Текст книги "Мужчина и методы его дрессировки"

АХИЛЛЕСОВА ПЯТОЧКА

Положим, ты узнала обо всем почти в самом начале. У них медовый месяц, страсги накалены до температуры плавильных печей. Если так – замри и не шевелись. Никогда не пыталась отнять кость у голодного пса? И как? Именно поэтому наберись терпения и дай насытиться. Фаза первой лихорадки длится около полугода. Любые твои доводы и действия разобьются о гранит его… Подожди, но не в полной пассивности.

Никакой муж, даже в самый разгар увлечения, не отказывается от супружеского контакта. Икра икрой, а щи щами. Ты – его повседневность, как послеобеденная сигарета и трико. Набей портсигар леденцами, замени спортивный костюм на тройку – и человек затоскует, затревожится. А постель, она и есть постель, в ней не только еж, но и горсть крошек причинит серьезный дискомфорт. Какую веревочку ты протянешь поперек нее, чтобы сбить с марша, как остановишь конвейер – твоя забота. Фокусов здесь немерено, а в фокусе главное – ювелирность обмана.

Кажется, у Вислоцкой в «Искусстве любви» я обнаружила странный, на мой взгляд, совет: мол, старайся выработать антуражный рефлекс близости. Например, зажгла интимный светильник значит, приглашаешь к игре. Зажгла раз, зажгла два, зажгла тысячу, и уже от одного его мерцания у партнера будут возникать шаловливые мысли. Как у собаки Павлова. Но ночники не раритет, могут оказаться в любом другом доме Человек нанесет визит с самыми невинными намерениями, ну там навестить больную сослуживицу с профсоюзными апельсинами. А там горит бра! Рефлекс включился, апельсины покатились по полу, статья 117 УК РСФСР.

По моим наблюдениям, как раз наоборот – ничго так не прикручивает влево фитилек желания, как штампы. Известно – в чужом сарае и своя жена слаще Почему любовники метят все возможные и невозможные уголки, а брак сужает пространство до постельной площадки?

Нестандартную ситуацию можно создать не только сменой декорации. Одна моя знакомая организовала итальянскую забастовку: все как обычно, кроме финиша – Нет его Всегда достигался без напряжения, а тут вдруг взял и по-английски пропал Почему бог его знает физиология – штука тонкая. Муж забеспокоился – как так, с родной женой не сладит. Прибавилось усердия, и прилежания, в супружеской спальне замаячило пламя азарта. А через месяц его настойчивых трудов она устроила такой фейерверк, что у бедного неделю в мозгу плясали огоньки. За это время любовница как-то сама собой отошла на второй план, а вскоре и вовсе исчезла за горизонтом.

Хроническая форма. Их роман не первой свежести очень хорошо. Значит, не сегодня-завтра она пожелает закрепить за собой преимущественное право стирать его носки и приводить в чувство после тайной вечери.

Почти каждая женщина плодоносного возраста не прочь обменять прелести свободы на кнуты и пряники неволи. Мужчина мысленно махом обнажает потенциальную партнершу. Женщина же, напротив, примеряет на визави брачную тройку. Для них намек на законные узы подобен свисту татарского аркана за спиной. А уж о перспективе двойной петли – суд и загс – и говорить нечего. С кровью срывать один терновый венец Гименея, к которому, худо-бедно, притерпелся, чтобы тут же напялить другой, – покорней-ше благодарим. Я почти уверена: они и женятся, чтобы оградить себя от атак увы, увы, милые крошки, я уже окольцован, но мой стойкий напарник всегда к вашим услугам.

Заметь, мы неохотно признаемся, что несвободны Мужчина же выставляет паспорт впереди себя как щит

Кроме того, они племя отнюдь не кочевое: узлы, контейнеры, смена транспортного маршрута – ввергает в уныние. И еще. Ничто так не напрягает наших драгоценных возлюбленных, как неотвратимость выбора – блюда ли на ужин, рубашки ли на службу, спутницы ли на жизнь. Ответ на вопрос, поставленный ребром, чаще всего отрицательный. Видимо, срабатывает пра-память о первом роковом согласии, лишившем и ребра и рая. Поэтому отчаянное: или я, или она! – пусть сорвется криком не с твоих, а с ее уст.

