Текст книги "Новая судьба"

Глава 5

Итак, что мы имеем на данный момент. В июле 96-го в Приморье по приказу Коваля, который тогда рулил всем уголовным миром России, был убит криминальный авторитет по кличке Шип. А незадолго до убийства около дома Шипа крутился неприметный мужичонка, который сразу же после убийства исчез и известно о нем только то, что у него на левом предплечье была татуировка то ли осы, то ли пчелы, то ли шмеля – это охрана Шипа точно выяснила. Далее. В сентябре 2002-го в Краснодарском крае некий чернявый мальчишка, который представился бабульке, у которой койку снимал, Ванюшей, забрался на практически неприступную скалу и снял оттуда из снайперской Кадета, московского криминального авторитета который, спасаясь от врагов, отсиживался на побережье. И опять же, по словам Панфилова, убрали Кадета по приказу Коваля. Но поскольку парнишку с оружием в руках не взяли, то вопрос о том, был ли именно он стрелком, остается открытым, но!.. Судя по тому, как этот паршивец умудрялся, словно маслом смазанный, из рук милиции ускользать, буквально бегая по коровьим спинам, а удрал, вообще, с помощью акваланга, то прошел он, несмотря на возраст, очень и очень серьезную подготовку. И известно об этом чернявом Ванюше только то, что у него тоже татуировка осы на левом предплечье.

А потом эти самые «осы» добрались до Баратова, где очень профессионально, хоть и экзотически, ликвидировали директора судоремонтного завода Богданова и его сына, а потом и Наумова, зятя директора, с охранником. Правда, этих я точно не знаю, как порешили, но, со слов Вячеслава, померли они смертью очень нехорошей, но заслуженной, потому что один приказал, а второй изуверски убил жену Богданова, а потом и его дочь с внучками. Причем, как достоверно известно, тот, кто кончил Наумова с телохранителем, сказал, что женщин и детей трогать нельзя – вот такой своеобразный кодекс чести у этих самых «ос». А вокруг завода в указанное время крутился сероглазый парень лет двадцати пяти, который предъявил паспорт на имя Ивана Ивановича Кузнецова и, что самое главное, у него точно была на левом предплечье татуировка осы. Поразмыслив тогда, как следует, я решила, что это одна команда, которая работает на Коваля, и все они имеют документы на одно и то же имя. А потом Владимир Иванович сказал, что у Коваля был персональный киллер по имени Иван, который со своими людьми, которых, как выяснилось не двое, а много больше, отошел от дел вместе со своим шефом. А вот сейчас он почему-то взялся нам помогать или, чтобы быть более точной, нас предостеречь – ведь никому другому Коваль свои легендарные инструменты Никитушкиной работы ни в коем случае не дал бы, а вот ему – запросто. Но почему? По какой такой причине в этом супер-пуперкиллере забурлили эдакие благородные порывы? Неизвестно, но будем выяснять.

Ох, Кузнецов, Кузнецов! Имеешь ты отношение к «Осам»! Вот, хоть дерись, имеешь! И если, дай-то бог, выяснится, что у батьковского Кузнецова была татуировка осы на левом предплечье, то пасьянс сложится без всякого мухлежа и подтасовок и станет понятно и откуда эта новая команда молодых «ос» взялась, и кто их так натаскал. «Господи! – мысленно взмолилась я – Сделай так, чтобы я оказалась права! А то получится, что сорвалась я, сломя голову, черте куда совершенно зря. Вот стыда-то будет!»

– Елена Васильевна! Садимся! – прервал мои размышления голос Сергея.

– Что? Пристегнуть ремни? – пошутила я.

– Да нет! – смутился он. – Просто предупреждаю, что мы уже в Москве.

На аэродроме нас уже ждали аж четыре джипа, от одного из которых ко мне направился глава московского представительства, с которым я была уже шапочно знакома по своим предыдущим приездам.

– Что это за кавалькада? – спросила я у него, кивая на машины, после того, как мы поздоровались.

