Текст книги "Изобретение прав человека: история"

Биологические объяснения неравноправия

Все теснее переплетаясь с этничностью, национализм усугубил и без того набиравшие силу биологические трактовки различий. Аргументы в пользу прав человека основывались на допущении о сходстве человеческой природы независимо от культурной и классовой принадлежности. После Французской революции вновь подтверждать существование различий с помощью традиций, обычаев или истории стало еще труднее. Для поддержания превосходства мужчин над женщинами, белых над черными или христиан над иудеями требовались более веские основания. Одним словом, чтобы права стали менее универсальными, равными и естественными, необходимо было найти причины. Как следствие, XIX век был отмечен бурным ростом биологических объяснений различия.

Как ни парадоксально, само понятие прав человека невольно создало возможность для более жестких форм сексизма, расизма и антисемитизма. По сути, всеобъемлющие заявления о естественном равенстве всего человечества породили столь же глобальные утверждения о естественном различии. Таким образом, права человека столкнулись с новым противником, более могущественным и зловещим по сравнению с традиционными. Новые формы расизма, антисемитизма и сексизма биологически обосновывали естественный характер различий между людьми. Новый расизм не просто обвинял евреев в убийстве Христа, а, называя неполноценными от рождения, уличал их в намерении запятнать чистоту белой расы через смешанные браки. Черные больше не считались низшей расой только потому, что они были рабами; в то время как во всем мире набирало обороты аболиционистское движение, расизм принимал все более, а не менее, уродливые формы. Женщин воспринимали не просто как менее разумных по сравнению с мужчинами из-за того, что они были хуже образованы, – в силу биологических особенностей им надлежало ограничить свою жизнь частной сферой, заниматься домом и семьей; как считалось, они совершенно не подходили для политики, бизнеса или работы по профессии. Согласно новым доктринам, образование или общественные изменения не оказывали ровным счетом никакого влияния на присущее природе человека иерархическое устройство.

Сексизм, в отличие от других новых биологических доктрин, был менее политически организован, интеллектуально последователен и эмоционально негативен. В конце концов, ни одна нация не смогла бы воспроизводить себя без участия матерей. Если доводы в пользу высылки афроамериканских рабов обратно в Африку или запрета евреям селиться в определенных местах при желании еще как-то укладывались в голове, то жизнь без женщин представить было совсем невозможно. Следовательно, требовалось наделить женщин некоторыми добродетелями, которые могли бы пригодиться в частной сфере. Более того, поскольку женщины, несомненно, отличались от мужчин в анатомическом плане (хотя степень этих отличий по-прежнему остается предметом споров), то лишь немногие не принимали в расчет биологические объяснения разницы между полами, возникшие гораздо раньше биологических трактовок расовой принадлежности. Тем не менее Французская революция показала, что даже различие между полами, или, по крайней мере, его политическую релевантность, можно оценить критически. С началом открытой борьбы за политическое равноправие женщин в биологической аргументации в пользу женской неполноценности произошел сдвиг. На биологической лестнице женщины больше не занимали нижнюю ступень. Таким образом, с биологической точки зрения они уподобились мужчинам, хотя и оставались существами более низкого порядка. Теперь женщин все больше считали биологически другими – они стали «противоположным полом»[204]204
  Laqueur T. W. Making Sex: Body and Gender from the Greeks to Freud. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1990.


[Закрыть].