Ты думаешь, любовницы из железа и не закатывают истерик? Еще как закатывают: годы катятся под гору, молодость делает ручкой, транзитные рандеву в печенках, а он, видите ли, все колеблется, лежит эдаким былинным валуном на распутье, и не сдвинешь. Подметила, что вечерние немые звонки участились, а муж как-то потускнел и сник, – пора на сцену. Твой выход, милая!

Самые черные календарные дни адюльтера – это праздники: Новый год. Восьмое марта, день рожденья стреноженного возлюбленного. Их отмечают с подругами либо загодя, либо постфактум. Поэтому очень тактично и ненавязчиво плотно сервируй его досуг на это время семейными мероприятиями, от которых не отвертишься, но которые приятны.Как то – покупка подарков, вечеринка у друзей, светский раут у себя дома, концерты, театры и т. д. Чтобы ни щелочки, ни секундочки. Можешь и приболеть, поручив его заботам детей и холодильник (но этот ход лучше приберечь для ее именин, если ты в курсе даты).

Желателен жанр сюрприза, чтобы: ах, дорогая, извини, но обстоятельства… А стол уже накрыт, волосы уложены в парикмахерской, свечи зажжены и бликуют тщательно протертом и наполненном хрустале, капельки духов испаряются с венок на запястье, в грудной ложбинке, с исподу бедер, на кровати – чистое крахмальное белье. Вечер безнадежно испорчен, салаты скиснут, вино выпьется в одиночестве, смешанное с солеными каплями туши. Такое прощают с трудом. Никакие запоздалые извинения и объяснения не извлекут занозы. Тем более случай не первый и (твоими стараниями) не последний.

К женам не ревнуют. А что к ним ревновать, обманутым и нежеланным. Да и любовницу довольно часто уверяют, что с момента ее возникновения к законной половине ни-ни. Предоставь несомненные доказательства обратного. Пусть она обнаруживает на его теле дружеские приветы, радужные и багряные знаки вашего негасимого супружеского желания. Заденет и охладит ощутимо, тем более что ответные весточки не дозволены. А еще полезно перехватить на пороге, под каким бы официальным и благовидным предлогом он ни собирался улизнуть из дома. Перехвати и оттесни в ванную, на антресоли, на скинутые с вешалки пальто. Даже если он действительно собирался на футбольный матч, сама спонтанность может произвести хорошее впечатление. То же самое, но с чувством, с толком, с расстановкой проделай по возвращении. Посмотрим, надолго ли его хватит при поточном методе. Когда любовник приходит на свидание выжатый, эго плохая новость. Короче, добейся, чтобы источник скандалов находился в ее, а не в твоем доме, и тогда лавры победителя – твои.

Но главное все же, мне думается, не это. Главное, постараться полюбить любовь со всем ее приданным, в мажоре и миноре, со штилями и штормами. Ты же предпочитаешь в литературе и кино трагедию розовощекой пасторали. Чужое страдание притягивает и будоражит кровь. А если и к собственному отнестись не как к предательской подножке? Оно же позволило тебе изведать такую гамму переживаний, обострило зрение и слух, растрясло жирок на душе и теле, соскребло ржавчину с эмоций. Лично я всегда благодарна судьбе за эту шоковую терапию. Переиначивая Декарта (он – мужчина, тем более философ, у него свои критерии), утверждаю: я страдаю, следовательно, существую.

· Но ведь больно!

· Ну и что? Боль первый признак жизни.