– Один мой, а остальные три ваши, – коротко ответил он и, видя, что я собираюсь возразить, категорично заявил: – Таков порядок, который я ни в коем случае не решусь нарушить. Вы сейчас выполняете обязанности высшего руководства, и такая охрана положена вам по штату. – Я недовольно скривилась, на что он добавил: – Если с вами что-нибудь случится, то… Поверьте, мне даже не хочется думать о том, что со мной в этом случае сделают, а у меня, извините, жена и трое детей.

– Но в Москве мне, я уверена, ничто не угрожает. Тем более, что о моем отъезде знает очень узкий круг лиц и… – возразила я.

– Москва – непростой город, Елена Васильевна, – невесело усмехнулся он. – И с вами могут произойти самые непредсказуемые и очень неприятные инциденты не потому, что вы – это вы, а просто потому, что…

– Ясно! – понятливо покивала я. – Потому что народ тут всякий-разный и, мягко говоря, законопослушностью не отличается. А машина дорогая! А желающих заиметь ее море! А на дорогах шалят!

– Ну, вот видите! – невесело улыбнулся он. – Вы и сами все понимаете, – и перешел на деловой тон: – Мои… – начал он и тут же поправился: – Ваши люди вооружены и проинструктированы. Все машины оснащены соответствующим образом, так что мы ежесекундно будем знать о вашем маршруте. Куда вы, кстати говоря, едете?

– В Батьково.

– Где это? – недоуменно нахмурился мой собеседник, тщетно пытаясь припомнить хоть что-то отдаленно напоминающее это название.

– Это поселок где-то на границе с Ярославской областью, – ответила я все, что знала.

– Далековато, – с сомнением в голосе сказал он.

– А куда деваться? – пожала я плечами. – Да вот только думаю, что в этой глухомани такой парадный выезд вызовет не только ненужные пересуды, но и определенную натянутость, и… Опасения, если хотите. А мне нужно, чтобы люди там были со мной предельно откровенны. Мне это очень нужно! – с нажимом повторила я.

– Ладно! – подумав, согласился он. – Сделаем так! До поселка вы доедете на трех машинах, а потом охрана останется на окраине, а вы…

– В Батьково живет армейский друг одного из моих телохранителей, к которому мы, в общем-то, и едем, так что непосредственно в самом поселке нам, я думаю, нечего опасаться.

– Хорошо! Пусть будет так! Только водитель в вашей машине будет мой – он лучше на дороге сориентируется. Ну, с богом!

И мы тронулись: впереди машина охраны, за ней моя, а за мной еще одна машина охраны. Ехать нам пришлось не только далеко, но и долго. Пейзаж за окном был уныло-однообразен, и я стала мысленно прикидывать, как мне построить разговор с другом Вячеслава, когда меня негромко позвал водитель (Слава сидел рядом с ним, а Сергей – со мной на заднем сидении):

– Скоро будем на месте, Елена Васильевна. А мы туда надолго?

– Не знаю. Как пойдет. А что?

– Тогда, может, остановимся где-нибудь и купим перекусить, – предложил он.

– Разумно, – согласилась я. – Тогда давайте сделаем небольшую остановку в райцентре: там, наверняка, и магазины побольше, да и мне мысль пришла в райотдел наведаться. Попробую-ка я там для начала слегка почву позондировать.

На центральной площади небольшого городка, как я и ожидала, находился не только довольно большой бывший гастроном, ныне носящий громкое название «Супермаркет „Планета грез“», но и отделение милиции, куда я и направилась.

На довольно обшарпанной двери кабинета начальника висела стандартная черная табличка, из которой я узнала, что главу местной милиции зовут Кузьма Мефодиевич Вобакин, и толкнула дверь, вооруженная не только самой очаровательной из всех возможных для меня в этот момент улыбок, но и этим бесценным знанием.

– Здравствуйте, Кузьма Мефодиевич! Выручите меня, пожалуйста!

Сидевший за столом довольно пожилой толстый майор, явно и откровенно скучавший до моего прихода, поднял на меня такой гневно-недоуменный взгляд, словно я оторвала его от наиважнейшего дела, но я так обезоруживающе ему улыбалась, что он сменил гнев на милость и даже довольно приветливо спросил:

– Ну! Что у вас стряслось, гражданка?

