Текст книги "Лучшая фантастика XXI века (сборник)"

Утром в понедельник Пол приводит Надю.

Она сидит в кабинете, читает книгу и поднимает глаза на Мейсона, когда он говорит что-нибудь правильное или очень глупое.

(Когда он ловит ее на этом, глаза у нее глубокие и темные и она слишком стесняется, чтобы состроить гримаску.)

Пол не объясняет, почему привел ее, но Мейсон уверен, что она не шпионит – даже Пол не может так рисковать. Скорее, она все-таки его подружка. (Может, актриса. Нужно начать смотреть новости.)

Большую часть времени она сидит, уткнувшись носом в книгу, сидит так неподвижно, что Мейсон знает, когда она на них смотрит: для этого нужно больше времени, чем для того, чтобы перевернуть страницу.

Однажды, когда они спорят о зацикливании, Пол оборачивается и спрашивает у нее:

– Это станет проблемой?

– Думаю, мы это узнаем, – отвечает она.

Она впервые подает голос, и Мейсон поворачивается и смотрит на нее.

Она не оторвала взгляд от книги, вообще не шелохнулась, но Мейсон продолжает смотреть, чего-то ожидая, пока Пол не перехватывает его взгляд.

Для того, кто ежедневно приводит свою подружку в офис в качестве неофициального консультанта, Пол, кажется, слишком недоволен взглядом Мейсона.

Надя как будто ничего не замечает, ее отражение в мониторе Мейсона ни разу не поднимает головы.

(Разумеется, неважно, делает она это или нет. Он понятия не имеет, чего ждет.)

Мейсон очень скоро догадывается, что они делают. Пол не говорит ему, но, когда Мейсон спрашивает: «Мы пытаемся создать способность переживать?», Пол отвечает: «Об этом не беспокойтесь», как будто разгадал первые строки шифра Мейсона, и для Мейсона это и есть ответ.

Имеется только одна причина, по которой создают алгоритм мышления такого уровня, и это не потребность в секретарше.

Пол создает ИР, способный вырастить органическую личность, которая может не только понимать, но и отвечать, личность, выходящую за рамки любых программ, наделенную воображением и действительно способную жить.

(Иногда, если он слишком устает, он начинает романтически воспринимать работу.)

Пол даже для творческой личности все понимает очень быстро.

– Но, отдавая предпочтение запрограммированной шкале моральных ценностей, предпочтение всегда отдают тем, кто принимает решения, основываясь на бинарном принципе, – говорит Мейсон. – Акционерам может не понравиться свободная воля, ставящая на первое место нравственность.

Пол задумчиво кивает.

– Попробуйте разработать алгоритм, который создает предпочтение, основанное на условности чьих-либо реакций на проблему, – говорит Пол. – Поведение людей легко предсказать. Легче, чем сделать их нравственными.

У Пола нет причин смотреть в этот момент на Надю, но он смотрит, и на секунду лицо его искажает гримаса. Лицо Нади тоже. Ночью Мейсон не может заснуть, думая об этом.

ЭНДРЮ МЕЙСОНУ ОТ ОТДЕЛА «ЗДОРОВЬЕ И БЛА ГОПОЛУЧИЕ»

Сегодня вы в кафетерии получили кофеина на сорок процентов больше нормы. Ваше здоровье – наша главная забота.

Если хотите пересмотреть расписание работы над проектом, договоритесь о встрече в администрации. Если вы испытываете физическую усталость, свяжитесь с врачом компании. Если у вас возникли личные проблемы, проконсультируйтесь с психотерапевтом компании.

В любом случае сообщите, какие действия вы предприняли, чтобы мы могли внести изменения в ваши данные.

Если есть нарушения, связанные с диетой, устраните их.

Компания ценит вашу работу.

Они проверяют на модели кое-какие компоненты.

(Мейсон говорит Полу, что они близки к пониманию. На самом деле он хочет проверить, предпочтет ли модель одного из них без логических причин. Так поступают люди.)

Он вносит поправки в базовую линию, добавляет несколько черт, взятых наудачу из повторяющихся типов в архивах, чтобы не использовать чьи-нибудь останки. (Компания такого не любит.)

В поле «идентификация» Мейсон печатает «ГАЛАТЕЯ».