ПОТЕРЯННЫЙ РАЙ

Галина Кузнецова, последняя любовь Бунина, жестоко уязвила писателя, покинув его ради… другой. Счастливой соперницей автора «Солнечного удара» и «Темных аллей», нобелевского лауреата, эстета, баловня и барина была Марга Степун, сестра известного философа. Подруги-любовницы не расставались тридцать лет, до самой смерти старшей. Галина тяжело переживала утрату и скончалась через год после Марги. Об этой связи свидетельствуют воспоминания современников и дневник Ивана Алексеевича.

Осенью четырнадцатого года в модной московской гостиной познакомились две поэтессы. Одной был двадцать один год, другой – тридцать лет. Младшая имела юного мужа, маленькую дочь и маленькую книжку стихов с невыветренными запахами детской, где пиратские флотилии, клады, замки с заколдованными принцессами, кружевной платок на конце копья. Старшая имела бетховенский лоб в медном шлеме волос. У младшей горел на скулах деревенский румянец, не побежденный ни уксусом, ни рифмами. У старшей в бледных пальцах дымилась бесконечная папироса. Первая была одета в старинное старомодное платье из розового фая (складки и шелест). Вторую обтягивал черный панцирь. – Марина. – Софья. Осьм-надцатый век смутился. Серебряный век усмехнулся. Дачная лодка перевернулась в русалочьем омуте.

Как кстати подвернулась эта война: юный муж братом милосердия машет из санитарного поезда. Санитарный поезд увозит раненых. Он – ранен. Его увозит санитарный поезд и больше никогда не вернет. Даже после того, как ты меня бросишь. Как кстати подвернулась эта жизнь: ее можно разбить. Что там внутри? Судьба. Смотрит с края пастушьей тропы в ущелье, замаскированное клочьями тумана. Что там на дне? Прыгни – узнаешь. И провела перламутровым ноготком от горла к лону и обратно.

Но сей союз не уникален. Судьбы многих знаменитых женщин омыли теплые волны Эгейского моря. Волны, из пены которых уже поднялась обольстительная богиня, но по которым еще не прошел аскетичный бог.

Ах, как ясно стоит перед глазами этот кадр, затерянный в архивах Вечности: в изумрудных водах плещется стая нереид. Капли сверкают на стройных шеях, от всплесков рук вздрагивают бутоны грудей. С небес на грациозную возню благосклонно взирают олимпийцы. С берега внимательно и восхищенно наблюдает за своими воспитанницами их великая наставница. Ее зовут Сапфо. Остров называется Лесбос.

Солнечная античность благоволила к людям. Ее боги сами были охотниками д» острых ощущений и не третировали паству за слабости, еще не окрещенные грозным словом «грех». Приноси вовремя жертвы, соблюдай почтительную дистанцию и люби, кого душе угодно.

В христианском мире на лопатке лесбийской любви жгли позорное клеймо. Она – пария, место которой лепрозории порнобизнеса. Что ж, даже такому изощренному кулинару кухни сексопатологии, как маркиз пе Сад, это блюдо было явно не по вкусу (оно понятно – видит око да зуб неймет). Мужской монополии здорово повезло: она имеет блистательных адвоката – Оскар Уайльд, Андре Жид, Уолт Уитмен, Луки-но Висконти, Михаил Кузьмин. Не без сочувствия посматривают на эротические крены соратников по полу: всегда проще оправдать деяние, которое, пусть гипотетически, ты в состоянии совершить сам. А если творится нечто тебе совершенно недоступное и творится существом, которое и пустили-то в этот мир исключительно по твоему ходатайству и исключительно для твоих нужд? Тогда это форменное безобразие, нестерпимое для нравственного чувства.

Кстати, о нравственности. Об этой старой деве, читающей школьникам со сладострастным ужасом лекции «О семье и браке». Она сентиментальна, истерична, жестока. Инструкция для нее выше ситуации, интонация важней смысла. Поведай о римских оргиях былинным напевом – и она лишь подивится мощи древних развратников. Но сообщи в жанре доноса о невинных забавах подростков, и перекликнутся часовые на вышке детской исправительной колонии, и защекочет ноздри едкий запах хлорки специнтернатов.

