Текст книги "Изобретение прав человека: история"

Воздержавшись от отстаивания политических прав женщин, Пипеле всего лишь реагировала на то, что считала осуществимым – вообразимым и доказуемым – в свое время. Однако, подобно многим, она понимала, что философия естественных прав руководствовалась железной логикой – даже несмотря на то что в случае женщин, второй половины человечества, она пока не сработала. Понятие «права человека», как и сама революция, открыло невиданное доселе пространство для обсуждений, конфликтов и изменений. Надежду на эти права можно отвергать и подавлять; возможно, она не сбудется, но никогда не умрет.

Глава 5. «Слабое чувство человеколюбия» о том, как права человека потерпели поражение, чтобы в конечном итоге восторжествовать

Можно ли сказать, что права человека – это не что иное, как «риторическая чепуха, чепуха на ходулях», согласно утверждению Иеремии Бентама? Большой пробел в истории прав человека – начиная с первых формулировок во времена Американской и Французской революций и до Всеобщей декларации прав человека ООН 1948 года – любого заставит призадуматься. Права никуда не исчезли: они по-прежнему занимали умы и толкали на конкретные действия, однако теперь размах общественных дискуссий и применение соответствующих законов ограничивались рамками конкретного национального государства. Концепция самых разных гарантированных конституцией прав – политических прав рабочих, религиозных меньшинств и женщин, например, – получила распространение в XIX и XX веках, однако разговоры об универсальных, применимых ко всем естественных правах поутихли. Например, рабочие разных стран – Британии, Франции, Германии и США – отстаивали свои права независимо друг от друга. Живший в XIX веке итальянский националист Джузеппе Мадзини точно уловил основную суть нового взгляда на нацию, поставив риторический вопрос: «Что такое страна… как не место, где индивидуальные права обеспечены наилучшим образом?» Потребовались две опустошительные мировые войны, чтобы поколебать эту уверенность в нации[195]195
  Мадзини цит. по: Ishay M. R. The History of Human Rights: From Ancient Times to the Globalization Era. Berkeley; London: University of California Press, 2004. P. 137.


[Закрыть].

Изъяны прав человека

Национализм занял положение доминирующего представления о правах постепенно после 1815 года, когда Наполеон был повержен и революционная эпоха завершилась окончательно. С 1789 по 1815 год существовали две противоборствующие концепции правления: одна, основанная на принципах прав человека, и другая, основанная на традиционном иерархическом обществе. Каждая из сторон апеллировала к нации, однако ни одна не утверждала, будто этничность определяет идентичность. По определению, права «человека» отвергали любую мысль о том, что права зависят от национальности. В то же время Эдмунд Бёрк попытался связать иерархическое общество с определенной концепцией нации, утверждая, что свобода может быть гарантирована исключительно властью, опирающейся на историю народа, с акцентом на истории. Права работают только тогда, настаивал он, когда зиждутся на устоявшихся традициях и опыте.

Поборники прав человека отрицали важность традиций и истории. Именно потому, что Французская революция опиралась на «метафизические абстракции», она, по мнению Бёрка, не набрала достаточной эмоциональной силы для того, чтобы добиться от общества соблюдения ее принципов. Что стоят эти «бумажонки о правах человека» по сравнению с любовью бога, благоговейным страхом перед королями, обязательствами перед магистратами, почитанием священнослужителей и уважением к стоящим выше по положению? Революционерам придется прибегнуть к насилию, чтобы остаться у власти, предрекал он еще в 1790 году. Казалось, мрачные прогнозы Бёрка сбылись, когда в 1793–1794 годах французские республиканцы казнили короля и выбрали террор официальным режимом правления. Декларация прав человека и гражданина, положенная под сукно вместе с Конституцией 1791 года, не предотвратила подавления инакомыслия и массовых казней «подозрительных» лиц.

