Текст книги "Вторая Нина"

Глава XV. Возвращение Доурова. – Бабушкино решение. – Жених

Ослепительно яркий луч солнца ударил мне в глаза, как только я подняла отяжелевшие от сна веки.

– Наконец-то проснулась, бирюзовая! – прозвенел надо мной хорошо знакомый голосок, и Гуль-Гуль с разбега вспрыгнула ко мне на постель.

Все, что вчера ночью казалось мне сном или сказкой, оказалось действительностью. И какой чудной, какой яркой действительностью! Со мной был мой друг! Со мной была Гуль-Гуль!

– Джаным, голубушка! Нина яхонтовая! – взволнованно лепетала она. – Вставай, солнышко! Вставай, бирюзовая! Новость! Большая новость! По берегу Терека всадник скачет! Начальник! Прямо сюда! Прямо к замку!.. Поспеши к окну, джаным!

Я не заставила ее повторять приглашение. Быстро подойдя к окну, я действительно увидела скакавшего по направлению к замку всадника. Защитив глаза ладонью от солнца, я старалась разглядеть, кто это.

Что это был офицер, казачий офицер – в этом я не сомневалась.

А вдруг это Андро? Милый, дорогой князь Андро, которому Люда успела сообщить о бабушкиной суровости и который спешил мне на выручку.

«Ах, как это было бы хорошо! Как хорошо и прекрасно!» – вихрем пронеслась в моей голове радостная мысль.

Но по мере приближения всадника, скакавшего во весь опор, мне пришлось разувериться в моем предположении. Когда путник поравнялся с башней, я невольно испустила легкий крик.

Это был Доуров… Опять Доуров!

– Его не впустят. Вот увидишь, не впустят, – убежденно сказала я Гуль-Гуль, когда всадник подскакал к воротам замка.

Но каково же было мое изумление, когда после непродолжительных переговоров со старым Николаем ворота замка распахнулись настежь, и Доуров въехал во двор.

Но еще больше пришлось мне удивиться, когда ровно через час на лестнице раздались тяжелые шаги великанши, и только Гуль-Гуль успела скрыться в свою каморку, как немая появилась на пороге.

– Ммм! – неистово мычала она, хватая меня за руки и указывая куда-то вниз своим огромным пальцем.

Я решила на этот раз быть покорной и последовала за ней. Она провела меня сначала в мою комнату, помогла мне умыться и одеться в одно из доставленных мне сюда с арбой платьев, после чего с тем же мычанием повела меня к бабушке.

Старая княгиня Джаваха сидела, держась прямо и сухо, в кресле и, как видно, поджидала меня. Она выглядела торжественно.

– А где же Доуров? – спросила я. – Мне казалось, что я видела его из окна башни.

– Ты не ошиблась. Сергей Владимирович Доуров здесь, и ты увидишь его через несколько минут. А пока выслушай то, что я скажу тебе. Будь внимательна.

– Я охотно слушаю вас, бабушка, – поторопилась ответить я, решив покоряться до времени всем причудам этой странной старухи.

– Я не сомневаюсь в этом, – сухо проронила она, – потому что даже самый маленький ребенок должен понимать тех, кто желает ему добра. А ты далеко не ребенок, Нина, тебе скоро шестнадцать лет, ты уже взрослая барышня. Другие в твои годы здесь, на Кавказе, уже давно замужем.

– Я никогда не выйду замуж, бабушка! – прервав ее речь, пылко воскликнула я.

Она посмотрела на меня очень пристально, потом губы ее сжались в язвительную гримасу.

– Тебя об этом не спрашивают, – резко отозвалась она. – Как ты думаешь, – бабушка внезапно переменила тему разговора, – каково мне было убедиться в том, что в мой тихий замок вместо ожидавшейся почтительной и благонравной барышни ворвался дикий, непослушный, отчаянный мальчишка-джигит? Который к тому же, несмотря ни на доброе слово, ни на наказание, остается тем же разбойником, тем же дикарем и нарушает спокойствие моего мирного жилья? Нечего сказать, приятную услугу оказал мне покойный племянник, поручив тебя моей опеке!

