Текст книги "Мужчина и методы его дрессировки"

МЭНЫ И МАНИ

Там поддержат под локоть даже на ступеньках гильотины. Там бульвары в обрамлении будуаров (или наоборот, в зависимости от местоположения тела). На бульварах каштаны, шарманки и кафешантаны. Внутри сидят шатены с синими глазами и угощают шампанским гризеток с бархотками на шеях. Гризетки пьют и закусывают устрицами, грациозно сплевывая косточки жемчужин. В общем, увидеть Париж – и умереть. Многим это удавалось. Ах, Париж, моя парфюмерная греза, сладкий яд в фиалковом флаконе сумерек! Вот я скучаю за абсентом в «Ротонде», вот болею за дуэлянтов у монастыря кармелиток (наши – в плащах с крестами), вот мечтаю на рассветной набережной, наблюдая, как уносит течение резиновые гондолы с демографически департированными гражданами и, наконец, караулю у Нельской башни – не скинут ли в Сену из оконной прорези прекрасного школяра с кинжалом в груди? Скинули.

Плеснула волна, мелькнула свеча, за ней загробный анфас горбуньи.

– Не умирай, милый друг!

Спасенный сорок суток бредит и пышет жаром. Но заштопанное аккуратно, как учила мама, сердце бьется все уверенней. Очнулся. И снова потерял сознание. На этот раз от восхищения. – Бонжур, мон амур! Разумеется, корзины роз и бархатный футляр с фамильным кольцом, обсыпанным бриллиантами. Разумеется, реанимированный школяр – титулованный наследник виноградных угодий (десятки лье стеклянных сот) и роскошных апартаментов с видом на Эйфелеву башню. Разумеется, все это сложено к моим обцелованным ногам. Вот такие примерно планы.

В их свете из отечественных, правда, вод и был выловлен парижанин. В первую же ночь он гарантировал мне кругосветный круиз в джакузи, залитой «Дон Периньоном». Вместо этого после месяца снулого секса оделил черными колготками с алым мазком лака вокруг оползня и парочкой жизнерадостных трихомонад. Спасая свою надтреснутую мечту, я отшила картавого шевалье и убедила себя, что это был всего-навсего переодетый соотечественник. Потому что должны должны быть на свете страны, где женщин кутают в меха, катают круглосуточно на такси, кормят фруктами и креветками. Ну фиг с ними, с креветками, – хотя бы заявляются в гости с традиционной коробкой конфет, а не с пивом, которое сами же и выпивают.

Акт бесконечно сладостный для нас и мучительный (как, впрочем, любая ситуация принятия решения) – поиск подарка. Мы смакуем этот восхитительный процесс, этот феерический фантазийный фестиваль короткометражных лент на тему «сюрприз и реакция на него». Мы выстраиваем мысленные мизансцены, оплетаем их орнаментом деталей с кропотливостью восточных вышивальщиц ковров. Мы отлавливаем оговорки, сигнальные огни его заоблачной мечты, чтобы: – Дорогая, Боже мой, как ты догадалась, что мне всю жизнь хотелось именно этого?

Они же впадают в непролазную панику, мечутся из секции в секцию. И в итоге покупают в ближнем от дома киоске корейский маникюрный набор, годный разве что для пыток. За всю мою насыщенную жизнь лишь один-единственный раз мужчина преподнес мне подарок, при воспоминании о котором у меня до сих пор сжимается сердце.

Страна галлюцинировала. Воздух свободы отдавал угарным газом. У Пампушки на Твербуле самозабвенно откручивал друг другу пуговицы демос:

· Горбачев – голова. Ему палец в рот не клади. И Рейган – голова. Ему тоже не клади.

· Что за странное сексуальное извращение – совать пальцы в рот политическим лидерам?

· И что? По-вашему, Мандельштам погубил русскую культуру? Или Шагал таки погубил русскую культуру?

· Тага-анка, зачем сгубила ты меня…

Поэты, цепенея от собственной дерзости, тормошили мертвых тиранов. Шампанское стоило шесть с полтиной, кооперативные туалеты посещали экскурсионно, как Лувр, – там пел Джо Дасен и пахло новой жизнью.

А здесь, на дальнем конце переделкинского кладбища, царили осень, вечность и Эммануил Ефимович. Он напоминал солярисного младенца. Наверное, из космоса так оно и выглядело: голубоватый шар, в октаве от центра скамейка, а на левом ее краю нелепая фигура с большой голой головой, справкой из психдиспансера и совком в ведре. Медицинское заключение – шизофрения. Народный диагноз – блаженный.