Несмотря на критику Бёрка, многие писатели и политики в Европе и в Соединенных Штатах восторженно приветствовали появление Декларации прав в 1789 году. Однако, когда Французская революция пошла дальше по пути насилия, общественное мнение разделилось. Особенно резко на провозглашение Французской Республики и казнь короля отреагировали монархические правительства. В декабре 1792 года Томас Пейн был вынужден бежать во Францию, когда британский суд обвинил его в подстрекательстве к свержению наследственной монархии во второй части его политического трактата «Права человека». Власти Великобритании проводили последовательные репрессии и преследования в отношении подозреваемых в сочувствии к французским идеям. В 1798 году, спустя двадцать два года после объявления всех людей равными, Конгресс США принял законы об иностранцах и подстрекательстве к мятежу с целью обуздать критику в адрес американского правительства. Новый дух времени в 1797 году нашел отражение в замечаниях профессора натурфилософии Эдинбургского университета Джона Робисона. Он яростно нападал на «эту ненавистную максиму, которая нынче завладела всеми умами; беспрестанное размышление о наших правах и беспокойные требования предоставить их раздаются отовсюду». По мнению Робисона, одержимость правами стала злейшей «заразой» и главной причиной продолжающихся политических потрясений даже в Шотландии, а также войны между Францией и ее соседями, которая грозила захватить всю Европу[196]196
  Morrell J. B. Professors Robinson and Playfair, and the «Theophobia Gallica»: Natural Philosophy, Religion and Politics in Edinburgh, 1789–1815 // Notes and Records of the Royal Society of London. 1971. Vol. 26. № 1 (June). P. 43–63, цитата на р. 47–48.


[Закрыть].

Настороженность Робисона в отношении прав меркнет по сравнению с ударами, нанесенными контрреволюционерами-роялистами на континенте. Как писал ярый консерватор Луи де Бональд: «революция началась с провозглашения прав человека, а завершится она только с провозглашением прав Бога». Декларация прав, согласно его утверждению, представляла собой результат пагубного влияния философии Просвещения, а вместе с ней атеизма, протестантизма и масонства, между которыми он не видел различий. В результате провозглашения прав люди стали пренебрегать обязанностями и думать только о своих личных желаниях. Декларация не смогла обуздать эти настроения – она привела Францию прямиком к анархии, террору и общественной разобщенности. Только восстановленная католическая церковь, защищаемая вернувшимся на престол законным монархом, могла бы привить и укрепить нравственные устои в обществе. После реставрации Бурбонов в 1815 году Бональд выступил инициатором аннуляции революционных законов о разводе и восстановления строжайшей цензуры[197]197
  Bonald L. de. Législation primitive. Paris: Le Clere, Year XI – 1802. P. 184. См. также: Jennings J. The Declaration des droits de l’homme et du citoyen and Its Critics in France: Reaction and Ideologie // Historical Journal. 1992. Vol. 35. № 4 (December). P. 839–859.


[Закрыть].

Еще до возвращения к власти Бурбонов, когда сначала республиканские власти, а затем и Наполеон распространили идеи Французской революции, подчинив себе большую часть Европы, права человека стали связывать с империалистической агрессией. Тем не менее нужно отдать Франции должное: под ее влиянием Швейцария и Голландия отменили пытки в 1798 году; Испания последовала их примеру в 1808 году, когда на престоле там находился старший брат Наполеона Жозеф. Однако после свержения Наполеона Швейцария вновь стала применять пытки, а испанский король возродил инквизицию, использовавшую пытки для получения признаний. Также на покоренных территориях французы проводили еврейскую эмансипацию. Несмотря на то что в Италии и Германии после реставрации евреи лишились многих недавно обретенных прав, в Нидерландах их равноправие отменено не было. Поскольку еврейская эмансипация считалась французской по происхождению и идеологической принадлежности, повстанцы, вытеснявшие наполеоновские войска с только что завоеванных земель, зачастую угнетали и евреев[198]198
  О разбойнике Шиндерханнесе и его нападениях на французов и евреев по обеим сторонам Рейна в конце 1790 годов см.: Blanning T. C. W. The French Revolution in Germany: Occupation and Resistance in the Rhineland, 1792–1802. Oxford: Clarendon Press, 1983. P. 292–299.


[Закрыть].

