Текст книги "Российский колокол № 5–6 (36) 2022"

В то давнее моё время в школе по какой-то очереди выделялись тёплые вещи – валенки, точно помню, детям из больших или малообеспеченных семей, что само по себе понималось одинаково. Обеспеченные семьи, как правило, были немногочисленными, а большие семьи всегда мало обеспечены. Да и термин «обеспеченные семьи» тоже не столь очевиден, тогда большинство жили как все, небогато.

До восьмого класса я был одним из самых дисциплинированных и скромных учеников. Что влияло так на меня? Может быть, грозный наш директор Василий Ефимович Решетнёв, огромного роста и размеров, с двойным подбородком, который аж подпрыгивал, когда тот сердился на нерадивых или нашкодивших учеников. Кроме обычного – трясущихся поджилок от страха при его появлении – Василий Ефимович запомнился тем, что поставил мне незаслуженную пятёрку на уроке физики. Это когда я тянул руку с последней парты и в отчаянии, что меня не попросят помочь, уже и махнул рукой от огорченья. Учитель-директор поставил мне пятёрку якобы за то, что я с последней парты вижу несуразность ответа ученика у школьной доски, который несёт чушь всякую. Мне до сих пор стыдно и смешно за единственно незаслуженную оценку, хотя учёба мне давалась легко и просто. Мне чуточку не повезло, и из-за одной лишней четвёрки за шестой или седьмой класс я не поехал в «Артек», куда попал мой школьный друг с восьмого класса Славка. Тогда меж нами и случилась конкуренция, он победил, я проиграл – такова жизнь, кто-то всегда выигрывает. С ним мы и по сей день дружны и видимся раз в два-три года, он живёт в Иркутске, я – в Новосибирске. Совсем недавно я побывал у него на юбилее, приехав инкогнито и совершенно для него неожиданно. В Иркутске живёт мой старший брат, вот мы и сговорились, что прилетим на юбилей, но юбиляру – ни слова. Так и случилось, поздравил я своего друга днём по телефону, запудрил мозги, а вечером приехал с братом и дамами в кафе, где праздновался юбилей. Брат со своей супругой вошли первыми, мы остались на улице, даже спрятались за угол дома, дабы юбиляр, ненароком выйдя встречать гостей, нас не застукал. Брат, войдя в кафе, поздравил юбиляра и громко объявил, что приготовил ему сюрприз в виде «живого» подарка, чем вызвал некую оживлённость и интерес у гостей. Потом он вышел на улицу и подал нам сигнал входить. Мы, конечно же, вызвали переполох в зале. Мы с другом растрогались настолько, можете мне поверить, что даже прослезились. Не вру, ей-богу. Через полгода аналогичный юбилей был у меня, мой друг, естественно, был на юбилее, однако вполне цивильно: у него же нет родственников в Новосибирске, которые могли помочь в маскировке.

В нашей школе номер три, куда я перешёл после своей семилетки и где оказался за одной партой со Славкой, математику преподавал уникальный педагог, учитель от бога. Он и привил многим любовь к математике, отчего я до сих пор вполне разбираюсь в предметах средней школы и часто помогал своему внуку Сёме постигать несуразности, с его точки зрения, математических наук. С ним, нашим учителем, связано многое в нашей жизни, никакого другого педагога мы не любили так, как его. Даже имя его было для нас чем-то необычным и притягательным, судите сами – Ратмир Христофорович Колбасин. Думается мне, такие сочетания можно только у писателей в книгах занимательных сыскать, однако и в жизни они случаются. Ратмир, или Ротя, как за глаза звали мы нашего кумира, учил нас не только на уроках, мы с ним занимались дополнительно, сверх школьных программ, ездили на областные математические олимпиады и даже получали там призы. В первый раз я получил специальный приз за применение оригинального решения одной из задач на олимпиаде. Призы тогда были в основном в виде книг. Книг в то время в магазинах было много, почти как сейчас, очевидно, у населения было не так много денег и на книгах часто экономили. У нас дома, благодаря разным нашим победам с братом в спорте, в самодеятельности, в математических олимпиадах, скопилась приличная по тем временам библиотека, что подталкивало нас к чтению, да и семья наша представлялась в околотке как семья с личной библиотекой. Кажется, надо немного остановиться на теме книг в моей жизни.