Преувеличиваю? Ничуть. Полистай на досуге мифы Древней Греции. Вот неутомимый Зевс оборачивается быком и мчит по волнам Европу. Вот он же в обличий лебедя охмуряет доверчивую Леду. Вот изгибается под потоком золотого дождя в последней сладкой судороге тело Данаи. Ну-ка, соскреби с сюжетов антикварную патину, смой мускусный аромат легенды – и что останется? Да-да, скотоложство и онанизм. И это, пардон, непотребство вдохновляло легионы поэтов и художников, занимало почетное место в программе образования юношества! И ни одно самое пуританское воображение не обнаруживало и не обнаружит здесь ничего порочного. Ибо помыслы авторов были чисты, а следовательно, и интонация. К тому же античные греки не боялись, что девушки Эллады примут миф за руководство к действию и кинутся гуртом отдаваться быкам и лебедям в надежде соединиться с олимпийским владыкой.

Терпимость к пестроте частной жизни – четкий барометр цивилизованного общества. Когда-то подданным диктовали даже позы соития. Леонардо, повернувший женщину лицом к партнеру, воспринимался не сексуальным революционером, а еретиком. На финише двадцатого века статья за мужеложство украшала лишь наш гуманный Уголовный кодекс. А всего полтора столетия назад бедных уранистов жгли, кастрировали, заковывали в кандалы. (Сквозь улюлюкающую толпу сорбоннцев ведут связанного ректора Желток стекает по щеке. – Ты всегда был меток. мой мальчик! Я назначаю тебе последнее свиданье на Гревской площади. Не забудь принести свою вязанку к моему костру.) Один французский адвокат прошлого века воскликнул по поводу казни двух гомосексуалистов: «Какое варварство приглашать к больному не лекаря, а палача!» Европа вняла этому возгласу.

Царская Россия тоже дозревала до прощания с имперским пуританством. Но пролетарская держава вмиг оазмазала по стенке сопливых гуманистов и возвела ханжество в государственный принцип. Шутка ли, до шестидесятых годов в учебниках юридических факультетов отсутствовал раздел сексуальных преступлений. За целомудрие будущих слуг закона опасались больше, чем за их профессионализм. Функции брака сводились к размножению. Ах, гомункул, гомункул, голубая мечта тоталитаризма!

Сухой закон в Штатах выпустил из бутылки джинна мафии. Пьяницы не вывелись, зато омолодился жанр детектива, зато полиции пяти континентов жить стало лучше, жить стало веселей. Столь же щедро расплатился со своими гонителями советский бизнес: не изволите узаконенного получайте теневой. И когда от монопольной любви в отечественном варианте исходит гнилостный душок, это не органическое свойство явления, а результат отношения к нему системы…

ВАШЕ ИМЯ, СЛУЧАЙНО, НЕ ГАЛАТЕЯ?

Лично я не подвержена никаким сексуальным отклонениям. Но малышки «Пентхауза» или «Плейбоя», роскошные бюсты календарных моделей осаживают мой аллюр в подземных переходах. Тогда как снимки обладателей мускулистых торсов не трогают ничуть. Это не вывихи психики, это нормальная реакция: глазок в душевую дамского отделения бани всегда просверлен с противоположной стороны. Никакую купальщицу не соблазнить перспективой созерцания намыленных самцов. Зато от конкурса красоты жена оторвется неохотнее, чем муж. Никакой патологии: творец создал мужчину как черновой вариант, еще неопытной рукой, из грубоватой глины. Женщина же делалась на заказ, под пристальным контролем покупателя.