– А вы отказались бы от опеки, бабушка! – дерзко и весело взглянув в глаза старухе, воскликнула я. – Вы бы отдали меня князю Андро. Право, он охотно приютил бы меня у себя.

– Глупая девчонка! – рассердилась княгиня. – Ты не понимаешь, что молоденькой барышне неприлично жить в квартире чужого холостого офицера.

– Князь Андро мой брат! – горячо возразила я. – Он мне вовсе не чужой! Я люблю его больше всех в мире после Люды и считаю себя его сестрой.

– Мало ли что ты считаешь, глупая! – перебила меня бабушка. – Надо, чтобы люди так думали. А люди так думать не будут. Значит, надо выбрать для тебя нечто иное. И я выбрала. У Сергея Владимировича Доурова есть прелестное поместье в Гурии[37]37
  Гу́рия – провинция в Грузии.


[Закрыть], где живет его мать, бывшая фрейлина покойной русской царицы. Там же живут и его взрослые сестры, чудесно воспитанные барышни, и там поселишься ты до тех пор… ну, словом, пока не станешь его женой.

– Женой? Чьей женой? Доурова? Вы, верно, шутите бабушка? Этого никогда…

– Молчать! – сурово прикрикнула на меня старуха. – Молчать! Не сметь так непочтительно говорить со мной! Вздор! Раз я говорю, что будет так, то так оно и будет! Глупое дитя, ты не понимаешь своей пользы! Сергей Владимирович делает честь тебе – дикой, невоспитанной провинциалке, предлагая себя в мужья. Он раньше служил в отборном полку в столице, он уважаем в своем кругу, он самый блестящий офицер из всего Гори, такого не найти ни в Мцхете, ни в Тифлисе. И тебе нечего даже раздумывать. Ты будешь его женой! Да, будешь, я уже дала ему слово.

– Ну, вот и отлично! – расхохоталась я, впрочем, не совсем естественным смехом. – Вот и отлично! Выходите за него сами, бабушка, если он вам так нравится!

– Дерзкая! – вне себя закричала княгиня. – Как ты смеешь! – и тут же прервала себя, точно спохватившись: – Ну все, довольно слов и пререканий, как я сказала – так и будет. Завтра на заре ты поедешь с Сергеем Владимировичем Доуровым в его поместье, где ты получишь светское воспитание в его семье. А пока ты должна сама сказать ему, что согласна на его предложение.

С этими словами бабушка встала со своего кресла и величественно поплыла к двери.

Я осталась одна. Я была ошеломлена, уничтожена, убита… Ничего подобного я и представить себе не могла. Дело выходило гораздо серьезнее, чем я ожидала.

Завтра на заре меня отвезут в Гурию, в поместье ненавистного Доурова, к его чопорной матери и вертлявым сестрам и… И я никогда не увижу ни милой Люды, ни дорогого Андро, ни чудных гор и ущелий Бестуди, ни обоих старых дедушек… Никогда! Никогда!..

Охваченная отчаянием, я упала головой на стол, сжала ее руками и тихо застонала сквозь крепко стиснутые зубы.

– Что с вами? Вы плачете, милая княжна? – послышался надо мной вкрадчивый голос.

Я быстро вскочила, подняла голову и отступила на шаг, вся дрожа от ненависти.

Передо мной стоял Доуров – спокойный, выхоленный Доуров, человек, на которого я обрушила весь свой гнев, все мое дикое, бессильное бешенство.

– А-а, это вы! – скорее прошипела, нежели произнесла я, задыхаясь от волнения. – Так вот вы какой! Вот вы…

Я захлебывалась. Я не находила подходящих слов для выражения моего негодования. Только мои глаза двумя колючими искрами впились в его лицо. И вдруг злая улыбка искривила мои губы.

– Слушайте, Доуров! – крикнула я неестественно звонким голосом. – Сколько вы возьмете отступного из тех денег, которые завещаны мне покойным князем? Сколько я должна назначить вам в пешкеш, чтобы вы оставили меня в покое?