– Заблудилась! – просто ответила я. – Направлялась в Батьково, только вот доехать никак не могу.

– А зачем вам-то в Батьково? – ошеломленно спросил он, изумленно глядя на меня.

Тут уже я тихо обалдела и удивленно спросила:

– А почему я не могу туда поехать?

– Так там же окромя борделя для мужиков ничего нет, – растерянно объяснил он.

– Совсем ничего? – растерялась я. – Ну, люди-то там живут? Или?

– Живут! – кивнул он.

– Ну, вот к ним-то мне и надо, – объяснила я.

– К людям? – тупо удивился он, оглядывая меня с ног до головы, потом встал из-за стола, подошел к окну и выглянул на улицу. – Ваши? – спросил он, кивая куда-то в ту сторону.

– Мои! – подтвердила я, подходя к нему и тоже выглядывая на улицу – около входа в милицию стояли все три джипа, а ребята – возле них, погладывая на окна и вход райотдела.

– И к кому же вы там собрались? – Вобакин с большим интересом уставился на меня.

– Понимаете, – с улыбкой начала я. – У одного из моих телохранителей там живет армейский друг. Я была по делам в Москве, вот он и уговорил меня заехать в Батьково, чтобы он мог с ним повидаться, – с видом сладкой идиотки закончила я.

Майор похватал ртом воздух, а потом все-таки взял себя в руки и, глядя мне в глаза, а пальцем тыча в сторону ребят, сдавленным голосом спросил:

– Это который же из них?

Я решила, что объяснять ему, какой Вячеслав по счету, с какого боку и в каком ряду, будет слишком хлопотно и просто ответила:

– Тот, что в самом дорогом костюме и с серо-голубым итальянским шелковым галстуком.

Вобакин встретил удар, не дрогнув. Он глухо откашлялся, старательно глядя в сторону, но мысли его читались, как на ладони: «Все бабы – дуры! Завела себе молодого любовника, одевает его, как на выставку, а он ей крутит-вертит, как хочет. Хорошо еще, если она свои деньги тратит, а то, глядишь, и мужа. Он себе нервы мотает да инфаркты наживает, а она, сучка, в пух и прах разодетая, их проматывает, ни о чем не думая». Эти мысли были написаны у него на лбу такими крупными буквами, что я закаменела лицом, чтобы не расхохотаться, но улыбки сдержать все же не смогла. Но тут! Наши взгляды встретились, и произошло то, что обычно именуется моментом истины – мы поняли друг друга, точнее, это он все обо мне понял. И расхохотался! И спросил уже совершенно другим тоном:

– А вы, уважаемая, часом, в милиции не?..

– Ага! – кивнула я. – Было дело. Капитаном ушла.

– А сейчас вы?..

Вместо ответа я протянула ему свою визитку.

– Ух, ты! – произнес он после того, как, вздев на нос очки, прочитал ее, а потом осторожно спросил: – Так вы, Елена Васильевна, к нам по делу, что ли?

– Нет, Кузьма Мефодиевич! Я вам чистую правду сказала. Действительно к армейскому другу одного из моих телохранителей.

Не знаю, поверил он мне или нет, но больше допытываться не стал, только уточнил:

– К кому же, если не секрет? Я сам местный и всю жизнь здесь прожил, так что, почитай, всех в округе знаю.

– К Ивану Ивановичу Кузнецову.

Тут он снова расхохотался, да так, что заколыхалась вода в стоящем на тумбочке около окна извечном канцелярском графине.

– Елена Васильевна, дорогая, не обижайтесь! Ведь у нас в округе Кузнецовых Иванов Ивановичей человек тридцать наберется. Только в райцентре их десять человек.

– Но это молодой парень… – начала объяснять я, делая вид, что ничегошеньки не знаю.

– Да они все молодые! – махнул рукой Вобакин. – Если интересно и время есть, то могу рассказать.

Я поняла, что ему не только хочется поговорить со свежим человеком, но и показать, что он тоже не лыком шит, и охотно согласилась, тем более, что это было необходимо мне самой.