Фанатичная страсть к оружию, картинам, ювелирным изделиям – пожалуйста! Столбняк от мраморных граций, бронзовых Диан – сколько угодно. Так будем же последовательными, ведь перед живой женщиной, если природа придумала ее не в припадке мизантропии, меркнут и украшения Фаберже, и полотна Рафаэля. Будь иначе, мастера всех видов и жанров искусств за недостатком натуры давно переквалифицировались бы в управдомы, рекламная индустрия свернулась до масштаба свечного заводика в Самаре, а Мулен-Руж перекупил бы Макдональдс. Вспомним, у всех Венер, Психей, Граций был двойник с температурой тела 36, 6. Столь же ослепительный, но в ладанной дымке тленности.

Заглянем в медицинский справочник: «Этиологические и патогенезные механизмы гомосексуализма, он же инверсия, уранизм, лесбиянство, сапфизм, полностью неизвестны». Предлагаю свою версию. Не научную, скорее гуманитарную, как помощь.

Прежде сознания пробуждается в человеке инстинкт собственника. Первый выпуклый рефлекс – хватательный. Цепко сжимает крохотный кулачок и погремушку, и прядь матери, и мизинец отца. Единственный доступный в ту пору способ присвоения съесть. И младенец все тянет в рот. Постепенно выясняется, что съедобного в этом мире маловато. Арсенал завоевания после короткой заминки пополняется новым оружием: что нельзя проглотить, можно уничтожить. Гильотинируются куклы, потрошатся книги, выливаются на пол духи. У некоторых мужчин этот метод овладения остается основным пожизненно. И тогда рушится Троя, разгораются мировые войны, на смуглой груди цыганок и бесприданниц распускаются алые розы ран.

Следующий эволюционный этап купить или украсть. Подавляющее большинство на нем и тормозит. Но есть еще один вариант присвоения, который высится надо всеми, создать. Это мой дом, потому что я его построил, это мой сад, потому что я его посадил, это мой ребенок, потому что я его родила. На отшибе, автономно расположены способы получения в личное пользование женщины.

Соломон утверждал, что ветру, и орлу, и сердцу девы нет закона. Либо лукавый иудей льстил легионам своих прелестниц, либо мудрость его страдала серьезным дефектом. Кому как не ему, с интернациональным штатом жен, раздутым до размера среднего советского министерства, знать, что путь к сердцу женщины лежит через ее лоно. Где-то там, в тропической ночи, мерцает светлячком точка. От прикосновения к ней мыльными пузырями лопаются валуны у входа в заповедный грот, с шуршанием отступает прилив, и на песке остается золотая рыбка, готовая выполнить любую прихоть господина, задохнуться у его ног в полуметре от воды, накормить на завтрак собственной плотью. Нередко бывает, что эта точка ускользает солнечным зайчиком от усердного ловца, а случайная рассеянная ладонь накрывает ее сразу, как зазевавшуюся бабочку.

ОЧАРОВАННАЯ СТРАННИЦА

В фокусе – героиня. Та из двух, чья кровь заражена вирусом рокового влечения. Симптомы его присутствия проявляются с младых ногтей: сверстницы уже заневестились. Где надо – выпукло, где надо – вогнуто. А она по-прежнему смахивает на подростка с грубоватыми манерами, походкой гавроша и жарко-тревожной аурой. Стихи и футбол, румянец и сигарета, циничные реплики и пажеское послушание. Сплошной резкоконтинентальный климат. Однажды на пути возникает наставница.

Опытная жрица запретной любви вычисляет потенциальную послушницу моментально. Их сближение происходит без усилий, без путаных объяснений, стремительно и естественно, как слияние торопливого ручья со спокойным озером. Это не связь, это посвящение, неумолимое зеркало судьбы, поднесенное вплотную к душе: смотри, детка, смотри внимательно – вот истинные причины твоего смятения и неуюта, испарины твоих сновидений, лихорадочных вопросов себе и миру. Ответ пугает, он похож на приговор? Увы, другого нет.

