Текст книги "Российский колокол № 5–6 (36) 2022"

Что-то я расчувствовался даже, давайте-ка вернёмся немного назад, в детские годы, там ведь тоже много было забавного. Расскажу вам про то, как мы досуг в детстве проводили. Ничего особенного, скорее всего, как и другие дети нашей страны, опоясанной колючей проволокой, проживающие в аналогичных населённых пунктах. В больших городах, поди, таких игр, как у нас, и не было из-за специфических условий. У нас же на окраине городка, где мы жили в тот беззаботный период жизни, и автомобили на улицах были редкостью. Был у нас через пять-шесть домов сосед, который работал шофёром на полуторке, иногда сажал нас, пацанов, в кабину и катал, что вызывало у нас неописуемую гордость и торжество. А сосед наш, дядя Ваня Исаков, был возчиком и катал нас на телеге, в которую запряжена была скромная и послушная лошадь, и мы могли даже «порулить» немного, управляя вожжами нашей скромнягой. И это тоже возвышало нас в собственных глазах, хотя случалось и не так часто. Чаще всего, сделав быстро уроки, что давалось мне легко, мы с братом мчались на улицу, каждый к своей возрастной компании, и предавались нехитрым детским играм. Присутствовали в наших играх и малость азартные, не карты, в которые сражались совсем уж и взрослые подростки, но тоже на интерес, на деньги. Потом я узнал, что игры эти немного отличались по названию в разных регионах нашей необъятной страны, но суть была одинаковой или очень похожей. Например, игра в «чику». Иногда это называлось в «пристенок», когда пятачком чикаешь (бьёшь особым образом) о стенку забора, чтобы твой пятачок долетал до монеты соперника на расстояние меньшее, чем между большим и средним пальцем твоей руки. Надо было дотянуться до чужой монеты, чтобы забрать её в качестве трофея или записать с противника тарифную ставку. Какие слова-то говорю, «тариф», в то время мы и не говорили, просто договаривались, по сколько играем. Тут были мастера, о, какие мастера, прицеливались и попадали прямо в монету соперника своей монетой, что означало двойной тариф. А «банчок», «банк» стало быть – тем же способом надо было попасть своей монеткой в нарисованный на земле квадрат, банк значит. От точности попадания опять же зависел твой выигрыш. Самая притягательная игра на деньги называлась «подкат». Сначала игроки, поставив на кон какое-то количество мелочи, причём строго на орла или решку, кидали металлический кругляк, или круглый плоский камень, с определённого места. И кто добрасывал ближе всех до кучки мелочи, мог первым бить этим кругляком по обозначенному столбику монет. Если монеты от удара переворачивались – твой выигрыш. Первый и последующие били до момента, пока переворачивались монеты, бывали случаи, когда от первого удара, казалось бы, от вожделенного большого выигрыша, не переворачивалась ни одна монета. Все вокруг радостно орали, издеваясь над неуклюжим игроком и предвкушая надежду сорвать куш в свою очередь. Монеты, ходившие по рукам игроков, были измяты и искорёжены ударами битков, но не теряли своей ценности. Мы порой очень завидовали умельцам, которые и биток бросали удачно, и переворачивали своим битком почти всю стопку монет, в карманах у них всегда звенели целые горсти монет, пусть мятых и искорёженных, но – Капитал! Однажды, когда мы увлеклись в глубине городского сада этой игрой и мой приятель Славка прицеливался бить первым по довольно высокой горке мелочи, родитель Славки перелез через высокий забор сада и застукал нас за аморальным проступком. «Атас!» – кто-то вовремя заметил опасность. Как ветром сдуло игроков, мой друг стартанул со скоростью куда круче Борзова на Олимпиаде, при этом, заметьте, прихватив горку мелочи! Честно признаюсь, я тоже, как и все, понемногу шалил в эти игры, понемногу, потому как не выигрывал особо и не был азартен. В других играх, где надо было проявлять ловкость и особенно скорость бега, я был вполне на приличном уровне. Эти и другие уличные забавы и дали нам первую ступеньку выхода к спорту, которым мы занимались с большой охотой в школе. А что ещё было делать, кроме как осваивать улицу и школьные стадионы! Ни мобильников, ни планшетов не было. Улица заменяла всё.