Блаженный – от слова «благо», которое, согласно Далю, имеет два значения «добро, польза» и «неуступчивость, своенравие». На Руси блаженных узнавали по рубищу на теле и пророчествам на устах. Ясновидение – как содержание, и асоциальность – как форма. Пролетарская диктатура соскребла старорежимных юродивых с папертей и куда-то дела.

Но в коммунальных ячейках пускали слюни новорожденные, уготованные принять эстафету. Не ладили с физкультурой и шнурками, энциклопедически болели коклюшем, корью, свинкой. А судьба уже шаркала из коридорной тьмы, посверкивая не конфискованной брошью:

· Вот, деточка, почитайте…

· Что это?

· Это, деточка, стихи. Настоящие.

Шаровая молния пробивала крышу, и в черной дыре дышала вселенная: звезды, метеориты, таинственный свет и все такое прочее. Смысл бытия прорисовывался со скрижальной четкостью: расширить лунки чердачной обсерватории до размеров неба над отечеством. В эфире божественной миссии бесследно таяли мелкие земные проблемы типа экономии электроэнергии в общественной уборной, сезонной обуви и статьи о тунеядстве. Но у соседей, правоохранительных органов и государства были свои собственные соображения насчет правильного использования электроэнергии, трудовых ресурсов и воздушных пространств. Не альтернативные, а прямо-таки абсолютно' противоположные.

Несовпадение расстраивало и удивляло:

· О чем вы? Куда вы? Вот же она, истина, boт же она, красота! Я знаю, я видел, пойдемте со мной. Я и вам покажу.

· Нет уж, гражданин, это вы – пройдемте, это вам покажут.

Смотрины заканчивались пенсией по инвалидности в размере тридцати шести рублей. Да нет, никто никого специально не калечил. Как-то так, само собой…

К моменту нашего знакомства (6 октября 198( года) Эммануил Ефимович уже имел означенную пен сию и четвертьвековой стаж служения мертвому Мастеру. Обычно он приезжал на кладбище после полудня. Распределял по банкам и фамильным могилам свежие цветы, возложенные бесконечными паломниками:

эти – Борису Леонидовичу, эти – Евгении, первой жене, эти – Зинаиде, второй жене, эти – сыну. Схема раздачи была подвижной и непредсказуемой. Неизменным оставался лишь первый букет. Пышность и сортность остальных варьировались и, видимо, зависели от сложных внутренних поворотов симпатий и отношений Эммануила Ефимовича с домочадцами поэта.

Убирал с дорожки листву. Потом садился и ждал. Зрителей и поклонников в свой камерный театр имени Пастернака. Они появлялись: фаянсовые интуристы, бледные юноши, парниковые барышни, сиплые поэтессы, уездные диссиденты, коллекционеры знаменитых захоронений («…а кроме Пастернака поблизости кто-нибудь интересный закопан?»), мятая совковая интеллигенция.

Замирали в вежливой скорби напротив арабского профиля. Потом кто-то не выдерживал напора собственной эрудиции и многозначительно изрекал:

Гул затих. Я вышел на подмостки.

Заминка, пауза и громкий суфлерский шепот за спиной:

Прислонясь к дверному косяку, Я ловлю в далеком отголоске, Что случится на моем веку.

Взвивался занавес. Начиналось действо. Манера чтения Эммануила Ефимовича наверняка восхитила бы античных театралов – от фальцета к басу, от форте к пианиссимо, с замираниями и внезапными бросками. Галактики сжимались до точки и тут же взрывались. Но неподготовленный посетитель, настроенный на мирный, меланхолический лад, вздрагивал от ударной волны подозрения: уж не псих ли? Вокруг кресты. Под крестами – покойники. В случае чего защитить некому.

Но вот заключительное крещендо, качнув кроны, пропадало в вышине, а Эммануил Ефимович замирал в финальной позе: корпус вперед, локти на коленях, глаза прикрыты ладонями. Антракт.

