Текст книги "Пофигист и записки рыжего Льва"

– У тебя хорошая комната, просторная, – сказала Маша, оглядываясь по сторонам.

– Да, это дедушка, как переехали, сам в маленькую заселился, а мне эту комнату выделил, – сказала Оля, чем подтвердила мою догадку.

– Вы давно переехали? – спросил я.

– Нет, недавно. Раньше мы жили в дедушкиной однушке на другом краю города. Дедуля очень экономный, он все деньги, которые тетя Лида из Германии присылала, складывал. Потом свою однушку продал, накопленные добавил и купил двухкомнатную, – разоткровенничалась Оля.

– Ну, правильно, ты же уже взрослая. Тебе отдельная комната нужна, – одобрительно сказала Маша.

– Ну, ладно, Олечка, спасибо за пирог, нам уже пора, – добавила Маша, приняв решение и за себя и за меня. По правде говоря, я бы еще немного задержался. Мне было приятно там находиться. Какой-то теплый уют и спокойствие довлело вокруг. Но Маше не терпелось вернуться к разговору со мной, который она заводит каждый раз, когда я провожаю ее до дома.

И в этот раз она с воодушевлением говорила, как инкогнито переписывалась с Павлом, и делала все, чтобы он влюбился и не мог жить без нее. А когда это случится, она снимет с себя маску, откроется ему, и они будут вместе. В общем, ее фантазии были похожи на бред, и я серьезно к ним не относился. Я даже перестал ревновать, потому что не видел в ее словах ни намека на любовь. Маша напоминала мне упрямого ребенка, который добивался своего любой ценой. Порой даже, казалось, что она придумывала эти страдания, чтобы как-то разнообразить свою жизнь. Я понимал, что рано или поздно ей надоест, и захочется настоящей любви, реальной с надежным человеком, который всегда рядом, ну с таким, как я. Поэтому я слушал ее и даже иногда поддакивал. Конечно, я не подозревал, куда заведут все эти ее планы. Да и как я мог это знать. Но об этом еще впереди.

Настал день похода в магазин. С утра я плотно позавтракал и направился к Маше. Она была в хорошем настроении. По пути к Оле она рассказала, что у сестры завелся какой-то парень, с которым та обменивается смсками и тайно встречается. И сей факт Маше очень нравился, потому что сестра уже не рассматривалась как соперница.

Мы пришли к Оле и втроем отправились в супермаркет. Маша взяла на себя обязанности проводника и учителя, Оля стала послушной ученицей, ну а я, как нетрудно догадаться, героически согласился с обязанностями носильщик. В магазине большую часть времени я томился в душном ожидании, то возле одного отдела, то возле другого, где мои девчонки, то что-то выбирали, то примерялись.

На обратном пути Маша и Оля шли довольные, много шутили и смеялись. Чего нельзя было сказать обо мне. Я шел и ворчал. Мне казалось, что я был похож на сутулую елку, наряженную пакетами.

– Ну, вы набрались, за всю жизнь столько не сносить, – бормотал я. А они смотрели на меня и на все мои возмущения только хохотали.

Наконец-то достигли Олиного дома. Там меня разгрузили, и я смог выпрямиться и почувствовать всю легкость свободы. Дома, несмотря на усталость, я с наслаждением вспоминал прошедший день.

Особенно было приятно видеть Олю, когда она пришла в школу. В обновках она стала невозможно красивой. Трикотажное платье подчеркивало кукольную фигурку, сапожки хорошо сидели на стройных ножках. Волосы Оля распустила, а передние пряди завила. Я и раньше рядом со своими девчонками чувствовал себя красавчиком, а теперь и вовсе загордился.

С тех пор, как Маша, Оля и я сдружились, к Оле никто не приставал. Только Петька нет-нет, да оскорбит ее, то намеком, то случайным словом. А с тех пор, как она преобразилась, Петькина язва активизировалась, он так и норовил исподтишка какую-нибудь пакость Оле сделать. То книгу с ее парты смахнет, то ручку украдет. Я сам не видел, но догадывался, чьих рук было дело. Один раз я заметил, как Петька на перемене в коридоре по пути в столовую, проходя мимо Оли, задел ее плечом так, что она отпрянула в сторону и не упала только из-за того, что наткнулась на кого-то. Я тогда нагнал Петьку и, глядя ему в глаза, сказал:

– Иди, извинись перед Олей.

– Еще чего, – удивленно ответил Петька.

– Ты только что толкнул ее. Она чуть не упала, – яростно выпалил я.

– А что она на пути мешается, – съязвил Петька.