Ещё одна игра в памяти. К овчинной шкурке приделан кусочек свинца, и этим нехитрым предметом, который носил в наших краях гордое название «зоска», надо было внутренней частью голеностопа выбить максимум, не роняя «зоску» на землю. Ухитрялись выбивать до тысячи раз и больше, были рекордсмены жанра, обувь соответствующую надевали специально на момент состязаний. Мне тоже удавалось достигать приличных цифр, каждый имел свою «зоску», а то и несколько. Кроме улицы соревнования проходили и на школьных переменах. Кстати, о школе, тут тоже были свои игры и шалости. В «пёрышко», например. Ух, уж какая азартная и на интерес была игра! Своим игровым пером надо было особым способом перевернуть перо противника, чтобы забрать трофей. Этими перьями мы писали в те времена, макая их в чернильницы-непроливашки, перьев у каждого было по нескольку, вот и резвились на переменах. Даже пёрышки особо готовили, приспосабливая к тому, чтобы легче и удобнее было переворачивать чужое. Соответственно, и перья были разной категории: боевые, которыми орудовали наши ловкие пальчики, и обменные, которые отдавались в случае проигрыша. Игра эта, увлекательная в пору чернильниц-непроливашек, постепенно сошла на нет, как только в обиход вошли авторучки и потребность в перьях, естественно, упала, да и мы выросли из детских забав, пора наступила и на юных леди наших поглядывать… А леди заметно быстрее подрастали и даже больше нашего брата о чём-то догадываться начали значительно раньше нас, лопоухих. Ещё совсем недавно вместе играли в чехарду-езду… Знаете ли вы, что это такое? О, это интересно: одна команда стоит в наклон цепочкой, тесно прижимаясь друг к другу, этакий живой мост. Другая команда по очереди прыгает на этот мост и держится, пока все не запрыгнут. Учтите, что не все такие ловкие и прыгучие, бывало, что и прыгать некуда уже и висеть не на чем. Нижняя команда должна под грузом противника пройти некоторое расстояние, верхняя не должна свалиться раньше времени. Как только кто из верхних касался земли или этот живой мост проходил отмеренное расстояние, команды менялись ролями. В этой замечательной игре можно было хватать и держаться, чтобы не свалиться сверху, за что угодно, что, конечно же, способствовало определённым обстоятельствам. Мы начинали понимать, что у игроков противоположного пола есть кое-что, за что, казалось бы, нельзя хвататься, а им это, как и тебе, вроде бы и интересно, любопытно и приятно. Помню, однажды свалились с кучи. Одна из соперниц наших, проходя мимо меня, как-то как бы нечаянно махнула ручонкой своей шаловливой и проверила моё ещё только зарождающееся хозяйство. Да и ещё как-то по-особому на меня посмотрела, с намёком… Я тогда и не сразу понял, чего это она размахалась. Может, нечаянно задела? Эх, темнота казанская, конечно не нечаянно, об этом я значительно позже дотумкал своими только-только просыпающимися инстинктами. Постепенно взрослея, я постигал определённые премудрости, о которых хвастливо рассказывали старшие пацаны, где наполовину придумано, что ещё больше разжигало интерес. Да вот беда, был я страшный скромняга, зажатый и робкий. Явно недорабатывал в этом интересном жанре. Теперь вот, по прошествии стольких лет, догоняю… Да только, к сожалению, чувства и ощущения уже не те, не как в юности, к тому же отягощённые, я бы сказал даже, испорченные полученной от жизни информацией.