Если напуганные зрители не сбегали, начиналась долгая беседа. Иногда, расщедрившись, Эммануил Ефимович награждал терпеливого слушателя одной из своих многочисленных кладбищенских новелл:

· …В тот день никого не было, я убрал могилу и уже собирался уезжать, когда услышал пение. От церкви к погосту двигалась необычная процессия. То есть процессия была нормальная – похоронная, а вот люди в ней… явно не здешние, не переделкинские, с лицами словно со старинных портретов. – «Кого везете?» – спрашиваю. – «Тарковского…» Его голова на подушке была чуть повернута набок, точно у спящего, и речи звучали без экзальтации, надрыва и фальши. Слушаю, запоминаю. Вдруг кто-то сжал мой локоть. Обернулся. Высокий и весь в белом – кто? Правильно – Евгений Александрович. Наклонился и гулким шепотом: – «Это я все устроил!»

· Что, – пугаюсь я, – смерть Арсения Александровича?

Оказалось, место на кладбище… Однажды мне удалось заманить Эммануила Ефимовича в свою дворницкую на Кропоткинской. С двумя утилитарными целями: накормить и записать кассету его устного творчества. Обе задачи были выполнены. Кассету потом кто-то заиграл. Жаль.

Месяц спустя я появилась на переделкинском кладбище. Эммануил Ефимович был на посту. Увидев меня, он просиял, смутился, полез в карман утильного пальто. Выудил оттуда, вероятно, платок, сухой стебель, допотопный ключ, напоминавший о тайных дверцах, замковых лабиринтах, кованых сундуках, и матовый аптечный пузырек. Опять просиял, смутился и протянул пузырек мне:

· По моим наблюдениям, у вас отсутствует дома телефонный аппарат. Вот…

Флакон был доверху наполнен двухкопеечными монетами.

Через три года 6 октября (мистическая рифмовка дат) Эммануил Ефимович умер. Судьба наградила нищего безумца: он умер, как великий актер, – на своей сцене, великолепным осенним днем, во время чтения стихов, от разрыва сердца.

Тот аптечный пузырек с двухкопеечными монетами остался навсегда самым драгоценным из даров, поднесенных мне на этой не слишком щедрой земле.

Но вернемся к обыденности. Обучать наших кавалеров искусству устроительства праздников – занятие, обреченное на провал. Попытки лишь будут множить досаду и обиды. Оптимальное, на что можно рассчитывать, это сухое спонсорство. Но и для формирования его в качестве черты характера требуются серьезнейшие усилия. Тяга к межполовой халяве у наших мэнов на ментальном уровне. До рыночной экономики это как-то растушевывалось и скрадывалось скудностью социального контекста: ну что с него взять? Похмеляется на свои и ладно. Нынче что взять есть. Но попробуй отними. Не приучены: они давать, мы – брать. Он на меня тратится! Неловко как-то. – Ой, что ты, милый, не надо, я сама. – Сама так сама, – охотно соглашается милый, молниеносно пряча бумажник. В другой раз он вообще не торопится его достать, терпеливо наблюдая, как ты судорожно роешься в сумочке. А в третий небрежно занимает у тебя на мотор, сигареты, финансовую операцию с авантюрным душком, на которую свои или чужие средства тратить слишком рискованно. Извини, все было так классно задумано, но меня кинули. – И смотрит преданным собачьим взглядом. Хотя на самом деле кинули вовсе не его, а тебя.

Такое надо выжигать каленым железом. Однажды мою подругу жених пригласил в дорогой кабак. То ли в качестве свадебного подарка, то ли авансом вместо медового месяца. Заказал заранее столик, надел галстук – все как положено. Пришли. Сели. Он открыл меню, начал читать. По-арабски справа налево. Увлекся так, что про все позабыл. Шевелит губами, прищуривается, что-то прикидывает, только что не вытащил калькулятор. Официант переминается за плечом, приготовил блокнотик – ждет. Тогда барышня ненавязчиво так потянула папку на себя.

· Давай, – говорит, – родной, я тебе помогу. И начала диктовать заказ. Сверху вниз, без пропусков, как стихотворение. Официант стенографирует. Жених ослабил галстук (видимо, упрел и давит на ее ногу под столом как на тормоз). Никакой реакции. Дошла до даты и директорской визы, улыбнулась официанту – приступайте! когда остались одни, кавалер зашипел:

· Ты что – рехнулась?

Но она успокоила его, объяснив, что получила крупную сумму и за последствия пира он может не беспокоиться. Поверил, повеселел – они долго встречались, и он отлично знал, что она легко тратит свои деньги, любит шикануть и сделать дорогой подарок. Ел с аппетитом, за троих. Перед десертом она удалилась припудрить носик. С тех пор они не встречались.

