращает меня в паралитика, не способного логически мыслить и адекватно себя вести.

– Можно, я с тобой посижу? – спросила Машка, чем сильно удивила меня. Нет, чтобы сказать, что-то типа, конечно, присаживайся, или рад тебя здесь встретить, я ляпнул:

– Да мне уже пора.

И при этом я продолжал сидеть, потому что понимал, что под Машкиным взглядом я если и поднимусь с лавочки, то шаг сделать точно не смогу, ноги будто оковами сковало.

– Хорошо, пока, – сказала Машка, повернулась и пошла. Пройдя несколько шагов, она вдруг остановилась. Я понял, что это, может быть, мой последний шанс, и я крикнул:

– Маша.

Она повернулась, и мое сердце опять усилило свой разгон. Мысли путались, но где-то в глубине сознания я понимал, что надо что-то делать, как-то задержать ее.

– А ты, что здесь? – спросил я первое, что пришло в голову.

– Да. Тоже вышла погулять, свежим воздухом подышать, – ответила Машка, оставаясь на месте.

– Подожди, я подойду, – сказал я и попытался подняться с лавочки, на которой сидел как приклеенный. Когда я встал, то почувствовал легкое головокружение, меня немного шатнуло. Маша быстро приблизилась ко мне и спросила:

– С тобой все в порядке? Ты какой-то бледный.

– Все нормально, – сказал я. Мне вдруг вспомнился случай Льва, где ему было плохо после пробежки от непривычки.

– Да решил бегать по парку вечерами. Видать перестарался. Надо не 10 километров, а хотя бы девять бегать для начала, – сказал я, и тут же понял, что с 10 километрами погорячился, и сразу же подумал: «А почему бы и нет». Еще я вдруг неожиданно похвалил себя за то, что не стал наряжаться в костюм, а оделся в чистые треники и любимую ветровку. Пережевав весь этот винегрет мыслей, я глянул на Машку. Она смотрела на меня взволнованным взглядом, полным заботы и готовности броситься мне на помощь. Тут я понял, что зацепил ее. «Пусть так, но хоть как-то, раз по-другому я не могу. В конце концов, она думала, что мне сплохело от физической нагрузки (с кем не бывает), а не от того, что я словно чувствительная барышня падаю в обморок от одного только взгляда возлюбленного», – стал я мысленно себя успокаивать.

– Ничего, сейчас отдышусь, и все пройдет, – сказал я, опускаясь на скамейку. Я вдруг перестал стесняться своего состояния.

– Я с тобой посижу, на всякий случай, – сказала Машка.

Она словно сама ждала причины, чтобы остаться со мной на этой скамейке. Она взяла мою руку и, нащупав пульс, начал считать. Через минуту она сказала:

– Да у тебя сердце бьется, как бешенное. На, вот воды попей, – Машка протянула мне пол-литровую бутылку минеральной воды. Я взял, рука предательски тряслась. Я быстро поднес бутылку ко рту и за секунду опустошил ее.

– Прости. Я всю выпил. Я куплю тебе новую, – сказал я, наконец-то что-то вразумительное за этот вечер. Машка смотрела на меня жалостливым взглядом и, казалось, пустая бутылка не имела для нее никакого значения.

– Как ты? – спросила она.

– Уже лучше, спасибо, Машка. Хорошо, что ты оказалась рядом, спасла, можно сказать, – продолжал я ломать комедию, которая больше смахивала на драму.

Я никак не мог успокоиться и чем больше я этого хотел, тем больше волновался. Ко всем прочим бурям чувств добавилась злость на себя, за то, что я оказался такой размазней, которая никак не могла собраться и взять себя в руки. Машкин заботливый взгляд, ее нежные прикосновения сняли чувство тревоги, но зато появилось чувство стыда, за то, что все пошло не так. В моих мечтах Машка должна была нуждаться в моей помощи, а не я в ее поддержке. В голове и душе было столько всего намешано, и я понял, что бесполезно разгребать, закопаюсь еще больше. Тогда я смирился и положился на волю судьбы. «Будь, что будет», – решил я и глубоко вздохнул.