– Кто тут мешается, так это ты недоумок. Если ты еще какую-нибудь пакость сделаешь, я за себя не отвечаю, – продолжал я, а сам понимал, что силы неравны. Но в тот момент мной управляла ярость, которая может заставить любого слабака броситься в неравный бой. Но Петька на бой не рассчитывал, и отступил. Весь день я ходил, как бешенный. Я не унимался, жаждал наказать, проучить негодяя. Больше всего я боялся потерять Олино доверие. Она всегда смотрела на меня, как на героя, и я чувствовал себя таким. Я даже понял, что предназначение мужика и есть защита и поддержка слабых женщин.

Петька, хоть и трус, но в плечах шире меня и если бы я сильно попросил, то он перегнул бы меня пополам, как тростинку. Но теперь у меня были мои девчонки, и чтобы держать статус героя, мне все-таки пришлось выполнить обещание, которое я уже много раз себе давал, и каждый раз его нарушал. Я решил заниматься спортом.

С тех пор каждое утро я просыпался и говорил себе: «Сегодня не хочу, отложи на завтра». В ту же минуту я вспоминал, что мужик, защитник, и это срабатывало.

Записка четырнадцатая «Смысл жизни»

В последнее время я совсем забросил чтение записок, хоть мне и оставалось прочитать последнюю страницу. И в один вечер я все-таки решил дочитать. Последняя запись в дневнике называлась «Смысл жизни».

«Смысл жизни.

Эта моя последняя запись. Больше я писать ничего не буду. Когда-то я начинал вести записи интересных событий моей жизни, чтобы потом читать их и вспоминать чувства, которые их сопровождали. А сегодня я делаю последнюю запись, где не будет никаких событий. Здесь я хочу оставить свои рассуждения о смысле жизни.

Я как-то задал себе вопрос: «Зачем я живу?» Казалось бы, я как многие люди ничего не изобрел, не открыл, никого не спас. Но, на самом деле, я что-то сделал. Я прочитал много познавательных книг. Я познал мужскую дружбу и любовь к девушке. Меня окружали хорошие люди, обо мне заботились самые лучшие на свете родители. Я прожил счастливую жизнь.

Но в этом ли смысл жизни? Не уверен. Все это приходит и уходит. Я думаю, что самое главное в жизни не оставить после себя ничего плохого. Нужно прожить так, чтобы после тебя не осталось сломленных судеб, обиженных людей, неоплаченных долгов, чтобы никто не мучился чувством вины перед тобой, не страдал о тебе. Всю жизнь нужно бояться обидеть, утешать плачущего, помогать нуждающемуся, не отвечать на зло злом. И главное не только понимать, что это важно, но и твердо в это верить. Да, это простые истины, но как трудно их принять и следовать им.

Вдвойне труднее, когда у тебя мало времени и в каждую минуту это время может закончиться. И надо сказать, что ожидание той минуты и заставляло меня спешить принять эти истины и следовать им. Вот в этой внутренней борьбе за правду и есть смысл моей жизни».

Эта была последняя запись, я закрыл страницу и уставился на тетрадку. Почти год назад я нашел ее и начал читать. С чем-то соглашался, с чем-то нет, но одно я могу сказать, что этот мальчишка Левчик произвел на меня хорошее впечатление. Своими записками он будто разбудил меня, заставил жить, меняться. В этот момент в голову прилетела мысль: «А что если разыскать автора записок, познакомиться. И предлог есть – найденная тетрадка».

В этот же день я сходил к соседу дяде Ване. Он, в отличие от нас, жил в этом доме уже достаточно давно. Дядя Ваня сразу открыл дверь.

– А, привет Митя, заходи, – сходу сказал дядя Ваня. Мне бросились в глаза тапочки-собачки, в которых он стоял. Майка, растянутые трико и пушистые тапки никак не сочетались друг с другом. Я даже на мгновение забыл, зачем пришел.

– Заходи. Я один дома. Будешь чаю? – продолжал дядя Ваня.

– Я ненадолго. Я просто хотел узнать про людей, которые жили до нас. Вы их знали? – сразу к делу приступил я, следуя за дядей Ваней на кухню.

– Да, конечно, хорошие были люди. Жалко их. Садись, – сказал он. Когда мы вошли на кухню, я сел на стул.

– Я хотел узнать про мальчишку, который жил здесь раньше, – сказал я, не понимая, о чем дядя Ваня сожалел.

– Да я вот тебе говорю, хороший был мальчишка, – говорил дядя Ваня, разливая чай по кружкам.

– Не знаете, куда он переехал? – спросил я, не подозревая ничего плохого.

– Кто? Этот мальчишка? – удивленно спросил дядя Ваня.

– Ну да, – тоже удивленно ответил я.

– Да умер же он. Он же болел неизлечимой болезнью. А когда помер, его родители квартиру и продали, – сообщил дядя Ваня. Меня словно обухом огрели, и я промямлил:

– Как умер? Когда?

– Да вот больше года, наверное, как. Хороший был мальчишка. Он же знал, что умрет молодым, диагноз свой знал. А все равно веселый был и приветливый. Никогда от него плохого слова не слышал, – говорил дядя Ваня с искреннем сожалением. Я молчал.

