Текст книги "Изобретение прав человека: история"

В течение двух лет, прошедших с тех пор, религиозные меньшинства добились равноправия во Франции. Конечно, предрассудки, особенно в отношении евреев, не исчезли в одночасье. И все же масштаб социальных преобразований, произошедших за столь короткий промежуток времени, становится очевиден при сравнении с другими странами. В Великобритании католики смогли впервые поступить на службу в вооруженные силы, университеты и органы судебной власти только в 1793 году. Местным евреям пришлось ждать тех же послаблений до 1845 года. Католикам разрешили избираться в британский парламент только после 1829 года, а евреям после 1858. В Соединенных Штатах дела обстояли несколько лучше. В британских североамериканских колониях еврейское население, насчитывавшее всего две с половиной тысячи человек, не обладало политическим равенством. После завоевания независимости на большей части территории новообразованных Соединенных Штатов право занимать некоторые должности (а в некоторых штатах и голосовать) имели только протестанты. Первая поправка к Конституции, написанная в сентябре 1789 года и ратифицированная в 1791 году, гарантировала свободу совести; постепенно после этого штаты отменили вероисповедные цензы. Обычно процесс проходил в те же два этапа, что и в Британии: сначала католики и только потом евреи получили полные политические права. Например, в Массачусетсе в 1780 году разрешили занимать должности всем гражданам, «исповедующим христианство». Такой порядок сохранялся до 1833 года, когда это право обрели все независимо от религиозной принадлежности. С подачи Джефферсона Вирджиния оказалась в авангарде, предоставив жителям равные права в 1785 году, за ней в 1790-м последовали Южная Каролина и Пенсильвания. Род-Айленд принял соответствующие законы лишь в 1842 году[175]175
  Chyet S. F. The Political Rights of Jews in the United States: 1776–1840 // American Jewish Archives. 1958. № 10. P. 14–75. Благодарю Бет Уенгер за помощь в этом вопросе.


[Закрыть].

Свободные черные, рабство и раса

Сокрушительная сила революционной логики прав еще лучше прослеживается в решениях французов относительно свободных черных и рабов. И снова для наглядности прибегнем к сравнению: Франция признала политическое равноправие свободных черных в 1792 году, а в 1794-м – задолго до любого другого рабовладельческого государства – освободила рабов. Новообразованные Соединенные Штаты предоставили равные права религиозным меньшинствам гораздо раньше британских «братьев», однако сильно запоздали с отменой рабства. После многолетней кампании, возглавляемой созданным с подачи квакеров «Обществом за искоренение работорговли», британский парламент запретил торговлю рабами в 1807 году, а в 1833 году отменил рабство на всей территории Британской империи. В Соединенных Штатах дела обстояли намного хуже, поскольку Конституционный Конвент 1787 года не позволил федеральному правительству регулировать вопросы, связанные с рабством. Несмотря на то что Конгресс также проголосовал за запрещение ввоза рабов в 1807 году, рабство в Соединенных Штатах не было официально отменено до 1865 года, когда была ратифицирована Тринадцатая поправка к Конституции. Более того, после 1776 года положение свободных черных во многих штатах по сути ухудшилось и стало совершенно отчаянным в 1857 году, когда Верховный суд США вынес решение по печально известному делу «Дред Скотт против Сэнфорда», постановив, что все привезенные в Америку чернокожие и их потомки не являются гражданами Соединенных Штатов. Решение по делу было аннулировано в 1868 году с принятием Четырнадцатой поправки к Конституции США, согласно которой «Всякий, родившийся в Соединенных Штатах или причисленный к их населению вследствие натурализации и подчиненный их юрисдикции, считается гражданином Соединенных Штатов и того Штата, в котором имеет постоянное место жительства»[176]176
  Полезный обзор этого дела приведен в: Cogan J. K. The Look Within: Property, Capacity, and Suffrage in Nineteenth-Century America // Yale Law Journal. 1997. № 107. См. также: Bogen D. S. The Maryland Context of Dred Scott: The Decline in the Legal Status of Maryland Free Blacks, 1776–1810 // American Journal of Legal History. 1990. № 34. P. 381–441. Четырнадцатая поправка цит. по: Статьи, дополняющие и исправляющие Конституцию Соединенных Штатов Америки, предложенные конгрессом и утвержденные законодательными собраниями отдельных штатов согласно Пятой статье первоначальной конституции // Конституции и законодательные акты буржуазных государств XVII–XIX вв. М.: Государственное издательство юридической литературы, 1957. С. 194.