– Может, пройдемся? Если ты не торопишься? – собрав последние капли воли и крохи собственного достоинства, спросил я Машку.

– Нет, не тороплюсь. Пойдем. Я возьму тебя за руку, – сказала Машка и быстро соскочила с лавочки. Я поднялся за ней. Она ловко обернула мою руку через свою, и мы пошли гулять. Возникла неловкая пауза, мои мысли так и не разложились по полочкам, а беспорядочно крутились в голове. Среди них было и то, что я хотел рассказать Машке при встрече, но теперь попробуй отыскать их в моей башке. Через мгновение Машка спросила:

– Чем планируешь заниматься на летних каникулах?

– Пока не думал. Планов много. Может, работать пойду, – вдруг сказал я, хотя такого в мыслях никогда не было. Единственное о чем я мечтал заниматься на каникулах, так это спать до обеда, да есть допоздна, но таким похвастаться я не мог.

– Хочешь, мороженое? – предложил я. Не дождавшись ответа, я бросился к ближайшему киоску в парке. За мороженым была небольшая очередь. Я этому даже обрадовался, мне нужно было побыть немного подальше от Машки, прийти в себя и вернуться другим человеком. Я купил два стаканчика пломбира и вернулся туда, где оставил Машку. Но ее там уже не было, немного успокоившееся сердце снова застрадало, но теперь уже не от волнения, а от разочарования, от стыда и много еще чего. Только я хотел пустить слезу, как услышал позади себя:

– Митя, я здесь.

Я обернулся, передо мной стояла Машка, а рядом был этот прыщ из параллельного класса.

– Представляешь. Я стою, а мимо Андрей проходит, – продолжала Машка. Она говорила и смотрела на меня с каким-то виноватым взглядом. Я подошел ближе и протянул ей мороженое.

Далее мы шли втроем по парку, и мое свидание вдвоем превратилось в свидание втроем. Я все время молчал, зато Андрей говорил без умолку, будто много лет ходил с кляпом во рту, но тут вдруг его потерял. Мы немного походили, и когда я понял, что прыщ Андрей никогда не оставит нас, я решил удалиться.

– Ладно, я домой. Маша, увидимся в школе, – сказал я и, не дождавшись ответной покашки, поплелся домой, словно раненый зверь, который потерпел поражение, и теперь отступает, чтобы зализать раны и подготовиться к новой битве.

Дома я зашел в свою комнату и плюхнулся на кровать лицом вперед. Носом уткнулся в подушку и на некоторое время задержал дыхание. Потом повернул свое робкое тело на бок и скрутился в позе эмбриона. Мне вдруг захотелось покачаться, будто в люльке. Мои попытки убаюкаться прервала мама. Она заглянула в комнату и спросила:

– Ну как встреча с друзьями прошла?

Я ей накануне соврал про встречу с одноклассниками, поэтому такой вопрос.

– Нормально. Только устал, – ответил я.

– А что вы там такое делали, что ты так устал? – спросила мама и подошла ближе, она стала принюхиваться ко мне. Я сразу понял, что меня пытались уличить в алкоголизме или курении. Но я был спокоен. Чего, чего, а этого со мной сегодня точно не было, хотя лучше бы это и было.

– Да, не пили мы. Просто Ванька предложил в гонки резаться, вот я там больше всех нарезался, – ответил я, продолжая придумывать что угодно, лишь бы скрыть от всех свой позор, случившийся со мной на первом в моей жизни свидании.

– Ну ладно, приходи ужинать. Мы с отцом уже поели, так что как покушаешь, сам убери за собой, – сказала мама и наконец-то оставила меня в покое.