Еще один замеченный мною характерный парадокс: начало интимных отношений воспринимается многими как сигнал к прекращению любых трат на подругу. «Не заставляй меня думать, что спишь со мной из-за денег», – заявляет бой-френд, переселившись в твою съемную квартиру с неколебимой уверенностью, что холодильник по ночам заполняет продуктами хозяйственный домовой. Лишить его этой детской уверенности невозможно. А надо бы. Для чего:

прекрати немедленно финансировать любые хозяйственные расходы. Обедай и завтракай вне дома. Ужин отдай врагу. Если это не даст нужного эффекта – расстанься. Это все равно случится, но позднее и в более обидной для тебя форме. Мужчина никогда не будет ни ценить, ни хотеть женщину, которая ему ничего не стоит. Разница в том, что мы – одариваем, они – вкладывают. То, во что ничего не вложено, не жалко терять;

на рандеву никогда не имей при себе наличности, превышающей стоимость сабвейного жетона. Как развлекаться всухую – его, а не твоя проблема;

не руководствуйся соображениями экономии, когда в припадке щедрости он предлагает выбрать себе подарок;

не позволяй жаловаться на финансовые затруднения;

не давай в долг.

ЛИЛИТ И ЕВА

 
Что предание нам говорит?
Прежде Евы была Лилит.
Не женой была, не женой,
Стороной прошла, стороной.
 

Угадай, какое твое главное преимущество перед любой женой, какими бы достоинствами она ни обладала? Внешность? Но любовь, как известно, зла. Напротив меня живет чудная пара: он – само мужество, она – само очарование. А регулярно навещает этот Сталлоне настоящую театральную тумбу (метр, метр, метр – где талию будем делать?). Возраст? Опять пальцем в небо – и от юных жен бегают к старым, потрепанным клячам. Сексуальная раскованность? Но, во-первых, весь его обширный сексуальный опыт накоплен в браке, значит, и там кое-что умеют. А если не в браке, то где они теперь, эти наставницы? Во-вторых, в монашках и весталках есть своя изюминка. Твои печенья, соленья, цыплята табака? Все одно для мужчины эталон кулинарного искусства – кухня его матушки, даже если в ее меню в зависимости от сезона меняются два блюда – яичница с помидорами и яичница без помидоров.

Еще не догадалась, какой твой главный козырь, которого нет и не может быть на руках у жены? Правильно, это то, что ты не жена. Можешь позволить себе мелкие и крупные вольности, коих она из-за своего высокого сана лишена, которые, если их правильно смешивать и дозировать, превращаются в отменное приворотное зелье.

Половая любовь потому и половая, что ее земная ось – эрос. Удали его – и останется друг и соратник Н. К. Крупская. Средство, обеспечивающее относительную сохранность стержня, – расстояние, которого между супругами нет. Не физическое, конкретное, а зазор неокончательной принадлежности. Притяжение предполагает наличие свободного пространства между предметами. Нет пространства – нет притяжения. Здесь скрывается неразрешимое противоречие плотской любви: она стремится к слиянию, а достигнув его, пропадает, как пропадает течение двух рек, соединенных в озере.

Очень точно сформулировано это у Раджнеша:

«Любовь – средство получить секс. Вот почему вы не можете любить вашу собственную жену или мужа – это очень трудно. Нужда исчезла. Любовь – это ухаживание, прелюдия, чтобы склонить другого к сексу. Жене или мужу не нужно никакого склонения – они получены в дар. Муж может требовать, жена может требовать, нет никакой нужды склонять. И поэтому любовь исчезает. Они могут только претендовать. и такая претензия становится тяжелой вещью для каждого. Претендующая любовь! Тогда вы чувствуете, что ваша жизнь бессмысленна. Вот почему, когда люди вступают во внебрачные связи, это дает им немного энергии и немного чувства любви, т. к. за новым человеком вы должны снова ухаживать, вы не можете взять его в дар – вы должны его склонить».

Вот и пусть склоняет до самого тына, но чувствует:

стоит слегка расслабить руку, ствол хлоп! – и опять распрямится. Заново надо карабкаться, повисать, лететь вниз, рискуя свернуть шею. Достигается это ощущение у партнера просто – внутренним осознанием своей независимости как отрадного факта. Тогда и внешние признаки возникнут сами собой.