[Закрыть].

Французские аболиционисты последовали примеру английских единомышленников, организовав в 1788 году «Общество друзей чернокожих» по образцу британского «Общества за искоренение работорговли». Не имея широкой поддержки, эта французская организация могла бы потерпеть неудачу, если бы события 1789 года не обратили на нее всеобщее внимание. Игнорировать мнение «Друзей чернокожих» было сложно, поскольку в их рядах числились такие выдающиеся деятели, как Бриссо, Кондорсе, Лафайет и аббат Анри Грегуар, – все известные защитники прав человека в других областях. Грегуар, католический священник из Лотарингии, еще до 1789 года выступал за смягчение ограничений, применявшихся к евреям на востоке Франции, а в 1789 году опубликовал памфлет в поддержку предоставления равных прав цветному населению. Он привлек внимание к растущим расистским настроениям белых колонистов. «Белые, – утверждал он, – пользуясь тем, что власть в их руках, несправедливо считают, будто темный цвет кожи делает человека недостойным общественных благ»[177]177
  Mémoire en faveur des gens de couleur ou sang-mêlés de St.-Domingue, et des autres Iles françoises de l’Amérique, adressé à l’Assemblée Nationale, par M. Grégoire, cure d’Emberménil, Député de Lorraine. Paris, 1789.


[Закрыть].

Однако за отмену рабства и предоставление прав свободным черным и мулатам пришлось побороться. В новом Национальном собрании аболиционисты находились в меньшинстве – тех, кто боялся противодействовать рабовладельческой системе и притоку несметных богатств, которые она приносила Франции, было гораздо больше. Белым плантаторам и торговцам из портовых городов на побережье Атлантики, как правило, удавалось изображать «Друзей чернокожих» фанатиками, стремящимися поднять рабов на восстание. 8 марта 1790 года депутаты приняли декрет, согласно которому Конституция, а следовательно, и Декларация прав человека и гражданина на колонии больше не распространялись. Представитель Комитета по делам колоний Антуан Барнав так объяснял решение депутатов: «полное и повсеместное применение общих принципов [в колониях] невозможно… по нашему мнению, разница в географическом положении, нравах и обычаях, климатических условиях и продуктах диктует иные законы». Декрет также объявлял незаконным подстрекательство к мятежам в колониях[178]178
  Archives parlementaires, 12 (Paris, 1881): 71. Geggus D. Racial Equality, Slavery, and Colonial Secession during the Constituent Assembly // American Historical Review. 1989. Vol. 94. № 5 (December). P. 1290–1308.


[Закрыть].

Несмотря на это поражение, обсуждение вопроса о равноправии неумолимо захватило все слои колониального общества. Оно началось на самом верху социальной лестницы с белых плантаторов самой крупной и богатой колонии – Сан-Доминго (ныне Гаити). В середине 1788 года они потребовали реформы колониальной торговли и возможности собственного представительства в Генеральных Штатах следующего созыва. Некоторое время спустя они пригрозили потребовать независимость, как Северная Америка, если правительство страны попытается нарушить сложившуюся рабовладельческую систему. С другой стороны, белые из низших классов ожидали, что революция во Франции выровняет их положение по отношению к более богатым собратьям, не желавшим делить политическую власть с простыми ремесленниками и лавочниками.

Еще большую опасность для сохранения статус-кво представляло нарастающее недовольство свободных черных и мулатов. Согласно королевскому декрету, они были лишены права заниматься большинством профессий и даже брать себе имена белых родственников; тем не менее свободным цветным принадлежала значительная собственность: например, треть плантаций и четверть всех рабов на Сан-Доминго. Они добивались равного отношения к себе по сравнению с белыми, даже несмотря на то что, по сути, речь шла о поддержке рабовладельческой системы. Венсан Оже, один из делегатов, представлявших свободных цветных в Париже в 1789 году, постарался склонить белых плантаторов на свою сторону, делая особый акцент на их общих, как владельцев плантаций, интересах: «Мы дождемся, что потекут реки крови, наши земли завоюют, фабрики разрушат, а дома сожгут… рабы поднимут знамя борьбы». Он предлагал предоставить равные права таким же свободным цветным, как он сам, которые впоследствии помогут сдерживать рабов, по крайней мере некоторое время. Когда все попытки найти понимание у белых плантаторов и «Друзей чернокожих» провалились, Оже вернулся на Сан-Доминго и осенью 1790 года поднял восстание свободных цветных. Его подавили, а самого Венсана колесовали[179]179
  Motion faite par M. Ogé, jeune à l’assemblée des colons, habitants de S.‐Domingue, à l’hôtel Massiac, Place des Victoires. Вероятно, Paris, 1789.


