Текст книги "Вторая Нина"

Глава X. Бегство. – Помеха. – Новый друг

Я лежала в постели, исполненная самых мрачных, самых тяжелых мыслей.

Тридцать головок в белых колпачках безмятежно покоились вокруг меня на жестких казенных подушках. Только их сладкое посапывание нарушало тишину уснувшего дортуара. Молодость взяла свое. Вдоволь наплясавшись и напрыгавшись, вволю наговорившись о бальных впечатлениях, только в третьем часу они наконец уснули.

Одна я не спала. Я никак не могла уснуть. Моя душа рвалась на части. Мое сердце билось так, что кровь с шумом стучала в виски. Я задыхалась от бешеной, но бессильной злобы.

«Что им всем нужно от меня? За что они мучают меня? За что придираются ко мне? Не виновата же я, что родилась вольной, свободной горянкой, а не верченой светской куклой, как они все! Нельзя же запереть орленка в курятник… И теперь они торжествуют. Им есть отчего радоваться. Завтра в большую перемену все классы соберутся в зале, все учителя, начальство. Меня вызовут на середину и на виду всего института, всех младших отделений, прочтут мне выговор – мне, Нине Израил! И все будут жалеть меня и смеяться надо мной – и Арно, и девочки, и „она“, бледная, тоненькая баронесса с зелеными глазами… А Люда будет плакать и укорять меня, и призывать имя покойного папы, и повторять в сотый раз свою любимую фразу: „Нет, ты его не любишь, Нина, не любишь!“»

– О, нет, ни за что, только не это! Не хочу! Не хочу! – невольно закричала я сдавленным шепотом. Я вцепилась зубами в подушку, чтобы как-то удержать стоны отчаяния, рвавшиеся из моей груди.

«Андро! Андро! – звало мое сердце. – Почему вы не послушали меня, почему не согласились взять с собой? Вы не знаете, Андро, как страдает ваша маленькая Нина! Вы ничего не знаете!..»

И вдруг мое сердце забилось еще сильнее. Действительно, кузен Андро не знает, что случилось со мной, что ждет меня завтра. История с жабой разыгралась после его ухода. И он отчасти даже несколько виноват в ней… Что, если он узнал бы, как поступят завтра с его гордой, независимой маленькой кузиной? Если бы он знал, какому позорному наказанию подвергнут ее перед лицом всего института?.. Уж тогда он, конечно, принял бы меры, чтобы его маленькая Нина избежала подобной участи. Тогда он, пожалуй, не противился бы моей просьбе и увез бы меня с собой в Мцхету… Да, да, конечно, увез бы! Надо только оповестить его до этого страшного события, до позорного суда перед лицом стольких врагов и недоброжелателей…

Но как? Как это сделать?

Я села на постели и, впиваясь широко раскрытыми глазами в полутьму дортуара, искала ответ.

И вдруг мне пришла простая и ясная, как день, мысль.

Все мое тело покрылось испариной. Крупные капли пота выступили на лбу. Я нашла выход! Это был трудный, роковой, но вполне осуществимый шаг. Надо было только одеться поскорее, закутаться с головой в теплую пуховую «собственную» шаль, привезенную мной из Гори, спуститься по черной лестнице до нижнего этажа, проникнуть в подвал, где было помещение девушек, оттуда – в дальнюю часть сада, где находилась крошечная калитка, никогда не закрывавшаяся на ключ, и… я спасена!

Все остальное казалось мне очень простым. Добраться до вокзальной площади, найти дом, где остановился князь Андро, и умолить его взять меня с собой на Кавказ. Да, да, конечно, иначе и быть не могло! Я все равно не пережила бы того позора, который ожидал меня назавтра… А тут – жизнь и радость под родным небом, среди привычных скал, под крылышком дедушки Магомета! Если мне и жаль кого-нибудь здесь, – так только Люду. Но с Людой мы столкуемся позже. Она поймет, что я не могла поступить иначе. Я ей все расскажу потом – там, на Кавказе, и вымолю у нее прощение… А теперь – скорее к Андро, к свободе!..