Нелегко зафиксировать точное время и природу этого сдвига в восприятии женщины. Однако надо полагать, что Французская революция имела решающее значение. В 1793 году деятели Французской революции запретили женские политические клубы, выдвинув весьма традиционные аргументы о различиях между полами. «В массе своей женщины не способны на возвышенные мысли и серьезные рассуждения», – заявил представитель правительства. Тем не менее в последующие годы французские медики упорно трудились над тем, чтобы подвести под эти туманные идеи прочный научный фундамент. Ведущий французский физиолог 1790-х – начала 1800-х годов Пьер Кабанис утверждал, что у женщин слабее мышцы и более нежное мозговое вещество. В силу этих причин они не пригодны к общественной карьере. Напротив, проистекающая из этих анатомических характеристик эмоциональная лабильность делает из них хороших жен, матерей и медсестер. Подобные теории помогли положить начало новой традиции, согласно которой судьба женщин была предопределена: они могли реализовать себя исключительно как хранительницы домашнего очага или в другом женском качестве[205]205
  О взглядах на эту проблему, распространенных во времена Великой французской революции, см.: Hunt L. The Family Romance of the French Revolution. Berkeley: University of California Press, 1992, особ. р. 119 и 157.


[Закрыть].

В своем важном трактате «О подчинении женщины» (1869) английский философ Джон Стюарт Милль ставил под сомнение само существование биологических различий. Он утверждал, что мы не можем знать, каким образом различается природа мужчин и женщин, поскольку видим только их нынешние социальные роли. «То, что мы сейчас называем женской натурой, – писал он, – есть явление в высшей степени искусственное…» Милль связывал изменение положения женщины с общим общественным и экономическим прогрессом. Принцип, влекущий за собой легальное подчинение одного пола другому, по его утверждению, «есть зло в самой сущности» и «он должен быть заменен принципом полного равенства, не допускающим никакого преобладания или привилегий с одной стороны, никакой неспособности – с другой». Тем не менее для поддержки биологической доктрины не потребовалось организации наподобие антисемитских лиг или партий. При рассмотрении Верховным судом США в 1908 году исторически важного судебного дела Луи Брандейс завел ту же старую шарманку, объясняя, почему пол может являться юридическим основанием различия. Из-за «физического устройства», материнских обязанностей, воспитания детей и ведения домашнего хозяйства женщины попали в отдельную, отличную от мужчин категорию. Термин «феминизм» получил широкое распространение в 1890-х годах, и общество неистово сопротивлялось его требованиям. Женщины получили избирательное право только в 1902 году в Австралии, в 1920 году в Соединенных Штатах, в 1928 году в Великобритании и в 1944 году во Франции[206]206
  Текст Дж. Ст. Милля доступен на сайте: http://www.constitution.org/jsm/women.htm. Цит. по: Милль Дж. Ст. О подчинении женщины. М.: Группа компаний «РИПОЛ классик», 2019. C. 86, 31. О Брандейсе см.: Okin S. M. Women in Western Political Thought. Princeton: Princeton University Press, 1979, особ. р. 25. Речь идет о деле «Мюллер против штата Орегон» (1908), связанном с продолжительностью рабочего дня женщин. Луи Д. Брандейс (1856–1941), защищавший интересы штата, представил вошедший в историю как новый вид юридической аргументации «Меморандум Брандейса» (The Brandeis Brief). Только две страницы 113-страничного документа были посвящены собственно юридической стороне дела; остальную часть занимали статистические данные и свидетельства врачей, социологов, экономистов, социальных работников, членов профсоюза и т. д. в поддержку того, что длинный рабочий день негативно сказывается на здоровье, безопасности, нравственном облике и общем благополучии женщин. Подготовкой меморандума Брандейс во многом обязан своей свояченице Джозефине Кларе Голдмарк из Национальной лиги потребителей. Верховный суд вынес решение в пользу штата. В 1916 году сам Луи Брандейс был назначен судьей Верховного суда Соединенных Штатов. Луи Д. Брандейс – один из самых известных американских юристов. Его имя носит Брандейский университет (Brandeis University) (примеч. пер.).


[Закрыть].

