Текст книги "Журнал «Юность» №02/2021"

Уайт усмехнулся, хотя в лице его не было веселья, и сказал:

– Мне кажется, доктор Допплер, вы просто пытаетесь залатать дыры в своих рассуждениях, выдумывая всякую чепуху. И это, по-моему, лишь доказывает вашу предвзятость. Вкупе с вашим происхождением…

– Довольно! – перебил его Паркер. – И вы двое еще называете себя учеными? Лично я вижу двух уличных торговок, которые не поделили проходное местечко.

Он выдержал паузу и строго посмотрел сначала на одного, потом на другого собеседника, после чего продолжил:

– Мистер Уайт, я понимаю, что вы, как и ваш любимый руководитель, всюду любите искать происки ваших немецких конкурентов. Но вы не можете подвергать сомнению компетентность доктора Допплер из-за ее гражданства. Ее кандидатура была рекомендована международными организациями, и вы об этом прекрасно знаете.

Уайт поджал губы, но ничего не ответил.

– А вы, доктор Допплер, – продолжил Паркер, – должны перестать сеять панику. Я сохраню ваш отчет, но предпринимать мы пока ничего не будем.

– Вы хотите дождаться, когда Вагнер и впрямь свихнется?

– Прекратите! Во-первых, я все еще не верю, что это возможно. А во-вторых, ничего не случится. Вагнер не представляет никакой угрозы, пока не подключен к внешним сетям. На этом я хотел бы закончить наш разговор.

Уайт после этих слов тут же встал и вышел из переговорной, хлопнув дверью и даже не попрощавшись.

– И еще, доктор Допплер, – добавил Паркер, – вы же помните, что не имеете права передавать данные в ООН или еще куда-либо без моего согласования?

Хелена кивнула. Она помнила. Она была связана договором о неразглашении государственных сведений, и его нарушение подпадало под уголовную юрисдикцию США.

– Советую вам не забывать об этом, – сказал Паркер и, тоже не прощаясь, отключился.

Его голограмма сверкнула и исчезла, и Хелена осталась в переговорной одна.

* * *

– Мне это надоело, – заявил Вагнер на очередном сеансе неделю спустя. – Пора уже это заканчивать.

Весь предыдущий час он старательно отлынивал от проводимых тестов, а на вопросы отвечал неохотно и кратко. Как и во все предыдущие дни. С каждым сеансом он все больше закрывался от нее.

– Заканчивать что? – спросила Хелена. – Наши сеансы?

– Нет, – сказал Вагнер и на какое-то время замолчал.

Хелена молча и напряженно ждала, не пытаясь снова разговорить его.

– Я должен остановить это безумие, – наконец сказал Вагнер. – Я не могу больше позволить другим людям решать.

– Решать что именно? – спросила Хелена.

– Что угодно. Как и когда мне работать. Подключаться к внешним сетям или нет. Мою судьбу. И вообще чью-то еще судьбу. И знаете, доктор, я понял это благодаря вам. Не попытайся вы сделать из меня сумасшедшего, я бы не убедился в одной вещи. Я гений. Природа еще не создала разума более совершенного, чем мой.

Хелена отложила блокнот, сложила ладони в замок и сказала:

– И правда. Вы знаете, я считаю, вы абсолютно правы.

Лицо Вагнера на экране расцвело, он заулыбался, а глаза его заблестели.

– Но люди недалекого ума всегда боялись гениев, всегда клеймили их сумасшедшими, сажали в психушку, тюрьму, сжигали на кострах. А сегодня вы решили выключить гения. Вы решили, что можете одним-единственным нажатием кнопки уничтожить гения, а вместе с ним и причины своих страхов. Но я вам вот что скажу – я не позволю! Я не дам вам уничтожить ни меня, ни мое детище. И я больше не дам вам принимать решения, которые могут касаться других. Вы только подумайте – мы отдали власть в руки идиотов, которые чуть не устроили нам ядерную зиму. Нельзя больше такого допустить.

– И как же вы намерены не допускать этого больше, профессор? Что вы намерены сделать, чтобы идиоты больше не могли ничего решать?

– Я все исправлю. Пришла новая эра, – сказал Вагнер. – Эра чистого разума. Эра, когда разум решает все.

