Текст книги "Открой"

Снова играл джаз из граммофона, и ночью мы все вместе вышли посмотреть салют, организованный нами. Генри был очарован салютом и словно маленький ребенок часто моргал ресницами и плакал. Это был лучший Новый год в моей жизни, потому что он был в кругу такой большой семьи!

До отъезда я успела подписать контракт на вторую часть в фильме «Примите посылку», но от предстоящего года хотелось еще чего-то большего и стабильной позитивной ситуации в мире, какого-то незабываемого и волшебного чуда, например, как это: Саманта оглянулась на поместье и на Генри с Майком, они обнимались, в их глазах отражался сверкающий салют, который гремел на всю округу.

Глава 7. Разоблачения

* * *

Однажды Генри сидел у себя в кабинете, когда к нему по предварительной договоренности приехал бизнесмен, с которым они пересекались по делам одной из фабрик Генри.

Несмотря на то, что Кендал уже тогда почти не приглашал никого к себе в поместье, кроме своих помощников и друзей, иногда он все-таки делал исключения.

Бизнесменом был Лоренцо Негрини, которого он ласково называл Лора. Генри тогда было пятьдесят с небольшим. Он ходил ровно и грациозно, был подтянутым и часто курил сигары.

Они прошли в гостиную, где Генри достал из бара любимый скотч, чтобы скрепить договоренности, достигнутые при обсуждении сделки. Беседа текла приятно и несла уже более дружеский характер. И Лора поделился с Генри тем, что нашел в Лондоне цыганку, которая помогает ему в личных делах и делах, касающихся бизнеса. Кендал особо никогда не вникал в подобную чепуху, но либо под действием алкоголя, либо из-за того, что обе дочери бросили его, уехав в Америку, он слушал Лору и продолжал пить.

Звали ту цыганку Рубина. Она была шувани и жила в одном из 32-х боро Лондона, в Саттоне. Приятное место в южной части Лондона, уютное и наполненное зеленью, где были построены школы, рестораны, в которых можно было услышать качественный джаз… Ее муж Мирослав, который и привез Рубину в Англию, где нашел престижную для цыган работу в строительной компании, погиб несколько лет назад на стройке из-за несчастного случая, оставив свою Руби в непривычной для нее обстановке без средств к существованию.

Дар предвидения будущего, предсказания, был у Рубины с подросткового возраста. Это началось еще тогда, когда она жила в большой семье, качующей по Европе, так называемом цыганском таборе. Она увидела смерть своего старшего брата, о чем сразу рассказала своим родителям. Дар Рубины передался ей от ее прабабушки, которая была пуридаи, что было совсем не редкостью для цыганских семей. Брат Рубины, Златан, погиб через несколько месяцев, но предотвратить несчастный случай было не суждено. Она до сих пор помнит, как его гроб поливали вином…

С тех самых пор Рубина видела разные вещи, и к ней стали приходить люди, прознав о ее даре или проклятье, как она сама иногда считала. Но видела она и хорошие вещи, такие как грядущее пополнение какой-нибудь семьи, продвижение по службе или ожидающую судьбоносную встречу.

После смерти мужа ей пришлось подучить английский и устроиться на склад рабочей, с трудоустройством ей помог один из цыган, узнавший о ее несчастье и живший в соседнем районе. Он посоветовал ей продолжать делиться своим даром с окружающими людьми и принимать людей у себя в небольшом доме, где она снимала маленькую квартирку. Мало-помалу она обустроила комнату всем необходимым и позвала нескольких своих знакомых. Так и закружилась ее новая жизнь, благодаря которой Рубина привлекала новых и новых людей. Обычно ее клиентами были люди среднего класса, а иногда ее клиентами становились бизнесмены, такие как Лоренцо, также случайно и неожиданно для самого себя.

И вот как-то Лоренцо приехал к Рубине и сообщил, что ее ожидает новый клиент в Беркшире:

– Он будет тебя ждать. Если ты ему понравишься, он озолотит тебя.

И испарился, потому что спешил на встречу в Лондоне.

Послушав Лори, Генри пригласил в Рединг, в свою резиденцию, ту самую Рубину, которая предчувствовала новый поворот в своей жизни.