Как и сексизм, расизм и антисемитизм после Французской революции обрели новые формы. Сторонники прав человека, хотя и сами по-прежнему придерживались отрицательных стереотипов в отношении евреев и черных, больше не считали предрассудки достаточным аргументом. То, что права евреев во Франции всегда ущемлялись, доказывало только то, что обычаи и устои обладали большой властью, а не то, что для таких ограничений существовали реальные причины. Точно так же для аболиционистов рабство не являлось показателем неполноценности черных африканцев, оно просто показывало жадность белых рабовладельцев и плантаторов. Следовательно, тем, кто отрицал возможность равноправия для евреев и черных, требовалась доктрина – убедительное доказательство, – чтобы подкрепить свои позиции, особенно после того, как евреи получили права, а в британских и французских колониях было отменено рабство в 1833 и 1848 годах соответственно. В XIX веке противники предоставления прав евреям и черным все больше пытались опереться на науку – точнее на то, что считалось наукой, – в поисках такой доктрины.

Зарождение науки о расе можно отнести к концу XVIII века, когда были предприняты попытки классифицировать народы мира. Два возникших в XVIII веке течения переплелись друг с другом в XIX веке. Согласно первому, народы на протяжении своей истории постепенно развивались и приходили к цивилизации, и белые преуспели в этом лучше других. Согласно второму, все люди делятся на расы, исходя из постоянных наследственных признаков. Расизм, будучи последовательной доктриной, опирался на объединение этих двух течений. Мыслители XVIII века полагали, что цивилизованными в конечном итоге станут все народы, в то время как сторонники расовой теории в XIX веке верили, что на это способны лишь определенные расы благодаря присущим им биологическим характеристикам. Элементы объединения этих двух теорий можно найти в работах ученых начала XIX века, например у французского натуралиста Жоржа Кювье, который в 1817 году писал, что «определенные внутренние причины» замедлили развитие монголоидной и негроидной рас. Однако в полной мере отчетливую форму эти идеи приобрели только во второй половине XIX века[207]207
  О Кувье и этом вопросе в целом см.: Stocking G. W., Jr. French Anthropology in 1800 // Isis. 1964. Vol. 55. № 2 (June). P. 134–150.


[Закрыть].

Образцом жанра является книга Артура де Гобино «Опыт о неравенстве человеческих рас» (1853–1855). С помощью нагромождения самых разных аргументов из археологии, этнологии, лингвистики и истории французский дипломат и писатель утверждал, что иерархия рас, основанная на биологических характеристиках, определила историю человечества. Самую низшую ступень занимали имевшие животный характер, невежественные черные расы с хорошо развитыми чувствами; на ступень выше располагались апатичные, посредственные, но практичные желтокожие; господствующее положение было отведено упорным, наделенным энергетическим интеллектом, предприимчивым белым народам, в которых «исключительное инстинктивное тяготение к порядку» гармонично сочеталось с «ярко выраженным вкусом к свободе». Народы арийской ветви по всем показателям превосходили своих белых сородичей. «Все, что есть на земле великого, благородного, плодотворного, что составляет такие человеческие творения, как наука, искусство, цивилизация» происходит от арийцев, – заключал Гобино. В ходе переселения из Центральной Азии, первоначального места обитания, арийцы породили индийскую, египетскую, китайскую, римскую, европейскую цивилизации и даже – посредством колонизации – цивилизации ацтеков и инков[208]208
  Gobineau A. de. Essai sur l’inégalité des races humaines, 2nd edn. Paris: Firmin-Didot, 1884, 2 vols. Vol. I. P. 216. Цит. по: Гобино Ж. А. де. Опыт о неравенстве человеческих рас. М.: Одиссей, ОЛМА-ПРЕСС, 2000. С. 195, 17; Biddiss M. D. Father of Racist Ideology: The Social and Political Thought of Count Gobineau. London: Weidenfeld & Nicolson, 1970. P. 113; см. также р. 122–123 о цивилизациях арийского происхождения.


[Закрыть].