– Ну, так, слушайте. Раньше в Батьково был детский дом. Его в конце 97-го расформировали, признали здание аварийным и воспитанников по другим местам распределили. А на самом деле какие-то крутые дали, кому надо, на лапу и приобрели для своих нужд – бордель там устроили. Уж больно дом хорош – до революции он Шуваловым принадлежал. И никакой он не аварийный, он еще века простоит. И был там парень один, Кузнецов Иван Иванович… Появился он там, аккурат под новый 89-ый год.

– 89-ый? – переспросила я, думая, что ослышалась – отряд-то погиб в январе 89-го.

– Ну да! – удивился Вобакин. – А что?

– Да странно как-то, – попыталась выкрутиться я. – Беженцев, которые после развала Союза, все потеряв, в Россию налегке, чтобы только ноги унести, рванули и готовы были в любую, простите великодушно, глушь забиться, в то время еще не было. Или он после отсидки?

– Какая там отсидка! – махнул рукой Кузьма Мефодиевич. – Кооператив он в Молдавии с другом организовал. Их рэкетировать начали, а они ни в какую – надеялись, что отобьются. Так им и мастерскую сожгли, и дом, где он с бабушкой жил. Старушка такого потрясения не вынесла и померла. Остался он один – друга-то, вообще, убили, и решил уехать подальше. Так он в наших местах и оказался. – Я понимающе и сочувственно покивала и Вобакин продолжил: – И как-то так он к этому детдому прибился…

– Воспитателем? – уточнила я.

– Да нет! Дворник, сторож… На подсобных работах, одним словом. И вот сумел он всех мальчишек вокруг себя собрать. Да так, что они ему прямо в рот смотрели, а он с ними, как с родными, возился. Участковым там Паликин был, серьезный мужик, крепкий, на пенсии сейчас. Рассказывал он, что, как Кузнецов этот появился, так никаких хлопот ему с детдомовскими не стало, хотя раньше намучился он с ними немало. Сами подумайте, персонал-то женский, а парням мужская рука нужна, лидер, чтобы с него пример брать, вот и приманивает их к себе всякая уголовная шваль.

– Точно! – поддакнула я. – Приходилось мне с трудными подростками работать, не понаслышке это знаю.

– Вот-вот! А тут у них нормальный вожак появился, они к нему и потянулись. И до того они к нему привязались, что, как паспорт получать, приходят и говорят, что тоже Кузнецовыми Иванами Ивановичами хотят быть. Хоть плачь, хоть смейся! Мы объяснили им, что только в восемнадцать лет они смогут имя сменить, надеялись, что передумают они к тому времени. Ан нет! И ведь не откажешь! Нет такого закона, что нельзя в одном месте столько полных тезок иметь.

– Да, действительно, – согласилась я. – Такую любовь трудно заслужить.

– Ну, уж он-то, поверьте мне, заслужил. А уехал он, как я уже говорил, в 97-ом. Как детдом расформировали, так и уехал… А мальчишки его большей частью здесь остались. Многие из армии сюда вернулись, переженились… Хорошие ребята выросли, непьющие, работящие… Ни один не споткнулся… Друг за друга горой стоят. И порядок у нас в округе теперь такой, что хоть милицию закрывай – они ведь и сами не безобразничают, и другим не позволят. Казалось бы, один человек! А сколько жизней сумел на правильный путь направить! И память о нем ребятки, как святыню, хранят!

– Да-а-а!.. – восхищенно протянула я. – Интересную историю вы мне рассказали. Но, как мне все-таки того Кузнецова, который нам нужен, в Батьково, найти?

– А вы езжайте прямо туда – их сейчас там всего восемь человек живет. А уж там по внешности сориентируетесь.

Получив подробные инструкции, как и куда сворачивать, я распрощалась с Кузьмой Мефодиевичем и, выйдя из подъезда, прежде чем сесть в машину оглянулась на его окна – он приветливо мне улыбался и даже помахал рукой, но я была твердо уверена, что он обязательно позвонит в Батьково, чтобы предупредить о неожиданных визитерах – я бы на его месте обязательно так сделала. От греха подальше.