В пятом классе появилась у нас классная руководительница – молодая училка математики, недавняя выпускница. К тому же дочка известного всему городу дяди Саши, как звали мы парикмахера-китайца, который ловко орудовал своими инструментами и кромсал чубы, превращая нашу мальчишескую поросль в «бокс» и «полубокс» – так назывались тогда наши причёски. Уж и не припоминаю, чем они отличались. Звали нашу училку Нина Александровна – ЛИ ИН ТИН. Каково? Ореол загадочности от необычной фамилии и немного нерусской внешности окружал нашу классную леди. И она, молодая и незамужняя, так много времени отдавала классу, что мы все её полюбили. После вечерних классных мероприятий, а их было очень и очень много, мы, группой пацанов-пятиклашек, провожали её до дома, «охраняли от хулиганов». Она возилась с нами, как нам казалось, с удовольствием, помогая познавать раскрывающийся перед нами мир своими, скажем так, внешкольными методами. И это было здорово. Благодаря ей мы даже как-то по-человечески сблизились с нашими девчонками. Однако вскоре она вышла замуж, родила, и наша идиллия окончилась. Наша вчера самая любимая училка вдруг изменилась, стала, естественно, больше заниматься семейными своими делами, с нами уже была строже и суше. Как говорил поэт, «любовная лодка разбилась о быт», но сейчас я вспоминаю её с тёплым чувством уважения и признательности, как и первую свою учительницу Галину Михайловну Суханову. Смотри-ка, фамилии их не утонули на дне колодца моей памяти, значит, было что-то, что сохраняет эту память.

Галину Михайловну помню на уроке рукоделия. Мы, пацаны, тогда тоже крестиком чего-то вышивали, и я чуть не ткнул ей в глаз иголкой, когда она объясняла мне, как надо вышивать. Ещё помню, как отвозил на велике к ней домой котёнка нашей кошки Мурки. Котёнок махонький в сумке холщовой на багажнике каким-то образом попал между вилкой колеса и спицами. Когда я это обнаружил, думал, пропал котяра. Но, слава богу, он остался цел и невредим, и учительница наша получила от меня живой подарок.

Вскоре, когда я учился уже в восьмом классе, наша семья переехала ближе к центру и поселилась на втором этаже кирпичного дома. Квартира наша была коммуналкой, там жила ещё одна семья: мать со взрослой дочерью. Туалет был на улице, общий на весь наш дом и пару других таких же. Но зато в доме был водопровод, и впервые в нашей жизни не надо было ходить на ключ за питьевой водой или ждать водовозку. Это уже был огромный шаг в цивилизацию, и первое время нам очень нравилось здесь жить, тем более что школа рядом, Дом культуры, где спортзал был приличный, и мы осваивали здесь премудрости баскетбола. Однако коммуналка с общим туалетом на улице – это всё же… Словом, мы опять переехали, и опять в частный дом, тоже в центре. Это был ведомственный дом и достался нам, потому что предыдущие хозяева с папиной работы уехали. Условия были привычные, без крана с холодной водой, но с наследством в виде собаки и некоторого количества кроликов, которые вскоре сильно расплодились. Никому не советую держать кроликов, в то время никто про бизнес и не думал, их просто девать некуда было, а кормить и убирать надо. Здесь и прошли мои последние школьные годы, да и вообще последние годы в городе детства. Отсюда я и уехал поступать в институт в Новосибирске. И практически уже и не возвращался, не считая одного-двух раз за все последующие годы. В этом скромном домике на двух хозяев в двухкомнатном небольшом отсеке я дорос, как мне казалось, до взрослого состояния и уже совсем по-взрослому