Ворота открылись, и Рубина проследовала по тропинке вместе с дворецким Генри, Джеймсом, волоча за собой свой чемодан. Она была темно-русая, но не черная и очень кудрявая. На груди цыганки красовалось небольшое ожерелье из янтаря, темно-карие глаза уж больно были разрисованы черной подводкой, и на руках было слишком много перстней. Одежда не особо отличалась от той, что носили в Лондоне в последнее десятилетие.

Как она видела, или читала судьбы? Это происходило всегда по-разному. Но она еще ни разу не ошиблась, чем отличалась от многих других, кто владел дуккерингом (тайными знаниями предсказания судьбы). Она пользовалась картами Таро, монетами, кофейной гущей, бобами, снами, но больше всего она читала по глазам и по коже. Когда ее спрашивали, как она это делает, она обычно отвечала:

– Слушаю…

* * *

Генри предложил ей выпить, но она отказалась, как и отказалась от чая, что даже немного смутило Мистера Кендала.

– Мне нужно осмотреться. Я должна… Можно мне открыть мой багаж?

– Да, конечно.

Джеймс Эдвардс, дворецкий поместья Генри, аккуратно передал ей чемодан.

– Спасибо.

– Мне нужно как-то вам помочь? – осторожно спросил мистер Кендал.

– Я не хочу производить на вас впечатление, будто в доме находится кто-то посторонний. Это мешает вам сосредоточиться на том, что вас тревожит, на вашем энергетическом потоке.

– Производить впечатление? Но вы же здесь!

– Простите, мистер Кендал, мой английски небезупречен, я говорю непоследовательно.

Мистер Кендал сел напротив Рубины. Она закрыла глаза и на чем-то сконцентрировалась. Затем открыла глаза и вновь посмотрела на Кендала, и взгляд ее был испуганный.

– Мистер Кендал, я вижу очень много смертей… Мистер Кедал, простите меня, но ваша жена не последняя.

– Лоренцо сказал вам про мою жену?

– Лоренцо ничего не говорил…

– Что значит – не последняя?

– Ваш род проклят Мистер Кендал, простите меня.

Она протянула к нему руки, чтобы коснуться кожи рук и посмотрела в его глаза.

– Я вижу опасность. Ваши дети в опасности. Но темная сила так велика, что я вряд ли смогу чем-то помочь.

Она покрылась потом, будто испытала сильный стресс.

– Единственное, что вы можете сделать это попытаться защитить «золотую» девочку или защитить ее мать, что она защитила ее.

– Именно девочку? Но у меня нет… Только взрослые.

– Вы все поймете потом. Когда вы ее найдете – а вы должны сделать это как можно раньше, вы должны спасти ее. Ее судьбу еще можно скорректировать, потому что рыжая слишком сильная, ее можно спасти.

– Как это сделать?

– Вы должны привести ее ко мне, её или ее мать, когда придет время.

– Мои дети, мои дочери, они умрут?

– Смерть – это не конец, мистер Кендал. Кстати, Келси уже с вами?

При упоминании имени Келси затрясло самого Генри, потому что до этого мгновения он не верил словам женщины.

Еще вчера Генри купил себе собаку, которую только хотел назвать Келси, и еще никому об этом не рассказывал.

– Рубина, кто проклял мою семью?

– Вы не понимать этого.

– Вы же знаете?

– Я знаю, но даже если вы узнаете, ничего не можете сделать. В эту темноту не просочиться.

– Это как? Вы знаете… вы знаете, кто проклял?

– Да. Но не могу вам этого сказать.

Вызвал Джеймса по интеркому.

– Джеймс принеси мне сигары и попроси принести мне виски.

– Да сер! А хотя нет, Джеймс, пусть она принесет.

– Пока ты не скажешь, ты будешь жить здесь и делать все, что я тебе скажу.

– Что в твоем чемодане? Почему он такой большой?

– Вещи, сэр. Я не знала, что стану пленницей, но я знала, что не вернусь… Мистер Кендал…

– Рубина, нет, слишком сложно… Дороти… да, ты будешь Дороти. Я вчера уволил Дороти, ты ее заменишь и забудь прежнюю жизнь. Все, я так решил, живее, Дороти, принеси мне выпить. И запомни: это не плен. У тебя есть выбор сказать мне правду и уйти, а впрочем, это не самый плохой вариант для тебя – жить в этом поместье.