По мнению Гобино, смешением рас объяснялся как подъем, так и упадок цивилизаций. «…Этнический вопрос стоит выше всех остальных вопросов истории и в нем заключается ключ к ее пониманию», – писал он. Однако в отличие от своих более поздних последователей, Гобино считал, что арийцы утратили свое превосходство из-за смешанных браков, и, хотя эта идея не вызывала у него ничего, кроме глубокого сожаления, вынужден был признать, что в конечном итоге эгалитаризм и демократия восторжествуют, ознаменовав тем самым конец самой цивилизации. Во Франции завиральные теории Гобино большой популярностью не пользовались, однако германский император Вильгельм I (правивший с 1861 по 1888 год) настолько проникся ими, что пожаловал французу почетное гражданство. Также последователями идей Гобино стали немецкий композитор Рихард Вагнер, а затем и его зять, английский писатель и германофил Хьюстон Стюарт Чемберлен. Под влиянием Чемберлена арийцы, воспетые Гобино, заняли центральное место в расовой идеологии Гитлера[209]209
  Biddiss M. D. Prophecy and Pragmatism: Gobineau’s Confrontation with Tocqueville // The Historical Journal. 1970. Vol. 13. № 4 (December). P. 611–633, цитата на р. 626. Цит. по: Гобино Ж. А. де. Опыт о неравенстве человеческих рас. М.: Одиссей, ОЛМА-ПРЕСС, 2000. С. 16.


[Закрыть].

Гобино придал светский и, на первый взгляд, систематичный характер идеям, уже распространившимся в большинстве западных стран. Так, например, в 1850 году шотландский анатом Роберт Нокс опубликовал свой труд «Человеческие расы», на страницах которого утверждал, что «раса, то есть наследственность, происхождение, – значит все: она определяет человека». На следующий год Джон Кэмпбелл, председатель филадельфийского союза наборщиков, явил миру свою книгу «Негромания, Исследование ошибочно признаваемого равенства человеческих рас». Расизм не был свойственен исключительно южным штатам. Кэмпбелл цитировал Кювье, Нокса и других в подтверждение своего тезиса о дикости и варварстве негров, а также отрицая любую возможность равенства между белыми и черными. Поскольку сам Гобино критиковал обращение с африканскими рабами в Соединенных Штатах, американским переводчикам при подготовке издания 1856 года пришлось вырезать эти фрагменты из его книги, чтобы удовлетворить вкусам рабовладельцев-южан. Перспектива отмены рабства (окончательный конец рабству на законодательном уровне был положен только в 1865 году) таким образом только подстегнула интерес к науке о расах[210]210
  Odom H. H. Generalizations on Race in Nineteenth-Century Physical Anthropology // Isis. 1967. Vol. 58. № 1 (Spring). P. 4–18, цитата на р. 8. Об американских переводах Гобино см.: Wright M. M. Nigger Peasants from France: Missing Translations of American Anxieties on Race and the Nation // Gallaloo. 1999. Vol. 22. № 4 (Autumn). P. 831–852. Роберт Нокс цит. по: Саркисянц М. Английские корни немецкого фашизма: От британской к австро-баварской «расе господ». СПб.: Академический проект, 2003. С. 68–69.


[Закрыть].

Как видно из названий работ Гобино и Кэмпбелла, общей чертой большинства расистских учений было неосознанное неприятие самой идеи равенства. Гобино признавался Токвилю, что «грязные рубахи [рабочие]», принимавшие участие во Французской революции 1848 года, вызывали у него отвращение. В свою очередь, Кэмпбеллу было противно из-за того, что приходилось делить политическую платформу с цветными. То, что когда-то определяло неприязнь аристократов по отношению к современному обществу, – необходимость общаться с низшими слоями общества – теперь приобрело расистскую окраску. Вероятно, возникновение массовой политики во второй половине XIX века постепенно размыло значение классовых различий (или создало подобную видимость), однако не привело к полному уничтожению различий вообще. Если раньше различия проводились по классовому признаку, то теперь определяющими стали раса и пол. Введение всеобщего избирательного права для мужчин вкупе с отменой рабства и началом массовой миграции сделало равенство более осязаемым и пугающим[211]211
  Biddiss M. D. Prophecy and Pragmatism: Gobineau’s Confrontation with Tocqueville // The Historical Journal. 1970. Vol. 13. № 4 (December). P. 611–633, цитата на р. 625.