приглядывался к особам противоположного пола. Однажды даже чуть было не погрузился в то самое неведомое, о котором так много прочёл и к чему стремился, да, блин, мама застукала в самый ответственный момент, враз пресекла мои любознательные действия с одной сероглазкой и через день я уже был сослан в Новосибирск. О, город детства! Наверное, все люди по истечении времени испытывают аналогичные чувства преувеличенной нежности и ностальгии по этому удивительному городу и сказке, называемой детством, особенно когда ты давным-давно живёшь в другом городе. И только радужные сны вновь возвращают тебя в этот город, к друзьям и подружкам того удивительного времени. О, как смешны и нелепы мы были, с каждым годом считая себя ещё более взрослыми и умудрёнными жизненным опытом! И как наивны и чисты помыслами и поступками…

Совсем недавно прочёл очередной роман Алексея Иванова «Пищеблок» – про детство, пионерский лагерь, про пятиклассников. Навеяло сразу так, что отчётливо проявилось всё-всё, что связано с пионерлагерем. Мы с братом ездили туда практически ежегодно – а что ещё было делать в нашем маленьком городе, не торчать же всё время на улице! Пионерский лагерь давал много ярких впечатлений и с каждым годом приближал нас к юношеским переживаниям и особым чувствам. В то далёкое время были ещё живы участники партизанского движения периода Гражданской войны, мы даже в походах видели землянки, в которых борцы за наше светлое будущее скрывались от «белых». Особенно помнится мне время, когда я был уже в старших отрядах, когда мы только и думали, как бы девчонкам чего сделать весёлого и интересного, типа пастой измазать, окунуть в воду во время купания… Да и на вожаток заглядывались, особенно если в отряде был какой переросток постарше, который и подначивал нас, салабонов. Однажды мы даже попытались включить свет, чтобы увидеть ЭТО, когда ночующая с нами вожатая начала раздеваться, готовясь ко сну. Протянули нитку к выключателю, назначили ответственного, располагавшегося на соседней кровати рядом с нашей Афродитой. Он должен был условный знак подать, да что-то не сработало: и знак был условный, и свет включился, да только раньше времени, вот досада. И в футбол играли, как Иванов пишет, и песни пионерские пели, и родительский день ждали с нетерпением. Перед поездкой в лагерь родители где-то раздобыли для меня новые футбольные гетры, в которых мечтал бы побегать любой пацан из нашего отряда. Я даже не надевал их, а давал играть лучшему нашему игроку Герке Неживцу, который хорошо играть умел, не то что я. Не удалось мне в них покрасоваться: украли мои гетры в конце сезона, я даже предполагаю, кто совершил сей непионерский поступок, до сих пор жалко.

В девятом классе, когда по возрасту мы не имели возможности бывать в пионерлагере, удалось мне ещё раз там оказаться, на этот раз в качестве помощника физрука, который был нашим школьным учителем, – он и пристроил пытливых пацанов. Позвали нас поработать за еду: помогать проводить зарядку утром, соревнования разные. Вот уж здорово было, вот уж оторвались, подтянулись в мир вожаток как смогли. На пионерок уже и внимания почти не обращали, рядом были старше и опытнее и уже более подготовленные. Вот и мы пытались с ними освоить некоторые жизненные университеты. Вы не подумайте только, что много чего сумели, малы были, да и облико морале в то время не то что сейчас, но первые уроки получили… Читаю книжку, где Иванов пишет про пионерское житьё-бытьё, – как наяву мои переживания того далёкого времени.