Противоречивые меры по переустройству страны, предпринятые Наполеоном, показали, что права не нужно рассматривать как комплексное предложение. Он гарантировал свободу вероисповедания, сделал религиозные меньшинства на всех подвластных ему территориях равными в гражданских и политических правах. Тем не менее у себя во Франции он жестоко ограничил свободу слова и практически уничтожил свободу печати. Французский император верил, что «люди не рождаются свободными… Свобода может быть потребностью лишь весьма малочисленного класса людей, от природы одаренного более высокими способностями, чем масса, но потому-то свободу и можно безнаказанно подавлять, тогда как равенство нравится именно массе». По его мнению, французам не нужна была настоящая свобода, они просто-напросто стремились примкнуть к верхушке общества. Они бы пожертвовали своими политическими правами ради гарантий закрепленного законом равенства[199]199
  Herold J. C. (Ed.) The Mind of Napoleon. New York: Columbia University Press, 1955. P. 73. Цит. по: Пименова Э. К. Наполеон I. http://www.museum.ru/museum/1812/Library/Pimenov/part5.html.


[Закрыть].

В вопросах рабства Наполеон был до конца последовательным. Во время короткого затишья в европейских сражениях, наступившего в 1802 году, он отправил военные экспедиции в карибские колонии. Если в начале он сознательно не конкретизировал свои намерения, чтобы не вызвать всеобщее восстание получивших свободу рабов, то инструкции, которыми он снабдил своего зятя, одного из командующих экспедицией генералов, окончательно прояснили его цели. По прибытии солдаты должны были занять ключевые точки и провести рекогносцировку на местности. Затем «безжалостно преследовать мятежников», разоружить всех черных, арестовать предводителей и доставить их во Францию, тем самым убрав все помехи для восстановления рабства. Наполеон был уверен в том, что «перспектива образования черной республики одинаково беспокоит испанцев, англичан и американцев». Его план провалился в Сан-Доминго – бывшая колония объявила о своей независимости, вернув индейское название – Гаити, – но увенчался успехом в остальных французских колониях. В боях за свободу Сан-Доминго погибли сто пятьдесят тысяч человек; десятая часть населения Гваделупы была убита или вывезена с острова[200]200
  Dubois L., Garrigus J. D. (Eds) Slave Revolution in the Caribbean, 1789–1804: A Brief History with Documents. Boston: Bedford/St. Martin’s Press, 2006. P. 176.


[Закрыть].

Наполеон пытался создать гибрид прав человека и традиционного иерархического общества, но в итоге обе стороны отвергли незаконнорожденного отпрыска. Наполеон слишком заботился о религиозной толерантности, уничтожении феодализма и равенстве всех граждан перед законом, чтобы понравиться традиционалистам, и чересчур ограничил многие политические свободы, чтобы прийтись по душе их оппонентам. Он смог заключить мир с Римско-католической церковью, однако так и не стал законным правителем в глазах традиционалистов. Для защитников прав введенное им равенство перед законом не компенсировало появление собственной аристократии и образование наследственной империи. Как традиционалисты, так и поборники прав человека объявили французского императора тираном, деспотом и узурпатором до его отречения от престола. Один из его постоянных критиков, писательница Жермена де Сталь, в 1817 году назвала единственным его наследием «еще несколько секретов в искусстве тирании». Де Сталь, подобно другим комментаторам на левом и правом фланге, называла свергнутого правителя исключительно по фамилии – Бонапарт, и никогда по его императорскому имени – Наполеон[201]201
  Staël G. de. Considérations sur la Révolution Française, 1817. Paris: Charpentier, 1862. P. 152.


[Закрыть].

Наступление национализма

Победа сил порядка в результате оказалась эфемерной, во многом благодаря процессам, запущенным их заклятым врагом Наполеоном. В течение XIX века национализм овладел обеими сторонами – участницами революционной полемики, преобразуя дискуссию о правах и создавая новые виды иерархии, которые в конечном итоге стали угрозой традиционному положению дел. Империалистические проекты корсиканского выскочки невольно стимулировали национальные движения от Варшавы до Лимы. Куда бы он ни направился, всюду появлялись новые государства (Варшавское герцогство, Королевство Италия, Рейнский союз), новые возможности, новые враждебные чувства, подпитывавшие национальные устремления. Созданное им Варшавское герцогство напомнило полякам о прежней Польше, существовавшей до того, как ее жадно разодрали Пруссия, Австрия и Россия. Несмотря на то что новые итальянские и немецкие правители исчезли после свержения Наполеона, они показали, что национальное единение возможно. Лишив власти испанского короля, французский император открыл путь освободительным движениям в Южной Америке в 1810–1820-х годах. Симон Боливар, освободитель Боливии, Панамы, Колумбии, Эквадора, Перу и Венесуэлы, говорил на том же самом, еще только зарождавшемся языке национализма, что и его европейские коллеги. «Наша родная земля, – с восторгом восклицал он, – пробуждает нежные чувства и приятные воспоминания… Разве можно испытывать большую любовь и преданность?» В национальных чувствах заключалась эмоциональная сила, которая отсутствовала в «бумажонках», высмеянных Бёрком[202]202
  Collier S. Nationality, Nationalism, and Supranationalism in the Writings of Simón Bolívar // Hispanic American Historical Review. 1983. Vol. 63. № 1 (February). P. 37–64, цитата на р. 41.