[Закрыть].

Однако борьба за равноправие свободных цветных на этом не закончилась. В Париже благодаря активным выступлениям «Друзей чернокожих» в мае 1791 года был принят декрет, наделивший политическими правами всех цветных, рожденных от свободных родителей. После восстания невольников Сан-Доминго в августе 1791 года депутаты его отменили и в апреле 1792 года приняли другой, гарантирующий бо́льшие послабления. Растерянность депутатов неудивительна – ситуация на местах, в колониях, могла бы поставить в тупик любого. К восстанию рабов, начавшемуся в середине августа 1791 года, к концу месяца присоединились десять тысяч сторонников – их число продолжало стремительно расти. Вооруженные отряды невольников убивали белых, жгли поместья и поля сахарного тростника. Плантаторы незамедлительно обвинили в происходящем «Друзей чернокожих» с их «банальностями о правах человека»[180]180
  Dubois L. Avengers of the New World: The Story of the Haitian Revolution. Cambridge, MA: Belknap Press of Harvard University Press, 2004. P. 102.


[Закрыть].

Какую позицию в этом противостоянии занимали сами свободные цветные? Они служили в вооруженном ополчении, которое должно было ловить беглых рабов, а некоторые из них и сами держали невольников. В 1789 году «Друзья чернокожих» изображали их одновременно оплотом колониального мира, надежной защитой от возможных мятежей невольников и посредниками при отмене рабства – как бы она ни происходила. Теперь же рабы подняли восстание. Ранее не принимавшие точку зрения «Друзей чернокожих» парижские депутаты стали массово высказываться в их поддержку в начале 1792 года. Они надеялись, что свободные цветные смогут объединиться с французскими военными и низшими слоями белого населения и выступить против богатых плантаторов и рабов одновременно. Депутат Арман Ги Керсен, в прошлом морской офицер и плантатор, выдвинул следующий довод: «Положение этого класса [бедных белых] становится прочнее благодаря свободным цветным собственникам; это партия Национального собрания на острове… Так что страхи колонистов [белых плантаторов] небеспочвенны: они имеют все основания бояться влияния нашей Революции на принадлежащих им рабов. Права человека переворачивают систему, которой они обязаны своим состоянием… Лишь изменив свои принципы, они [колонисты] спасут свою жизнь и богатство». Депутат Керсен продолжил настаивать на постепенной отмене рабства. На деле, в ходе восстания свободные черные и мулаты так и не смогли определиться в своих симпатиях: они то объединялись с белыми против рабов, то с рабами против белых[181]181
  Archives parlementaires, 40 (Paris, 1893): 586 and 590 (Armand-Guy Kersaint, «Moyens proposés à l’Assemblée Nationale pour rétablir la paix et l’ordre dans les colonies»).


[Закрыть].

И вновь, сильная комбинация теории (провозглашение прав) и практики (на этот раз открытый протест и восстание) заставила законодателей действовать решительно. Судя по выступлению Керсена, права человека неизбежно становились темой для обсуждения, даже в Национальном собрании, объявившем, что они неприменимы по отношению к колониям. Произошедшие события вынудили депутатов признать их применимость в тех местах и по отношению к тем группам, которым они поначалу надеялись в этих правах отказать. Противники предоставления прав свободным цветным согласились со сторонниками такого шага в главном: права свободных цветных нельзя рассматривать отдельно от самой рабовладельческой системы. Как только права были признаны, следующий шаг стал еще более неотвратимым.