В далёкой моей юности я очень много читал. Любил читать, так будет правильнее. Я был очень активным посетителем нашей городской библиотеки в Доме пионеров, который располагался на довольно приличном расстоянии от моего дома. Однако тяга к чтению заставляла меня раз в десять дней, а то и раз в неделю ходить менять книги. Хорошо помню, как сначала недоверчиво, а потом уже с полной доброжелательностью библиотекари помогали мне советами в выборе литературы. Сначала они опасались давать мне две-три книги, как я просил, потом привыкли. Читал я довольно быстро, видимо, сообразно просыпающимся интересам возраста. Осилил всего Жюля Верна, Герберта Уэллса, Майн Рида, Джека Лондона и пр.

Хорошо помню один забавный случай, учился тогда в четвёртом или пятом классе. В «Родной речи» ли (это, по-моему, четвёртый класс) или в учебнике по литературе пятого класса прочёл я отрывок из «Войны и мира» – эпизод смерти Пети Ростова. Мне понравилось, про войну же. Пришёл в библиотеку и попросил «Войну и мир». Помню очень удивлённые глаза женщины, выдающей книги. С большим сомнением в голосе спросила она меня, а в каком классе я учусь и не рано ли мне такую книгу читать. Очень удивившись её вопросу, я ответил всё как есть и в свою очередь спросил, почему рано-то, про войну ведь. Мудрая книговыдавательница терпеливо и обстоятельно объяснила мне что почём, убедила меня немного совсем подрасти, а потом… Потом, когда в школе добрался до этой книги книг, я вспомнил и оценил её мудрый совет.

В этом Доме пионеров я пытался постигать не только литературу, но и некоторые другие темы: ходил в изокружок, потом занялся лепкой, даже учился барабанить – и там, и тут талант не проявился, так надо было нашей школьной пионерской организации. Я тогда ещё не понимал, как не очень хорошо у меня с музыкальным слухом, помню только кривые ухмылки нашего руководителя, но хулиганские песенки, под которые мы учились выбивать ритмы, помню хорошо и сейчас. Мой музыкальный слух, как выяснилось, не только был и есть не очень хорош – совсем плох оказался, как говорится, или бог не дал, или медведь сибирский вмешался. Только выперли меня однажды с треском из нашего школьного хора, где я пел до прихода приличного руководителя целых два года. Я на всю жизнь остался благодарен этому приличному педагогу, который освободил меня от хоровой повинности – так не нравилось мне отбывать эту каторгу с «Амурскими волнами» и прочей белибердой после занятий в школе. А нас загоняли в хоровой класс, именно загоняли, старшеклассники, хочешь не хочешь – пой, брат. Вы бы видели, с какой завистью смотрели на меня мои друзья по хоровому несчастью, явно завидуя освобождённому от мучений хоровой музыкой. Но свою лепту в школьную самодеятельность я внёс: оказалось, у меня талант чтеца, я занимал всегда призовые места на смотрах, был практически лучшим из лучших в этом жанре. Читал я всегда какие-нибудь жалостные произведения, где брал не искусством чтения, а, скорее, эмоциональным настроением. Иногда выжимал слезу не только у себя на сцене, но и у таких же эмоционально настроенных леди в зале. Ума не приложу, как мне это удавалось, однако четыре-пять лет слыл я в моём городишке за приличного артиста этого речевого жанра. Мне приходилось и на всех торжественных мероприятиях читать всяческие лозунговые рифмы на темы дня, ведущим быть на смотрах и концертах. Словом, шпарил как мог, пока тот же педагог с настоящим слухом не срезал меня на смотре, когда я был уже в выпускном классе. Он, паразит этакий, убедил своим авторитетом всё жюри, что читаю я не очень правильно, одной эмоциональности маловато. Короче, обидел начинающего артиста, так обидел, что я почти разочаровался в этом жанре и чуть было не погубил свою «артистическую карьеру». Слава богу, года через два опять начал зажигать сначала в институте, потом на заводе. Думаю, мои трудовые гены артиста передались моим детям, которые с успехом действуют на сценах, пусть разного уровня, и продолжают наши семейные традиции. Телевизоров тогда, в школьные мои годы, в городе ещё не было, не говоря уж о современных электронных «игрушках», вот и гоняли всё свободное время на улице со сверстниками или в школе в спортивных секциях и самодеятельности.