– Акроним? – спрашивает Пол.

– Аллюзия, – говорит Надя.

С главного монитора смотрит ее отражение, брови у нее приподняты, а выражение слишком изумленное, чтобы казаться просто хмурым. Галатея проходит диагностический поиск (ждать приходится долго – текстовая версия интерфейса в прошлом месяце прошла четыре анонимные проверки, и кое-что весьма сложное потребовало много кодирования). Она находит в доступном оборудовании камеру и по очереди кивает Мейсону и Полу.

Но тут ее взгляд замирает, остановившись на Наде.

Это логично. Надя хмурится еще сильнее, но у Мейсона по спине идут мурашки. Кому-то следует поработать над натурализмом этой модели. Это не какой-то второсортный киоск с базой данных; им нужно поддерживать свою репутацию.

– Будь очаровательной, – говорит Мейсон.

Пол доволен.

– Ладно, – говорит он. – Галатея, рад знакомству. Меня зовут Пол, и сегодня вечером я попытаюсь быть очаровательным.

В следующие десять минут Галатея предпочитает Пола.

Мейсон сжег бы все это здание, если бы не гордился собой.

– Галатея, – спрашивает Мейсон, – каков смысл последней фразы Пола?

– Что его работа идет хорошо.

На самом деле Пол сказал не это (в словах Пола не о кодировании мало смысла), но это означает, что Галатея вмешивается из лучших побуждений, потому что отдает предпочтение ему.

– Прочти это, – говорит Мейсон, написав записку.

Пол читает:

– При переменах в парадигмах рынка очень важно усиливать нашу синергию, чтобы пересмотреть парадигму структуры.

Это строка из того вздора, что нес Пол в первый день их совместной работы. У Пола даже не хватает совести узнать это.

– Галатея, действуй на основании этой фразы, – велит Мейсон.

– Не могу, – говорит Галатея, но ее камеры сосредоточены на лице Пола, что для Мейсона и есть настоящий ответ.

– Установка этой программы изменит основы твоей личности и твои предпочтения, – говорит Мейсон. – Ты можешь определить лишнее?

Наступает короткая пауза.

– Нет, – удивленно говорит Галатея.

Мейсон с улыбкой смотрит на Пола, но у Пола челюсти сжаты, как у испытывающего чувство вины, взгляд устремлен на стену перед ним; руки, лежащие на столе, он сжал в кулаки.

(Надя, отражающаяся в мониторе, оставила книгу и слегка подалась вперед; губы у нее приоткрыты, и выглядит она так, словно увидела призрак.)

На праздничный прием Пол и Надя приходят вместе.

Пол обнимает ее за талию, но даже после нескольких месяцев наблюдений Мейсон не может сказать, встречаются ли они.

(Он видит только, как Пол подает ей руку, когда они каждый день уходят, как она слишком долго смотрит на него, прежде чем взять его за руку; он что-то рассказывает ей, и у него улыбка человека, который отчаянно старается понравиться.)

У Пола сверхъестественная способность органично выглядеть на приемах. Его смокинг искусственно смят, рука на талии Нади, и на всех, с кем встречается, он смотрит прямо.

Слишком гладко, чтобы быть естественным: должно быть, отец учил его в молодости.

Может, дело в этом – может, они как брат и сестра, если только не замечать, как Пол смотрит на нее, когда она поворачивается в профиль, – так, будто он не прочь выпить, но не затаивая дыхание.

(Мейсон завидует тому, как Пол выпивает с ней; он завидует всем, у кого есть брат или сестра.)

– Почему вы смотрите на меня?

Она не застенчива, думает он, оборачиваясь, и что-то в ней заставляет его ответить честно.

Он говорит:

– Я нахожу вас интересной.

– Из-за моей внешности.

Это звучит как заключительная фраза научной статьи, всех поразившей своим содержанием.

– Из-за того, как вы на всех смотрите.

Должно быть, это удивило ее; она наклонила голову, взгляд на мгновение стал пустым и плоским, прежде чем она придала лицу другое выражение.

Это произошло так быстро, что большинство ничего бы не заметило, но Мейсон к этому времени достаточно подозрителен, чтобы заметить любое, пусть даже небольшое ее отличие от других людей.