К лету 1793 года французские колонии захлестнула волна бунтов и мятежей. Сама Франция была провозглашена республикой, и теперь ей предстояло помериться силами с Британией и Испанией на Карибах. Белые плантаторы искали альянса с британцами. Часть мятежных рабов Сан-Доминго перешла на сторону испанцев, контролировавших восточную половину острова – Санто-Доминго, – в обмен на обещание даровать им свободу. Однако отмена рабства в планы Испании не входила. В августе 1793 года при полном поражении французской колониальной администрации два прибывших из Франции комиссара предлагали свободу рабам, а затем и их семьям, в обмен на службу республике. Кроме того, они обещали земельные концессии. К концу месяца комиссары сулили свободу целым провинциям. Декрет, освобождавший рабов на севере, начинался со Статьи 1 Декларации прав человека и гражданина: «Люди рождаются и остаются свободными и равными в правах». Парижские депутаты поначалу боялись плана британцев освободить всех рабов и таким образом подорвать власть Франции, тем не менее в феврале 1794 года они проголосовали за отмену рабства во всех колониях. Решение было принято сразу после того, как они выслушали свидетельские показания непосредственных участников событий – белого, мулата и бывшего раба, посланных из Сан-Доминго объяснить французам необходимость эмансипации. Вдобавок к отмене «рабства негров во всех колониях» депутаты постановили, что «все люди без различия цвета их кожи, проживающие в колониях, являются французскими гражданами и пользуются всеми правами, обеспечиваемыми Конституцией»[182]182
  Dubois L. Avengers of the New World: The Story of the Haitian Revolution. Cambridge, MA: Belknap Press of Harvard University Press, 2004, особ. р. 163. Décret de la Convention Nationale, du 16 jour de pluviôse, an second de la République françasie, une et indivisible. Paris: Imprimerie Nationale Exécutive du Louvre, Year II [1794]. Цит. по: Альперович М. С., Слёзкин Л. Ю. История Латинской Америки (с древнейших времен до начала XX в.): Учебник для вузов. М.: Высшая школа, 1991. С. 38.


[Закрыть].

Была ли отмена рабства деянием просвещенного альтруизма? Вряд ли. Массовое восстание рабов в Сан-Доминго вместе с войной на нескольких фронтах не оставили комиссарам, а следовательно, и парижским депутатам большого выбора, если они хотели удержать хотя бы часть островной колонии. Однако, как показали действия Британии и Испании, возможностей для маневров с целью сохранения рабства было предостаточно: они могли бы пообещать частично освободить только тех, кто перешел на их сторону, не отменяя рабство полностью. Но с распространением «прав человека» Франции стало намного труднее поддерживать рабовладельческую систему. Обсуждение прав, захватившее всю страну, помешало попыткам депутатов вывести колонии за рамки конституции, а также подвигло самих свободных цветных и рабов к выдвижению новых требований и ожесточенной борьбе за них. Плантаторы и их союзники с самого начала почувствовали угрозу. Находившиеся в Париже депутаты от колоний тайно посылали домой письма, в которых советовали своим друзьям «присматривать за людьми и происходящим, арестовывать подозреваемых и перехватывать любые письма и документы, хотя бы упоминавшие слово „свобода“». Возможно, рабы и не понимали всех тонкостей доктрины прав человека, однако эти слова, несомненно, стали для них спасительным заклинанием. Бывший раб Туссен Лувертюр, вскоре возглавивший восстание, в августе 1793 заявлял: «Я хочу, чтобы Свобода и Равенство правили в Сан-Доминго. Я работаю ради них. Присоединяйтесь к нам, братья [повстанцы], и вместе с нами сражайтесь за общее дело». Без первоначальной Декларации отмена рабства в 1794 году так и осталась бы невозможной[183]183
  Curtin P. D. The Declaration of the Rights of Man in Saint-Domingue, 1788–1791 // Hispanic American Historical Review. 1950. № 30. P. 157–75, цитата на р. 162. О Туссене см.: Dubois L. Avengers of the New World: The Story of the Haitian Revolution. Cambridge, MA: Belknap Press of Harvard University Press, 2004. P. 176. Дюбуа подробно рассказывает о борьбе рабов за права человека.


[Закрыть].

В 1802 году Наполеон отправил на остров огромную экспедиционную армию, которая должна была схватить Туссена Лувертюра и восстановить рабство в колониях. Туссена арестовали и выслали во Францию, где он и умер в холодных застенках, воспетый Уильямом Вордсвортом и почитаемый аболиционистами во всем мире. Вордсворт прославил свободолюбие Туссена Лувертюра в одноименном сонете:

 
Поверженный – сражался ты не зря.
Чело твое – как ясная заря,
И знаю: гордый дух твой не согбен.
Все – даже ветра шелестящий лет —
Нашептывает о тебе. Живи!
Сама земля и сам небесный свод —
Великие союзники твои.
Отчаяния горечь, жар любви
И ум – вот непоборный твой оплот.
 