«Что за ерунда? – раздраженно думала я по дороге. – Неужели я ошиблась и этот Кузнецов не имеет к отряду никакого отношения? – но потом меня вдруг осенило: – Черт! Да ведь были же еще два человека! Соль и Тень! Их-то в январе в отряде уже не было! Ох, как бы мне сейчас помог откровенный разговор с Остериным! Ну да ладно! Выясню здесь все, что смогу, а, вернувшись, поговорю с Георгием Дмитриевичем без политеса и реверансов – мне его лапидарность уже колом в горле стоит! Расколю, как миленького, несмотря на все его болячки! Хватит цацкаться!».

Вот в таком решительном настроении я и подъехала к поселку, где на въезде в него оставила машины охраны и водителя со своей. Сергей сел за руль, Слава – рядом с ним, и мы тронулись по улочке в гордом одиночестве. Когда мы немного отъехали и завернули за угол, я велела Сереже остановиться и знаками показала ребятам, что нужно выйти из машины. Уж, коль москвичи оборудовали их черт знает чем и как, то и прослушку исключать было нельзя, а мне вовсе не хотелось, чтобы о моих делах раньше времени знал кто-нибудь посторонний.

– Ребята! Теперь о деле! – серьезно сказала я, когда мы отошли. – Слава! Я тебе уже говорила, а сейчас повторю: делай, что хочешь, хоть узлом завяжись, хоть ужом извернись, но разговори своего друга! Мне нужно знать максимум возможного о том человеке, в честь которого они все себе имена поменяли. Ты меня понял?

– Сделаю! – твердо ответил он.

Поворачиваясь, чтобы вернуться к машине, я увидела такое, от чего у меня перехватило дыхание – мимо нас в трико и футболке пробегал парень с двумя буханками хлеба в руках, но не это главное – у него на левом предплечье была татуировка осы.

– Молодой человек! – позвала я сдавленным голосом. – Вы не подскажете, где нам здесь найти Ивана Ивановича Кузнецова.

Парень остановился и крайне неинтеллигентно расхохотался, а потом сказал:

– Которого? А то и я сам Иван Иванович Кузнецов.

Я беспомощно повернулась к Славе, который тут же уточнил:

– Здоровый он, пронзительно рыжий и весь в веснушках.

– А-а-а, понял, – закивал парень. – Это бывший Егор, он наш новый участковый. Езжайте по этой улочке, как увидите дом с голубятней, так это его.

– Спасибо, Иван, – уже придя в себя, сказала я. – Бывший?..

– Виталием меня раньше звали, – улыбнулся парень и пошел своей дорогой, а мы, погрузившись в машину, поехали по указанному им адресу.

Калитка была открыта настежь, а во дворе под деревом сидел здоровущий рыжий парень в форменных милицейских брюках и майке и внимательно наблюдал, как не менее рыжий мальчишка лет шести отрабатывает на подвешенном к ветке узле старых тряпок какой-то удар. На коленях у парня сидела такая же рыжая девчушка лет четырех на вид и, прижавшись к отцу, с интересом следила за братом, а из стоящей неподалеку коляски виднелась еще одна рыжая головка. Но самым главным было то, что и у этого парня на левом предплечье была татуировка осы, что добило меня окончательно.

– Ванька, черт рыжий! – закричал Владик. – Ты что, отцом-героем решил стать?

– Славка! – заорал парень и, осторожно сняв с колена девочку, кинулся к другу.

От звонких хлопков по спинам, которыми они награждали друг друга, и их воплей звенело в ушах. На этот шум из дома вышла самая обыкновенная молодая женщина, сначала показавшаяся мне полной, а потом я разобрала, что она беременна, и по тому, как бросились к ней дети, я поняла, что она жена Ивана.

– А это Танечка моя, – глядя на нее, словно любуясь, сказал он, и его голос был полон нежности. – Жена. Это Ванька с Дусей, – он кивнул на прижавшихся к женщине детей. – А вот тот любопытный нос, что из коляски торчит, это Степан, мы его по Таниному отцу назвали. А про маленького пока не загадываем, как родится, так и имя придумывать будем. А ты с кем?

– Да вот с хозяйкой по делам в Москве были, я и попросился сюда заехать, тебя повидать… – объяснил Славка. – Это Орлова Елена Васильевна, – Я слегка улыбнулась Ивану. – А это Сергей, мой напарник. Мы с ним телохранители и шоферы в одном флаконе.