Я даже пару лет играл в школьном драматическом театре. Вот вам один забавный эпизод, всплывший из памяти перегруженной моей. Идёт спектакль. Если не ошибаюсь, я играю Виктора Розова, по-моему, адвоката, то есть взрослого человека. И в каком-то эпизоде, сидя за столом, должен закурить, используя зажигалку. На всякий случай имею к зажигалке спички: а вдруг откажет в ответственный момент. Так и было: чиркаю, чиркаю колесиком – только искры летят, а огонька нет. Тогда зажигаю спичками фитиль зажигалки незаметно за скатертью стола, а уж потом элегантно – как мне казалось – прикуриваю.

И даже танцевал в команде школьного хореографического направления. Не танцевал, конечно, если честно, а передвигался в соответствии с хореографической сюитой – смотри-ка, слово-то какое вспомнил. А мы, надев на себя соответствующее снаряжение, то рабов изображали, то римлян благородных, то ещё какую мульку двигали. Тема была благородная – от древности до наших дней. Сюита, одним словом. У нас была очень-очень приличная учительница – Анна Филипповна, она же старшая пионервожатая в школе и литературу нам преподавала. Честно признаюсь, очень ей благодарен, не отбила у меня желания читать и любить литературу. Она и ставила гениальные, по нашим меркам, представления с глубоким смыслом, таким глубоким, что жюри вечно нас обижало, отдавая предпочтение конкурентам, которые танцевали простые народные танцы. Руководил всем танцевальным движением в нашем городке один маленького роста мужичок, когда-то, очевидно, поработавший в танцевальном ансамбле, и кроме как танцевать простые танцы, он ничего и не умел. А где было взять педагогов приличных? Увы, их и сейчас не так много в районах области, я-то знаю, а тогда!.. Однажды я даже попал в неловкое положение с этим «танцором». Вот как это было. Только что закончился смотр школьной самодеятельности, где нас «зарезали» за наши сверхгениальные сюиты. Мы ещё все в переживаниях, даже я, недавно признанный гений, блеснувший, как обычно, мучительными интонациями из Горького (рассказ «Дед Архип и Лёнька»), Я опять заставил публику сопереживать обиженному Лёнькой деду и, тоже обиженный жюри, стою в фойе районного ДК с группой ребят и девчонок, как обычно перемываем косточки. Вот тут я и наехал на карлика танцора, типа, куда ему с его ростом, заморышу – стоп, тогда я, наверное, таких слов-то и не знал, но что-то подобное выдал – жюрить нас, поставивших такую хореографическую сюиту, какой свет не видывал! И рукой показываю его росточек, мол, и до пояса моего едва достаёт, а туда же… Сам я ростом под сто девяносто, есть разница. По сгустившейся вокруг меня неловкой тишине чувствую что-то неладное, оборачиваюсь – опаньки, наш пузырёк, которого высмеиваю, стоит рядом за моей спиной и с укоризной внимает мне, пытающемуся, как обычно, произвести впечатление на окружающий слабый пол. А вы думали, для чего в десятом классе жизнь складывается? Естественно, в соответствии с законами природы, для завоевания девушек. Однако смутился я сильно: юн ещё с матёрыми танцорами полемику вести. Ей-богу, всё так и отмерло у меня внутри, сквозь землю готов был провалиться, зелен ещё, не умел маскироваться и мгновенно реагировать. Уж и не припоминаю, как дело дальше пошло, но стыда нахватался…

Околоток, где мы жили, назывался почему-то «золотая горка», не знаю, почему так, золота здесь не рыли, но мы так и представлялись, знакомясь: типа, живу на «золотой горке». Вокруг нас такие же простые семьи, ребятишек хватало, в семье тогда было много детей, два ребёнка – это считалось мало. Нехитрые игры, в которые тянула нас улица, были тоже обычные для того времени. По нашей и особенно соседней улице Красноармейской машины практически не ездили – вот где было раздолье! Большинство игр было с целевым спортивным уклоном, так и вырастали среди нас будущие спортсмены, если только не сворачивали на нехорошие дорожки, коих было немало в наше время. Эта игровая закалка приводила нас в школьные спортивные секции. Мы с братом научились многому: и бегали, и прыгали в разные стороны (в смысле в высоту и длину), и даже тройным могли, и лыжи, и коньки, и баскетбол любимый… Мой брат был чемпионом области по конькам, в составе областной сборной участвовал в соревнованиях на российском уровне. Вы понимаете, я говорю про школьные годы! Есть фото, где брат мой Виктор сидит в компании конькобежцев области рядышком с будущей олимпийской чемпионкой Людмилой Титовой. Я тоже был чемпионом области по баскетболу и прыжкам в высоту. Причём в высоту я прыгал вполне дедовским способом – «козликом», или перешагиванием. Прыгнул тогда на первенстве области аж на сто семьдесят сантиметров, хотя личный результат сто семьдесят пять имел, занял третье место – вот, думаю, герой своего времени, «козликом» до бронзы доскакал! Каково же было моё удивление, когда объявили меня чемпионом: оказалось, двое, которые выше меня перемахнули, выступали в личном зачёте. Включили меня в сборную области, и должен я был ехать в Воронеж на российские школьные соревнования. Хорошо, мама не отпустила: было это в выпускном классе, очень ей хотелось на выпускном вечере побывать. Да я и сам понимал, что с «козликом» моим далеко не запрыгну, есть ли смысл ехать в Воронеж? Для очистки совести попробовал освоить современный способ, «перекидной», с которым Брумель стал олимпийским чемпионом. Но за столь короткое время продвинулся не сильно, вот и отказался благородно.