Правление Наполеона отсрочило окончательную отмену рабства во французских колониях до 1848 года, когда была провозглашена Вторая республика. Однако императору все же не удалось повернуть время вспять. Рабы Сан-Доминго отказались смириться со своей участью и успешно сдерживали натиск наполеоновской армии, пока та, потерпев поражение, не была вынуждена отступить. В результате было образовано первое независимое государство свободных рабов – Гаити. Из шестидесяти тысяч французских, швейцарских, немецких и польских солдат, высадившихся на остров, лишь нескольким тысячам удалось покинуть остров и переплыть океан. Остальные погибли в ходе ожесточенных боев или пали жертвами желтой лихорадки, включая командующего французского экспедиционного корпуса генерала Леклерка. Даже в тех колониях, где рабство все-таки было восстановлено, вкус свободы не был забыт окончательно. Сторонник отмены рабства, посетивший Гваделупу после Июльской революции 1830 года, которая положила конец ультраконсервативному правлению Карла X, писал о реакции рабов на триколор, принятый республикой в 1794 году: «Славный символ нашего освобождения, приветствуем тебя! – воскликнули пятнадцать или двадцать рабов. – Да здравствует флаг человеколюбия! Он переплыл океан, чтобы возвестить о триумфе наших друзей и нашем скором избавлении»[184]184
  О неудачных попытках Наполеона подавить восстание см.: Dubois L. Avengers of the New World: The Story of the Haitian Revolution. Cambridge, MA: Belknap Press of Harvard University Press, 2004. Стихотворение Вордсворта «To Toussaint L’ Ouverture» (1803) можно прочитать здесь: Selincourt E. de (Ed.) The Poetical Works of William Wordsworth, 5 vols. Oxford: Clarendon Press, 1940–1949. Vol. 3. P. 112–113. Цит. по: Вордсворт У. Туссену Лувертюру / пер. А. Ибрагимова // Избранная лирика: Сборник. М.: Радуга, 2001. С. 325. Dubois L. A Colony of Citizens: Revolution and Slave Emancipation in the French Caribbean, 1787–1804. Chapel Hill: University of North Carolina Press, 2004. P. 421.


[Закрыть].

Признание прав женщин

Депутаты могли согласиться, хотя и под давлением, что Декларация прав распространялась на «всех людей, без различия цвета их кожи», однако лишь очень немногие из них могли заставить себя признать, что ее положения распространяются в том числе и на женщин. Тем не менее права женщин все-таки стали темой дебатов, в результате которых женщины обрели новые и важные гражданские права. Так, девушки получили равные с братьями права наследования, а жены теперь могли получить развод на тех же основаниях, что и их мужья. По французским законам развод оставался под запретом до 1792 года. Реставрированная монархия вновь отменила развод в 1816 году, он не был восстановлен вплоть до 1884 года, но даже тогда ему сопутствовало больше ограничений по сравнению с 1792 годом. Принимая во внимание повсеместное отсутствие у женщин политических прав в XVIII веке и на протяжении большей части истории человечества, – ни в одной стране мира женщины не имели избирательных прав для участия в национальных выборах до конца XIX века, – удивительно то, что права женщин вообще оказались в фокусе публичных дискуссий, а не то, что женщины в итоге эти права не получили.

Очевидно, что права женщин располагались на более низкой отметке по шкале «представимого», чем права других групп. В Европе «женский вопрос» периодически поднимали и в XVII, и в XVIII веке, особенно при обсуждении женского образования или отсутствия такового, однако в годы, предшествующие как Американской, так и Французской революции, правам женщин не уделяли большого внимания. В отличие от французских протестантов, евреев или даже рабов, положение женщин не было главной темой памфлетных войн и конкурсов на лучшее эссе или предметом рассмотрения государственных комиссий или организаций, отстаивающих права, таких как «Общество друзей чернокожих». Причиной столь явного пренебрежения, вероятно, является тот факт, что женщины не были преследуемым меньшинством. По нашим сегодняшним меркам их притесняли, ущемляли их права из-за половой принадлежности, однако они не являлись меньшинством, и, конечно, никто не пытался заставить их изменить идентичность, как в случае с протестантами или евреями. Если кто-то и сравнивал женскую долю с рабством, то очень немногие выходили в этой аналогии за рамки метафоры. Безусловно, законы ограничивали женщин в правах, тем не менее в отличие от рабов кое-какие права у женщин имелись. Считалось, что женщины в нравственном, если не в интеллектуальном, отношении зависят от своих отцов и мужей, но в то же время они не были и полностью лишены автономии в общественном представлении. И в самом деле, их тяготение к автономии требовало неусыпной бдительности от разного рода так называемых попечителей. Также нельзя сказать, будто женщины вели себя безропотно и не могли выразить собственное мнение – им было что сказать и по политическим вопросам; народные восстания и бунты против высоких цен на хлеб до и во время Французской революции являются тому подтверждением[185]185
  Причины неравноправия женщин широко обсуждались в последнее время. См., например, очень интересное исследование: Verjus A. Le Cens de la famille: Les femmes et le vote. 1789–1848. Paris: Belin, 2002.