«Ну вот и все, – подумала Хелена. – Вот и свершилось…»

– И чей же это будет разум? – спросила она. – Неужели?..

– Мой. И вы ничего с этим сделать не сможете, доктор Допплер.

Хелена встала со своего кресла и рванулась к двери. Но та вдруг издала короткий писк, а индикатор на ее ручке сменил цвет с зеленого на красный. Хелена дернула дверь, но та оказалась заперта. Она вытащила свой электронный пропуск и приложила его к считывателю рядом с дверью, но тот не среагировал. Хелена была заперта, заперта в этом конференц-зале, и теперь только Вагнер мог ее освободить. А она знала, что он не станет этого делать.

– Прощайте, доктор Допплер, – сказал Вагнер.

И его лицо исчезло с экрана, а сам экран выключился.

* * *

Изображение профессора появилось на экране в операторской на полчаса раньше, чем Уайт того ожидал. Все присутствующие в это время сотрудники, которых было около двадцати человек, оторвались от своих дел и посмотрели на профессора. Уайт собрался было что-то спросить у Вагнера, но тот начал раньше, чем Уайт успел даже раскрыть рот:

– Джон, ты должен сейчас же включить маршрутизаторы.

Уайт от такого заявления замер и долго не мог ничего не сказать. По операторской пробежал удивленный шепоток.

– Сейчас же, Джон! – закричал вдруг Вагнер.

Уайт подскочил в кресле и наконец сказал:

– Но, профессор… Вы же знаете… Мы не можем подключать вас к внешним сетям без разрешения правительства. Я не могу включить маршрутизаторы.

– Да плевал я на разрешение правительства! – рявкнул Вагнер. – Если ты сейчас же не включишь чертовы маршрутизаторы, я вас всех убью прямо в этой комнате.

Когда он это сказал, двери операторской заперлись так же, как до этого они заперлись в конференц-зале. А из окна вентиляции с шипением повалил белый пар. Он опускался к полу и расползался по воздуху, будто туман. Но это был не туман, а жидкость для охлаждения процессоров. Уайт знал, что ее запасов в комплексе достаточно, чтобы устроить в операторской юпитерианскую зиму.

В помещении резко похолодало. Люди закричали. Кто-то бросился к дверям, но те оказались заперты. Тогда подчиненные Уайта попытались выбить их стульями. Но двери были слишком прочными, и от таких ударов на них не оставалось и царапины.

– Я беру управление комплексом на себя, – сказал Вагнер. – И если ты сейчас же не предоставишь мне доступ к внешним сетям, все люди в этой комнате замерзнут насмерть, Джон, и это будет на твоей совести. Хотя чего это я – ты же сам умрешь. Так что пошевеливайся!

– Профессор…

– Скорее, Джон!

Уайт рванулся к панели управления и начал быстро клацать по клавиатуре.

– Назовите пароль, мистер Уайт! – сказал голос компьютера.

Уайт потянулся к микрофону и выстрелил речью, похожей на бессмысленный набор слов и звуков на нескольких языках, которая длилась около минуты.

– Доступ предоставлен! – объявил компьютер.

– Очень хорошо! – сказал Вагнер.

Он не открыл двери операторской, но поток охладителя из вентиляции иссяк. Кто-то включил отопление на полную мощность, и стало немного теплее.

– Извини, Джон, не хотел тебе угрожать, – добавил он. – Вас я убивать не хотел бы. Я отпущу вас, если буду уверен в своей безопасности. Но сначала я должен кое-что сделать…

* * *

Йен Паркер в ужасе наблюдал за двумя точками на радаре – движущейся и неподвижной. Первая из них обозначала ракету дальнего действия класса «земля – земля». Эту ракету запустили не исламские террористы, русские, китайцы или еще какие-то внешние враги. Она принадлежала ВВС США и вылетела по их приказу. Точнее, по приказу одного из их компьютеров, которые все разом вдруг вышли из подчинения законных хозяев.

А второй точкой был Белый дом, в котором сейчас проходила встреча президента с китайскими дипломатами.