– Вот так, Митька. Жизнь такая штука. Иной, посмотришь, кроме гадости за свою жизнь ничего не сделал, всю душу родителям измотал и живет, еще и много кому измотает. А тут мальчишка добрый, жить, да радоваться, и вот тебе, – продолжал дядя Ваня.

– А чем он болел? – спросил я.

– А я не знаю. Болезнь редкая генетическая. Лекарства от нее пока не придумали. Родители его молодцы, во всем его поддерживали, помогали. Он много чем увлекался. И друзья у него были тоже ребята хорошие, – рассказывал дядя Ваня.

– А в школу ходил? – спросил я.

– Конечно. Он жил, как все. Только вот последний год уже никуда не выходил, совсем ослабел. Да ладно, что же теперь поделаешь? У тебя жизнь вся впереди, не печалься. Ну-ка, возьми конфетку, а то совсем загрустил, – сказал дядя Ваня.

– Да мне пора. Спасибо, – еле выговорил я. Как то уж сильно впечатлился я услышанным. Я быстро поднялся и вышел в подъезд.

– Ты не расстраивайся, Левка хоть и пожил мало, но счастливо, – крикнул дядя Ваня мне вслед.

Дома грустная тоска одолевала меня. Много печальных мыслей крутилось в голове. Его стойкости можно было только позавидовать. Он боец, до последнего держался. Вот почему он радовался каждому рассвету, вот почему ценил общение, и даже любил ходить в школу. Понятно, откуда печальные нотки в последних записках. И это только нотки. И главное, ни одной жалобы на жизнь, на судьбу.

С того момента я по-другому стал смотреть на его записки. Все он правильно написал, только в последней записи про смысл жизни я бы добавил строчку: «А еще смысл жизни в том, что ты оставил после себя, и как это оставленное повлияет на других. Твои записки, Лева, изменили мою жизнь, и уже только ради этого тебе стоило прожить свою недолгую жизнь», – сказал я, будто обращаясь к автору «Записок».

Девятый класс пролетел незаметно. Экзамены уже были позади. Выпускной бал проходил в местном доме культуры. В огромном зале была сцена, а по периметру располагались небольшие столики на четыре места каждый. В самом начале зала был один большой стол для учителей.

На бал я пришел со своими девчонками. Они были прекрасны. Оля одела розовое платье с пышной юбкой, талию подчеркивал широкий пояс. Она выглядела роскошно, чего очень стеснялась. Видно было, что к нарядам она не приучена и чувствовала себя некомфортно. Я и Маша подбадривали ее, как могли.

Мы сели за столик в укромном непроходном месте, расположенном недалеко от сцены. Мы заняли только три места, оставался еще свободный стул.

– Давай, уберем стул к другому столику, – предложила Маша, и только я бросился выполнять, как к нам подскочил Петька.

– Можно мне с вами? – спросил он и, не дождавшись ответа, уселся за наш столик.

Я огляделся, хотел найти другое место, но свободного столика не оказалось.

– Может, ты в другое место сядешь? – спросил я его с нескрываемым недовольством.

– Негде больше, – сказал Петька с видом добродушного ежика. Я сверкнул на него глазами, пытаясь донести свое недовольство от его присутствия.

– Да все нормально, – спокойно сказал Петька.

Я и Петька сидели друг против друга. По обе стороны от меня и от него расположились Маша и Оля. Весь вечер я следил за Петькой, пытался словить его на какой-нибудь подлости. Но он был сам на себя не похож. Это как красавица и чудовище, только в одном лице. Так вот сегодня Петька был красавцем. Он ухаживал за Олей, старался угодить ей во всем, и, в конце концов, пригласил на танец. Я сначала не понимал, как на это реагировать. Если бы он наглел, то тут понятно, как нужно было бы поступить. Но Петька вел себя как пушистый котик. И что должен был я делать с этим пушистиком? Оля сначала напряженно отвечала на все его реверансы, потом успокоилась и перестала тревожиться. Тем более, я всем своим видом демонстрировал, что слежу за порядком.

В один момент я поймал Петькин взгляд, когда он смотрел на Олю. И вдруг меня осенило – Петька по уши влюбился. И все его прошлые придирки, пакости – все это были искаженные признаки внимания. Вместе с озарением пришел ужас. Очень не хотелось, чтобы Оля ответила Петьке взаимностью. Не то чтобы я ревновал, нет. Да что я себя обманываю, я ревновал. С этого момента я стал ревниво наблюдать за Олей, которая была с Петькой вежливой, но не более того. А на меня смотрела ласково и нежно. Так что я убедился, что все было по-прежнему, и успокоился. Для Машки я надежный друг, для Оли – герой.