Чтобы вам была яснее картина моего родного города, расскажу, как однажды буквально «загордился» на всю страну за свою малую родину. Было это в мои студенческие годы, на старших курсах, четвёртом-пятом. В нашей комнате в общежитии висело типичное для того времени радио с одной программой, по которой мы все новости и агитки обычно и выслушивали. И вот однажды слышу я по всесоюзному – заметьте, на всю страну! – какой-то разговор, где мой городок Балей упоминают беседующие в радиосети. Прислушался, приник – ё-моё, беседует некто из радио с главным инженером вредного производства, которое в моём городе детства расположено. И убеждает тот главный инженер, что теперь, мол, после реконструкции предприятия этого вредного, работать на нашей зоне стало много безопаснее, не то что раньше, практически безвредное производство. А до сего момента территория на самом предприятии и вокруг, то есть целиком в городе Балее, считалась зоной экологического бедствия. Вот это слава – про мой город говорят, да на весь Союз, и неважно, по какому поводу, загордился я сильно. Потом призадумался: знавал я это предприятие, пригород Балея – Новотроицк, не так уж и далеко от моего дома, где прожил я немалое количество лет. Что это, значит ли, что и мне досталось, как и всем жителям города? Опаньки, сколько же я черпанул этой вредной экологии, не раз и не два находясь в непосредственной близости от засекреченного и вредного объекта! Призадумался ваш неистовый писака о судьбе своей злодейке, да и решил: а может, и к лучшему случилось. Схватил нужную для пробуждения талантов дозу да и вовремя уехал в Новосибирск, а сколько моих друзей и знакомых осталось… Даже на этой высокой ноте я определился со своим нынешним статусом: мутанты мы с моим другом Славкой, смотри-ка, сколько талантов и в самом деле пробудил в нас этот «вредный период» жизни! В математике рубим, в институте передовые, самодеятельность, спорт, да и с девушками самая правильная ориентировка, значит, и в самом деле доза была оптимальная для юных организмов. Друзья мои, это я потом выяснил, что те, кто остался в Балее, в самом деле более пострадали. Кто умер уже, кто на нарах чалится, кого в драке пьяной прибрали, а кто и просто спился от жизни непростой. Вот как вредное производство по-разному разные таланты открывает и к чему приводит разные человеческие организмы… В какую сторону мутируют эти организмы в зависимости от дозы, времени пребывания и если вовремя слинял. Мы со Славкой, слава богу, мутанты крепкие, саморазвивающиеся, главное – вовремя слиняли. Так-то, друзья мои! Как говорится, хватит о грустном.

Следующий этап моей жизни, о котором я уже много вам рассказал, студенческий, пролетел так же быстро, как и детство, с той лишь разницей, что «не мешали» родители познавать жизнь, её приятные и разнообразные моменты. И сами мы шишки на лбу набивали, и сами их лечили, и жадно впитывали всё вокруг. Я уже говорил, что первые полгода жили мы со Славкой на съёмной квартире и только после первой сессии переехали в общежитие. Помню, что мама пугала меня этим словом – общежитие, где, по её словам, такое творится!.. Она меня даже не пустила на день рождения к одной девушке, проживающей в общежитии нашего города, – так опасалась за мою репутацию. Эх, мама-мама, как же ты ошибалась! Не было, пожалуй, в моей жизни более счастливого периода, чем период жизни в общежитии. Конечно, я немного лукавлю, не в общежитии же дело, а в возрасте, студенчестве, свободе и самостоятельности в большом городе – сколько нового, удивительного вокруг. Как часто наши однокурсники-новосибирцы завидовали нам, свободно существующим, как хотелось им пожить день-два с нами, не только же в учёбе заключалась наша студенческая жизнь. Да и что бы ни вдалбливали в наши юные головы преподаватели на лекциях и семинарах, вся эта мудрость оставалась в аудиториях, стоило нам покинуть здание института и мчаться и мчаться по жизни увлекательной и поучающей! Тут, братцы мои, всего и не расскажешь, романистом быть надобно, а у нас другая цель – вспомнить