Обычно вечерами я чувствовал себя голодным, как стая волков, но в этот вечер аппетита совсем не было. Единственное, чего мне хотелось, так это спрятаться где-нибудь в тундре, чтобы меня никто не нашел и не узнал про мой позорный позор.

Вспоминая события минувшего вечера, я ругал себя последними словами, вспоминая как соврал, что десять километров бегал. На уроках физкультуры еле-еле пять кругов по спортзалу пробегаю. Интересно, как со стороны выглядело, когда меня Машка под ручку вела. Хотя нет, мне не интересно, совсем не интересно, можно сказать, даже забить с высокой колокольни. Хоть бы Машка никому в школе не рассказывала про нашу встречу, а то мне до одиннадцатого класса еще два года учиться, не хотелось бы прожить это время с каким-нибудь погонялом, типа неженки или еще чего хуже. Эти добрые, в кавычках, сверстники придумают, дай только повод. Ладно, если никто не узнает, но я-то знаю и Машка тоже. Как мне жить теперь с этим, что делать, как забыть? Ну почему нет такого прибора, который можно было бы включить и стереть память. Эти воспоминания не дают успокоиться, спокойно лежать, сидеть.

В башке раз за разом крутились картины сегодняшнего вечера. Из коридора послышался мамин голос:

– Ты почему не идешь ужинать? Митя!

– Да неохота мам, мы у Ваньки бутеров налопались, – крикнул я, продолжая поддерживать свою сказку. Хорошо, что на свете есть ложь. С ее помощью можно обмануть других, скрыть свои промахи и выглядеть белым и пушистым. Жаль, что себя обмануть не получится. Так бы соврал себе, что все это мне приснилось, и сам себе поверил. Но нет, истина всех сильнее, наружу все равно вырвется. Наконец-то я решил отвлечься, и открыл свой любимый интернет. Там все напоминало мне о моем позоре. В новостях, соцсетях, везде кого-то обсмеивал или ругал, и везде объектом издевок я видел себя. Тогда я решил почитать «Записки Льва». Я сомневался, что это могло мне хоть чем-то помочь, разве только отвлечь на минуту. Следующая запись была под заголовком «День нового жизненного опыта»

Записка десятая «День нового жизненного опыта»

«День нового жизненного опыта

Начну с того, что я учусь нормально, не отличник, но и не троечник. Я – твердый хорошист. Есть предметы, к которым я равнодушен и изучаю их по причинам, не имеющего личного мотива. К таким предметам относится литература. Я люблю физику, биологию, химию, но не литературу. Учитель литературы и русского языка Зоя Федоровна очень добрая и замечательная женщина. Только из-за уважения к ней я выполняю все ее задания. Что-то получается, что-то нет, пусть через не хочу, но я стараюсь. Пусть через строчку, но читаю классику. Я заметил, что могу ухватить смысл текста, прочитав пару строчек на странице. Может быть, я просто нашел способ быстро читать большие произведения, которые мне совсем неинтересны, и на которые жалко времени.

По любимым предметам я с удовольствием участвую в конкурсах и олимпиадах, а про литературные конкурсы ничего не ведаю. Однажды Зоя Федоровна попросила остаться меня после урока. Прозвенел звонок, я послушно подошел к учительскому столу, за которым сидела Зоя Федоровна, и терпеливо ждал. Учительница посмотрела на меня каким-то ласковым взглядом и сказала:

– Лева. Через неделю состоится конкурс чтецов. Я хочу предложить тебе поучаствовать. Даю тебе список стихов, выбери по душе. Если хочешь, можешь свой предложить. Только заранее покажи мне. Договорились? Завтра в два часа начнем репетировать в актовом зале.