Теперь он знает, почему она так упорно смотрит в книгу, если это происходит всякий раз, как ее что-нибудь удивляет.

Но это не мешает ему ощутить холод.

(Он не может это осознать. Одно дело – подозревать, другое – знать наверняка.)

Должно быть, это отразилось в его лице; она смотрит на него так, словно не знает, что он сделает дальше.

Обычно она смотрит на него иначе.

Ему становится еще холоднее.

В ее глазах ужас, как в глазах любого человека.

Мейсон никогда не видел такой прекрасной машины.

Он открывает рот.

– Не нужно, – говорит она.

И тут с улыбкой вмешивается Пол.

– Ты ведь помнишь, как танцевать?

Переплетает пальцы с ее пальцами и уводит Надю от него чуть быстрее, чем нужно бы, чтобы все выглядело обычно.

Всю дорогу до танцпола она через плечо смотрит на Мейсона.

Он долго стоит на месте, глядя, как золотой мальчик из «Мори» танцует с рукотворным прототипом «Следа».

Весь уик-энд он соображает, нет ли у него в отделе эстетики знакомого, который мог бы сказать, откуда взялось лицо Нади; а может, Архивы расскажут ему о личности, которую Пол Уайткавер бережет для особого случая.

Это заманчиво. Это остановит проект, но, несомненно, заставит Пола замолчать; к тому же с чем-то столь значительным он мог бы пересмотреть свой контракт и стать свободным внештатным сотрудником. (Если ты свободный сотрудник, никто не прослушивает твои домашние сети.)

Нужно с кем-нибудь поделиться – и побыстрее. Если он этого не сделает и кто-нибудь узнает, что у них есть тайны, Мейсон до конца жизни проработает в отделе контроля качества; за ним будут следить двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю, и он будет жить в подземных помещениях компании.

Если он никому не скажет, а скажет Пол, Пол получит свободу, а Мейсона сильно понизят.

Он должен позвонить. Должен рассказать Согласию.

Он уже готов был сделать это, но вспомнил, каким было ее лицо, когда он понял, кто она; вспомнил, как она испугалась его, как позволила Полу взять себя за руку, как через плечо смотрела на него – смотрела так долго, как только смела.

Не очень лестное воспоминание, но именно оно удержало его от действий.

(Кстати выяснилось, что у него не так уж много друзей.)

Утром в понедельник Пол приходит один, закрывает за собой дверь и не произносит ни слова. Это такая замечательная перемена, что Мейсон некоторое время наслаждается тишиной, прежде чем обернуться.

Пол сложил руки, лицо у него настороженное. (Он похож на Надю.)

Мейсон говорит:

– Кто она?

Он почти не спал в уик-энд, думая об этом. Воображал трагическую первую любовь или какую-то недосягаемую светскую львицу, за которой охотился Пол и чью личность скопировал.

Раз или два ему подумалось, что Пол решил воссоздать отца, но это было слишком невероятно даже для него.

Пол напряженно качает головой.

– Никто.

– Послушай, – говорит Мейсон, – я не позвонил в отдел кадров и не собираюсь звонить. Кто она?

Пол садится, руками зачесывает волосы назад.

– Не хочу, чтобы у меня были неприятности, если они узнают, что я ее сделал, – говорит он. – Одно дело возиться с компонентами из запасов компании, но брать останки клиента… – Он качает головой. – Я не мог рисковать. Нужно было вместить ее в стандартный образец.

Мейсон думает о базовой линии Пола, добытой на черном рынке, и гадает, откуда Пол мог догадаться об этом.

– Она теперь отклоняется от стандарта, – говорит он.

Наде следовало бы быть здесь. Мейсон при разговоре чувствовал бы себя гораздо увереннее, будь она здесь.

(Но Пол не стал бы об этом говорить, если бы она была здесь; теперь он уже многое знает о Поле.)

– Нет, – говорит Пол, и на его лице появляется печальная улыбка. – Я испытал несколько наших ранних образцов, прежде чем взяться за все в целом. Поверить не мог, как хорошо с ними получалось.

Конечно, хорошо получалось, думает Мейсон, ведь они мои. Но рта не раскрывает.

Пол смотрит удивленно, настолько, насколько может удивиться такой парень, как он.