Наверное, правильно сделал: выпускной ни мне, ни маме пропускать не хотелось. Я на выпускном познакомился в парке с одной сероглазкой, ё-моё. Это потом именно с ней мама застукала меня в самый неподходящий момент, и уже наутро я получил предписание немедленно сматываться в Новосибирск для поступления в вуз от греха подальше – так, наверное, мама решила.

Тут уже, слава богу жизнь настоящая началась. В смысле самостоятельная, свобода, брат: нет маминого жёсткого контроля. Не скажу, конечно, что в разгул пустились мы со Славкой, какое там, однако жизненные университеты постигали без родительских нравоучений. Надо, думаю, более подробно остановиться на самом лучшем периоде жизни моей.

Общежитие, комната на шесть человек в первые годы, на старших курсах комнатёнка на троих, учёба, спорт и, конечно, прекрасные девушки, преподававшие нам жизнь как она есть. Ох уж это время золотое! В каждом времени, говорят, есть свои радости и открытия. Не могу не согласиться, однако студенческие годы – это всё же мой лучший период. И не спорьте даже, друзья мои. В этой распрекрасной жизни всё бывает и хорошо, и отлично даже, одно невозможно: вернуться в молодость, в те годы, когда… Ну, вы понимаете. Льщу себя надеждой, что смогут учёные машину времени всё-таки изобрести, так уж хочется попутешествовать. А пока только и остаётся мечтать и вспоминать, вытирая скупую мужскую слезу. Думая о том времени, даже не припомню какой-то политизации вокруг, было, конечно, многое и проходило мимо, внимания на такие «мелочи» мы не обращали, не до того – свобода, брат, свобода!

На первом или втором курсе собралась у нас небольшая группа студентов вокруг одного нашего приятеля, бросившего к тому времени наш институт, а может, и выперли его за какие грехи, не помню уж, он тогда рисовал значительно лучше, чем учился. Всё какие-то лики красил, с такими глубокими глазами, что невольно к этим ликам уважение начинаешь испытывать. Вот и собрались мы в кружок, философию изучать захотелось. Причём не так, как преподавали нам в институте, и не ту, разумеется. Поизучали как могли, попридуривались в роли каких умников, да и разбежались. Где-то я потом узнал, что к нашей группе и приглядываться кое-кто уже начал, особенно к нашему лидеру, художнику.

Так и случилось, что мы с моим приятелем Славкой себя больше не в учёбе проявили, а в разных сопутствующих обстоятельствах: самодеятельность, спорт (я даже был капитаном институтской баскетбольной команды), общественные всякие нагрузки. И конечно, нормальная весёлая, увлекательная студенческая жизнь. Понемногу я свои «стихи» стал пописывать, смешно их сейчас читать, но внимание леди юных привлёк именно стихами – а много ли им надо, про чувства некоторые, да с моим искусством местами интимного чтения… Даже на смотре межвузовском чего-то из своего читал, за это лишние баллы командные давали. Вот я и старался. Один раз даже сочинил антиправительственные рифмы, по нынешним меркам смешно и стыдно про это вспоминать. А тогда один мудрый человек, Славкин папа кстати, посоветовал мне отдать ему эти «стихи», черновики все выкинуть и забыть, что сочинил. Послушался я мудрого папу, теперь и предъявить свидетельство, что и мы пахали мало-мальски против режима, нечем даже. Да и некому предъявлять сатиру мою. Забавно вспоминать только. Репутацию нам со Славкой свою удалось поддерживать на приличном уровне, и не только на своём факультете, но в целом в институте. Даже когда однажды поздним вечером мы расшевелили всё общежитие и устроили в «долбёжке» литературно-поэтический митинг, нас никто не пожурил особо, типа, эти пацаны проверенные, плохо не поступят. Мы тогда собрали народ стихи про Ленина читать, 22 апреля это было, день рождения вождя. Мы, старшекурсники, приняли по случаю воскресенья и вдруг вспомнили про день-то такой. Ректору местные стукачонки мигом накапали, а он, узнав, кто организаторы, махнул рукой, типа, большого вреда не будет, пускай резвятся, кровь играет. И был прав! Играла, ещё как играла, дивиденды у юных дам зарабатывали. Чёрт возьми, опять про трогательное вспомнил! А вы о чём подумали?