– Ну и ну! Здорово! Молодец ты, Славка! – искренне радуясь за друга, сказал Иван. – Конечно, у вас там, в городе больше возможностей устроиться. Но мы тоже нос не вешаем, да? – и он подмигнул малышу в коляске, а потом, спохватившись, простодушно спросил: – А остальные где? – явно имея в виду два других джипа, и я поняла, что была права.

– Я их на въезде в поселок оставила, – небрежно объяснила я. – Пусть после московской гари чистым воздухом подышат, да погуляют.

– Давайте тогда на веранде сядем, что ли? – предложил Иван. – Скоро теща с работы придет, пообедаем все вместе, поговорим… У вас как со временем-то?

– Не торопимся, – успокоила я его. – Но и рассиживаться особенно тоже не будем.

– Ну, тогда прошу! – Иван широко повел своей лопатообразной ладонью в сторону дома, а Вячеслав, бросив на ходу:

– Я сейчас! – кинулся к машине за гостинцами и вскоре вернулся с забитой под завязку сумкой.

На веранде Татьяна накрывала старенькой, но наичистейшей клетчатой скатертью стол, Иван и Сергей расставляли стулья, а Ванечка с Дусей медленно и осторожно носили из кухни посуду. Слава начал выкладывать на стол из сумки все, что туда положили в «Сосенках», и я мысленно чертыхнулась: такие деликатесы не во всяком крупном московском супермаркете можно найти. Единственная надежда была на то, что Иван с семьей не очень-то разбирается в том, что перед ними выставили. И действительно, ошеломленно оглядев все это изобилие, Иван не выдержал и сказал:

– Славка! Ты чё? Обалдел? Ты зачем это все накупил? Ты сколько денег на все это выкинул? Ну, на черта нам киви и вот это, – он ткнул пальцев в авокадо и манго.

Вячеслав сам растерялся, увидев, что привез, и я поспешила вмешаться.

– Иван, вы совершенно зря возмущаетесь. Во-первых, Слава получает очень хорошую зарплату и все это его не разорит, а, во-вторых, он же это все от чистого сердца вам привез. Если б вы знали, как он сюда рвался! А киви ни вашей жене, ни детям не повредит, там же витамина С полно.

Иван пристыжено потупился, но все же буркнул:

– У нас смородина есть. Своя. Там тоже витаминов много.

В это время со стороны калитки послышались чьи-то шаги и Иван обрадовался.

– Это теща моя, Серафима Ивановна, – он пошел навстречу невысокой пожилой женщине, обнял ее за талию и со словами: – У нас гости, мама! – оторвал ее одной рукой от земли и понес, прижав к своему боку, к нам.

– Пусти, медведь рыжий, – притворно возмущалась она, а наблюдавшие это Таня и дети только радостно улыбались, и сразу становилось понятно, какая это дружная и счастливая семья.

За столом, куда, несмотря на протесты хозяев, были выставлены привезенные деликатесы, разговор шел обо всем понемногу. А я наблюдала за детьми, которых посадили вместе со взрослыми, за тем, как они с интересом рассматривали и осторожно пробовали совершенно незнакомые вещи, тихонечко обмениваясь впечатлениями, и невольно улыбалась, представляя себе на их месте своего немного повзрослевшего сынулю. Когда мы уже собрались вставать из-за стола, я спросила Ивана, кивнув на виднеющуюся над верхушками деревьев башенку, сверкавшую в лучах солнца своими зеркальными окнами и позолоченным флюгером на верхушке, хотя уже догадывалась, каким будет ответ:

– А это что?

Добродушное лицо Ивана посуровело и глаза гневно сверкнули.

– Детдом здесь когда-то наш был, а потом его ликвидировали и теперь здесь бордель. И всякие сволочи сюда развлекаться приезжают. Они сначала решили здесь свои порядки установить: музыка день и ночь гремела, через поселок машины на полной скорости носились… Ну… Мы им объяснили, что не надо людям мешать…

– И что теперь? – не скрывая улыбки, спросила я.