Я только было хотел сказать, что не хочу в этом участвовать, это не мое, у меня не получится, но Зоя Федоровна – не только гениальный учитель, но и хороший психолог. Она встала, погладила меня по плечу, посмотрела ласковым взглядом. Я не заметил, как оказался в коридоре с листком бумаги, где напечатан список стихов, которые мне нужно было найти, прочитать и выбрать для себя один, который нужно выучить и с выражением озвучить перед аудиторией любителей литературы. До дома я шел как в воду опущенный. Весь вечер я думал, как сказать «нет», как отказать Зое Федоровне.

Уже ночью я решил, что буду участвовать. В конце концов, через неделю все закончится, и я снова займусь любимыми делами. Немного успокоившись, я нашел стихи из списка в интернете, выбрал самый короткий и начал читать, пытаясь сначала понять смысл, а потом выучить наизусть. Стих про какие-то страдания поэта, причем чуждые мне. Такой тоски и грусти я не испытывал никогда, не хочу и сейчас. Я решил посмотреть другие и выбрал стих про Родину и победу. Патриотические строчки подошли для моего ума и сердца лучше всего.

На следующий день в два часа я пришел в актовый зал, там уже были две мои одноклассницы Вера и Катя. Они известные в классе помощницы Зои Федоровны. Слышал я, что они готовятся поступать на факультет журналистики. Тягаться мне с ними было бесполезно, да и не очень-то хотелось. Я решил отнестись к этому необычному повороту своей судьбы, как чему-то ненужному, но необходимому. Бывает же так, что ты чего-то не хочешь делать, а приходится, ну хотя бы ради кого-то. Пусть, раз Зоя Федоровна так хочет, значит, я сделаю это, ну хотя бы ради нее.

Когда пришла Зоя Федоровна, то сходу всем сообщила, что ряды чтецов пополнились и этим пополнением был я. Она спросила про стихотворение, которое я выбрал для прочтения. Прочитав, она одобрительно кивнула и попросила подняться на сцену. Я поднялся и встал у микрофона.

– Теперь, прочти так, как ты чувствуешь.

Я начал читать и почему-то в конце каждой строчки переходил на крик. Так я из-за всех сил пытался передать торжественность победы, изображенной словами в стихе. На полпути меня прервала Зоя Федоровна.

– Погоди, Лев. Представь себя солдатом, сражавшимся на войне. Долгие годы ты живешь под пулями врага, в землянке. На своей земле тебе приходится прятаться, ты не можешь вернуться домой, заниматься любимым делом. Но ты понимаешь, что должен сражаться. Под угрозой твое будущее, будущее твоей семьи и всей страны. Каждый день борьба, каждый час страх смерти. И так изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год. И вот, наступает момент, когда нет пуль, нет взрывов, нет угрозы, нет врага, и теперь ты можешь вернуться домой, встретиться с родными, увидеть их лица, начать жить мирной и свободной жизнью. В предвкушении этого момента чтобы ты испытывал? Тот восторг, с которым ты сейчас прочитал стихотворение или что-то другое?

Я попытался представить все, о чем говорила Зоя Федоровна и как ни странно не испытал восторга, я наоборот почувствовал какое-то умиротворение, сильное желание приблизить предвкушающий момент, и настолько дорожа им, что начинал бояться, как бы не сглазил кто. Я не успел ничего сказать, как Зоя Федоровна будто прочитала мои мысли и сказала:

– Когда чего-то долго ждешь и желаешь этого, и вот оно уже совсем близко, и ты боишься даже вздохнуть, чтобы не спугнуть. В то же время в душе ликуешь, потому что умом понимаешь, что победил, во что, возможно, даже до конца еще и не веришь. Понял?

– Ну, вроде понял, – ответил я с некоторым замешательством.

– Тогда попробуй снова, – сказала Зоя Федоровна и взмахнула руками, будто отправила мне какое-то облако по воздуху.