[Закрыть].

С развитием империализма эти тенденции лишь усугубились. Несмотря на то что европейские державы запретили рабство в принадлежавших им колониях, они расширили свои владения в Африке и Азии. Французы завоевали Алжир в 1830 году и в итоге присоединили его к Франции. Британцы аннексировали Сингапур в 1819 году, Новую Зеландию – в 1840 году и беспрестанно укрепляли свое господство в Индии. К 1914 году весь африканский континент оказался поделен между Францией, Великобританией, Германией, Италией, Португалией, Бельгией и Испанией. За малым исключением ни одному государству не удалось сохранить независимость. Несмотря на то что иностранное владычество застопорило развитие некоторых стран, разрушив местные производства ради ввоза товаров из центра империи, в целом европейцы вынесли из своих завоеваний один-единственный урок: они руководствовались правом – и долгом – «цивилизовать» более отсталые и варварские страны, которыми они правили.

Не все участники этих империалистических кампаний открыто поддерживали расизм. Джон Стюарт Милль, много лет проработавший в британской Ост-Индской компании, с помощью которой Британская империя до 1858 года управляла Индией, отвергал биологическую трактовку различий. Тем не менее даже он считал, что туземные государства «дикие», в них «практически царит беззаконие», а уровень жизни людей «немного возвышается над высшими животными». Что бы там ни писал Милль, а европейский империализм и наука о расах оказались теснейшим образом связаны друг с другом: империализм «рас-победительниц» придавал убедительность расистским учениям, а наука о расах, в свою очередь, оправдывала империализм. В книге 1861 года британский исследователь Ричард Бертон сформулировал свое отношение к чернокожим, которое вскоре стало общепринятым. Африканцу, писал он, «в значительной степени свойственны худшие качества отсталых азиатов – вялость разума, телесная праздность, нравственная неполноценность, суеверия и детские вспышки эмоций». После 1870-х годов эти взгляды приобрели массовую популярность у читателей новых дешевых бульварных газет, иллюстрированных еженедельников и посетителей этнографических выставок. Даже жители Алжира, считавшегося после 1848 года частью Франции, приобрели права лишь спустя долгое время. Правительственным указом 1865 года они были объявлены подданными, а не гражданами; алжирские евреи официально стали натурализованными гражданами Франции в 1870 году. Мужчины-мусульмане получили равные политические права только в 1947 году. «Цивилизационная миссия» оказалась отнюдь не краткосрочным проектом[212]212
  Дж. Ст. Милль цит. по: Милль Дж. Ст. Размышления о представительном правлении. Chalidze Publications, 1988. Перепечатка с издания Яковлева, СПб., 1863. С. 33; Pitts J. A Turn to Empire: The Rise of Imperial Liberalism in Britain and France. Princeton: Princeton University Press, 2005. P. 139; Brantlinger P. Victorians and Africans: The Genealogy of the Myth of the Dark Continent // Critical Inquiry. 1985. Vol. 12. № 1 (Autumn). P. 166–203, цитата из Бертона на р. 179. См. также: Stepan N. The Idea of Race in Science: Great Britain, 1800–1960. Hamden, CT: Archon Books, 1982; Schneider W. H. An Empire for the Masses: The French Popular Image of Africa, 1870–1900. Westport, CT: Greenwood Press, 1982.


[Закрыть].