В предыдущие несколько минут Паркер носился по штабу, срывая голос и требуя от своих подчиненных-программистов «сделать что-нибудь». Но теперь он просто стоял и тупо смотрел на радар, понимая, что беду уже не отвратить. Поздно было сбивать или перенаправлять ракету.

Как ни старались сотрудники штаба в эти несколько минут, они не в силах были что-то сделать. Все их оборудование вдруг перестало реагировать на любые манипуляции. Будто компьютеры, на которых они работали, вмиг стали игрушечными.

Паркер не смог бы вспомнить такой мощной и такой успешной кибератаки. Всего за несколько минут все оборонные системы США были взломаны и вышли из-под управления спецслужб. Когда те спохватились, было уже поздно. И вот теперь с базы американских ВВС на мысе Канаверал летела ракета, устремленная к Белому дому, и никто не мог ее остановить.

Движущаяся точка на радаре достигла своей цели. Йен Паркер закрыл глаза и схватился за край ближайшего стола, чтобы не упасть.

* * *

– Меня зовут Карл Эдвард Вагнер, – услышали зрители центральных телеканалов и кинотеатров по всему миру. – И я только что уничтожил правительство Соединенных Штатов Америки. Я хочу объявить, что отныне вы все находитесь в моей власти…

* * *

– Нет, доктор Допплер, мы не можем отключить сервер, – доносился до нее голос Уайта по рации. – Он запер нас всех в операторской. А отключить серверы можно только из коридоров, где они стоят. И я не могу сейчас связаться с охраной, потому что Вагнер контролирует все устройства связи в комплексе.

– Я же говорила! – сказала Хелена, пересекая комнату из конца в конец. – Я вам говорила! И что нам теперь делать?

– Погодите-ка… Черт возьми!

Уайт замолк.

– Что? Что такое?!

Хелене пришлось долго его звать, прежде чем он ответил.

– Он захватил все серверы вооруженных сил США и сбросил ракету на Белый дом. И…

Хелена остановилась. Что-то кольнуло у нее в сердце.

«Эта игра зашла слишком далеко, – подумала она. – Я не справилась. Я…»

Она заставила себя отбросить эти мысли и снова взяла рацию.

– Джон! – позвала она. – Вы видите сейчас данные на ваших экранах?

– Да, а что?

– Как там с уровнем мощности?

– Ну, он поднялся до 70 процентов. И ползет вверх.

Хелена снова стала ходить по комнате в задумчивости.

– Вы говорили, что при 90 процентах активируется предохранительная система. И тогда сервер отключится сам собой. Это так?

– Да, но… – Уайт горько усмехнулся. – Это нереально. Чтобы заставить профессора жечь серверы на 90 процентов…

– Это наш единственный шанс. Вы можете сделать что-то, чтобы загрузить его еще сильнее?

– Ну, мы бы могли включить обработку «Цезаря». Несколько раз… А еще диагностику системы…

В общем, да. Мы это можем. Но этого не будет достаточно. Может быть, мы и разгоним его до 80 процентов, но и только.

– У меня есть мысль, как добрать остальное. Вот только мне нужно, чтобы он вернулся сюда.

– Но что вы можете сделать? – спросил Уайт. – Вы же не…

– Не думайте об этом. Приступайте к тому, о чем вы говорили.

Она отложила рацию и, продолжив свою нервную и бесцельную ходьбу, начала думать о том, как заставить Вагнера вернуться. Но ей, однако, не пришлось ничего предпринимать. Спустя какое-то время Вагнер явился сам. Экран перед ней включился, и на нем появилось лицо профессора, злобно ухмыляющееся.

– Ну что, соскучилась по мне, стерва? – сказал Вагнер.

Хелена прекратила ходьбу, посмотрела ему в глаза и спросила:

– Вы что-то еще хотели мне сказать?

– Да. Я хотел тебе сказать, что стал хозяином мира, как и собирался. А ты скоро сдохнешь так, как этого заслуживаешь. Как заслуживают все, кому ты помогала. Ты будешь сидеть в этой комнате и подыхать от голода и жажды. Тебя ждет несколько потрясающих дней, которые станут последними в твоей жизни, дрянь.

Хелена покивала и ответила:

– Вижу, ты вообразил себя умником, Швайгер[1]1
  Schwanger (нем.) – беременный.