Он вздрогнул, как от удара хлыста. Выпрямился во весь рост и побледнел, как полотно. Оскорбление, брошенное мной, казалось, было для него невыносимым. Но Доуров в мгновение ока поборол свой гнев. Его выхоленные пухлые пальцы с отполированными розовыми ногтями легли на мою руку.

– Напрасно вы такого дурного мнения обо мне, княжна Нина, – произнес он нарочито печальным голосом, – я искренне люблю вас!

Теперь я в свою очередь затрепетала от гнева и отвращения к этому человеку.

– Уйдите! – закричала я не своим голосом. – Не смейте трогать мои руки, не смейте лгать мне! Вы не говорили бы так, если бы я не была самой богатой невестой в Гори!

– Нина! Нина! – воскликнул он, рассчитанно красивым жестом хватая себя за голову.

Потом он снова взял мою руку – это было как прикосновение какого-то гадкого пресмыкающегося. Я ненавидела в нем все, решительно все: и эти холеные ногти, и самодовольное лицо, и рассчитанные на эффект речи. С ненавистью я вырвала свою руку и крикнула прямо в его противное, самодовольное, упитанное лицо:

– Слушайте вы, как вас там!.. Не смейте так говорить со мной, не смейте касаться моей руки… или… Или я выцарапаю вам глаза, клянусь Богом!

И стрелой вылетела вон из комнаты.

Глава XVI. Снова узница. – Из мрака к свету и обратно во мрак. – Избавление

Первым моим побуждением было бежать к Гуль-Гуль на башню, рассказать ей все и просить о помощи. Но не успела я подумать об этом, как кто-то невидимый сильно сжал мои локти, поднял на плечи и понес. Я поняла, что это была Мариам.

Великанша втащила меня в мою комнату и тотчас же вышла, закрыв за собой дверь на задвижку.

Я снова очутилась в заточении. Но на этот раз я уже не билась, не кричала и не выходила из себя. Я теперь хорошо понимала бесполезность подобного поведения. Меня охватило отчаяние, тихое, молчаливое отчаяние, которое доводит человека до состояния оцепенения, почти небытия. Что бабушка сказала правду и что завтра меня ждет отъезд с этим гадким, более того – отвратительным человеком в его гурийское поместье, в этом я уже больше не сомневалась. Я увидела из моего окна, как старый Николай открыл дверь покосившегося от времени сарая и вывел оттуда пару вороных лошадей с поджарыми ногами и огромный старомодный фаэтон. Экипаж он старательно вымыл, а лошадей принялся тщательно чистить скребницей. По двору пронеслась, тяжело шлепая ногами, Мариам с моим чемоданом на плечах. Сомнений не было: с зарей меня увезут.

Я стиснула зубы в бессильном бешенстве.

Меня выведут во двор, лишь только небо зарумянится ранним восходом, посадят в фаэтон, может быть, одну, может быть, с Николаем или великаншей… Доуров поедет рядом верхом и…

Дальше я не могла думать. Мне казалось ужасным это насилие над моей судьбой, моей волей… Я готова была кататься по полу, рвать на себе волосы в бессильном гневе и отчаянии. Жить в чужой семье, учиться манерам и получить воспитание у чужих людей, чтобы в конце концов стать женой ненавистного Доурова, – о, это было бы ужасно! Уж слишком несправедливо, слишком безжалостно поступала судьба по отношению ко мне…

И тут же в моей душе поднималось раскаяние. Если бы я послушалась Гуль-Гуль и согласилась позволить Кериму выручить меня из неволи! Но я гордо отклонила ее предложение. Я сказала, что меня никто не притесняет. Но разве я знала? Разве знал покойный папа о той участи, которая постигнет меня здесь, когда решил отдать меня под опеку бабушки? О, если б только людям был дан дар предвидения, – я бы никогда не очутилась в этих старых развалинах, с этими ужасными, бессердечными людьми. Нет! Разумеется, нет! Или я сама виновата во всем этом? Виновата, что была слишком горда, непочтительна и непокорна и этим вселила в душу моей бабушки желание как можно скорее отделаться от меня? Может быть, она по-своему права, может быть… Но какое мне дело – права она или нет, я хочу избавиться от нее, от Доурова, от поездки в Гурию, избавиться во что бы то ни стало! Хочу, но не могу! Да, не могу! Не могу! Бог всесильный, Ты видишь мою беззащитность!..