Говоря о происхождении человеческих рас, Гобино не выделял евреев в отдельную категорию – это сделали его последователи. В книге «Основания XIX столетия», выпущенной в 1899 году на немецком, Хьюстон Стюарт Чемберлен соединил идеи Гобино о расе и немецкий мистицизм, связанный с понятием «Volk», с едкими нападками на евреев – «этот чужой народ», чьими рабами стали «наши правительства, наша юстиция, наша наука, наша торговля, наша литература, наше искусство». Чемберлен выдвинул единственный новый аргумент, но он оказал непосредственное влияние на Гитлера: арийцы и евреи – единственные из всех народов мира, которые сохранили чистоту расы, следовательно, сейчас они должны сражаться друг с другом до последнего вздоха. В остальных вопросах Чемберлен был не оригинален и скомпоновал ряд общеизвестных мнений[213]213
  Fortier P. A. Gobineau and German Racism // Comparative Literature. 1967. Vol. 19. № 4 (Autumn). P. 341–350. Цит. по: Чемберлен Х. С. Основания девятнадцатого столетия. Т. 1. СПб.: Русский Миръ, 2012. С. 432.


[Закрыть].

Несмотря на то что современный антисемитизм строился на отрицательных христианских стереотипах о евреях, циркулировавших на протяжении нескольких веков, после 1870-х годов учение приобрело новые очертания. В отличие от черных евреи уже не занимали низшую ступень исторического развития, как было принято считать, например, в XVIII веке. Теперь они символизировали угрозу самой современности: в виде чрезмерного материализма, эмансипации меньшинств, их участия в политике, а также «дегенеративного» и «беспочвенного» космополитизма городской жизни. Газетные карикатуры изображали евреев жадными, двуличными развратниками; журналисты и памфлетисты писали о заговоре, с помощью которого евреи контролируют мировой капитал и манипулируют парламентскими партиями (ил. 11). Одна из американских карикатур 1894 года, менее злобная по сравнению с множеством аналогичных европейских произведений, изображала континенты, охваченные щупальцами расположившегося на Британских островах осьминога. Осьминог был отмечен фамилией богатой и влиятельной еврейской династии «РОТШИЛЬД». Масла в огонь подлили «Протоколы сионских мудрецов» – литературная подделка, созданная с целью доказать существование еврейского заговора для достижения мирового господства. Впервые «Протоколы» были опубликованы в России в 1903 году, а в 1921 году фальсификация была разоблачена. Тем не менее их неоднократно перепечатывали и распространяли в нацистской Германии, а в школах некоторых арабских государств о них и по сей день рассказывают как о доподлинно известном факте. Таким образом, новый антисемитизм, вобравший в себя как традиционные, так и современные черты, нашел выражение в следующей позиции: евреи не должны иметь никаких прав, более того, их следует изгнать из страны, поскольку они слишком другие и слишком могущественные.

Ил. 11. «Французская революция: до и после». Каран д’Аш в «Psst…!», 1898. Каран д’Аш – псевдоним Эммануэля Пуаре, французского автора политических карикатур, выпускавшего антисемитские карикатуры во время дела Дрейфуса во Франции. Эта карикатура обыгрывает распространенный образ времен Французской революции 1789 года. На ней изображен крестьянин, придавленный знатным господином (поскольку аристократы были освобождены от некоторых налогов). Но сейчас, после революции, крестьянин обременен еще больше: на своих плечах он тащит политика-республиканца и франкмасона, а наверху этой пирамиды восседает финансист-еврей. Каран д’Аш также напечатал несколько рисунков, высмеивающих Э. Золя. Из газеты «Psst…!», № 37, 15 октября 1898

Социализм и коммунизм

Национализм был не единственным новым массовым движением XIX века. Как и национализм, социализм и коммунизм оформились в ответ на конституционные ограничения индивидуальных прав. Если первые националисты требовали прав для всех народов, а не только для жителей уже основанных государств, социалисты и коммунисты хотели гарантий не только политического, но социального и экономического равенства для низших классов. Однако, обращая внимание на права, которых люди оказались лишены благодаря поборникам прав человека, социалистические и коммунистические организации неизбежно преуменьшали важность получения прав как цели. Точка зрения Маркса была четкой и ясной: в буржуазном обществе можно добиться политической эмансипации посредством юридического равенства, но истинное освобождение человека зависело от уничтожения буржуазного строя и конституционно охраняемой им частной собственности. Тем не менее социалисты и коммунисты подняли два животрепещущих вопроса о правах: достаточно ли будет только политических прав и может ли право индивида на защиту частной собственности сосуществовать с потребностью общества заботиться о благосостоянии своих менее удачливых членов?