Первые полгода нашей студенческой жизни снимали мы квартиру со Славкой. Не квартиру – комнату, ясное дело. В полуподвале. Там же была кухня хозяев, где они питались и мы могли использовать кухонные принадлежности для своего питания. Наверх, в комнаты для проживания, вела небольшая лестница, по которой хозяева уползали отдыхать и спать. У них там был телевизор с маленьким экраном, даже не припомню марку телека того времени. Мы иногда приподнимались по этой лестнице, высовывали наши буйные головы и любопытные глазищи свои и имели счастье наблюдать чудо техники того времени. Не скажу, что я видел что-то понятное, из-за малости экрана, но чудо видел! С нами в ещё одной комнатёнке жил студент строительного института. Он был старшекурсник, учил нас уму-разуму, выпивать в том числе, делал с наших жизнерадостных лиц рисунки для своих курсовых работ. Где он сейчас? Помнит ли лопоухих познавателей жизни? Однажды к нам со Славкой пришёл в гости приятель, мы все вместе осваивали баскетбол в институте. На троих было три бутылки: портвейн, вермут и настойка типа яблочной. Всё по ноль пять. Выпили мы настойку сладкую, портвейн прикончили – чего там, годы и организмы молодые. Тут вдруг ещё один гость случился – наш земляк из Балея, года на три старше нас, вечный студент, так сказать, уже три-четыре вуза сменил. Большой специалист по алкогольной продукции, из-за чего периодически и выгонялся из институтов. Неожиданно пришёл, случайно ли заглянул проездом, прознал про нас и выпить с нами захотел, только произнёс он тогда одну ключевую фразу, для моего понимания совсем неожиданную. Держит он стакан с вермутом чёрного цвета и говорит с сожалением некоторым, типа, сами-то вон, гляди, наливочку приличную прикончили, а меня вермутом паршивым потчуете… Так примерно и сказал. А я, вы не поверите, чуть ли не впервые озадачился: оказывается, есть и более приличные напитки, и попроще. Для меня-то по понятиям детства только и существовало два вида: белое – водка, красное – всё остальное, без внимания на этикетку. Кстати, вспомнил вдруг: в городке моего детства в старшие мои школьные годы популярным напитком была мадера, которая шла практически с любым «красным» тогда на равных! Когда я прознал позднее и более подробно про Григория Распутина, я был ещё не совсем алкогольно продвинутым, поэтому удивлялся, как он мог любить мадеру, ведь это совсем обычное вино советского периода, которое и вином-то назвать можно было с большой натяжкой. Пойло и пойло, которым страна травила своих граждан, простой народ, так сказать. Мне и в голову в тот период не приходило, что есть мадера и «Мадера», портвейн и «Портвейн». И даже вермуты бывают настоящие и наши местные. Хорошо помню, как огорчился за Распутина, типа, при его возможностях мог бы что поприличней из вин любить. Хотя почему бы и нет, никакие царские напитки не могли, поди, пересилить традиции, заложенные в человеке из народа. Потом, спустя какое-то время, дошло до меня, простого, что не мадеру пробовал я в своём городе-герое в детстве, мадера распутинского периода, думаю, сильно отличалась от мадеры «мэйд ин СССР».