Я упала под окно, около которого стояла, сжала руками свою бедную измученную голову и точно забылась, точно оцепенела на некоторое время…

Долго ли пролежала я так на холодном полу у окна – не знаю, но когда я подняла голову и взглянула в окошко, полный бледный месяц улыбался мне с неба доверчивой улыбкой. Была уже ночь, чудно-прекрасная, дивно-таинственная кавказская ночь. Облака, принимая причудливые формы людей-гигантов или удивительных волшебных животных, медленно плыли по небу. Рев Терека казался еще более грозным в ночной тишине. Я стала вслушиваться в этот однотонный, похожий то на бешеный смех, то на скорбное рыдание голос потока, и вдруг мое чуткое, напряженное ухо уловило какой-то неясный шум, заглушаемый ревом реки.

Вот он яснее, яснее, этот звук, этот почти неуловимый для слуха шелест. Я все отчетливее различаю его. Я слышу, как кто-то осторожной, крадущейся походкой пробирается в ночной тишине к моей комнате.

Мое сердце тревожно забилось, мои глаза жадно впились в темноту. Неужели Гуль-Гуль? Неужели эта милая, отважная малютка, тщетно прождав меня в башне и не дождавшись, почувствовала грозящую мне опасность и спешит мне на выручку?

Милая, смелая красавица! Спаси ее, Боже, от встречи с Доуровым или обитателями замка. Спаси ее, милосердный Господь!..

А между тем шаги все ближе и ближе… Вот кто-то остановился у двери, вот чуть слышно открывает задвижку… Мое сердце замирает, на мгновение перестав биться… Дверь бесшумно распахивается…

– Керим! – слетает с моих уст чуть слышный стон.

Да, это он, Керим-ara бек-Джемал, в своем обычном наряде, со своим гордым, независимым видом вождя горных душманов, каким я его видела в пещере Уплисцихе в ту памятную грозовую ночь.

– Керим, вы? Здесь?.. Как неосторожно!.. – в волнении прошептала я, протягивая к нему руки.

– Не бойся, княжна, ничего не бойся… Керим у жены был… У Гуль-Гуль, в башне. Жена сказала: княжна несчастна, по своим тоскует, по Гори… А в полдень Керим на Тереке уруса-офицера видел… Дурной человек! Хорошего от него ждать нечего. Вот и решил Керим на выручку к княжне пробраться. Жаль, что мои абреки далеко, помочь не могут. А то бы!.. – он загадочно улыбнулся, недобро сверкнув горящими глазами. – Помогли бы Кериму напасть на замок, схватить Доура и… Счастье его, что Керим не за местью к нему пришел. Его счастье. А теперь, тебе говорю, княжна, – бежим! В Гори провожу тебя, хочешь? А не хочешь, – в Мцхету, где родные есть, туда и доставлю. Что тебе здесь в замке одинокой жить со старыми воронами да серыми мышами? Идем на волю, княжна. На заре будешь в Гори.

– Да, да! – восторженным шепотом прервала я его речь. – Да, да, спасите меня! Спасите меня, ради Бога, Керим! А то… а то…

И, задыхаясь от волнения и негодования, я рассказала ему, как решила поступить со мной старая княгиня.

Видно, что мой рассказ произвел тяжелое впечатление на Керима. Он выпрямился, ноздри его тонкого носа широко раздулись, глаза засверкали бешеным огнем.