Я начал читать спокойно, почти задумчиво, вчитываясь в каждую строчку. Я понял, что поэт и есть тот солдат, который идет домой после войны и жаждет увидеть своих близких. Он представляет их лица, их улыбки. Он несет свой поек, хочет разделить его со своей семьей, хочет сделать для них что-то приятное. Когда я читал и проникся чувствами поэта, то попытался выразить их в строчках. Сначала получалось тихо, на что Зоя Федоровна сказала:

– Хорошо, так и читай, и постепенной прибавляй громкости.

Мы еще почти час репетировали. Она помогала мне найти моменты, где нужно говорить быстрее, где громче, где тише и растянутее, будто давая слушателю время до конца осознать услышанное. Никогда не думал, что читать стихотворение на самом деле такое непростое дело.

Так мы тренировались всю неделю. Дома я тоже репетировал, даже выступил перед родителями и друзьями. Родители были в восторге, а друзья этот восторг не разделили. Один только Артем сказал, что я смельчак, потому как сам он на такое никогда бы не решился. Санек проникся чувствами и словами стиха и чуть не заплакал, а Генка пару раз зевнул за время моего выступления и все время что-то жевал.

Надо сказать, к концу недели получалось у меня не плохо. Я это понял по тому, как Вера и Катя вдруг стали обращаться ко мне как к равному, с каким-то уважением как к достойному сопернику.

Наступил день конкурса, накануне вечером я снова повторил стихотворение, отрепетировал перед зеркалом, закрепил в памяти все акценты и интонации.

Утром мама подготовила торжественный костюм, накормила меня, как она выразилась, пищей, дарующей удачу и поддержку талантам. Хотя это была простая гречневая каша.

От уроков меня и девчонок в этот день освободили, так как конкурс проходил в другой школе в соседнем микрорайоне. Сначала пришлось идти в класс к Зое Федоровне, а оттуда все вместе отправиться на место проведения конкурса. Настроение у меня было хорошее, я был уверен в себе, думал, что выйду, прочитаю и все, считай дело сделано.

До соседней школы идти минут десять. Я, Катя, Вера и Зоя Федоровна вышли пораньше, поэтому мы шли не торопясь. Зоя Федоровна предлагала надышаться свежим воздухом, чтобы разогнать кровь и разбудить мозг. Я шел и смотрел по сторонам. Хоть я давно живу в этом городе, но редко выхожу за пределы своего микрорайона. И сейчас мне представилась возможность оглядеться и рассмотреть незнакомые дворы и побывать в другой школе. Когда мы уже достигли места назначения, я посмотрел на школу, и словил себя на мысли, что она очень напоминает мою родную. Такое же трехэтажное здание, расположенное буквой «П». Только стены раскрашены в зеленый цвет, когда моя школа светло-коричневая. Мы вошли во двор, и пошли к крыльцу. В школьном дворе располагались ухоженные цветочные клумбы. Перед входной дверью большими буквами написано «Добро пожаловать».

Через прозрачные окна я увидел какую-то суету внутри. Когда мы вошли, вокруг было полно народу. Старшеклассники стояли в два ряда, образуя живой коридор. Самые первые в ряду здоровались и приглашали пройти к гардеробу. Там нам помогли раздеться, и какая-то женщина пригласила подняться на второй этаж и пройти в актовый зал. Кроме нас, там были еще команды, которые уже разделись и прихорашивались перед зеркалом, висевшем на бетонной колонне коридора. Были и те, кто уже поднимался по лестнице. Потом за нами в школу вошли еще несколько учеников с учителем. В общем, собиралась куча народу. Я тогда наивно подумал, что может здесь еще какие-нибудь мероприятия будут в других классах. Но когда мы зашли в актовый зал, то я понял, что все эти люди пришли именно сюда на конкурс чтецов, где я не просто зритель, а участник. У меня забилось сердце со скоростью урагана. Мне никогда не нравилось большое скопление незнакомых людей, а мысль о том, что все эти люди будут смотреть на меня, когда я буду стоять на сцене и читать стих, бросало в пот.