– Так сами видите – ни музыки, ни машин. Они туда отдельную дорогу провели, через поселок больше не ездят, – спокойно ответил он.

– Судя по башенке, красивый дом должен быть, – задумчиво сказала я.

И Иван тут же предложил:

– Так я скажу маме, она вас проводит, посмотрите. Хотите?

– Да, неудобно… Она же после работы… Устала, наверное, а это, судя по всему, довольно далеко, – начала отказываться я, а Иван в ответ на это только усмехнулся:

– Так его же теперь можно рассмотреть только с пригорка, а до него метров триста, не больше, сама территория высоченным забором огорожена.

– Это после вашего объяснения? – улыбнулась я.

Тут Иван радостно расхохотался.

– Да, после нашего объяснения. Ну, так пойдете?

– Теперь с особым интересом, – и я рассмеялась ему в ответ.

Когда мы с Серафимой Ивановной стояли на пригорке, разглядывая бывший детский дом, который теперь, отреставрированный, поражал своей красотой, она мне показывала, что и где там раньше находилось.

– А вот там, где сейчас бассейн, раньше спортплощадка была. Чего там только Ванечка не установил…

– Это который Ванечка? Самый первый? – уточнила я.

– Ну да! – подтвердила она. – Иван Иванович Кузнецов. Уж и не знаю, как теперь о нем и говорить, то ли «Дай бог ему здоровья», то ли «Светлая ему память». Ведь как уехал, так ни слуху и ни духу – ни письма, ни звонка. Я же на почте работаю, поэтому точно знаю… Сначала ко мне все бегали, спрашивали… А он как в воду канул… А ведь человек-то какой необыкновенный!

– Да я уже и сама это поняла, раз ваш зять ради него свое имя сменил, – покивала я.

– Да стоит Ванечка того, чтобы память о нем в наших местах осталась. Почитай в каждом дворе новые Ванюшки и Дусеньки растут.

– А Дусеньки откуда взялись? – удивилась я.

– Да сказал Ванечка как-то, что это его самое любимое женское имя – Дуся, – она немного помолчала. – Он ведь мальчишек от уголовников, можно сказать, спас. У Глаши, есть тут у нас одна бабенка непутевая, сын с отсидки вернулся. Посадили его за хулиганство, а вышел – бандит-бандитом, и приехал-то сюда не один, а с дружками. Вот и стали они к детдомовским примериваться, к себе приманивать. Видно банду из них хотели сколотить, это Паликин говорил, участковый наш бывший. Стали их в райцентр возить, в другие городки, что поблизости, и на разные выходки там подбивать, для начала вроде безобидные, а там бы и до серьезных дошло. Здесь-то им Паликин разгуляться не дал бы. А Ванечка, хоть и молодой был – ему, как Ивану сейчас, тогда было… Ну, может, чуток постарше… Посмотрел он на все это и сумел бандюков этих от мальчишек отвадить, заставил уехать отсюда.

– Да, – согласилась я. – Великое дело он сделал.

– То-то и оно, – покивала головой Серафима Ивановна. – А потом Ванечка с Паликиным по домам пошли. Придут и Ванечка так обстоятельно говорит, что, мол, вам, вашим детям и внукам здесь жить и, чтобы впредь вам с детдомовскими никаких проблем не иметь, чтобы их с пути правильного никто сбить не мог, надо их делом занять и для начала хотя бы спортплощадку сделать, чтобы они силу свою молодую там расходовали, а не на выходки дурацкие. Люди посоветовались и по подловкам полезли: собирать, у кого что есть. Кто краску дал, кто коньки старые, кто мяч футбольный, кто трубы старые для турника… Время-то какое было… Сами жили, черт знает как, а детдом, вообще, в забросе… Вот так всем миром им и помогли, а Ванечка с мальчишками уже сам там все строил да оборудовал. А когда детдом отсюда убрали и строители все крушить хотели, собрались со всей округи Кузнецовы да другие бывшие его воспитанники, спортплощадку разобрали и в школьный двор перенесли – все, как было, восстановили, чтобы память о Ванечке была. Внучек мой, бывает, как со спортплощадки придет, так очень серьезно говорит: «Это, мол, дядя Ваня делал», а сам-то Ванечку-то нашего только по рассказам и знает. А уж как Ванечка с детдомовскими возился! Ну, словно с родными! Оно и понятно – одинокий же он был.