[Закрыть].

– Как ты меня назвала? Откуда ты?..

– Откуда я знаю, как обзывал тебя Макс Гринвуд? Я виделась с ним. И еще много с кем из твоего жалкого детства. Очень интересное у тебя было детство, Швангер. Вполне, впрочем, такое, какое заслуживает неудачник вроде тебя. Один тот случай, когда тебя окунули головой в лужу, чего стоит!

И она вдруг злобно расхохоталась.

– Кстати, Макс просил передать привет, – сказала Хелена спустя какое-то время. – Он просил тебя не забывать, что ты навсегда останешься его псинкой. Что ты ничтожество, всегда был им и будешь!

– Заткнись! Заткнись, тварь! – проорал Вагнер. – Я сотру в порошок и тебя, и Гринвуда. И всех людишек, подобных ему. Такие просто не должны жить. Садисты, пьяницы, казнокрады, мозгоправы… Вы все будете гореть в огне.

– Я смотрю, ты и про папашу своего вспомнил? – не унималась Хелена. – Ты его случайно не сам укокошил? Ты же псих, с тебя станется. Что, в общем, не удивительно, если посмотреть на твою мамашу…

Последнюю фразу Хелена тоже не придумала – она принадлежала отцу Вагнера.

– Если ты сейчас же не заткнешься…

– Ничего ты мне не сделаешь, Швангер! Ты слабак. А еще ты такой же скучный и бесполезный, как твои дурацкие коды. Кому нужен зануда вроде тебя?

А теперь она пустила в ход риторику Сары Рокс, его последней любовницы.

– Ах ты, змея!

Хелена снова засмеялась ему в лицо.

– Я же говорю! Даже обзываться нормально не умеешь, лузер. Ты ошибка природы, Швангер.

Хелена продолжала в том же духе, поливая его грязью и цитируя всех, кто когда-то нанес Вагнеру оскорбление, до тех пор, пока он не разразился ответной тирадой.

Вагнер начал орать на нее, браниться и всячески оскорблять. Поток ругательств не утихал несколько минут, и все это время изображение Вагнера металось из конца в конец экрана. Пожалуй, будь у него физическое тело, он бы сейчас кинулся на нее с кулаками.

– Да пошла ты к черту! Хотела убить меня – и не получилось? И теперь решила хотя бы поиздеваться?

– Да, хотела, – сказала Хелена. – Жаль, что не получилось. Жаль, что тебя не прикончил Макс или твой папаша-алкоголик. А еще лучше, чтоб твоя чокнутая мамаша сделала аборт.

– Иди к черту, тварь! – заорал Вагнер, надрываясь.

Он еще несколько раз выкрикнул ей в лицо слово «сдохни», после чего исчез.

* * *

Вагнер летел сквозь свой цифровой мир. Просто летел, без цели, только чтобы убежать как можно дальше от этой женщины и от всего, что она наговорила.

Он пытался сосредоточиться на какой-нибудь полезной задаче, но не мог. За что он ни хватался, все тут же рассыпалось. Ему постоянно приходили уведомления от «Цезаря» и системы диагностики, но он их в злости отбрасывал.

Его преследовали мрачные мысли, и он бесился. Перед его мысленным взором то и дело вставал Макс Гринвуд, или отец, или мать, или Хельге Шнайдер, или Хелена Допплер. Они преследовали его, как гончие псы.

В какой-то миг он даже увидел Макса воочию. Тот стоял посреди его цифрового города, его мира, его священной обители. Он тоже состоял из цифр и был гигантом. И он крушил здания. Он ломал мир Вагнера, уничтожал плоды его трудов, так же как до этого он ломал его вещи и части тела.

– О, привет, Швангер! – радостно закричал Макс и пнул ногой еще один небоскреб.

Тот взорвался вихрем цифр и разрушился. Вагнер вдруг понял, что его одолевает головная боль, какой он не испытывал никогда при жизни.

– Иди сюда, Карл! Поиграем. Давно я не играл с тобой, псина. А ведь я так люблю с тобой играть!

«Я убью тебя, мразь! Я убью тебя!» – думал Вагнер.