[Закрыть].

В ответ на французский империализм некоторые немецкие литераторы отказывались от всего французского, включая права человека, и конструировали новое понимание нации, явным образом основанное на этничности. В отсутствие единого государства-нации немецким националистам приходилось делать упор на мистический Volk («народ»), немецкий национальный характер, отличавший немцев от других народов. Первые предзнаменования грядущих бедствий заметны уже в идеях, высказанных в начале XIX века немецким националистом Фридрихом Яном. «Чем чище народ, тем лучше», – писал он. Смешение рас и народов, по его мнению, противоречит законам природы. Для Яна «священными правами» являлись права немецкого народа; французское влияние вызывало у него настолько сильное недовольство, что он призывал соотечественников вообще перестать говорить по-французски. Как и следующие после него поколения националистов, Ян выступал за создание и изучение истории родного народа. Памятники, государственные похороны и народные фестивали должны отражать исключительно немецкие, а не универсальные идеалы. В то самое время, когда европейцы вели решающие сражения против имперских амбиций Наполеона, Ян очертил границы этой новой Германии неожиданно широко. По его мнению, в ее состав должны были войти Швейцария, Нидерланды, Дания, Пруссия и Австрия со столицей в новом городе Тевтонии, который еще предстояло построить[203]203
  По решению Венского конгресса 1815 года, в состав Объединенного Королевства Нидерландов вошли Голландия, Бельгия и Люксембург (примеч. пер.). Kohn H. Father Jahn’s Nationalism // Review of Politics. 1949. Vol. 11. № 4 (October). P. 419–432, цитата на р. 428.


[Закрыть].

Как и Ян, большинство первых националистов выступали за демократическую форму правления, потому что она могла усилить чувство национальной принадлежности. Как следствие, сначала традиционалисты противились национализму, а также германскому или итальянскому единению, как когда-то они противились правам человека. Первые националисты говорили на революционном языке мессианского универсализма, однако отправной точкой их универсализма была нация, а отнюдь не права человека. Боливар верил, что пример Колумбии озарит путь к всеобщей свободе и справедливости; Мадзини, основатель националистической организации «Молодая Италия», заявлял, что Италия возглавит всеобщий крестовый поход угнетенных народов за свободу; поэт Адам Мицкевич считал, что поляки покажут дорогу к всеобщему освобождению. Теперь права человека зависели от национального самоопределения – преимущество неизбежно оказывалось на стороне последнего.

После 1848 года традиционалисты начали приспосабливать националистические требования, и национализм переместился с левого на правый край политического спектра. К этим изменениям привело поражение революций 1848 года в Германии, Италии и Венгрии, центральными задачами которых было национальное освобождение и установление конституционного строя. Националисты, выступавшие за соблюдение прав в новых национальных государствах, были готовы поступиться правами других этнических групп. Собрание представителей всех германских государств во Франкфурте выработало новую национальную конституцию страны, но отказало в самоопределении и автономии датчанам, полякам и чехам. Венгры, боровшиеся за независимость от Австрийской империи, пренебрегли интересами румынов, словаков, хорватов и словенцев, которые все вместе составляли больше половины населения Венгрии. Межэтническая конкуренция обрекла на провал революции 1848 года, а с ними оборвалась и связь между правами и национальным самоопределением. Национальное объединение в Германии и Италии завершилось в 1850-х и 1860-х годах посредством войн и дипломатии – предоставление индивидуальных прав никакой роли в этом не сыграло.