Первый летний месяц мы часто встречались, потом Оля заявила, что тетя Лида хочет забрать ее в Германию на постоянное место жительства. Через неделю она устроила прощальный обед. Я и Машка, конечно же, пришли. Оля выглядела печальной, будто не в Германию собиралась, а на каторгу. Петька тоже нарисовался. Он с самого выпускного стал частенько ходить с нами за компанию. Правда, Оле это совсем не нравилось, поэтому иногда мы от него отнекивались. Благо он гордый и до навязывания себя не опускался.

Когда мы уже уходили, Оля немного задержала меня и сунула мне в карман какой-то листок бумажки.

– Прочти, когда будешь дома один, – сказала она и опустила глаза.

Я вышел на улицу, там ждала одна Маша. Петьки уже не было.

– Жалко, конечно, что Оля уезжает. Правда? – спросила Маша.

– Да, – сказал я, а сам всем своим телом чувствовал Олину записку в кармане и весь ум мой был направлен к ней. Маша в этот раз говорила мало, не изливала душу, не жаловалась. Видимо, искренняя тоска от отъезда Оли заглушила на время мучившие ранее мысли и чувства.

Дома, я первым делом достал записку и скрылся в своей комнате.

«Дорогой Митя. На прощание я хочу признаться тебе, что очень люблю тебя. С того самого момента, когда ты пришел ко мне в больницу, я влюбилась. Благодарю тебя за то, что ты был со мной все это время. Это было самое счастливое время в моей жизни. Я знаю, что тебе нравиться Маша. Я желаю вам счастья. С любовью и нежностью, твоя Оля»

Я прочитал записку на одном дыхании, потом столбняком просидел еще несколько минут. Внутри все ликовало, но мышцы будто парализовало и ликование никак не могло выразиться в движениях. Я только и смог, как растянуть физиономию в довольной гримасе. «Как, оказывается, приятно, когда тебя любят», – подумал я. Может, я всегда самым отдаленным закоулком своего мозга и понимал, что Оля ко мне небезразлична, но о таком даже не догадывался. Мама позвала на обед. Я уплетал за пятерых и при этом улыбался, как довольный жизнью кот.

Вечером внутренняя милота сменилась грустью. Я раз за разом перечитывал записку, чтобы снова и снова испытать парализующее чувство умиления, пока не осознал, что Оли больше не будет со мной рядом.

Через некоторое время уехала и Маша. Она так и не смогла отпустить Павла.

Все произошло неожиданно. Однажды днем с незнакомого номера мне позвонила женщина и представилась мамой Маши. Она спрашивала, не видел ли я Машу в этот день. На что я честно признался, что встречался с ней около недели назад. Голос звонившей казался тревожным. Потом она спросила, не знал ли я, где она могла быть. Я ответил, что даже не представлял. Уже позже я узнал, что Маша пропала.

За неделю до случившегося сестра призналась Маше, что уже давно тайно встречалась с Павлом, и они готовились к свадьбе. Сестра надеялась, что Маша уже забыла Павла, успокоилась и поэтому охотно поделилась с ней радостной новостью. Маша умело сыграла ответную радость, а сама задумала недоброе. В день свадьбы, она оставила дома записку, где прощалась со всеми родными, просила не поминать лихом. Свое нежелание жить она объяснила потерей всякой надежды быть вместе с Павлом.

Вместо торжественных мероприятий родные и гости занимались поисками Маши. Даже были подняты поисковые отряды и полиция. Я, конечно, тоже принимал участие. После звонка Машиной мамы, я стал названивать одноклассникам и учителям.

Маша нашлась только на следующий день в одной из частных квартир, которые сдают в аренду посуточно. После этого случая родители Маши увезли ее в другой город, подальше от семьи сестры. С тех пор я с Машей не виделся, а по ее номеру мне отвечал голос: «Абонент не доступен».

Немного порассуждав с собой, и посоветовшись с родителями, я решил не продолжать учебу в школе, а поступить в колледж на программиста. К тому же мне вдруг захотелось пойти в Армию. Ведь я так и не нашел силы заставить себя заняться своей физической формой, и подумал, что армейским командирам это удастся гораздо лучше.

Когда я проходил службу, то часто вспоминал записки Льва и свой девятый класс. Я даже завел конвертик, где хранил самые памятные для меня вещи. Там были записки Льва, фотография, где я и мои девчонки, а также Олино признание. Все это лежало в нагрудном кармане куртки и грело мне сердце.

Однажды дежурный вызвал меня на КПП, вскользь крикнув, что какая-то девушка хочет меня видеть. Сердце мое забилось, от любопытства бросило в пот. Я выбежал и увидел Олю. Я бросился ее обнимать. Больше всего на свете, я желал увидеть именно ее. И вот она пришла, моя Оля. Она дождалась меня с Армии, и с тех пор мы никогда не расстаемся.