чувства, переполнявшие нас тогда, да и поплакать, что не вернуть их никогда больше. Но как хотелось бы! А сколько людей прошли по той нашей жизни, сколько хорошего и доброго внесли в наши органы чувств… Когда мы поступили, перед учёбой большинство первокурсников отправили в колхоз урожай собирать, а нас со Славкой оставили в городе. И мы разбирали забор вокруг нового корпуса, который строили зэки, и нам надо было «замести следы» их здешнего пребывания. Мы и заметали. В зэковских стройках не было ничего особенно необычного, в наше социалистическое время существовали, оказывается, те, кто «неправильно» социализм строил. Вот и подпускали их исправлять свои ошибки на реальных стройках. А поскольку их было многовато, то с рабсилой проблем не возникало. А вот разбирать заборы с колючей проволокой, ломать будки вооружённой охраны приходилось студентам желторотым, что мы и делали. Надзирали над нами… в смысле, руководили наши факультетские педагоги, один из них – Лев Степанович Дроздов, человек, который подбирал перед вступительными экзаменами из абитуры будущих спортсменов для своего факультета, поддерживая их морально и отслеживая сдачу экзаменов. Именно он встретил нас со Славкой на первой же консультации во дворе института и мгновенно рассмотрел на груди у нас значки перворазрядников по баскетболу. С улыбкой вспоминаю, как в этот жаркий летний день, а были мы в рубашках с коротким рукавами, но со значками на груди, наехала на нас некая леди взрослого возраста, типа, и не стыдно же нам значки надевать на рубашки, знать, по блату норовим в институт проникнуть… Лев Степанович со своим тонким, совсем не мужским голосом патронировал нас на экзаменах и поддерживал, что так надо было молодым провинциалам в этом новом мире большого города. Из реальной поддержки, которую он пытался оказать, были темы сочинений, сообщённые им за полчаса до экзамена, но и то он что-то перепутал: в группе, в которой мы писали сочинения, были другие. С ним и связан один чуть не окончившийся трагически для меня эпизод. Разбирали мы будку охранников на углу забора, сам забор уже частично убран, кто-то ломает его и дальше, а мы со Славкой залезли в будку и там орудуем. Вдруг чувствую, что ненадёжное наше убежище начинает крениться и падать внутрь охранной территории. Славка стоял в этот момент лицом к окну сообразил выпрыгнуть и повис на столбе, который оказался снаружи рядом с будкой. Я же находился лицом внутрь двора и ничего не успел придумать, только опустился на пол падающего сооружения. И это меня спасло: при падении будки прямо перед моим лицом в каких-то нескольких сантиметрах оказался деревянный столбик, на который, очевидно, опиралась охранная камора, и чуть не врезался я лицом в этот столбик. А если бы стоял или только пригнулся, неизвестно, каким местом напоролся бы пусть не на острый, но и не сильно широкий срез этого деревянного столба. Понятное дело, не разобранные ещё в полной мере стены и крыша будки завалили меня сверху, что потребовало дополнительных усилий, чтобы выкарабкаться из этого завала. Первым, кого я увидел, был наш Лев Степанович, бледный, с помертвевшими от ужаса глазами. Как он приходил в себя, убедившись, что я жив-здоров, как ощупывал и проверял мои худые кости – цело ли бренное первокурсниково тело? И как счастливо вздохнул, убедившись, что тело цело. Я не успел толком испугаться, но этот медленно надвигающийся откуда-то снизу на моё молодое и тогда ещё, как я думал, красивое лицо столб помню как сейчас, по истечении уже стольких лет! Так мы со Львом Степановичем и познакомились близко и подружились. И все пять лет учёбы были тесно дружны, тем более что активно тянули факультетский спорт ещё и в качестве организаторов. Вроде бы совсем недавно это было, увы, время мчится. Совсем уж недавно, казалось бы, собрались и отметили пятьдесят лет поступления в вуз и сорок пять лет выпуска… А нынче на дворе уже пятьдесят лет выпуска – соберёмся ли, не помешает ли нагрянувший коронавирус? Тают, к сожалению, наши ряды, жизнь так устроена, отмерено каждому по-разному.