Некогда бурно поддерживавшие получение прав путем повсеместного национального самоопределения, националисты заняли крайне закрытую и оборонительную позицию. Эта перемена отражала масштабность задачи построения национальных государств. Представление о том, что Европа может быть аккуратно разделена на государства-нации с относительно однородным по этническому составу и культуре населением, шло вразрез с картой распространения языков. В XIX веке на территории всех национальных государств (даже таких старых, как Великобритания и Франция) жили языковые и культурные меньшинства. Когда Франция в 1870 году провозгласила себя республикой, половина ее граждан не знала французского; для остальных родными были диалекты или региональные варианты французского языка: бретонский, франкопровансальский, баскский, эльзасский, каталанский, корсиканский, окситанский или креольский для жителей колоний. Для интеграции всех и каждого в единую нацию необходимо было проведение широкой образовательной кампании. Новоиспеченные национальные государства столкнулись с еще бо́льшими трудностями в связи с еще большей этнической разнородностью; для графа Камилло ди Кавура, премьер-министра недавно образованного Итальянского королевства, родным был пьемонтский диалект, на литературном итальянском говорили менее трех процентов его сограждан. В Восточной Европе, где бок о бок жило множество самых разных этнических групп, дела обстояли еще запутаннее. Например, если бы Польша получила независимость, ее гражданами стали бы не только значительное число евреев, но и литовцы, украинцы, немцы и белорусы – самобытные народы с собственными языками и традициями.

Трудности по созданию или поддержанию этнической гомогенности усугубляли нарастающую озабоченность, связанную с иммиграцией, во всех странах мира. Если до 1860-х годов ей противились лишь некоторые государства, то к 1880–1890-м годам в принимающих странах иммиграция подверглась резкой критике. Австралия старалась предотвратить наплыв азиатов, оберегая свою англо-ирландскую основу. Соединенные Штаты запретили въезд в страну китайцам в 1882 году, а в 1917-м закрыли границы для переселенцев из всех азиатских стран, а в 1924 году ввели квоты для остальных мигрантов, основываясь на актуальном в то время этническом составе населения страны. Британское правительство в 1905 году приняло закон об иностранцах, призванный воспрепятствовать иммиграции «нежелательных» лиц – многие посчитали, что под таковыми подразумевали восточноевропейских евреев. Как раз в то время, когда у местных рабочих и прислуги появились первые политические права, эти страны закрыли въезд переселенцам, отличавшимся по этническому происхождению.

Новые протекционистские настроения способствовали формированию ксенофобского и расистского характера национализма. Несмотря на то что мишенью ксенофобских нападок могли стать представители любого народа (китайцы в США, итальянцы во Франции, поляки в Германии), в последние десятилетия XIX века угрожающих масштабов достиг именно антисемитизм. Правые политики в Германии, Австрии и Франции с помощью газет, политических клубов, а в отдельных случаях и политических партий, разжигали ненависть к евреям как врагам национальных государств. После двух десятилетий антисемитской пропаганды в правых газетах в 1892 году Немецкая консервативная партия объявила борьбу с еврейским влиянием официальным пунктом своей политической платформы. Почти одновременно во Франции гремело знаменитое дело Дрейфуса, надолго разделившее политические круги на его сторонников и противников. Процесс начался в 1894 году, когда армейский офицер, еврей по происхождению, Альфред Дрейфус был ложно обвинен в шпионаже в пользу Германии. Когда ему вынесли обвинительный приговор, несмотря на многочисленные доказательства невиновности, знаменитый писатель Эмиль Золя разразился на первой полосе одной из газет обличительной статьей, в которой обвинял французскую армию и правительство в потворствовании попыткам сфабриковать дело против Дрейфуса. В ответ на возросшую поддержку Дрейфуса недавно образованная Антисемитская лига Франции устраивала во многих больших и малых городах демонстрации, тысячи участников которых порой не ограничивались лозунгами, а принимались громить принадлежавшую евреям собственность. Лиге не составляло большого труда организовать столь массовые антиеврейские выступления, поскольку в ряде городов выходили газеты, изо дня в день злопыхавшие по поводу евреев. Французские власти помиловали Дрейфуса в 1899 году и окончательно признали его невиновным, восстановив в прежних правах, в 1906 году. Однако антисемитизм пустил свои ядовитые побеги повсюду. В 1895 году антисемитская предвыборная программа помогла занять пост бургомистра Вены Карлу Люгеру. Он стал одним из героев молодого Гитлера.