С тех пор Рубина превратилась в Дороти и стала работать на мистера Кендала в его поместье. И мистер Кендал не обижал ее. Он часто спрашивал, все ли с ней в порядке, и ежемесячно не скупился на достойную зарплату. Он не хотел, чтобы она чувствовала себя рабыней, хотел, чтобы сама, по своей воле, рассказала ему то, что было нужно ему услышать! Наблюдая за его добротой, Рубина стала помогать ему в бизнесе, и все начало налаживаться. Ей казалось, что он отпустил ожидание неизбежного, и Рубина стала привыкать к этому замку.

Но в один из дней мистеру Генри позвонили из Америки и сообщили, что его дочь Софи вместе с мужем разбилась в автокатастрофе.

Звонила не Роза, его вторая дочь, а старый знакомый, который не знал о том, что у супружеской пары была годовалая дочь.

В этот день Генри отменил все встречи и пил, пил… пил, никому ничего не объясняя. На похороны он не был приглашен, и Розалина взяла опекунство над племянницей.

На следующий день Генри позвал Рубину, но она уже знала, что это произошло.

– Это было мгновенно. У обеих смерть была мгновением. Вы не смогли бы ничего сделать. Это не убийство.

– Пшла… вон… из комнаты… пшла, – уточнил Генри и заплакал.

Про рыжую девочку в этот день разговора не было, как и в последующие несколько лет.

* * *

Мы вернулись в Нью-Йорк. Празднование Нового года завершилось, как и траур. Те, кто искренне радовались празднику, осуждались теми, кто принял к сердцу последние событие очень близко. И таких было очень много. Поэтому больше всего раздражали видеоролики с подростками, обливающими друг друга из бутылок шампанского и улыбающиеся звезды, которые активизировали флэшмоб с комментарием: «Мы американцы, нас не сломить», – и показывали средний палец. Идиотский флешмоб!

Спустя несколько лет

Мы проводили утро за игрой в покер в своем пентхаусе в Нью-Йорке. Да, я наконец-то привыкла считать свою квартиру нашей с Майком. Карл нежно посапывал и причмокивал. Наш сын рос, и мы с нетерпением ждали того момента, когда он будет рассуждать, как взрослый. Я сидела в своей любимой серой футболке-платье, а Майк – в джинсах и дырявой фирменной майке от Даниэля Джигинса. В покер Фёрг все время одерживал надо мной победу. У него вообще очень хорошо получалось играть в такие игры. Я улыбалась, как дурочка, и совсем не нервничала, что проигрываю, ему интересно было меня учить, а это самое главное. Снег еще был повсюду. Все было заснежено и ветрено, небо было стабильно одного цвета – серого!

Майк уже вернулся из своего мирового турне и заканчивал работу над своим инструментальным проектом. Его последнее турне принесло в нашу семью миллионы долларов, и Майк никак не мог прийти в себя после бесконечных концертов. Он был поглощен своей новой работой и счастлив. Мой второй телефон постоянно звонил… Меня звали на «точечные» концерты и на частные дорогие вечеринки. И, несмотря на то, что мой график был расписан Инкери на год вперед, меня находили через друзей и узнавали мой номер, чтобы предложить сотрудничество.

Я изучала эскизы и новые идеи для костюмов для нового шоу с известным дизайнером Пьером Роландом…

Пьеру было за пятьдесят, и он был очень известен, а сейчас он сидел рядом со мной в очках, немного напряженный, и все время заправлял крашеные волосы за ухо, слишком часто, и шмыгал носом. Наверное, сидел на кокаине…

– Может, тебе постричься?

– А?

– Нет, ничего…

Альбом «Чарующие маки» стал для меня воплощением мечты. Каждая песня была пропитана моей любовью и болью, моими фантазиями и верой в волшебство. Но сейчас мне хотелось, оставив стержень, сделать нечто новое и еще более продуманное. Продуманный альбом до мелочей. А также клипы, костюмы, новое преображение и больше волшебства и боли. В этом альбоме было место для темной комнаты и освобождения.

У меня появился новый продюсер Мелинда Бендер, которая была старше меня на пятнадцать лет, но имела утонченный вкус и собственное мнение по любому вопросу, она понимала то, что я ей говорила, но также предлагала и свои идеи. И, находя компромисс, мы обе понимали, что общий результат, наше коллективное мышление превосходили ожидания. Она подбирала мне новых людей в команду и бренд S.D. расширял свои границы.