Так и проходили мы свои университеты, и не только по алкогольной продукции. Буквально во всём. Только на личном опыте, никакие рекомендации старших и опытных товарищей не являлись догмой, только личный опыт. Стоп, по тем временам единственной догмой было учение Маркса. Хотя внимательно его никто и не изучал, это я про студентов, моих коллег, говорю. Конспекты писали, зачёты и экзамены сдавали, а что почём, толком и не поняли. Потому как был очень толковый лозунг того времени: «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно». Как говорится, гениальнее и не скажешь! Ну да бог с ним, с Марксом и его учением. Вернёмся на грешную землю.

Когда мы приехали поступать в институт, который просто случайно выбрали по справочнику (может, тут роль сыграло наше желание уехать подальше от дома), нас было трое: я, Славка и Генка, тоже из нашего города, на год старше нас. У него в Новосибирске были родственники, мы даже первое время жили в комнате у одной из сестёр в коммуналке. Помню, как с трепетом осваивал я не сильно знакомый мне прежде ватерклозет, как мыли пол в коридоре в своё дежурство и кипятили белые рубашки в кастрюле на плитке перед стиркой. Огромный город казался прекрасным, мы особо-то нигде до того и не бывали, вот и постигали трамваи и троллейбусы, кинотеатр «Победа», со страхом и уважением поглядывали на здание оперного театра. Консультации перед вступительными экзаменами, игры в баскетбол на площадке СК «Кировец» – мы ведь со Славкой крутые баскетболисты, перворазрядники. Экзамены перворазрядники сдали хорошо, поступили. Генка залетел на шпорах и уехал в другой город поступать в военное училище. И началась наша студенческая жизнь. Особенно хорошо стало со второго семестра, когда попали в общежитие. Помнится мне, что общежитие получили мы при поддержке баскетбольного нашего тренера: мы тогда начали и тренироваться, и играть во второй команде вуза, меня позднее перевели в первую и даже выбрали капитаном команды, на вырост, как сказал один из её ветеранов. Капитанскую майку с номером девять передал мне мой и по сей день большой друг Александр Солодкин. Именно в этой майке и попёрся я однажды на очень важное интимное свидание с одной леди. Дело было летом. По совету старших товарищей нацепил я эту майку для того, чтобы, как объяснил мне, салаге, третьекурсник Вадик, в ответственный момент пот впитывался в майку и я не соскальзывал с разгорячённой моей леди. Вот был я пенёк! Помню только сердитую фразу удивлённой моей визави, типа, да сними ты эту чёртову майку! Что делать, братцы, учились мы тогда всему и жадно слушали рассказы старших пацанов об этом самом. Группа наша, как показало время, оказалась достаточно сплочённой и дружной. Человек двадцать пацанов и шесть девчонок. Благодаря нашим девчонкам мы собираемся группой каждые пять лет. Обычно в Новосибирске, однажды даже выезжали в Иркутск к Славке, плыли на небольшом караблике на Байкал. Тогда нас собралось особенно много, семьями, некоторые с детьми, мы с мадам точно, поскольку родители жили в Ангарске. Девчонки в нашей группе все были местными, пацаны преимущественно приезжие, общежитские значит. О, общежитие нашего времени, со своими законами и правилами, с общими «нашими галстуками» и другими элементами одежды, с взаимовыручкой и сплочённостью во всём! Я, пожалуй, мог бы посоветовать сегодняшней молодёжи обязательно пройти общежитскую жизнь, раньше я в этом был абсолютно уверен, сейчас немного сомневаюсь, время другое, отстал я, а вдруг чего присоветую не совсем то… Но поверьте, друзья, для меня это точно праздник – находиться внутри и в непосредственной гуще студенческой жизни, это много давало в становлении характера. Какие люди были рядом – гиганты, как удавалось им, практически не посещая лекции, сдавать экзамены на пятёрки! А сколько им удавалось выпить, чем точно поражали нас, желторотых… В одной комнате с нами проживал удивительный человек, в обычное время тихий и старательный, стихи патриотические писал, учился неплохо – Виктор Пак, кореец. Занимал и у меня, и у других деньги до стипендии, любил играть в карты, в трынку особенно, немного картавил, поэтому так забавно выговаривал некоторые слова. Но стоило ему принять выше его определённой нормы, становился агрессивным и неуправляемым. Доходило до скандалов, причём пару раз он носился по общаге с ножом, всё норовил кого-то прирезать. Успокоить его могли только два-три человека, ваш писака трудолюбивый в том числе. Сейчас и не помню, где и когда он исчез из нашей жизни.