Я быстро, лихорадочно одевалась, трясущимися руками застегивала крючки платья, натягивала на ноги ботинки, ни на минуту не задумываясь над тем, что мой костюм более чем легок для позднего осеннего времени. Я мысленно подбадривала себя, вызывая в своем воображении неожиданные смешные картины. Как удивятся девочки! Какое растерянное, глупое лицо будет у Арно, когда она не найдет меня завтра в моей постели. А Перская? Сколько слез прольет бедняжка, пока не узнает о моей судьбе!..

Вся дрожа от волнения, я осторожно прокралась к выходу из дортуара, почти бегом сбежала по лестнице. Легко, бесшумно, скользящей походкой привидения я миновала лестницу и очутилась на темной площадке, примыкающей к подвальному помещению. Здесь я приостановилась на минуту, перевела дыхание и, осенив себя широким крестом, вошла в длинную, неуютную комнату, освещенную дрожащим светом ночника, в которой храпели почти сорок девушек – старых и молодых, красивых и уродливых.

Затаив дыхание, кутаясь с головой в теплый платок, я тихонько кралась по узкому проходу между двумя рядами постелей.

– Кто там ходит – спать не дает! – послышался чей-то сердитый, заспанный голос – как раз в ту минуту, когда я была уже у цели и собиралась открыть дверь в сени.

Ни жива ни мертва, я прижалась к стене. Чья-то всклокоченная голова поднялась с подушки. Девушка обвела сонными глазами спальню и, очевидно, никого не заметив, тяжело грохнулась на постель.

У меня разом отлегло от сердца. Я быстро распахнула дверь, одним духом пробежала сени, толкнула вторую дверь и очутилась в старом, вековом институтском саду.

Оголенные деревья, мерно покачивая вершинами, рассказывали что-то друг другу тихими, скрипучими голосами. Месяц прятался за облаками. Осенний ветер пронизывал насквозь, усиливая предутренний холод.

Бегом, не глядя по сторонам и не чувствуя под собой ног, я бросилась к садовой калитке, отделяющей большой сад от палисадника, примыкающего к улице. Старик-сторож, сидя на тумбе, клевал носом.

«А что, если он проснется, лишь только я подойду к калитке, и поднимет шум? – мелькнула в моей голове тревожная мысль. – Тогда весь мой план пропал!»

Мое сердце тревожно сжалось…

Осторожно, крадучись, я неслышно подошла к калитке, положила руку на задвижку и изо всех сил рванула ее. Калитка была не заперта. Сторож спал. Я уже почувствовала себя на свободе, как вдруг невидимая рука легла мне на плечо…

Я тихо вскрикнула и обернулась.

– Барышня! Золотая… Бога ради! Домой! Домой скорее! – услышала я отчаянный шепот и увидела знакомую мне фигуру гардеробной Аннушки.

В ту же минуту сторож проснулся, вскочил и заворчал сердито:

– Ну, кого еще здесь носит нелегкая?

– Скорее! Бежим скорее! Не дай Бог хватятся! – снова отчаянно зашептала Аннушка и, крепко схватив меня за руку, помчалась со мной назад.

Ровно ничего не понимая, я почти бессознательно следовала за ней. Только когда она привела меня к знакомым дверям и через длинную подвальную казарму, наполненную храпом, вывела на нижнюю площадку черной лестницы, я поняла, что случилось нечто ужасное, что мне помешали бежать и желанная свобода потеряна навсегда…

Я с ненавистью взглянула в испуганное лицо Аннушки.

– Кто вас просил мешать мне? – гневно вскричала я и с глухим рыданием упала на холодные ступени.

– Я! Я виновата во всем, – послышался надо мной хорошо знакомый, вибрирующий голосок.

Я быстро подняла голову. Передо мной стояла Рамзай.