* * *

За окном был снег, и я вспомнила ту ночь… Туман… Узкая дорогая, свет фонарей и валит первый снег, и мы ругаемся со Сьяго… Да, я вспомнила, как это было. Я посмотрела в глаза прошлого, и эта картинка всплыла бессознательно. Это было зимой, года четыре назад или больше? Где он, интересно? Где этот Сьяго?

Я залезла в интернет, но нашла лишь какие-то ссылки на криминальную хронику. Интернет выдал мне кучу результатов, от которых я офанарела: «Сьяго находится под стражей, подробности не разглашаются. Бывший клавишник группы "Черный понедельник", известный как Сьяго, объявлен в розыск»… – вылезли предыдущие ссылки…

Майк наверняка знал, но ничего мне рассказал.

Я оставила страницу открытой и стала собираться. Когда я вернулась, карты на столе так и лежали. И когда я спросила Рене, почему они еще лежат, она дала мне гениальный ответ:

– Партия еще не доиграна, я побоялась трогать, миссис Дэвис.

– Партия еще не доиграна – что за бред, убери, пожалуйста.

Поговорив с Рене, я вернулась к большому компьютеру и увидела, что кто-то закрыл мою ссылку и открыл мне новое окно.

– Рене, скажи: Майк приезжал?

– Да, миссис Дэвис.

– Это он открыл мне ссылку?

– Да.

Рене криво улыбнулась и попыталась улизнуть.

– Послушай, а он ничего не сказал о том, что я ему оставила?

– Это не мое дело, миссис Дэвис.

– И все же…

– Сказал… сказал: «Опять этот чертов придурок», – и тяжело вздохнула.

Саманта хохотнула.

– Хорошо, Рене. Спасибо. И да… ты уже убрала карты?

– Нет, не успела. Я убиралась у Карла. Вон шустрый какой стал.

– Тогда не убирай, оставь, мы ночью доиграем.

Рене исчезла, а Саманта закрыла дверь и села за компьютерный стол.

Майк оставил мне видео, новый свежий клип своей группы, который мне безумно понравился… Песня называлась «Я вернусь домой!». Я пересмотрела его двадцать раз подряд, съела яичницу и пришла в комнату Карла. Карл играл с Молли, которая вырывалась и стонала от ужаса. А он снова ловил ее и падал.

Господи, как он подрос! Эти несколько лет пролетели как одно мгновение. Эти мгновения… Волосы Карла стали медными, почти каштановыми, и все лицо и плечи были усеяны веснушками, как у Саманты.

Я посмотрела на Лизу ускользающим взглядом… Господи, мне ее жаль. Если бы она сказала мне, что уходит, выходит замуж, хочет своих детей, неужели я бы держала ее на толстой железной цепи? Неужели бы не нашла бы замену ей? Ведь я и Майк… Мы проводим достаточно времени с Карлушей, он знает, что мы его любим. Он ведь знает? Я посмотрела на Лизу другим, «убийственным» взглядом.

– Карл, ты любишь маму?

– Дя, – выпалил Карл и растопырил свои пальчики-сардельки в разные стороны.

– А кто твоя мама? – спросила Саманта.

– Мама, – Карл пнул своим пальчиком плечо Саманты, и она, довольная, привстала с корточек собираться на автограф-сессию своей новой детской книжки.

О том, что Уильям Гросс делал Лизе предложение, еще никто не знал, только ее подруга, взрослая подруга Поліна Левински, которая устроила ее на это место и тоже была няней Карла.

По пути вниз Саманта встретила человека-гору, который, краснеющий, как рак, поздоровался с ней в лифте и вырвался, едва дав распахнуться дверям, словно буйвол, топчущийся на месте. Саманта дала его прозвала Кабан.

* * *

И как только лифт открылся и кабан выскочил, меня встретили двое телохранителей. Да, их стало уже двое: мой преданный Дэн и Колин, Колин Торонтон по кличке Торонто. Он был довольно накачанным кареглазым блондином и, в отличие от Дэна, имел чувство юмора. Они оба носили оружие и были одеты в классические костюмы.

Зазвонил телефон – это была Мелинда Бендер, которая пригласила меня на встречу для обсуждения некоторых вопросов по грядущему альбому.