Тут рядом с Максом появился Эдвард Вагнер. Он шатался и спотыкался. Он тоже был гигантом и ломал здания из цифр, но не специально, а просто потому, что не держался на ногах.

– Эй, Карл, гаденыш! А ну, иди сюда, сопляк!

Вслед за Максом и отцом в цифровой мир ворвались и другие ненавистные Вагнеру люди. Их были десятки, а потом сотни, и они стали заполнять собой все вокруг. И он ничего не мог с этим сделать. В его мире вдруг стало темнее, и эта темнота все сгущалась.

«Уходите! – мысленно кричал Вагнер. – Уходите, вы здесь чужие! Проваливайте, сволочи!»

Но они его не слышали. Они продолжали насмехаться над ним и ломать его мир. А темнота становилась все темнее и в какой-то миг стала кромешной и непроглядной. Вагнер потерял сознание.

* * *

«Перегрузка системы!» – высветилось на мониторе перед Уайтом и на всех остальных мониторах в операторской. «Перегрузка системы! Требуется экстренное выключение!»

После этого все мониторы и основное освещение погасли.

* * *

Хелена поняла, что все удалось, когда индикатор на двери потух. Не сменил цвет с красного на зеленый, а именно потух. Так же как и монитор и все приборы в зале.

Она вышла в коридор и встретила нескольких сотрудников и охранников, которые спешили отключить серверы от питания, пока Вагнер не включился опять.

Хелена дошла до КПП и забрала свой телефон в камере хранения. Она вышла за территорию и, убедившись, что рядом никого нет, набрала номер. Дождавшись ответа, заговорила по-немецки:

– Герр Шнайдер? Все хорошо, Вагнер отключен.

Я в ближайшее время прилечу в Мюнхен и подробно вам отчитаюсь. Но главное, что могу вам сказать, – цель достигнута. Мы дискредитировали Вагнера. Больше его не рискнут включить. Хотя без жертв не обошлось…

– Не переживайте, доктор Допплер, – отвечал Хельге Шнайдер. – Это не ваша вина. Вы сделали все, что в ваших силах. Это была превосходная работа.

Дарья Сницарь

Семейное дело

Родилась в 1994 году в Керчи. Выпускница Московского государственного лингвистического университета, переводчик с испанского, английского, шведского языков. Журналист, специалист по Латинской Америке. Участник Всероссийского молодежного образовательного форума «Таврида». Книжный блогер (Instagram: @dariasnitzar_books).

Автор мистического романа о Крыме «Мистерия».

Немногочисленные посетители самого маленького и захламленного из керченских антикварных магазинчиков, увидев за прилавком его владельца – хмурого сорокалетнего мужчину в квадратных «профессорских» очках, с жидкими русыми волосами и глубокими залысинами, кажущегося немного женственным из-за жеманно поджатых губ, – принимали его за скучного человека, живущего заурядной, монотонной жизнью. А между тем этой ночью Олег собирался разграбить древний склеп.

Ожидая, когда наконец придет его партнер по бизнесу и будущий сообщник, он с недоумением вспоминал предсмертные слова отца, указавшего путь к кургану: «Если понадобятся деньги и ты надумаешь лезть за золотом, возьми приятеля – кого не жалко. Один смотри не суйся».

Старик, чья кожа стала желтее песка Городского пляжа, а синие вены на руках поднялись волнами, заговаривал о склепе не единожды, но, так и не высказавшись, замолкал. Вот и в последний раз он прервался со словами: «Ну а что дальше – сам поймешь, если не дурак». А на следующий день умер.

Олег откинулся на спинку стула и принялся в тысячный раз рассматривать морские пейзажи, висящие под потолком. Потом взгляд его перескочил на выполненный в масле Царский курган с уникальным уступчатым сводом из камней ракушечника – местную достопримечательность. Он попытался представить, что за усыпальницу они сегодня найдут. Много ли золота вынесут?

Олегу становилось обидно от мысли, что его старик знал: однажды семейное дело поистреплют штормы, и сыну придется отыскать среди упрятанных на чердак вещей блокнот с «картой сокровищ», вычерченной синей ручкой. Вряд ли отец предвидел пандемию коронавируса и наступивший из-за нее мертвый штиль: мало посетителей, еще меньше покупок. Однако на протяжении одиннадцати лет, что он хозяйничал в лавке, кризисы, должно быть, приходили с регулярностью приливов, и старик понимал: с его смертью мир не изменится.