– Я видела, какой грустной, просто убитой вы поднялись в дортуар, узнала от Арно, что ожидает вас завтра. Я заметила ваши мучения ночью и пошла за вами следом. Когда вы вышли, я разбудила Аннушку и послала ее догнать вас. Я виновата во всем! Но я так боялась за вас, Нина!

Я смотрела и не верила своим глазам, слушала и не доверяла собственному слуху. Передо мной стояла она – бледная зеленоглазая девочка, в одной нижней юбочке и ночной кофте. Зеленые глаза сияли мне навстречу двумя великолепными изумрудами. Бледные щеки горели. Голос дрожал и прерывался…

– Что вам надо от меня? Какое вам дело до меня? – начала было я, но вдруг невольно замолкла.

Худенькие руки вмиг обвились вокруг моей шеи, два зеленых глаза блеснули совсем близко от моего лица, и Лида Рамзай сжала меня в своих объятиях.

– Нина! Дорогая! Милая! Одинокая моя! Гордая моя! Прости ты меня, Бога ради… Уж такая я есть! Не взыщи! Со всеми я такая – своенравная, капризная… Они довели до этого… Они все такие верченые, глупенькие, пустые… И вдруг ты пришла. Такая сильная, своеобразная, гордая… Я хотела сломить твою гордость. Хотела подчинить тебя себе. И не смогла! Я угадала в тебе родную душу. Я тебя с первой минуты полюбила! Только мой каприз, моя гордость против тебя шли. А сегодня… Когда я тебя с этим грузинским князем увидела и поняла из твоих подслушанных мной слов, как тебе тяжело, как ты страдаешь, я сказала самой себе: хватит! Нина Израил – чудная, славная, она прелесть и будет другом Лидии Рамзай. Да?

Она стояла передо мной – взволнованная, бледная, кроткая. Она протягивала мне руки, ее глаза сияли любовью и лаской…

И тут только я впервые поняла, что бо́льшая часть моих горестей заключалась именно в дурном отношении ко мне этой чудной зеленоглазой, давно любимой мной девочки…

Теперь мое бегство казалось мне смешной и нелепой выходкой, предстоящее «внушение» утратило всю свою трагичность. Зеленоглазая девочка заполнила собой все мое существо.

– Лида! Лида! Дорогой друг мой! – прошептала я, бросаясь на шею моего нового настоящего друга, приобретенного такой тяжелой ценой…

А Лида между тем говорила:

– Ты не бойся… Завтра мы всем классом к Maman пойдем и отстоим тебя. Арношка придирается к тебе, это и слепой увидит, мы подтвердим это, даю тебе слово. Только ты, Нина, обещай мне никогда больше не устраивать такой ужас, который выдумала сегодня. Нельзя быть малодушной, слабой, бесхарактерной! Надо уметь терпеть, Нина! Только слабые не выносят страданий. Ты сама не должна уважать подобных людей. Моя судьба очень похожа на твою. Меня тоже привезли сюда – независимую, вольную, избалованную – и заперли, как птицу в клетке. И я злилась, и я страдала, и на неповинных девочках вымещала свое горе. Помнишь историю с Пуд? Вот тебе образчик. Ты тогда пристыдила меня, и я больше не возобновляла подобных проделок. С тех пор я другая стала. Я перед тобой в лучшем свете казаться хотела, Нина, милая! О, как я рада, что нашла в тебе друга, дорогая моя! Ведь ты мне теперь друг, верный, неизменный… Правда, Нина?

Вместо ответа я горячо поцеловала ее, и мы, крепко обнявшись, поднялись в дортуар.

Мы обе не спали в эту памятную для нас ночь. До самого утра продолжалась наша пылкая дружеская беседа.

Синее небо, чинаровые рощи и горы-исполины как будто далеко-далеко отодвинулись от меня. Их место заняла хрупкая, тоненькая фигурка, и два зеленых глаза сияли мне в предутренней полутьме осеннего дня…