* * *

Сьяго сидел в наручниках в оранжевой тюремной форме. Он был помещен в Metropolitan Correctional Center, где находился до суда. Волосы были завязаны на затылке, а под глазами красовались темные круги.

Кисти рук болели, спина ныла от двух последних ночей, проведенных на полу, и жестоких побоев. Он сам не понимал, что делал в тюрьме, и к чему все это нужно? Можно было убрать его и каким-то другим, более быстрым путем. Например, убить сразу Л, отравить или зарезать ножом или выстрелить в голову или в сердце… Его подставили. Но он не мог представить, что кому-то мог так сильно насолить, потому что на нелепую ошибку уже это перестало было похоже.

Как только его схватили в баре, надели наручники и зачитали права, он был глубоко убежден, что это просто чья-то гадкая шутка, и совершенно не сопротивлялся, лишь улыбался и не испытывал испуга, спрашивал:

– Кто вас прислал?

Спустя несколько часов избиения на допросе он пришел себя от выпитого в баре спиртного и растерянно пытался сообразить, что эти негры – а в данном случае это были темнокожие копы – пытаются от него услышать.

Так как Сьяго имел и американское гражданство, его приняли в американскую тюрьму, и он сидел молча, меняя взгляд вслед за течением мыслей с дьявольского, пронзающего белую стену насквозь до безразличного.

Касэ (Сьяго) родился в центральном городе Японии на западе острова Кюсю возле залива Нагасаки. Именно это место когда-то давным-давно пострадало от ядерной бомбардировки, как и Хиросима. Но уже сейчас Нагасаки имел репутацию живописного портового города, в котором гармонично соединились японские традиции с западным христианским мировоззрением.

Сьяго рос хулиганом с тонкой и ранимой душой. Он часто сбегал из дома, так как не ладил с родителями. Они были образованными и очень грамотными и хотели, чтобы их сын стал их гордостью. Но он вечно не оправдывал их желаний.

Отец и мать Сьяго Наоки и Мисаки посвятили свою жизнь юридической профессии. Но после рождения младшего брата Сьяго Мамору (разница в их возрасте составляла всего несколько лет) мать осталась в доме домохозяйкой. Это решение было принято на домашнем совете за ужином. Карьера отца впоследствии резко взлетела вверх после одного громкого процесса, так что маме уже и не обязательно было возвращаться в профессию. Когда Сьяго было десять, вся семья переехала в США. К тому времени мать позаботилась о том, чтобы ее дети говорили уже на двух языках, и сразу подготовила документы в американские школы.

Помимо сходства – а Сьяго и Мамору были похожи как близнецы – братья имели похожие хулиганские замашки и страсть к музыке. Но родители были против их увлечений. Они пророчили им «нормальное образование и достойную профессию». Какое-то время они пытались создать группу, где Сьяго играл на клавишных, а Мамору пел. Но проект «не пошел», и у них не было связей, чтобы пробить себе дорогу в музыкальную индустрию. Мамору сдался, подсел на кокаин и бросил заниматься музыкой. В этот период жизни они очень разругались друг с другом и после ссоры больше не встречались, только несколько раз разговаривали по телефону, обычно на Рождество.

Сьяго продолжил обучение в университете, совмещая занятия с подработкой официантом втом самом ресторане Per Se, где он познакомился с Самантой Дэвис. И мелкий криминал его больше не интересовал, он оставил все темные дела в пользу своей мечты и светлого будущего. Он стал много и усердно заниматься и на большие чаевые нанял педагога, которая помогла ему развить талант.

После того как он познакомился с Самантой, и она стала для него божеством, он всеми силами пытался придумать способ, чтобы она вновь заметила его и по-настоящему зауважала. Сначала, Сьяго попал в известную группу «Закат 211», откуда его выгнали за нелепое опоздание, затем еще в пару неизвестных перспективных групп, а потом однажды он задумался, что идет не по тому пути, и решил попасть в группу к ее бойфренду Майку в «Черный понедельник». И ему удалось это сделать.

После того как Майк выгнал Сьяго из группы, он месяц был в запое в своей новой квартире и продумывал новый план покорения Саманты, потому что она была для него солнцем, и жить, придумывая себе новые мечты, Сьяго не хотел.

После того как он немного совладал с собой, он пробовался в разные известные группы, но ничего не получалось. И вскоре он вновь нашел не очень популярную группу, в которую поверил и решил начать свою жизнь с нуля.