Подобно национализму, прошедшему две стадии развития в XIX веке, – от энтузиазма, связанного с самоопределением, на первых порах до более оборонительного протекционизма, сопряженного с национальной идентичностью, – социализм тоже эволюционировал с течением времени. От раннего акцента на переустройство общества мирными, но неполитическими средствами он пришел к четкому разделению на сторонников парламентской политики и тех, кто ратовал за насильственное свержение правительств. В первой половине XIX века, когда профсоюзы в большинстве стран существовали вне закона, а рабочие не имели избирательного права, социалисты сосредоточили внимание на радикальном изменении новых общественных отношений, сформировавшихся в результате индустриализации. Они едва ли могли надеяться на победу на выборах, пока у рабочих не было права голоса, – такое положение сохранялось по меньшей мере вплоть до 1870-х годов. В это время, чтобы преодолеть противоречия и отчужденность между социальными группами, первые социалисты основывали образцовые фабрики, производственные и потребительские кооперативы, а также экспериментальные общественные коммуны. Они стремились дать рабочим и беднякам возможность воспользоваться преимуществами нового индустриального порядка, «обобществить» производство и заменить конкуренцию сотрудничеством.

Многие первые социалисты испытывали недоверие к «правам человека». Ведущий французский социалист 1820–1830-х годов Шарль Фурье утверждал, что конституции и разговоры о неотчуждаемых правах – фикция и надувательство. Что подразумевается под «неотъемлемыми правами гражданина», если у бедняка нет «ни свободы работать», ни права требовать допущения к этой работе? На его взгляд, право на труд было первостепенным по сравнению с другими правами. Многие социалисты тех лет соглашались с Фурье в том, что неспособность предоставить права женщинам указывает на несостоятельность декларированных ранее правовых доктрин. Могли бы женщины добиться освобождения без упразднения частной собственности и поддерживающего патриархат законодательства?[214]214
  Bowles R. C. The Reaction of Charles Fourier to the French Revolution // French Historical Studies. 1960. Vol. 1. № 3 (Spring). P. 348–356, цитата на р. 352.


[Закрыть]

Два фактора изменили траекторию развития социализма во второй половине XIX века: введение всеобщего избирательного права для мужчин и подъем коммунизма (термин «коммунист» впервые появился в 1840 году). Социалисты и коммунисты разделились на тех, кто стремился к организации парламентского политического движения с партиями и предвыборными кампаниями, и тех, кто, подобно большевикам в России, считал, что переустройство общества под силу лишь диктатуре пролетариата и всеобщей революции. Первые верили в то, что постепенное введение всеобщего избирательного права даст возможность всем рабочим достичь своих целей средствами парламентской политики. Например, лейбористская партия в Британии была сформирована в 1900 году из ряда существовавших в то время разнообразных союзов, партий и клубов для поддержки интересов и избрания рабочих. С другой стороны, революция 1917 года в России дала основание всем коммунистам думать, что всеобщая социальная и экономическая трансформация не так уж недостижима, а участие в парламентской политике только распыляет необходимые для активной борьбы силы.