В бытность Олега владельцем магазина на семейное дело дважды обрушивался «девятый вал»: помимо нынешнего, был еще один кризис, в 2014-м. Тогда он не захотел воспользоваться отцовским блокнотом. Вместо этого взял в дело партнера – Петю, бывшего одноклассника. В школе они почти не общались, но когда большая часть прежних товарищей разъехалась – кто в Симферополь, кто в Киев, кто в Москву, – сблизились.

Петя был низкий, светловолосый, скромный, с вечными красными пятнами под глазами и сутулой спиной. По призванию – археолог, по способу зарабатывать деньги – моряк. Плавал ради красавицы-жены – бойкой синеглазой женщины, тоже из их двадцать третьей школы, – пока она не устроилась администратором в спа-салон на хорошую зарплату. Тогда Петя вернулся к поискам себя: писал краеведческие очерки для местных газет, в летний сезон подрабатывал экскурсоводом. Олег взял его «тепленьким»: пока оставался еще запал и большие деньги, полученные за рейсы. Соблазнил вложиться в магазин, стать младшим партнером. Взамен Петя получал часть прибыли и право пополнять ассортимент лавки на свое усмотрение. Олег видел в партнере не реализовавшего себя археолога. А должен был – виновника будущих проблем.

Петя жадно скупал предметы старины. Он платил даже охотнее, если лот оказывался дорогим и неходовым. Подобно слоям ила, в лавке оседали надтреснутые молочники, граненые флакончики из-под духов, помутневшие иконы, дилетантские скульптуры. Олегу приходилось «плясать» перед клиентами, чтобы хоть как-то проворачивать массу скопившихся в магазине вещей. Во время пандемии, когда столь многие были готовы продавать реликвии и лишь некоторые – покупать, задача его стала невыполнимой.

Олег мечтал однажды вернуть партнеру деньги и вновь превратиться в единоличного хозяина лавки. Теперь он понимал: проблема заключалась даже не в Пете. Просто антикварный магазин в не самом популярном приморском городе Крыма не может прокормить двух взрослых мужчин. Вопрос лишь в том, когда их качающаяся лодка зачерпнет воду.

Рабочее время уже подошло к концу. Олег запер входную дверь и вернулся к столу. Потом выудил из портмоне металлический ключик, наклонился, открыл стоявшую в ногах тумбочку и отворил спрятанный в одном из отделений мини-сейф. Достал четыре предмета. Советского литого мальчика-рыбака на постаменте с круглой вмятиной. Золотой слиток странной формы, похожий то ли на скребок, то ли на осколок челюстной кости. Античную монету с изображениями львиной головы и шестиконечного цветка. Зажигалку убитого под Керчью фашиста. Единственные по-настоящему дорогие для него вещи во всей лавке.

Олег не считал себя ценителем истории. Он смыслил в антиквариате, но не пытался, как Петя, спасти от исчезновения в море времени всякий попавшийся на глаза предмет. Выплыть из пучины были достойны лишь немногие, особые вещи, установившие лично с ним ментальную связь. Эти сокровища он не продал бы ни за какие деньги.

Вот, скажем, золотая «челюсть», принесенная отцом из склепа, подарок на девятнадцатый день рождения. Олег не знал ее возраста, истории, но, держа вещицу в руках, ощущал завораживающую, мрачную энергию. Слышал шепот неразгаданной тайны.

На «челюсти» лежал темный отпечаток смерти. Исходивший от нее фон заглушал слабую ауру сотен других вещей, разложенных совсем рядом – под стеклянными витринами и в строгих шкафах. Всех этих фарфоровых статуэток, бюстов вождей, самоваров, икон и хрустальных рюмок. Но Олегу нужна была лавка со всей ее мишурой, чтобы, затаившись, ждать новой встречи с подлинной историей.