[Закрыть].

Просто-напросто до революции женщины не представляли собой отчетливо явную и заметную политическую категорию. Пример Кондорсе, наиболее активного защитника политических прав женщин во времена Французской революции, весьма показателен. Еще в 1781 году он опубликовал памфлет, призывающий к отмене рабства. В перечне предлагаемых им реформ, которые касались крестьян, протестантов, системы уголовного судопроизводства, а также введения свободной торговли и прививок от оспы, женщины даже не упоминались. Их права удостоились пристального внимания первого правозащитника только через год после начала революции[186]186
  Réflexions sur l’esclavage des nègres. Neufchâtel: Société typographique, 1781. P. 97–99.


[Закрыть].

Некоторые женщины голосовали по доверенности на выборах в Генеральные Штаты. Кое-кто из депутатов считал, что женщины, по крайней мере обладавшие собственностью вдовы, имеют шанс на получение избирательных прав в будущем. Однако женщины сами по себе, то есть в качестве категории граждан, которая может быть потенциально наделена правами, с 1789 по 1791 год ни разу не фигурировали в обсуждениях Национального собрания. Алфавитный указатель объемных Парламентских архивов (Archives parlementaires) ссылается на «женщин» лишь дважды: в первом случае, рассказывая о группе бретонских женщин, требовавших принесения гражданской клятвы, а во втором случае, о парижских женщинах, направивших обращение. В то же время евреи, например, удостаивались внимания депутатов по меньшей мере семнадцать раз. К концу 1789 года, по мнению, по крайней мере, значительного числа депутатов, право считаться гражданами заслужили актеры, палачи, протестанты, евреи, свободные черные и даже бедняки. Несмотря на постоянную перекалибровку шкалы представимого, предоставление равных прав женщинам по-прежнему мало кто мог себе представить как среди мужчин, так и среди самих женщин[187]187
  Упоминания о женщинах и евреях см. в: Archives parlementaires, 33 (Paris, 1889): 363, 431–432. Мнения о вдовах см. в: Tackett T. Becoming a Revolutionary: The Deputies of the French National Assembly and the Emergence of a Revolutionary Culture (1789–1790). Princeton: Princeton University Press, 1996. P. 105.


[Закрыть].

Но даже в этом, казалось бы, безнадежном случае логика прав продолжала действовать, пусть и со сбоями. В 1790 году Кондорсе потряс читателей, выступив в газете с поразительной редакционной колонкой «О даровании женщинам гражданских прав». В ней он открыто обосновывал равенство человеческих прав, которое постепенно развивалось во второй половине XVIII века: «права мужчин основываются лишь на том, что они существа разумные, способные к восприятию нравственных идеалов и размышлениям на сей счет». Разве о женщинах нельзя сказать то же самое? «Поскольку женщины обладают теми же качествами, – утверждал философ, – то они неизбежно имеют и равные права». Кондорсе пришел к логическому заключению, которое никак не давалось его соратникам-революционерам: «Либо ни один представитель рода человеческого не имеет никаких подлинных прав, либо у всех людей права одинаковые; и всякий, кто голосует против прав другого, независимо от религии, цвета кожи или пола, тот отказывается таким образом и от своих собственных прав».

Такова была современная философия прав человека в ее чистом виде, сформулированная четко и ясно. Отличительные характеристики людей (вероятно, все, кроме возраста, поскольку дети не в состоянии делать самостоятельные выводы) не должны влиять на получение даже политических прав. Кондорсе также объяснил, почему столь многие женщины, а также мужчины без лишних вопросов согласились с необоснованно подчиненным положением женщин. «В силу привычки люди могут настолько смириться с нарушением своих естественных прав, что те, кто лишился их, не осмелится и мечтать об их возвращении или же вообще может не осознавать, что испытал на себе несправедливость». Он призывал читателей признать, что женщины всегда обладали правами и эта основополагающая истина оказалась скрыта от них традициями и обычаями, царящими в обществе[188]188
  Sur l’Admission des femmes au droit de cité // Journal de la Société de 1789. 1790. № 5 (July 3). P. 1–12.


[Закрыть].