Как и следовало ожидать, эти два лагеря также расходились во взглядах на права. Социалисты и коммунисты, выступавшие за политическое решение вопросов, также отстаивали и права. Один из основателей Французской социалистической партии Жан Жорес утверждал, что социалистическое государство «сохраняет свою легитимность до тех пор, пока оно гарантирует индивидуальные права». Он выступил в защиту А. Дрейфуса, всеобщего избирательного права для мужчин, разделения церкви и государства, одним словом, за равные политические права для всех и улучшение жизни рабочих. Жорес считал Декларацию прав человека и гражданина документом универсального значения. Представители противоположного фланга соглашались с Марксом и вслед за ним утверждали, как, например, один французский социалист, оппонент Жореса, что буржуазное государство годится только на то, чтобы быть «инструментом консерватизма и социального угнетения»[215]215
  Noland A. Individualism in Jean Jaurès’ Socialist Thought // Journal of the History of Ideas. 1961. Vol. 22. № 1 (January – March). P. 63–80, цитата на р. 75. О частых ссылках Жореса на права человека и его позитивном отношении к декларации см.: Jaurès J. Etudes socialistes. Paris: Ollendorff, 1902: www.lib.uchicago.edu/efts/ARTFL/databases/TLF/. Главный оппонент Жореса Жюль Гед цит. в: Walker I. Democratic Socialism in comparative Perspective // Comparative Politics. 1991. Vol. 23. № 4 (July). P. 439–458, цитата на р. 441.


[Закрыть].

Сам Карл Маркс подробно высказался по поводу прав человека лишь в молодости. В эссе «К еврейскому вопросу», опубликованном в 1843 году, за пять лет до «Манифеста Коммунистической партии», он подверг резкой критике основополагающие принципы Декларации прав человека и гражданина. «Так называемые права человека, – писал Маркс, – суть не что иное, как права <…> эгоистического человека». Так называемая свобода является не чем иным, как правом «изолированного», «замкнутого в себе индивида», а не части класса или общества. Право на частную собственность гарантирует право распоряжаться имуществом «по своему усмотрению, безотносительно к другим людям». Права человека обеспечивали свободу исповедовать любую религию, когда человеку требовалась свобода от религии; они утверждали право на частную собственность в то время, как от собственности следовало освободиться; они давали право заниматься каким угодно трудом и промыслом, а нужно было получить свободу от промысла. Маркс особенно осуждал акцент на «политическое» в правах человека. На его взгляд, политические права сводились исключительно к средствам, а не к целям. «Политический человек есть лишь абстрактный, искусственный человек», не «истинный». Человек может обрести истинное и реальное существование, признав, что человеческая эмансипация не достигается политическими средствами, а требует революции общественных отношений и упразднения частной собственности[216]216
  Tucker R. C. The Marx-Engels Reader, 2^nd edn. New York: W. W. Norton, 1978. P. 43–46. Цит. по: Маркс К. К еврейскому вопросу. М.: Русская правда, 2006. С. 24.


[Закрыть].

Эти взгляды и их дальнейшее развитие повлияли на последующие поколения социалистов и коммунистов. Большевики приняли Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа в 1918 году, провозглашавшую не только политическое или юридическое право. Ее основной задачей было «уничтожение всякой эксплуатации человека человеком, полное устранение деления общества на классы, беспощадное подавление эксплуататоров, установление социалистической организации общества и победа социализма во всех странах». Ленин цитировал Маркса, выступая против особого выделения индивидуальных прав. Согласно его утверждению, понятие равного права само по себе является нарушением равенства и несправедливостью, поскольку основывается на «буржуазном законе». Так называемые равные права защищают частную собственность и, следовательно, увековечивают эксплуатацию рабочих. Новая конституция, принятая при И. Сталине в 1936 году, гарантировала свободу слова, печати и вероисповедания, однако это не помешало советскому правительству отправить в лагеря и расстрелять сотни тысяч врагов народа, диссидентов и даже однопартийцев[217]217
  См.: Lenin V. The State and Revolution (1918) на: www.marxists.org/archive/lenin/works/1917/staterev/ch05.htm#s4. Цит. по: Декларация прав трудящегося и эксплуатируемого народа // Декреты Советской власти. М.: Государственное издательство политической литературы, 1957. Т. 1. С. 321.


[Закрыть].