Только тогда я понял, на что подписался, когда согласился участвовать. Я и предположить не мог, что конкурс чтецов такое многолюдное событие и найдется столько желающих в нем поучаствовать. И тем более не знал, что найдутся любители послушать все это дело. Тут я понял, что мозг мой от волнения сжался, и стих, который я много дней учил, читал и чувствовал, куда-то выдавило. Единственное, что я испытывал тогда, это страх перед публикой. Как в тумане я следовал за Зоей Федоровной. Она завела нас за кулисы и сказала:

– Каждый вытягивает жребий.

Я послушно вытащил клочок бумаги из корзины и увидел написанную цифру 7. Мое любимое число, почему-то подумал я. Но от вида любимой цифры уверенности не прибавилось. Лучше бы было 2 или 3, чтобы все это побыстрее закончилось, а так из 10 участников я был седьмым.

Начался конкурс, объявили первого участника. Я стоял за кулисами и прислушивался к выступающему. Не знаю зачем, но я ждал чужого волнения и может быть промаха. Как назло, все выступали смело и уверенно. Каждому отводилось не более 15 минут. Раньше мое выступление длиной в 10 минут казалось не таким уж и долгим, то теперь я думал, что 10 минут на сцене – это целая вечность, за которую можно и умереть от страха. Вера и Катя по жребию должны были выступать раньше меня. Я не заметил, как они уже отстрелялись и спокойно рассиживали в зале. Чем ближе было мое выступление, тем сильнее боролись внутри меня противоположные желания. С одной стороны, мне хотелось, чтобы время до выступления длилось бесконечно, с другой стороны хотелось, чтобы все закончилось как можно быстрее. Вдруг подошла Зоя Федоровна и сказала:

– После этого выступающего твоя очередь. Давай, Лева, не волнуйся. Делай, как на репетиции.

Почему-то слова учителя меня совсем не успокоили, а наоборот, взволновали. Сердце стало биться в груди, как загнанный зверь в клетке. Стало жарко, тело обдало потом, в голове что-то кричало: «Не хочу!» Когда участник спустился со сцены, Зоя Федоровна жестом указала мне подниматься. Я как послушный муравей побрел на сцену. Нужно было пройти всего четыре ступеньки. Ноги не слушались, и я боялся споткнуться. Когда я оказался на сцене, в голове было все что угодно, только не победный стих.

Я огляделся. Кругом были люди. Их лица были устремлены ко мне. В томительном ожидании они смотрели на меня. Это все незнакомые мне люди, что у них на уме, я не знал. На секунду я подумал, что они, их взгляды и ожидания мешают мне собраться с мыслями. Я собрал раздавленную волю в кучу, полазил по полочкам своей памяти, сначала вспомнил чувства солдата, вернувшегося с войны, а затем его слова. Я начал читать. Тренировки делали свое дело, как на автопилоте я прочитал большую часть стиха. И вдруг я понимаю, что абсолютно не помню, что дальше. Будто и не было там ничего, но я точно знаю, что было, только что не помню. В этот момент казалось, будто мозг отформатировали. Я забыл даже то, что уже прочитал. Ужас накрыл весь мой организм. Изрядно вспотевший я вдруг начал замерзать, губы мои затряслись, на глаза накатились слезы. Лавина разных эмоций вдруг накрыла меня. Мне было и обидно, и стыдно, и страшно. Затем жар подкатил к голове и щеки запылали огнем. Я представил, как я стою на сцене красный, как помидор с ушами. Тут я понял, что не вспомню ничего и надо срочно скрыться, чтобы поскорее закончить этот спектакль одного актера, играющего позор на ножках. Только я хотел повернуть к выходу, как услышал из зала злосчастную строчку, которая выпала из моей памяти в такой неподходящий момент. Мне подсказывала Катя. Я глянул на нее и увидел понимающие глаза, одобрительный кивок и плавные движения руками, как бы показывающие, что нужно глубоко вдохнуть и выдохнуть.