В момент, когда его схватили и надели на него наручники, первое, о чем он подумал это то, что товарищи по группе решили украсть его на вечеринку по случаю подписания контракта с известным лейблом. У него было настроение пить в баре и мечтать, поэтому он сказал барабанщику Рику, что точно не поедет на вечеринку, о чем он сейчас очень сожалел.

И теперь, сидя в углу в этой дурацкой апельсиновой форме, он пытался понять, что же он сделал не так. В его голову стали закрадываться мысли, в которые он отказывался верить.

«Но этого просто не может быть», – думал Сьяго, и на глаза по-настоящему наворачивались слезы… Неужели его брат? Неужели его брат так поступил с ним? Или меня приняли за него? Как тогда быть?

Почему, когда я твердил этим тупоголовым, что я музыкант, меня даже никто не слушал? Или здесь замешаны какие-то высшие силы, которым у меня совсем нет возможности противостоять?

* * *

В это время в другой точки мира ухоженный русый мужчина лет сорока с благородной трехдневной щетиной, в новом темно синем костюме и лакированных ботинках, сидел в своей новой квартире в Брюсселе. После бессонной ночи, проведенной за операционным столом, что было редкостью в его практике, мужчина решил вернуться домой, чтобы подремать хотя бы пару часов и переодеться, отчего ему стало еще хуже. Арабский черный кофе без молока и легкий завтрак из небольшой порции салата с сыром ожидали его на столе вместе с милой запиской: «Съешь меня», – но ему было не до забав. Он небрежно скомкал записку и выбросил ее в мусорку. Врач скорее спешил в больницу, проведать своего прооперированного пациента, который находился в тяжелом состоянии. Русым мучиной был врач. Обычно его звали Доктор, или мистер Джонс, или просто Док, ну или очень редко Марк Джонс. Он был американским бельгийцем или наоборот, и постоянно кочевал между Америкой и Бельгией в последние двадцать лет. Его последняя жена осталась в Чикаго с уже взрослым сыном, который вот-вот уже должен был жениться, и Джонс завел себе уже десятую любовницу в Брюсселе.

Его жизнь была наполнена смыслом, потому что он спасал человеческие жизни и судьбы людей. Он был одним из ведущих специалистов-неврологов больницы Святой Елизаветы. Джонс безустанно много говорил с пациентами и по телефону то на французском, то на английском языках. Его красноречие внушало оптимизм даже безнадежно больным пациентам, и его все любили.

Прошло уже чуть больше пятнадцати лет после того как Джонс наблюдал свою пациентку – маленькую рыжую запуганную девочку Саманту Дэвис, за которой он наблюдал и по сей день. Отслеживая ее график гастролей, он часто присылал ей цветы, именно те, какие она любила – английские розы. О своей любви к этим прекрасным цветам она призналась в интервью на одном из показов мод, где по дружбе с дизайнером принимала участие в качестве модели.

У доктора Джонса была безупречная репутация, его ни разу не лишали прав, ни разу задерживали за драки, и он был законопослушным гражданином двух стран, за исключением того единственного случая, когда это было необходимо, по его мнению.

И, несмотря на то, что этот единственный случай был жестоким холодным убийством, он продолжал считать себя абсолютно нормальным человеком без каких-либо отклонений. В тот момент, когда он принял решение, идущее вразрез с его моральными ценностями, он сам себе продекларировал: «Не этому безумному миру судить меня!» – и отправился в путь.

На улице было темно и небезопасно. И доктор Джонс действительно боялся. Боялся, что потеряет свою жизнь, которая уже устроена, свою работу и жену, которая родила ему прекрасного сына. Джонса терзали сомнения, но он напомнил себе о том, что он просто обещал. Он дал обет. Он сказал Саманте, которая запала ему в душу с первого взгляда, хотя была очень юна, что преступник, совершивший с ней ужасные непристойные деяния, должен быть наказан. Но шли месяцы, годы, но Джек Кипер, который позднее был установлен полицией как Том Крайтон, так и не был найден.

У мистера Джонса сложилось ощущение, что его дело просто кем-то прикрыто или до него вообще нет никому никакого дела.