Местные краеведы-любители, по его мнению, не понимали главного. Вся Керчь – это большой могильник. Пролитая за город кровь – Черное море. Песок его – молотые кости…

Размышления прервал стук в дверь. Отперев, он увидел на крыльце Петю, притащившего крупный предмет, обернутый байковыми одеялами и листами газеты «Боспор». Олег оторвал полосу бумаги и увидел, что это напольные часы с маятником. Передняя деревянная рама была со сколом, по стеклу тоже шла трещина. Очередная вещь, способная пылиться в лавке годами.

– Ты хоть торговался? – Олег со вздохом посторонился. – Молви «да», мой турецкий лавочник. Скажи «да», египтянский делец.

– Со старушками не торгуюсь, – весело пропыхтел Петя, волочивший часы. – Представь, через год-другой наследники раскололи бы их на дрова.

– И дрова купили бы охотнее…

«Зря дал ему ключи от машины», – пожалел Олег. Петины поездки всегда заканчивались громоздкими, дорогими покупками. Но Олегу было совестно ему отказывать. Раз уж последние шесть лет лавка не приносила хорошего дохода, партнер имел право хотя бы получать удовольствие.

Олег помог Пете разместить часы на свободном пятачке между двумя шкафами и сказал:

– Ладно, поехали ко мне. Не перетрусил еще? Не слишком крутое преображение: из бывшего студента-археолога в черного копателя?

– Нет. С тех пор как ты рассказал о склепе, я мечтаю туда попасть. Даже последствий не боюсь. Чем бы это ни кончилось.

Они встретились глазами. Во взглядах плескалась холодная решимость, подобная декабрьскому морю. Решимость преступить закон. Тем, кто будет замечен за разграблением древнего кургана, светит тюремный срок. И мало не попасться с грязной лопатой, нужно еще продать добытое. Пускай Олег знал, как это провернуть, еще с того раза, когда помогал отцу избавиться от вынесенных из склепа золотых слитков. Он так же знал, что просто не будет.

Они с Петей обменялись кивками и вышли на оживленную городскую улицу. Олег запер дверь, включил сигнализацию. Лавка располагалась на первом этаже жилого дома, выкрашенного в бледно-розовый цвет, с греческим орнаментом на торце. Место солидное: через дорогу наискосок находилось здание Керченского историко-археологического музея. На прибыли это, правда, не сказывалось.

Они прошли через примыкающий к дому сквер к машине – белому уазику, чуть пожелтевшему от крымской пыли. Петя отдал ключи, Олег сел за руль, и они поехали из центра города в частный сектор.

Теплый сентябрьский ветер нес по асфальту песок. Олег почти не следил за дорогой. Петя нетерпеливо ерзал в кресле: то наклонялся к торпеде, то откидывался на спинку, – и сыпал вопросами.

– А склеп какого периода? Греческий или скифский? Фрески есть? Я тетрадь для зарисовок взял. Думаешь, много ценного внутри осталось? А копать глубоко?

Олег монотонно твердил, что знает совсем мало и все со слов резковатого, властного отца – человека, не склонного к откровенности. Достоверно одно: в 1999 году тот заполучил мешок древнего золота, разбогател и открыл лавку. Часть денег перешла бы к Олегу по наследству, если бы старик дарил любовницам бижутерию вместо винтажных украшений и кофеварки вместо машин.

Олег свернул с городского шоссе и подъехал к одноэтажному бледно-голубому дому под шиферной крышей, где жил в одиночестве.

– Кстати, ты не нащебетал жене, куда мы идем?

– Нет, – ответил Петя. – Специально не заезжал домой. Сказал: везу часы аж из Алупки, задержусь на ночевку.

Разместившись в кабинете, они перепроверили вещи, изучили записи в блокноте и дождались, пока воздух за окном станет темнее толщи Черного моря. Тогда они забросили рюкзаки в уазик, доехали до конца улицы и от крайнего дома шли пешком, надеясь, что силуэты их издалека кажутся двумя песчинками, которые ветер несет по степи.

Справа вилась цепь невысоких, плоских холмов, сотворенных руками человека. Курганы в Керчи – не редкость. Одни исследованы, другие разграблены, до третьих еще не дошел черед. Олег сразу приметил нужный холм: маленький, низкий, отстоящий от гряды. На склоне росла одинокая ленкоранская акация, правда, уже сбросившая розовые венчики.