Вспоминаю чуть ли не первую поездку всей нашей компании к одной девочке на квартиру, праздник какой-то был, не иначе. Едем в трамвае номер шесть – такой, по тем временам, показательный трамвай, потому что был в нём удивительный водила. Мало того что он содержал в идеальном состоянии своего железного друга и всегда объявлял остановки, так он что-то ещё дополнительно сообщал пассажирам: то по истории города и мест, мимо которых проезжает его транспорт, то ещё по теме поведения в транспортном средстве, причём весьма культурно и задушевно даже. Мы этим маршрутом нечасто ездили, но иногда удавалось, и всегда с удовольствием прислушивались к полезной информации. Водитель был армянином, все звали его Миша, был он обаятелен и отчаянно вежлив. По-моему, он пытался привить пассажирам некие понятия по культуре поведения и общения в его трамвае. Вот мы едем в гости к нашей однокурснице, весело общаемся на задней площадке, все молодые и жизнерадостные, вся жизнь загадочная впереди. Миша наш, как обычно, вещает что-то полезное, но мало кто из нас прислушивается к его премудростям, у нас впереди первая совместная с девочками нашими гулянка, мы и нарядились соответственно, в предвкушении. Стоп. Наша остановка. Часть наших пацанов выходит из задней двери – и что вы думаете? Подходит к нам (я тоже был в этой группе), обиженный водитель и с расстроенным видом объясняет, типа, как же так, молодые люди, по правилам надо выходить в передние двери, в задние только вход. Я вас прошу, в следующий раз будьте культурнее, только в передние двери! Представляете? А он добавляет: вы вот с виду воспитанные и приятные молодые люди, в шляпах даже ходите, а правила нарушаете, нехорошо, знаете ли. И так как-то по-отечески, с горечью про нас, бестолковых, на вид воспитанных и культурных, в шляпах. Заметьте, не спросил даже, есть ли у нас билеты проездные! А у нас их, скорее всего, и не было. Ему гораздо важнее было научить нас цивилизованным правилам игры, в смысле поведения в общественном транспорте. Где теперь наш воспитатель Миша-армянин? Жив ли, радуется, что не все его труды пропали даром? Есть ли в наше время культурно и по правилам входящие и выходящие из трамваев люди? Конечно, если сравнить наше время с временем нашей молодости, и невооружённым глазом можно заметить большую разницу. Помню такие непростые времена, когда приходилось штурмовать общественный транспорт, которого было мало, и не всегда даже перегруженный автобус или троллейбус останавливался на остановке, а то и проезжал мимо и останавливался в неположенном месте, дабы исторгнуть из недр своих помятых и сердитых пассажиров и мчаться дальше, не принимая других, догоняющих его и матерящихся на чём свет стоит обозлённых граждан, которым не до правил Мишиных – лишь бы влезть! И мы бегали, и мы материли проезжающий транспорт, и мы штурмовали и пытались запихнуть орущих детей – чего только не было в нашей жизни! Сейчас, как мне кажется, немного проще. Во-первых, личный транспорт есть у многих, во-вторых, частный транспорт разгрузил салоны: что-то я давно не видел, как бегут люди за проезжающим мимо автобусом. Лично я теперь предпочитаю передвигаться пешком, благо место моей службы близко от места проживания. Иногда использую общественный транспорт, особенно метро, у которого нет пробок. На вечерние мероприятия – только пешком или на такси (слава богу, такси сейчас недорогое, к тому же позволяет расслабиться и накатить на любом мероприятии, не опасаясь грозной ГАИ и потери водительских документов). Автомобиль мне нужен только летом, чтобы добираться до дачи. Всю свою автомобильную жизнь (а начал я работать «жигулистом» аж с 1980 года) в октябре загонял авто в гараж и забывал про него до весны, когда надо было опять открывать новый дачный сезон. Сегодня ещё проще: мадам моя имеет и сама водит автомобильчик и в отличие от меня любит это делать, поэтому мне значительно легче с перевозкой своего бренного тела с ранней весны до середины осени. Есть кому в нашей семье плечо подставить: уже и внучок Сёма готов и рулит частенько. Как говорил великий комбинатор Остап