– Клянусь, в другое время он поплатился бы мне за это! – вскричал он, хватаясь за рукоятку кинжала, но тут же преодолел свое волнение и заговорил, сжимая мою руку своей небольшой, но сильной рукой: – Спеши, княжна! Время не ждет… Внизу у Терека мой конь пасется… До утра надо быть в Гори… Спеши! Спеши!

И, не выпуская моей руки из своих сильных пальцев, Керим повлек меня из комнаты.

Я уже не спрашивала, как он пробрался сюда, как не был замечен Николаем или Мариам, которой в эти последние ночи почему-то не было на крыше. Я еле успевала за моим избавителем по темным, как могила, комнатам замка. Вот мы уже у цели; еще один небольшой коридорчик – и мы очутимся в столовой, а там останется самая малая и наименее опасная часть пути.

– Княжна удивляется, как Керим попал в замок? – раздался у самого уха голос моего спутника, словно угадавшего мою мысль, и мне послышалось, что его голос дрогнул от затаенного смеха. – Подземный ход ведет из башни, – тут же пояснил он мне чуть слышно, – в столовую замка ведет, сейчас ты его увидишь, сию минуту.

И он толкнул крошечную дверцу, находившуюся прямо перед нами.

И в ту же минуту дикий, страшный крик вырвался из его груди. Раздался выстрел. Керим, как подкошенный, упал навзничь.

Столовая была освещена еле заметным ручным фонариком. В дверях стоял Доуров с дымящимся револьвером в руке, а рядом с ним Николай и великанша, оба вооруженные кинжалами. Несколько поодаль виднелась и бабушка, вся – олицетворенное бесстрашие и суровость. Очевидно, они выследили несчастного Керима, когда он пробирался в башню, и устроили ему ловушку.

Отчаяние, страх за моего отважного избавителя и бешеный гнев на этих людей, напавших на него, как на зверя, – все это разом закипело в моей душе.

– Вы ранены, Керим! О Боже, вы ранены! – прошептала я, опустившись на колени перед упавшим беком, с ужасом замечая огромную лужу крови у его ног.

Доуров всадил ему весь заряд в колени, чтобы тот не мог бежать.

Керим был не в состоянии двинуть ногой. Лицо его, белое, как мел, было искажено нечеловеческим страданием. Огромные глаза нестерпимо сверкали на этом искаженном, без кровинки, лице. Они сулили гибель своему врагу, эти горящие, как уголья, глаза. Рука тщетно пыталась вырвать кинжал из-за пояса. Силы покинули его.

Но прежде чем я успела увидеть рану и понять положение несчастного, Доуров уже очутился подле Керима.

– Ага! Наконец-то попался в мои руки, разбойник! – прошипел он, замахиваясь на него кинжалом.

С поразительной ясностью возникла в моей памяти картина: лежащий Керим, а над ним ненавистный Доуров с поднятым кинжалом в руке. И тут же я вспомнила, где я видела ее. Тетка Лейла-Фатьма показала мне в темном окне нечто подобное полтора месяца тому назад в лезгинском ауле. Лейла-Фатьма, колдунья. Ее гадание сбылось…

Пусть Лейла-Фатьма – колдунья, но я – не глупое дитя, чтобы позволить заколоть моего беззащитного друга.

– Опомнитесь, Доуров! Или вы настолько подлы, что станете бить лежачего?! – вскричала я, отталкивая его руку.

Доуров вспыхнул до корней волос, хотел ответить что-то резкое, но удержался и, молча опустив оружие, заткнул его за пояс.

– Вы правы, княжна, – произнес он с отвратительной улыбкой, – вы правы! Не следует пачкать руки об этого негодяя. Слишком большая честь для него – пасть от кинжала русского офицера. Его ждет виселица, и он заслуживает ее!

– Молчите! – закричала я вне себя от бешенства. – Вы… вы сами…

Но я не докончила.

С перекошенным от злости лицом Доуров снова подскочил к Кериму и, выхватив из-за пояса казацкую нагайку, вскричал:

– Еще одно дерзкое слово, Нина, и я исполосую кнутом лицо этого бездельника. Клянусь вам! А теперь – связать его! – приказал он Николаю и великанше, указывая им на бессильно распростертого врага.