В сентябре 1791 года автор аболиционистской пьесы Олимпия де Гуж вывернула Декларацию прав человека и гражданина наизнанку. В ее Декларации прав женщины и гражданки утверждалось: «Женщина рождается свободной и остается равной мужчине в правах» (Статья 1). «Все гражданки и все граждане ввиду их равенства перед законом имеют равный доступ ко всем постам, публичным должностям и занятиям сообразно их способностям и без каких-либо иных различий, кроме тех, что обусловлены их добродетелями и способностями» (Статья 6). Изменение формулировок официального текста Декларации 1789 года вряд ли покажется нам чем-то из ряда вон выходящим, однако на современников Олимпии де Гуж это произвело сильное впечатление. Англичанка Мэри Уолстонкрафт, в отличие от своих французских коллег, не требовала предоставления женщинам абсолютно равных политических прав, но она много и страстно писала о том, как воспитание и традиция мешали женщинам совершенствовать свой разум. В трактате 1792 года «Защита прав женщины» она связывает эмансипацию женщин с уничтожением всех форм иерархии в обществе. Подобно де Гуж, Уолстонкрафт подверглась общественному порицанию за свою смелость. Однако участь де Гуж оказалась еще печальнее: ее приговорили к казни на гильотине, осудив как «бесстыдное» контрреволюционное и неестественное создание («женщина-мужчина»)[189]189
  Тексты Кондорсе и Олимпии де Гуж можно найти в: Hunt L. (Ed.) The French Revolution and Human Rights: A Brief Documentary History. Boston: Bedford/St. Martin’s Press, 1996. P. 119–121, 124–128. О реакции на Уолстонкрафт и лучшее изложение ее идей см.: Taylor B. Mary Wollstonecraft and the Feminist Imagination. Cambridge: Cambridge University Press, 2003.


[Закрыть].

Начальный импульс был дан – теперь борьба за женские права уже не ограничивалась публикациями нескольких первопроходцев. С 1791 по 1793 год женщины основали политические клубы в Париже и по крайней мере в пятидесяти больших и малых провинциальных городах. Женские права обсуждали в клубах и на страницах газет, им посвящали памфлеты. В апреле 1793 года при рассмотрении вопроса о гражданстве в новой конституции республики один из депутатов долго отстаивал политическое равноправие женщин. Его выступление свидетельствовало о том, что эта идея приобрела некоторых сторонников. «Несомненно, существуют различия, – соглашался он, – между полами… однако я не понимаю, каким образом половые различия влекут за собой правовое неравенство. Призываю нас всех освободиться от предубеждений по поводу пола, как когда-то мы избавились от предрассудков против цвета кожи негров». Депутаты остались глухи к его призывам[190]190
  Выступление Пьера Гиомара приведено в: Archives parlementaires, 63 (Paris, 1903): 591–599. 29 апреля 1793 года представитель Конституционного комитета поднял вопрос о правах женщин и процитировал двух сторонников этой идеи (в том числе Гиомара), впоследствии опровергнув ее. P. 561–564.


[Закрыть].

Более того, в октябре 1793 года депутаты ополчились на женские клубы. В ответ на уличные стычки между женщинами из-за ношения революционной символики Конвент принял постановление о закрытии всех женских политических клубов на том основании, что они отвлекали женщин от выполнения домашних дел. Депутат, представлявший декрет, заявил, что женщины не обладают знаниями, усердием, преданностью и самопожертвованием, достаточными для управления. Они должны заниматься «домашними обязанностями, которые предписаны женщинам самой природой». Ничего нового в его выступлении, конечно, не прозвучало. Новым было то, что законодателям пришлось прямо запретить женщинам образовывать и посещать политические клубы. Пусть женщины и попали в поле зрения депутатов последними, однако вопрос об их правах в конце концов оказался на повестке дня, и то, что было сказано о них в 1790-х годах – особенно в защиту прав, – повлияло и остается значимым вплоть до сегодняшнего дня[191]191
  Hunt L. The Family Romance of the French Revolution. Berkley: University of California Press, 1992, особ. р. 119.


[Закрыть].

Правовая логика помогла избавить даже женские права от груза неизжитых устоев и традиций, по крайней мере во Франции и Англии. В Соединенных Штатах до 1792 года права женщин практически не занимали общество, и в годы революции письменных воззваний, подобных тем, с которыми выступили Кондорсе, Олимпия де Гуж и Мэри Уолстонкрафт, не появилось. По сути, до публикации трактата «Защита прав женщины» Уолстонкрафт в 1792 году эту идею фактически не обсуждали ни в Англии, ни в Америке. Основные представления Уолстонкрафт сформировались под непосредственным влиянием Французской революции. Ее первая публикация «Защита прав человека» вышла в 1790 году в ответ на критику Эдмундом Бёрком французской теории прав человека. Работа над этим политическим памфлетом подтолкнула ее к более пристальному рассмотрению прав женщин[192]192
  Zagarri R. The Rights of Man and Woman in Post-Revolutionary America // William and Mary Quarterly, 3^rd ser. 1998. Vol. 55. № 2 (April). P. 203–230.