Хотя не стоит пренебрегать и режиссурой: когда отмени свидание, желательно в последний момент, – самый лакомый кусок тот, что пронесли мимо рта;

когда пропади на уик-энд без предупреждения, не заботясь по возвращении о железном алиби. Не жена, чтобы оправдываться и запускать вперед парламен-терш со скошенными от вранья глазами.

Ты вправе читать при нем письмо, не информируя о корреспонденте, подъезжать к месту свидания на частнике, не объясняя, почему расплачиваешься только улыбкой. Ты можешь навсегда исключить из графика встреч определенный день недели с туманной аргументацией «так получается».

А туалеты напрокат! А их феерическая смена! Гардероб, который тебе явно не по карману! Это жены прячут дорогую обновку, купленную на загадочные средства, в ожидании хорошего расположения духа хозяина. А тут не его забота, откуда что берется и куда девается. Только не эпатируй открыто, соблюдай меру и ритм, который есть великое организующее начало всякой мелодии, в том числе и мелодии любви.

Но все ухищрения будут напрасны, если они лишь плод ума и бессонницы, а не органичные движения натуры. Это кошка выпускает когти и дыбит шерсть в наивной надежде, что ее примут за тигрицу. А настоящая тигрица может мурлыкать и ластиться, не скрывая свою принадлежность к кошачьему роду. Ей достаточно зевнуть, чтобы напомнить, кто есть кто. Но эти царственные зевки нам удаются редко. Оставаться внутренне свободной и любить – это уравнение из высшей математики.

Замужней любовнице проще. Она объективно не принадлежит целиком своему тайному партнеру. Ей не надо изображать из себя вольнолюбивую Радду и обносить колючей проволокой некую зону своего существования. Все уже есть. Довольно, собственно говоря, того, что она ложится каждую ночь в постель с другим, и нетрудно догадаться, чем они там занимаются. А что любовник возразит, когда сам спит не с одной открытой форточкой. Тут-то и разгорается охотничий азарт, накапливается решимость для заячьего прыжка, вспарываются перины в поисках спрятанного паспорта, обручальное кольцо соскальзывает с безымянного пальца и, прощально сверкнув, пропадает навеки за решеткой канализационного люка.

Но не думай, что стоит обзавестись кем-то еще – через короткий срок затрепещут ленточки на капоте боачного кортежа. Допустим только законный соперник.

А еще – балуй себя. По собственному опыту знаю,

что у одинокой женщины всегда найдутся деньги на маленькие, но частые удовольствия. Одно из них, совершенно бесплатное, – без оглядки отдаваться своему настроению. Чем лучше к себе будешь относиться ты тем больше оснований у мужчины окружить тебя вниманием. Эта публика сразу чует, каким уровнем ухаживаний можно ограничиться. Когда в твоем баре «Вдова Клико», они не выставят на стол дешевый портвейн. Когда твои простыни пахнут лавандой, ты почти застрахована от фуфайки в гараже. Празднуй себя, радуйся себе, холь, нежь, лелей!

КТО МОЖЕТ СРАВНИТЬСЯ С МАТИЛЬДОЙ МОЕЙ…

Что ты знаешь о своей законной сопернице? Возраст. масть, имя. Или твой приятель не скупится на подробные доносы и широко информирует о завалах посуды в мойке, белья в тазе, где вот-вот зажелтеют кувшинки, о пепельнице, которую суют под кран после каждой сигареты, о растяжках на животе, рыбьем темпераменте, закатанной до подбородка ночной рубашке, нетленном оплоте целомудрия? Тогда мне не с чем тебя поздравить.

Лично я без колебания вычеркиваю из списка претендентов того, кто с готовностью перетряхивает грязные простыни своей женщины. А вдруг и я чем не угожу? Зачем мне фельетонист в постели! Отношение к спутнице жизни – это не частность, это экзамен на аттестат этической зрелости. Да и вряд ли она образец клинической фурии, иначе бы к моменту вашей благословенной встречи твой кавалер был бы либо философом, либо импотентом, то есть объектом, непригодным для интенсивной сексуальной эксплуатации. Лишь однажды проклятия в адрес жены я приняла с сочувствием.

Это было в канун архивного Нового года. Я и мой спутник той бесприютной зимы пировали шампанским «Помпадур» из украденной в попутном баре тары на последнем подоконнике хрущевской пятиэтажки. Шастанье жильцов не беспокоило – в столице пробило полночь, за окнами лютовал январь.