Те бросились к раненому и, несмотря на его сопротивление, связали. Совместными усилиями оттащив Керима в маленькую каморку, они заперли его там на ключ.

Потом Доуров подошел ко мне и сказал уже далеко не прежним вкрадчивым голосом, а жестко и сурово:

– Извольте пройти в вашу комнату, княжна! Постарайтесь отдохнуть и выспаться до утра. На заре мы выезжаем.

Не знаю, что стало со мной, но на этот раз я не возражала и не сопротивлялась. Вид беспомощного раненого Керима произвел на меня ужасное, ошеломляющее впечатление. К тому же теперь я была беззащитна и полностью находилась в руках моего врага…

Все кончено. Моя участь была решена…

* * *

Я засыпала, просыпалась и снова засыпала, но это был не сон, не отдых, а какой-то мучительный кошмар. Окровавленный Керим неотступно стоял перед моими глазами. Я несколько раз порывалась вскочить и бежать к нему, чтобы освободить, – и в тот же миг сильные руки Мариам, дежурившей у моей постели, укладывали меня обратно в кровать. Это была ужасная ночь. Я думала, что этой муке не будет конца, и все-таки против ожидания, сама не зная как, в конце концов забылась тяжелым, крепким сном и только на заре открыла опухшие от бессонницы глаза.

В первую минуту я ничего не понимала. Потом события сегодняшней ночи с поразительной ясностью встали передо мной. Я застонала в бессильном отчаянии при мысли, что ничем не могу помочь ни себе, ни Кериму.

Мариам одела меня, причесала, приколола мне шляпку, спустила креповую вуаль на лицо и чуть живую от пережитых потрясений свела вниз, где меня уже ждали бабушка и Доуров.

При виде этого человека вся кровь бросилась мне в лицо.

Я не ответила на его любезное приветствие и, как бы не замечая его, обратилась к бабушке:

– Помните, княгиня, вы являетесь ответчицей и за меня, и за того несчастного, который заперт в вашем замке, – сурово произнесла я.

Она промолчала, будто не услышав моих слов, и как ни в чем не бывало пододвинула ко мне завтрак. Но я с гневом оттолкнула его от себя:

– Больше никогда я не съем ни кусочка под вашей кровлей!

– И не придется, так как ты уезжаешь сию же минуту, – сухо ответила она.

Уезжаю сию минуту!..

Да, она права, эта бессердечная старуха! К сожалению, права. Увы, я уезжаю с ненавистным мне человеком в ненавистную Гурию, где находится его ненавистное поместье. Уезжаю сию минуту…

Доуров подал мне руку, которую мне поневоле пришлось принять, и вывел меня на крыльцо.

Да, определенно это не сон, и я уезжаю. Перед старым, покосившимся от времени крыльцом замка стоит дорожная коляска, в которую уже положили мои чемоданы и сундучки, присланные из Гори. На козлах сидит старый Николай. Доуров подсаживает меня в коляску. Мариам открывает ворота. Ворота скрипят на ржавых петлях; бабушка говорит что-то, чего я не понимаю, и на что Доуров отвечает:

– Да, да, вернусь, княгиня, лишь только отвезу княжну к матери.

Затем он любезно прикладывает руку к козырьку фуражки. Коляска трогается, и мы выезжаем из ворот замка, того самого замка, где я пережила столько горя…

Все кончено. Я пленница. Возврата нет… Нет! Нет! Нет!..

Дорога длинной, извилистой змеей вьется вдоль берега Терека. Я молчу. Мой спутник тоже.

Наконец он первым прерывает молчание:

– Я не зверь, княжна Нина! Напрасно вы думаете обо мне так дурно!

– Я ненавижу вас! – отзываюсь я дрожащим от волнения голосом.

– Благодарю вас. И все-таки вы едете к нам – к моей матери, к моим сестрам, чтобы стать в конце концов Ниной Доуровой. Так суждено свыше. Такова судьба!