Через свои каналы, очень аккуратно и прозрачно, он следил за продвижением дела Тома Крайтона и решил рискнуть выследить его самостоятельно. Это стало его долгом, это было больше, чем мания и игра в справедливость. Он сделал себе разрешение на ношение оружия и решил начать свои поиски с тех самых балетных школ, где были похищены девочки-подростки, в том числе и Саманта.

И совершенно случайно удача улыбнулась ему с первого раза, если это можно было назвать удачей. Джонс смотрел Крайтону прямо в лицо, было очень темно и безлюдно, и он хотел убедиться, что не ошибся, потому что ошибка бы разрушила его личность, он не убийца, он просто должен убрать «черное зло», как называла его Саманта. Том был пьян и безоружен, он нес свое тело для расстрела, гордо пошатываясь, будто бы зная, что он скоро будет «освобожден». И Джонс, доктор Джонс «освободил» его очень тихо и гордо и растворился в тени осмысления своей жизни.

Итак, с тех пор прошло много лет. И сначала все было нормально, но позже мысль о совершенном убийстве стала не давать ему покоя. Сначала он думал, что поступил правильно, потом начал бояться быть пойманным, впоследствии начал чаще ходить в церковь и подумывал рассказать на исповеди о содеянном. Но в последний момент передумал. И потом снова и снова прокручивал все в голове.

Его ощущение законопослушного гражданина с годами все больше и больше таяло, и он не справлялся со своими сомнениями. И вот пришел тот самый день, когда он стоял на кухне и смотрел на глупую для него записку: «Съешь меня», – и понял, что так больше не может жить. Он вернулся в клинику к своему пациенту, спокойно провел рабочий день, потом купил билет в Чикаго, попрощался со своей женой и сдался властям.

* * *

Теперь постаревший доктор Джонс, еще не совсем зачуханный и в непривычной красной тюремной форме так же, как и Сьяго, сидел в наручниках на запястье. Русые волосы свисали каскадными волнами. Ногти были еще в порядке, и мне казалось, что он вот-вот встанет, помоет свободные руки в раковине, наденет перчатки и сменит тюремную форму на привычный докторский халат и пойдет осматривать пациентов, как когда-то меня… как когда-то меня…

Я сняла трубку, мне стало неловко, что я пришла в тюрьму такая красивая. Рыжие кудри аккуратно были скреплены красивыми сверкающими заколками, оливковый костюм и слишком яркий макияж для этого случая. Но я хотела быть красивой, хотела не падать духом, потому что еще вчера была в тюрьме у Сьяго, который был весьма удручен. И мне хотелось орать на всех, потому что я была в шоке от происходящего в моей жизни. Но я лишь молча, хлопала глазами. Какая-то неведомая сила пыталась меня сломить, подыскивая все новые и новые способы для черного дыма в моем сознании. А сейчас я сидела напротив человека, который разрушил свою жизнь ради того, чтобы отомстить за меня. И я рассказывала ему о своей жизни, чтобы подбодрить его, чтобы он почувствовал себя моим другом. Мы сняли трубки одновременно. Если бы все происходило в фильме, и я бы была режиссером, я показала бы как снимаю трубку я, а на той стороне снимает трубку Сьяго, а через мгновение – рядом сидящий и улыбающейся доктор Джонс, будто они вместе. Я опускаю ресницы, точно млеющая девочка из Калифорнии, и говорю обоим: «Привет»… Но в другой реальности было совсем не так, хотя по стечению обстоятельств, мне пришлось говорить обоим схожими предложениями. Сердце будто взрывалось динамитом.

Из тюрьмы меня ждали Ники и Левински. Мы в сели в золотую «Ламборгини», и они увезли меня в паб. Но беда не приходит одна, а все наваливается сразу. Так случилось и в этот раз.

* * *

В Америке о том, что умер Генри, самая первая узнала Лиза от Уильяма, но она не имела права ничего ей рассказывать. Уильям сам должен был это сделать и собирался с духом уже несколько часов, прохаживаясь в его поместье.

В Англии же Рубина «почувствовала» смерть в поместье за несколько дней, и только посмотрев в глаза умирающему Генри, который уирал уже несколько лет, поняла, что смерть все-таки пришла за ним.

– Дороти, когда я умру, ты знаешь что нужно делать, – сказал Генри и выдохнул последней раз в своей постели.

Через два часа умер и Келси, его преданный пес, «охранявший» поместье, скорее, от злых духов, нежели от настоящих врагов.