До поры до времени удается сохранить инкогнито. Но сколько веревочке ни виться… Рано или поздно случается неизбежное – встреча:

Движением беспричинным Я встала, нас окружили. И кто-то в шутливом тоне:

Знакомьтесь же, господа! И руку движеньем длинным Вы в руку мою вложили, И нежно в моей ладони Помедлил осколок льда.

Женская интуиция, не ослабленная, а усиленная изъяном, диктует одной гипнотические слова и поступки. Других же забавляют и притягивают откровенное обожание, пряная смесь союзничества и чужеродности. Они часто подолгу молчат. Старшей (не по возрасту. по чувству) нравится, когда младшая чем-то занята – ею можно беспрепятственно любоваться. Вот только зрение не единственный орган чувств, подаренный нам природой. Есть еще как минимум четыре, и вовсе не периферийных.

Понятно, что ни к чему для полноты ощущений нюхать перстень, даже если у него форма цветка, слизывать масло с холста или гладить гриву медного скакуна. Так-то оно так. А если у предмета полный комплект чудесных свойств? Почему у зрения такие привилегии? Нелепая дискриминация. Да и мыслимо ли удержаться от искушении уткнуть нос в душистые волосы, припасть к роднику жилки на шее, к маковому зерну родинки над влажным углом рта? На этих ласках все бы и закончилось.

Но нутро старшей грызет и гложет пророческий страх: вот-вот ворвутся в их пастораль накачанные викинги и украдут, умчат ее сокровище. А чем, чем они лучше? Лишь тем, что имеют законное право окольцевать при свидетелях, чтобы после пришпоривать ее норовистую лошадку на скрипучих диванах. Не отдам! Так из смуты, ревности, пощечин, истерик, покаяния, слез и пота рождается первая брачная ночь.

Жребий брошен, рубикон позади. А как изменились глаза подруги – от вчерашней снисходительной прохлады ни следа. То-то же! Но эйфория будет быстротечной. На сей раз реальность материализуегся в образе родителей младшей (старшая либо уже покинула отчий кров, либо отношения с близкими приняли характер коммунального сожительства).

Мать давно смущала странная дружба дочери. Чутье твердило: что-то здесь нечисто. А теперь и вовсе сидят две девушки на кушетке с видом благовоспитанных гимназисток, а между ними такие разряды электрические проскакивают, словно это молодожены. Дневной неурочный визит с бесшумным поворотом ключа поставит раскаленные точки над «и». И запылают костры инквизиции. Мольбы, проклятия, карцер, угрозы суицида и кровавой расправы – все пустит в ход несчастная мать. Ее можно понять. Лучше бы дочь принесла в подоле, спуталась с женатым эти девичьи грехи вечны. А здесь… Срам-то какой!

Игра в заговорщиков кончилась. Жгучая тайна при ярком свете пыточной лампы обернулась грязной сплетней. Под лепестками оказались ядовитые шипы, под ковровым мхом – бездна. И заблудшее чадо не выдержит, содрогнется и отступит. Отступит ровно на тот шаг, который отделяет ненависть от любви. А когда после каникул, проведенных у тетки в Саратовской губернии, окликнет в толпе знакомый голос, она обернется. Медленно-медленно, очень медленно… и из ледяных осколков само собой сложится неуступчивое слово «вечность».

Конец первого акта. Пожалуйте в буфетную, господа!

Молодые раны заживают скоропостижно. Еще не сносились кроссовки, в которых несла караул под теми к-нами, еще не порыжели чернила на письмах и екает плечко от звука запретного имени, а новая Галатея спускает мраморную ножку с пьедестала. Горький опыт наставил первые, пока еще редкие красные флажки на дистанции: никаких поздних звонков и визитов, никаких семейных чаепитий.

· Что же твоя новая приятельница никогда не зайдет в гости?

· Она, мама, очень стеснительная.