Несколько ребят из нашей группы изначально проживали в общежитии, им повезло: они сразу с первого курса жили в одной комнате, летом даже вместе ездили на калым, стройки, ЛЭП и пр. Их комната в самом конце коридора всегда служила примером правильной организации студенческой жизни. Всегда у них можно было стрельнуть чего перекусить, как минимум кусок хлеба. Кстати, в то время мы использовали вместо масла маргарин: намазывали на хлеб, посыпали сахаром и ели с удовольствием. Может быть, в наше время маргарин был другой, но был он, как мне казалось, вкуснее масла, да и намного дешевле. В школьные годы я был немного избалован в еде, некоторые продукты просто не любил и не ел. Например, я любил жаренную на сковородке картошку, но капризничал, если она была пожарена на сале. Не мог я сало жареное есть. Эх, братцы, видели бы вы меня, какие шкварки я вылизывал со сковороды, пройдя курс молодого бойца в студенческом общежитии! Потому и советую, многое может измениться в вашем понимании жизни, если поживёте там. Одногруппники-новосибирцы немного завидовали нам, проживающим в общежитии: есть в этой жизни свои прелести, им недоступные. Мы, в свою очередь, иногда в трудную минуту тосковали по домашнему уюту, домашней еде – словом, недоступный плод всегда сладок. Я, например, с удовольствием бывал у однокурсника Саши С, его мама угощала нас вкуснейшим борщом, такого ни в какой студенческой столовке не найдёшь! Хотя, с другой стороны, именно студенческая столовка научила меня достаточно ровно относиться к еде, не выёживаться, есть то, что дают. Я и по сей день нисколько не привередничаю, достаточно индифферентно отношусь к еде, важно, чтобы она была. «Врёт, писака неуёмный», – скажет кто. Ей-богу не вру, есть, конечно, блюда любимые и не очень, но не привередничаю, зуб даю. Любимым занятием в субботу у нас были танцы, это потом они стали называться дискотекой, а в наше время просто танцы. В нашу общагу приходили девчонки из торгового института и из других общежитий, как и мы иногда ходили к ним в торговый или в другую общагу, если у нас танцев не было. В нашей молодости это было так интересно! Помню, что иногда мы устраивали бунт в общаге, если вдруг танцы отменялись. Проходило это замечательное куртуазное событие в «долбёжке» – так называли мы большую залу (ишь, какое название придумал – залу), где в обычные дни студенты долбили свои науки. Музыка транслировалась из радиорубки, которой заведовал один из старшекурсников, танцы проходили в нужном нам всем полумраке – в наше время многое мы ещё себе не позволяли, просто были неподготовленные, но первые уроки полезные получали. Любимыми мелодиями были медляки, когда можно было поприжиматься и ощутить доселе неведомое, но давно проснувшееся смутное ещё желание… Ну, вы понимаете. Со временем мы, естественно, стали кое в чём разбираться значительно лучше, пара одногруппников даже нашла себе постоянных спутников жизни. Я у одного на свадьбе был ведущим. Придуривались как могли, подарили им даже шестнадцать пачек соли, типа, пуд соли вам съесть вместе. Увы, не сработало, не сложилась жизнь, не всю соль съели, видимо. Мой опыт ведущим на той свадьбе был первым, но не последним, ещё много раз приходилось мне и в дальнейшей моей жизни быть тамадой, ведущим. Дочь наша Наташка с успехом давно сменила меня на этом поприще, гены, стало быть, действуют, я только иногда помогаю по мере сил идеями и мыслями.