Но вдруг дверная расщелина одной из квартир после короткой внутренней потасовки выплюнула наружу тщедушное существо в заячьем треухе, трусах «ну, погоди!», тапочке и ботинке. Обнаружив себя на площадке, изгнанник не стал рваться назад, а переминался с ноги на ногу, скрестив в жесте балетного лебедя запястья, словно юный ленинец, выставленный в холодный вестибюль за злостное нарушение лагерного режима. Стограммовое соболезнование принял молча. После повтора душа не стерпела.

· Акула, у-у-у-у, акула кровожадная! – воззвал он в сторону немого дерматина. – Слушаешь? Слушай – акула ты!

А опрокинув третью, и вовсе встрепенулся раненым соколом, расправил крылья, взлетел на железную чердачную лестницу и зазвенел мальчишечьим дискантом:

Кто привык за победу бороться, С нами вместе пускай запоет…

Мы – привыкли. И наполнились соленым ветром паруса, и загомонили чайки, и запахло йодом, и поплыли к диковинным островам отважные дети капитана Гранта. Но внeзaпнo из пучины взметнулась могучая длань, смела с каната смелого юнгу и скрылась с ним в гибельной бездне.

Остаток шампанского мы выпили за Сократа.

А ты сама, случаем, не вытягиваешь из любовника компромат? Или того хлеще закидываешь агентурные сети, чтобы вывалить ему под нос тухлый улов из мнимых и истинных прегрешений его жены? Мол и она не эталон святости. Помяни мое слово: костями от этой ухи давиться тебе.

Глубоко внутри мужа тяготи г неизменная праведность спутницы жизни. Каково годами сталкиваться в незамутненных зеркалах с собственной блудливой физиономией? А тут хроническое чувство вины расплавит праведный гнев, и забурлит на его огне остывшее чувство. Нет, он не перестанет навещать тебя, но не по зову плоти, а в отместку. Что, как говорят в Одессе, две большие разницы. Когда же острая фаза закончится, за бортом в компании ли с женой, в одиночестве ли, но окажешься ты.

Потому что мужчина никогда не простит той, что извлекла на свет Божий постыдные для него тайны.

Куда занятнее тип истукана. Имя жены табуировано, как имена злых духов у наших языческих предков. Его риф огибают с ловкостью матерого лоцмана. Мемуары и текущие события параллельного бытия тщательно редактируются и стерилизуются. Версия свадьбы, например, выглядит так, словно никакой невесты на ней не было и в помине, медовый месяц усыхает до схемы маршрута, а семейное гнездо маскируется под логово бобыля. При вынужденном упоминании используется местоимение «она» и неопределенно-личная форма предложения типа «дома мне заявили».

Такое поведение – верная примета, что на противоположном полюсе нет вечной мерзлоты. Когда мужчина ограждает молчанием отношения с женщиной, слабый ли, сильный ли, но ток желания течет между ними. Уменьшить его силу, причем значительно уменьшить, можно, если хватит мужества и терпения подвергнуть себя долгой и болезненной процедуре;

включить себя в эту электрическую цепь и пропустить весь заряд через себя.

Для начала приручи ее имя. Чаще произноси его сама в нейтральном контексте:

· Сегодня в троллейбусе видела твою Геру (Таню, Олю, Наташу).

· Ее нет в городе.

· Правда? Значит, обозналась. … – Извини, дорогой, забыла об условном сигнале, и трубку сняла твоя Медея (Лариса, Ира, Лена).

· Ну и?

· Приятный голос.

… – Представляешь, вчера приснилась твоя Долли (Вера, Галя, Света).

· И чем вы занимались?

· Кротко стояли в какой-то очереди…

Затем осторожно раздвинь шторы, за которыми ее жизнь: каких кровей, где училась, увлечения, фирменные блюда, шьет ли, вяжет ли (этот свитер – ее произведение? Неужели? Шикарная вещь).

Вопросы задавай как бы мимоходом, невзначай. Никакого яда, никаких шпилек. Нужды нет, что поначалу они будут приняты в штыки:

· А тебе-то что за дело?

· А мне есть дело до всего, что касается тебя, любимый!

Не думаю, что оборона будет стальной. Только органическая ненависть к скандалам удерживает мужской язык. Когда бы не наш и общественный консерватизм, большая половина их предпочла бы жить в доброй старой полигамии.