Карта города в масштабе один к одному выучена наизусть. Две руки в одном кармане куртки. Тупики, скверики, черные лестницы, ясельные беседки, чердаки и подвалы, где голуби и кошки, где граненый стакан наливают до краев рубиновым портвейном, где тихонечко гуляет в смуглых пальцах нож. Самые теплые места – на заднем сиденье автобуса. Самый длинный маршрут – до аэропорта. Жмемся мы друг к дружке, чтоб теплее стало. Водитель подмигивает в зеркальце:

уже приметил. Милиционер интересуется паспортами:

тоже приметил. Нет, лейтенант, никуда мы не летим, хотя очень хотелось бы. Говорят, далеко-далеко есть лебединый остров, где ни штормов, ни ветров, ни паспортного режима, где каждая раковина в море – с жемчугом, где на каждом дереве – гамак, а в каждом гамаке – по русалке. Мы не нарушим порядок на вверенной вам территории. Мы только погреемся – и назад. Можно?

Минет зима, минет лето. Вот и осень. Сезон свадеб. Куклы на капоте, фата на невесте, жареные лебеди, народные песни, цыганочка с выходом, жениху жмут туфли, невеста уже без фаты курит и плачет в туалете. – Тебе нравится? – Her. – Невесту успокоили жениха разули, куклу отвязали от капота, спеленали сунули в коляску. Сопит, моргает, тужится. – Тебе нравится? – Да!

Можно вырыть крепостной ров, возвести китайскую стену, вставить глазок от непрошеных посетителей, когда они – люди. Природа же легким щелчком пробьет брешь в яично-медовой кладке, от ее вздоха слетят пудовые замки и засовы. Теперь ее вестник явится в розовой оболочке херувима, а попросту говоря – ребенка.

«Того, кто никогда не придет, того, о чьем появлении даже нельзя молить. Можно просить у Богоматери ребенка от возлюбленного, можно просить у Богоматери ребенка от старика – не справедливости – чуда, но о безумии не просят. Союз, где ребенок исключен начисто… Вот единственная погрешность, единственное уязвимое место в том прекрасном целом, которое являют собой две любящие друг друга женщины. Не влечение к мужчине, а желание ребенка – вот чему невозможно противиться. Единственное, что спасает мужчину. И – человечество.

«Что скажут люди» – ничего не значит, не должно значить, ведь, что бы люди ни сказали, они скажут дурное, что бы ни увидели – увидят дурное. Дурной глаз зависти, любопытства, безразличия.

…Церковь и государство? Не посмеют сказать ни слова, покуда не перестанут толкать и благословля гь на убийство тысячи молодых людей.

Но что скажет, что говорит об этом природа единственная мстительница и заступница за наши Физические отклонения. Природа говорит: нет. Запрещая нам это, она защищает себя; Бог, запрещая нам что-то, делает это из любви к нам; При-оода – из любви к себе, из ненависти ко всему, что не есть она.

..И та, что начинала с нежелания иметь ребенка от него, кончит желанием иметь ребенка от нее. И оттого, что это не может быть, она однажды уйдет, продолжая тюбить, но гонимая ясной и бессильной ревностью своей подруги, и настанет день, когда она, никому не нужная, рухнет в объятия первого встречного». (М. Цветаева).

И замелькают перед очарованной странницей путевые пейзажи и платформы. А на них ее транзитные подруги – блондинки и брюнетки, болтушки и молчуньи, вертихвостки и хохотушки, неряхи и чистюли. У них будут дети и не будет детей. Обручальное золото будет посверкивать на безымянном пальце то справа, то слева. Они будут кидаться в связь, зажмурившись, как в омут. И вступать высокомерно, как аристократки в придорожную корчму. За ними будет тянуться шлейф духов и смог перегара. Их будет много. Не по хотению темперамента, а по щучьему велению судьбы. Или общества. Которое шарахнется от такой супружеской пары как от чумы, обнесет ее колючей проволокой взглядов, швырнет в спину комья насмешек. Портачит природа. Платит человек. Пошли, Господи, всем своим отверженным чадам утешение. Смягчи нравы и сердца.