– А что же не женился-то он здесь? – поинтересовалась я.

– Да мы ему тоже по первости невест разных подыскивали. В наших-то местах! Да непьющий, работящий мужик! Это ж сущий клад!

– А он? – продолжала любопытствовать я.

– Сказал только, что не жених он. Да так сказал, что мы враз отстали.

За этим разговором мы не заметили, как вернулись к дому, и Серафима Ивановна предложила:

– Елена Васильевна, а вы не могли бы у нас до утра задержаться? А то, пока до Москвы доберетесь, стемнеет уже, а дороги у нас нынче неспокойные.

– Ну, я этого не боюсь, Серафима Ивановна, – беспечно сказала я, прикидывая, успел ли Слава разговорить Ивана или нет. – У меня охрана хорошая.

– Да, понимаете, Ванюша с другом своим столько лет не виделся. Хочется им посидеть, поговорить… А не так, на скорую руку… – попросила она. – Я бы малышей к себе забрала, а вам в детской раскладушку поставила… Вы не беспокойтесь, – торопливо заверила она меня, – у нас чисто, клопов нет.

– Ну, не знаю, как там с ночевкой получится, а вот сейчас я бы прилегла – болела недавно тяжело, – объяснила я.

– Так что же вы раньше-то не сказали! – всплеснула она руками. – Я сейчас! Я мигом!

Мой расчет был прост: в моем присутствии Иван ни за что не будет так откровенен, как наедине с ребятами, и, следовательно, делать мне с ними на веранде нечего. В моей же сумке, которую я, уходя на прогулку, оставила висеть на спинке стула, вовсю работал магнитофон, записывая все, о чем они говорили – крохотный микрофон, который я прикрепила к Славиному пиджаку еще в вертолете, исправно делал свое дело. Не то чтобы я не доверяла Вячеславу, но одно дело – пусть и очень подробный пересказ, а другое – слышать все из первых уст. Сейчас же я собиралась, забрав сумку, напрямую послушать через наушник их разговор, а потом, когда время будет, прослушать и запись.

– Ну вот! – сказала мне вернувшаяся Серафима Ивановна. – Все готово! Прилягте! Отдохните!

Я вошла в детскую и огляделась: диванчик, две маленькие кроватки, старенький шифоньер, а в углу… У меня перехватило дыхание… Из угла на меня смотрело мое непрожитое девчоночье детство – там сидели куклы, самые разные: большие, много пожившие и повидавшие почтенные дамы с волосами из пакли и молодые красотки, только начинающие свой жизненный путь, но все в чистеньких, аккуратно расправленных платьицах, с бантами на головах. На игрушечных столиках стояла игрушечная посуда, на игрушечных стульчиках сидели крошечные пупсы… Сразу чувствовалось, что здесь живет девочка, нормальная девочка… Она вырастет, станет матерью, бабушкой, может быть, прабабушкой, но уж никак не мужиком в юбке. Я подошла поближе, присела рядом с ними на корточки и рука сама невольно потянулась погладить их по головкам, поправить бант, разгладить складочку на платьице.

– Как тебя зовут? – шепотом спросила я у самой старой, осторожно дотрагиваясь до ее облупившегося носа. – Катя? Или Маша? С тобой, наверное, еще Татьяна играла? А теперь Дуся играет. А потом ее младшая сестренка или дочка будет играть. Они будут укладывать тебя спать, напевать колыбельные песни…

Я чувствовала, как к горлу подступают рыдания, а на глаза наворачиваются слезы. Еще никогда я так остро не понимала, как жестоко меня ограбил отец! Он украл у меня не только мое детство – он украл у меня нормальную жизнь. Но отвлекаться сейчас на это было нельзя – не время сейчас было о чем-то горевать. «Делом надо заниматься! – приказала я себе. – Делом! А не слезы лить, которыми прошлого все равно не исправить!». Устроившись на раскладушке поудобнее, я вставила в гнездо штекер наушника и начала слушать.