Уговори принести для сладостного совместного просмотра его личный фотоархив. Под благовидным предлогом, что желаешь хотя бы в таком виде узреть его путь от пеленок до вашей встречи. На семейных снимках притормаживай:

· А это ваша свадьба? Боже, какие вы оба молоденькие. Особенно она… А это Крым. Когда это было? Надо же, примерно в эго же время я тоже отдыхала там.

Включая, хотя бы вербально, жену в круг вашей повседневности, ты значительно облегчаешь своему избраннику существование. Каково быть в бессменном дозоре, закрывать амбразуру и грудью и спиной! Мужчина всегда будет стремиться туда, где можно снять напряженный контроль, расслабиться, быть естественным. Пусть этим местом на его земле станет твой дом…

В детстве я обожала делать секреты: в земле вырывается ямка, в нее складируются лепесток, пуговиц, ). бусинка, конфетная фольга, сверху все покрывался стеклом и присыпается песком. Потом надо отвлечься чтобы секрет созрел. И снова с замиранием, точно катая яблоко по волшебному блюдцу, добраться до заветного стеклышка. Нет, не стеклышка – иллюминатора, потаенного глазка в дивное подземное царство, которое благоговейно созерцаешь до тех пор, пока некто трезвый и серьезный не подденет на свою лопатку, сопя от усердия, хрупкое чудо и не повезет в кузове самосвала на какую-то солидную стройку мимо двух вертикальных озер грязный лепесток, сломанную пуговицу, облезлую бусину.

У каждой любви есть такое поле чудес, засеянное детскими секретами: короткое замыкание первого прикосновения, последний ряд дневного сеанса, пустые и темные аудитории, половики, собранные ото всех дверей под горячую батарею случайного подъезда, из недр сумочки петушиный клекот будильника на всю акустику Домского собора в момент торжественной паузы между «Аве, Мария» и какой-то мессой, горячий лаваш в шашлычной над озером Риц:

· Бери, бери больше, чтобы друг к жене не худой вернулся!

· Его жена – я.

· Э-э! Зачем обманываешь? Опыт есть, глаза есть – сюда жен не возят.

В общем, ничего не ново под луной. Для луны. А для влюбленных их история – оригинальное сочинение судьбы, а вовсе не репринтный оттиск. До тех пор, пока над страницей склонились две головы, пока секретом любуются две пары глаз. Стоит вклиниться третьему – и волшебство улетучится.

Но тебе ни к чему рассеивать чары. Твоя задача – получить пропуск в алмазный фонд его прошлого, побиться того, чтобы тебе рассказали историю любви без оглядки на тебя. без нарочитого снижения, так, как это вспоминается наедине с собой или той, что была непосредственной участницей событий. Это больно. В шкафу с приказом замереть и не шевелиться заперта ревность. Она раскрасит щедрыми красками самый блеклый эпизод, заелозит, заскулит, заскребется. просясь на волю. Не выпускай ее, потерпи: идет процесс перетекания чувств, на которые распространяется закон сохранения энергии. Здесь прибавится – там убудет.

Слово великий энергетический вампир и донор. Оно вытягивает из нас нектар и желчь. Оно впрыскивает нам в кровь то и другое. На бытовом уровне:

выплеснул, что накипело, – и на душе полегчало. Собственно, почему? Объективно-то ничего не изменилось. Но слово, рожденное эмоцией, уносит с собой заряд этой эмоции. Недаром паломники давали обет молчания, чтобы ни капли любви к Богу не расплескалось втуне на пути к Нему. Гете признавался, что написание «Страданий юного Вертера» спасло его от самоубийства. Подозреваю, что своим долголетием Софья Андреевна обязана «Крейцеровой сонате».

У чувств есть инстинкт самосохранения. Когда они слабые и он маломощный. Сильные же чувства налагают на уста человека печать. От серьезных потрясений, к коим несомненно принадлежит любовь, мы немеем. Так было во времена Сапфо («…лишь тебя увижу, уж я не в силах вымолвить слова»), в благословенный пушкинский век («но я любя был глух и нем»), так и поныне. С первым признанием начинается утечка. Отсюда не следует, что стоит любовникам онеметь – и им обеспечена вечная страсть.

С каждым выдохом из нас уходит частичка жизни. но мы не перестаем дышать, потому что каждый вдох нам ее дарит.