Ибрагимович, автомобиль не роскошь, а средство передвижения. Было время, когда машин было мало, ездить по городу было легко и приятно, а вот купить её было трудновато, если не сказать практически невозможно. Наша семья, в которую я вошёл в качестве примака (кто не знает, я объясню: примак – это человек, который, женившись, живёт у тёщи в доме), решила купить дачу. Разумеется, решали главным образом тёща с тестем, мы с мадам юной больше о житейских радостях думали, но тоже участвовали в семейном совете и согласились с этим предложением. Скинулись, мы с мадам выделили из своего скромного бюджета рублей двести, остальное собрали и заняли её родители. Купили старенькую дачку, стали жить-поживать, дочь-карапузка летом на свежем воздухе, ягоды, зелень-мелень выращиваем, хорошо. Однако через год-два опять семейный совет состоялся на тему приобретения автомобиля. Всё-таки трудновато с урожаем по автобусам шастать, тесно и неудобно. Мы с мадам опять двести – двести пятьдесят выделили, тёща с тестем напряглись, тётку родную опять потрясли – собрали бабки. Тесть мой в партшколе молодым коммунистам мозги парил на тему партийного строительства, особа приближённая так сказать, вот и сподобились мы на жигулёнок зелёного цвета – стало совсем хорошо. Только мне трудновато: я главный водитель – значит, каждую субботу-воскресенье будь любезен за руль, тесть в связи с партшкольными мозгами всё же вспомогательные функции выполнял, не сильно тёща ему доверяла нас, людей значит, перевозить. Отсюда и воспиталась во мне совсем неяркая любовь к автомобилю, как говорится, за хлебом в булочную не ездил. Я и сейчас не горю желанием рассекать по улицам городским, тем паче что улицы уже так забиты, что езда по ним, особенно в часы пик, надолго отбивает всякую охоту передвигаться. Тем и довольствуюсь, что летом до дачи. Иногда меня дочь на нашей машине везёт – это когда мне обязательно днём накатить надо, чтобы гость, меня посетивший, не обиделся. Машина как раз на дочь и оформлена, с расчётом стало быть. Ну, вы понимаете! А теперь, когда мне какую-то ерунду подарили, браслетик такой, который и шаги меряет, надо в течение дня тысяч десять нашагать, вот и стараюсь пешком передвигаться. Здоровье, стало быть, с каждым шагом так и прёт, так и прёт!

На днях опять собрались с выпускниками институтскими, с теми, кто в Н-ске остался, совсем мало нас здесь. Мы всегда собираемся, когда кто из наших уходит. Вот и в этот раз встретились по такому же поводу: наш однокурсник Саша, который со мной и Славкой в комнате проживал, покинул нас. Повспоминали, погрустили, позвонили кому надо, потом опять за былое, вспомнили многое: и смешное, и грустное. Допоздна досидели, хорошо и печально было. В комнате нашей в общежитии на троих пацанов мы по очереди дежурили, уборкой, стало быть, занимались. Мы с Александром никогда не ленились: чуть только очередь подойдёт – сразу же тряпку в руки и пол мыли. Как уж мыли, вопрос второй, однако порядок соблюдали. Славка же дежурил по неделе, лень пол мыть было, так, мусор выкинет – вот и вся уборка. Но у нас строго: пока пол не помоешь – незачёт. Вот и мурыжили его, пока не выполнял главную задачу. Ещё он доставал тем, что вставал раньше нас, с шумом и причитаниями отыскивал свою спортивную одежду и уходил бегать на стадион. Едва-едва успевали мы вновь смежить веки, как спортсмен наш возвращался, опять шумел, кряхтел, переодевался, опять, естественно, будил нас. Мы вставали, собирались и уходили на занятия, а он опять укладывался поспать часок-другой. Никакие уговоры и просьбы не действовали, так и не давал нам досматривать сладкие утренние сны. Характер такой, я знаю, до сих пор рано встаёт, где бы ни был – дома у себя в Иркутске, у меня в гостях, на рыбалке с моим братом на Байкале. Весь в отца, которого я тоже хорошо знал. Тоже рано вставал и тоже байки разные рассказывал! Славка и Сашка, мои соседи по общежитию, после вуза в армию загремели, у меня белый билет оказался: в своё время получил осложнение на сердце, вот и забраковали, хотя в спортивном отношении докатился до сборной области по баскетболу.