Ещё в нашей группе были, и не раз, коллективные мероприятия, дни рождения, праздники вместе отмечали. Среди нас была пара пацанов, по-честному умных, которые и учились легко, без напряга. В основном все мы, остальные, были обычными студентами, от сессии до сессии добывали или переписывали конспекты пропущенных занятий, не стеснялись использовать шпаргалки. Тут существовали настолько хитроумные технологичные операции, что иногда и пятёрку можно было получить с помощью шпоры, которая передавалась друг другу. Однажды мы со Славкой приготовили шпоры, разделили пополам и попёрлись на экзамен. Славка пошёл первым, получил билет (вопрос соответствует его половине подготовленных шпаргалок), присел за приборами – а сдавали мы в лаборатории – и начал сдувать самозабвенно. Я захожу следом, тяну билет – блин, нужная шпора с ответом у Славки. Что делать? Рядом с ним места нет, стол заставлен аппаратурой, хотя мест свободных навалом. Переношу мешающую мне аппаратуру на другое место, усаживаюсь рядом, критикую его за неудачное место, получаю от друга нужную шпору и зарабатываю пятёрку. И ещё конфету-леденец в придачу от довольного мной преподавателя с замечательной фамилией Ангельский. Ангел ты наш дорогой, знал бы ты… В этот день ещё несколько студентов нашей группы получили конфеты, кто по-честному, а кто как мы со Славкой. Ещё был один довольно забавный преподаватель – Еанжа. У него невозможно было сдать без шпаргалки, его предмет, если память не подводит, – основы математической логики, – был довольно сложен, и без бутылки в нём разбирались только единицы. Очевидно, понимая всю сложность экзамена, наш уже сильно взрослый экзаменатор периодически выходил из комнаты, давая нам свободу действий. Чем мы и пользовались. Конечно, много стирается из памяти, но ловкость использования шпаргалок навсегда остаётся, в этом жанре некоторые из нас, особенно девчонки, достигали совершенства. Вы не подумайте, что только со шпорами мы сдавали экзамены, всякое было, но, поверьте, подготовка тобой лично шпаргалок – это тоже подготовка к экзамену. К старшим курсам стало совсем легче, опыт и мастерство позволяли многое: и экзамены вовремя сдавать, и не сильно напрягаться в течение семестра, главное было прожить три первых курса. Эх, пишу, и слёзы наворачиваются на глаза – какое время было золотое! Какие разные мы были: и весёлые, и обстоятельные, считали себя взрослыми, пеньки молодые. Я вообще был в группе самый младший, а если учесть, что учились у нас и ребята, пришедшие уже из армии, понятна по тем временам и разность интересов, и снисходительное иногда отношение к салагам вроде меня. В памяти отчётливо сохранился образ Владимира К., который обращался к собеседнику «э, батенька», у него и прозвище такое было, соответственно – Батенька. Он любил, начав с этой фразы, порассуждать о жизни, снисходительно поглядывая на собеседника. А Толик Л., умнейший в группе, легко учился и мог всегда растолковать любую непонятку каждому из нас. Бегающие зрачки его близоруких глаз – от большого ума, не иначе. Зрачки эти становились неподвижными разве что от принятия чрезмерной дозы алкоголя. Ещё один умник в хорошем смысле – Гена С. по кличке Гога. Откуда эта кликуха выросла? Может, после фильма «Щит и меч», был там персонаж – курсант Гога. Кстати, и у меня после этого фильма появилось своё имечко – Йоган, это в баскетбольном мире моём, в соответствии с именем и фамилией главного персонажа Йогана Вайса. Саша С, вечно озабоченный разными проектами, постоянно с кейсом в руках, а в нём какие-то интересные, с его точки зрения, предметы, которые он нам постоянно показывал! Всплывают вдруг в памяти какие-то особенности, присущие моим одногруппникам, прозвища, забавные поступки. Паша М., перед тем как выпить первый стакан алкоголя, всегда говорил, чокаясь: «Ну что, боднём!» – и мы чокались и выпивали, и даже когда его с нами не было, мы частенько начинали выпивать с этой фразы. Саша Ч. был у нас большим человеком, если не подводит память, – председателем студсовета факультета, он первым из нашей группы освоил, я бы так выразился, проживание на постоянной основе дамы сердца с ним в их мужской комнате, вернее, только ночное проживание. Римма – наш постоянный профсоюзный лидер, Валерка К. – комсорг, второй староста, Валерка Б. – первый староста группы, к сожалению, один из первых ушедших от нас в мир иной. Генка С, тот, кого мы женили и у кого я был тамадой, играл в студенческом оркестре на трубе, давно затерялись его следы в этой жизни. Сегодня многих уже нет. Пятьдесят лет прошло с нашего выпуска, в Новосибирске нас осталось семь человек. Собирают наши девчонки нас по-прежнему каждые пять лет, а в промежутках пятилетий встречаемся только по печальному поводу. Вот и последняя наша встреча была год назад, когда ушёл наш со Славкой близкий друг Саша Б., мы втроём проживали в комнате на последних курсах. Он был из Ташкента и получил кликуху Берадор Абдураимов – так звали ведущего футболиста Узбекистана. Славка – тот вообще косил под грузина и кликуху имел соответствующую: Гоча. Коротка жизнь, как оказалось, в то весёлое студенческое время об этом даже и не думалось, впереди виделась нам безграничная равнина жизни. Увы…