В ответ я только стискиваю зубы и с такой силой сплетаю пальцы, что они хрустят.

– Что вы собираетесь сделать с Керимом? Зачем вы хотите вернуться в замок бабушки? – спрашиваю я через минуту, впиваясь лихорадочным взглядом в лицо моего спутника.

– Очень даже понятно зачем. Чтобы отвезти Керима в Тифлис и сдать властям. Надо взять казаков на обратном пути. Одному мне, пожалуй, с разбойником не справиться.

– Но вы ведь не причините ему вреда, Доуров? – с надеждой прошептала я.

– А это будет зависеть от вас, милая княжна. Если вы будете повиноваться мне и моей матери, если будете любезны с нами, – даю вам честное слово, вашего разбойника не тронут и пальцем и доставят тифлисским властям целым и невредимым. Если же… – и его глаза красноречиво договорили то, чего не досказал этот негодяй.

Он смеет еще издеваться надо мной, он!.. О! Этого я не допущу!

Я быстрым движением вскочила на ноги и выпрямилась в коляске во весь рост.

– Я сию же минуту выскочу и брошусь в Терек, если вы… – воскликнула я, захлебываясь от гнева.

– Ну, ну, не так скоро, милая княжна, – ответил он, сурово нахмурив брови, – помните, что вы в моих руках и…

Но я не помнила и не хотела помнить ничего, кроме того, что должна спастись, должна вырваться из рук Доурова. И, не раздумывая долго, я соскочила на подножку, оттуда – на дорогу и во всю прыть понеслась к реке.

Громкий злобный крик раздался за моей спиной. Свистнул кнут, ударивший по чахлым спинам коней, и коляска понеслась за мной.

Я понимала, что в следующую же минуту она нагонит меня.

– Нина! Княжна Нина! – вне себя кричал Доуров. – Остановитесь!

Но я ничего не слышала. Ничего не хотела слышать. Я знала только одно: надо уйти, убежать во что бы то ни стало. И я бежала, бежала – насколько хватало сил в моих быстрых ногах.

Вот я услышала, как остановилась коляска, как Доуров выскочил из нее и устремился вслед за мной. Вот он уже настигает меня, хватает за руки…

И вдруг до моего слуха вновь доносится приближающийся топот лошадиных копыт и стук колес. Это навстречу нам едет другая коляска, скрытая за поворотом дороги ближайшим утесом. Я прислушиваюсь, хочу дождаться ее, но мой спутник, схватив меня за руку, тащит за собой к экипажу.

– Едем же, едем, княжна! – твердит он. – Не упрямьтесь, не будьте ребенком!..

Но я не слушаю его. Я рвусь туда, вперед, откуда слышится конский топот, я инстинктивно чувствую, что там меня ждет спасение…

– Скорей! Сюда, скорей! Спасите! – срывается с моих губ отчаянный крик, полный протеста и надежды.

– Но это безумие! Безумие! Что вы делаете? Зачем вы кричите? – шипит рядом ненавистный голос, и Доуров изо всех сил старается запихнуть меня в фаэтон.

Николай взмахивает кнутом; коляска поворачивает назад, лошади прибавляют ходу… Еще минута, и желанное спасение останется далеко позади…

– Нина! Нина! Вы ли это? – раздается сзади знакомый голос.

Я вскакиваю, оборачиваюсь назад… Так и есть! Не напрасно я ждала спасения!.. Это они – они, мои дорогие! В настигающей нас коляске я вижу их: Люду и кузена Андро!..

Они здесь, за моей спиной! Я протягиваю к ним руки, откидываю вуаль и кричу во весь голос:

– Люда! Андро! Ко мне! Сюда, скорее!..

Потом все как-то разом сливается в моих глазах – и небо, и Терек, и длинная, узкая, как змея, дорога…

Почва уходит из-под ног, небо падает на землю, земля разверзается подо мной, и я падаю навзничь, тяжело ударившись головой о кузов коляски…