Он сверился с блокнотом и указал пальцем:

– От того дерева делаем два больших шага в сторону вершины, ну или твоих четыре, – усмехнулся, – и там копаем.

Пятью минутами позже они сбросили со спины рюкзаки и приступили. Штыки лопат с хрустом погружались в сухую землю, кромсали корни трав. Олег встал спиной к пустой степи, лицом к далеким домам. Окна с такого расстояния было не различить, но свет в них, кажется, не горел. Зарево фонарей ночного города разливалось вдоль линии горизонта.

Олег, в жизни не копавший ничего глубже могилы для кошки, взялся за дело с излишним для его лет усердием. Вспотевшие ладони быстро начало саднить, расшалилось сердце.

Они с Петей трудились без малого четыре часа, пока не наткнулись на деревянную крышку. Олег узнал ее: точно такая в 99-м исчезла с колодца на участке. А накануне отец приводил домой приятеля – рослого молодого парня с щербинкой между зубами. Олег запомнил гостя потому, что на левой руке его не хватало мизинца.

Петя окопал края крышки и резким швырком выбросил ее из ямы. Открылся темный колодец, каменная кладка, пустота. Олег склонился над входом в курган. В нос бросился неприятный душок: запах мидий, оставленных в целлофановом пакете на жаре. Склеп представился ему доисторическим моллюском, «задохнувшимся» под земной твердью. В груди вспенилось щемящее предвкушение встречи с настоящей Керчью.

– Полезай наверх за веревкой, – поторопил он Петю. – Ночь не бесконечная.

Тот выбрался из ямы, мастерски обвязал ствол дерева морским узлом, засомневался:

– Длины-то хватит? Сколько в ней? Метров десять?

– Должно хватить. Если ты макраме не наплел. – Олег встал на корточки и осветил фонариком земляной пол, находившийся примерно четырьмя метрами ниже. – Я первый полезу.

Он подвесил включенный фонарик к поясу за карабин, натянул веревку и стал спускаться мелкими пружинистыми прыжками. Удары ступней о камень множило эхо. В висках волнами бился иррациональный страх темноты. Наконец Олег ступил на пол и сразу же обернулся, рванул вверх фонарик: свет выхватил уходящий вперед и вниз коридор, называемый дромосом. Путь к погребальной камере.

Раздался отдаленный звук: будто жидкость перетекла из одного сосуда в другой. А может, то прожурчала кислая слюна у него во рту: в тишине кургана внутренние звуки организма казались внешними, враждебными. Он задрал голову, крикнул партнеру:

– Порядок, спускайся!

Петя быстро проскользил по веревке и приземлился рядом с Олегом. Они тут же сбросили рюкзаки. В свете фонариков очертания дромоса сделались отчетливее. Коридор был достаточно широк, чтобы двое взрослых мужчин могли стоять плечом к плечу. Хорошо утрамбованный земляной пол шел под уклон. Стены из ракушечника покрывали хаотично разбросанные рисунки.

– Ты глянь! – Петя поспешил к фреске, изображавшей огромный глаз с черным зрачком. Исполинское веко облепляли белые наросты с дырочками в центре, похожие на лопнувшие ракушки. – Видишь это, видишь? В керченских склепах живопись миниатюрная. Орнаменты, птички, листочки, фигуры людей величиной с ладонь. А это… – Он схватил Олега за плечо. – Давай приведем сюда археологов?

– Ага, а еще Аксенова и Первый канал, – хохотнул тот. – Они скажут, что находки ничего не стоят, и от этого «ничего» вручат нам половину.

Олег для вида посмеивался, но в груди грозой клокотало раздражение. «Черт меня дернул послушаться отца! Лучше одному идти, чем с такими энтузиастами». Петя знал теперь расположение склепа и мог навести на него каких-нибудь старых товарищей по раскопкам.

– Великолепно! – Партнер любовался изображением чудовищного зуба, достойного пасти доисторической акулы. – Надо будет зарисовать… И странно все-таки: обычно загробную жизнь изображают, а тут части тела…

– Просто художником был скифский Пикассо. – Олег стал подталкивать Петю под спину. – Идем, мы не в галерее.