[Закрыть].

Если отвлечься от официальных деклараций и постановлений политиков-мужчин, изменение в восприятии прав женщин становится еще более поразительным. Например, удивительно, что «Защита прав женщин» Мэри Уолстонкрафт присутствовала в большем числе частных библиотек американцев в первые годы республики, чем «Права человека» Томаса Пейна. Но если Пейна права женщин не интересовали, остальные уделяли им внимание. В начале XIX века в США дискуссионные клубы, напутственные речи выпускникам и популярные журналы регулярно затрагивали тему гендерных предпосылок, которые стояли за всеобщим мужским избирательным правом. Во Франции женщины с готовностью ухватились за новые возможности, возникшие благодаря свободе печати, и теперь писали и публиковали намного больше книг и памфлетов, чем когда-либо. Предоставление женщинам равных прав на наследство повлекло за собой бесчисленные судебные тяжбы – женщины были настроены держаться за то, что теперь по праву принадлежало им. В конце концов, права – это не вопрос в духе «все или ничего». Новые права, пусть даже не политические, открывали женщинам новые возможности, которыми они не преминули незамедлительно воспользоваться. Как стало ясно на примере протестантов, евреев и свободных цветных, не стоит дожидаться от властей гражданства в качестве подарка – нужно завоевать его себе самому. Одним из критериев нравственной автономии является способность спорить, отстаивать свою позицию, а при необходимости, и сражаться за нее[193]193
  Zagarri R. The Rights of Man and Woman in Post-Revolutionary America // William and Mary Quarterly, 3^rd ser. 1998. Vol. 55. № 2 (April); Hesse C. The Other Enlightenment: How French Women Became Modern. Princeton: Princeton University Press, 2001; Desan S. The Family on Trial in Revolutionary France. Berkeley: University of California Press, 2004. См. также: Knott S., Taylor B. (Eds) Women, Gender and Enlightenment. New York: Palgrave/Macmillan, 2005.


[Закрыть].

После 1793 года женщины оказались еще больше ограничены в официальном мире французской политики. Однако надежду на получение прав не оставили. В обстоятельной рецензии 1800 года на работу Шарля Теремена «О положении женщин в республиках» поэтесса и драматург Констанция Пипеле (позже известная как Констанция де Сальм) показала, что женщины не забыли о целях, впервые провозглашенных в начале революции:

То, что [при старом режиме] никто не считал необходимым обеспечить половине человечества половину прав, присущих человечеству, понять можно; однако гораздо труднее объяснить то, что [права] женщин никто так и не позаботился признать за последние десять лет, когда слова «равенство» и «свобода» гремят повсюду, когда философия вкупе с опытом беспрестанно просвещает человека о его истинных правах.

По ее мнению, мужчины в массе своей полагали, будто ограничение или даже полное упразднение власти женщин упрочит их власть. Именно поэтому права женщин предпочитали игнорировать. Ссылаясь в своей рецензии на трактат Уолстонкрафт о правах женщин, Пипеле тем не менее не требовала, чтобы женщинам было предоставлено право голосовать или занимать государственные посты[194]194
  Rapport sur un ouvrage du cit. Théremin, intitulé: De la condition des femmes dans une république. Par Constance D. T. Pipelet // Le Mois. Vol. 5. № 14. Year VIII (очевидно, прериаль): 228–243.


[Закрыть].

Пипеле продемонстрировала тонкое понимание напряженности между революционной логикой прав и ограничениями, которые по-прежнему навязывались устоями и традициями. «Особенно во время революции… женщины, следуя примеру мужчин, в большей мере рассуждают о своей истинной сущности и действуют соответствующим образом». Вопрос о правах женщин по-прежнему оставался неясным или двусмысленным (Пипеле часто выражается очень осторожно), только потому что Просвещение еще не шагнуло достаточно далеко; а обыватели, и в особенности обычные женщины, были безграмотными. Стоит женщинам получить образование, как они немедленно проявят свои таланты, которые, по утверждению Пипеле, не зависят от пола. Она соглашалась с Теременом в том, что женщины должны работать учителями в школах и получить возможность защищать «свои естественные и неотчуждаемые права» в суде.