– Когда мы объявим о создании «Следа», это изменит мир. Ты ведь это понимаешь?

Он понимает. И это одна из причин, почему он не может спать.

– А что тогда будет с Надей? – спрашивает он.

(Это другая причина его бессонницы.)

– Не знаю, – говорит Пол, качая головой. – Она знает, что она… то есть я хочу сказать, она знает, что она ИР… понимает, что может произойти. Я сказал ей об этом с самого начала. Вначале я думал, что мы сможем использовать ее в качестве опытного образца. Я понятия не имел, насколько я…

Он смолкает, охваченный сильным чувством.

– Не человек, но наиболее близкое к нему? – спрашивает Мейсон, и звучит это зло.

У Пола хватает совести вздрогнуть, но он сразу берет себя в руки.

– Она знает, что я к ней неравнодушен, – продолжает он. – Я хотел как лучше. Надеялся, что мое изделие произведет такое впечатление на «Мори», что мне позволят… что с Надей будет все в порядке.

Он хочет сказать: «Мне позволят сохранить ее».

– А что, если они захотят использовать ее в качестве прототипа?

– Я не лгал ей, – говорит Пол. – Никогда не лгал. Она знает, что ей может понадобиться апгрейд, чтобы сохранить себя, знает, что может принадлежать компании. Она принимает это. Мне казалось, что я тоже это принимаю, но я не думал, что она будет такой… я хочу сказать, я не думал, что приду к этому… в самом начале она действительно была никто и ничто.

Мейсон помнит, как Надя впервые посмотрела на него; он знает, что это неправда.

Они долго сидят молча. Пол выглядит сломленным; он не думал, что влюбится в дело рук своих, не помышлял об истории Галатеи.

Она ждет в библиотеке, и Мейсона это удивляет, прежде чем он соображает, что там и следовало ее искать: ведь у него есть карта.

Она не издает ни звука и не отрывается от консоли, но спустя несколько секунд говорит:

– Некоторые из этих книг никто никогда не открывал.

Выговор.

Он говорит:

– Да это просто справочники.

Он не говорит: мне они не нужны. Ему нужно хоть иногда не выглядеть придурком.

Тут она поднимает голову.

(Он ищет код в ее взгляде и чувствует себя хуже, чем Пол.)

– Я люблю книги, – говорит она. – Сначала не любила, но теперь я лучше их понимаю. Теперь я их люблю.

(Она имеет в виду: «Вы собираетесь меня выдать?») Он думает, только ли это она говорит или его алгоритм работает и пытается пробиться что-то новое.

– У меня дома есть библиотека, – говорит он.

(Он хочет сказать: «Нет».) Она моргает, расслабляется.

– Что вы читаете?

– В основном приключения, развлекательную литературу, не представляющую особой ценности, – говорит он, думая о своем собрании детективных романов; не решит ли она, что у него дурной вкус?

Она говорит:

– Здесь все не представляет особой ценности.

Она шутит (он не думает, что она смеется над ним), и у нее такая улыбка, что он отвлекается, а когда собирается с мыслями, она уже уходит.

– Я провожу вас, – говорит он. – У меня сейчас нет дел с Полом.

Очевидно, Пол велел ей не доверять ему, пока он не посвятит его в происходящее, но через секунду она говорит:

– Расскажите о ваших книгах.

И он идет шаг в шаг с ней.

Он рассказывает ей о своей библиотеке, которая была гостевой комнатой, пока он не сообразил, что у него не бывает гостей и комната для них не нужна. Он объясняет, почему там нет окон, установлено специальное освещение и постоянно устраняется влага из воздуха, чтобы книги не заплесневели.

(Помещение также отделано свинцом, что мешает «Мори» заглядывать в его компьютер. Некоторые вещи должны оставаться только в личном ведении.)

Ее выражение продолжает меняться, причем так тонко, что он поклялся бы, что она человек, если бы не знал точно.

Она рассказывает об Александрийской библиотеке: любопытная смесь машинного программирования, дающего доступ к информации, и такого воображения, словно она на самом деле бывала там.

(Если уж на то пошло, возможно, это и есть бессмертие.)

Она упоминает десятичную классификацию Дьюи, и он говорит:

– Я так и расставляю свои книги.

– Это объясняет ваш код, – говорит она. Когда он поднимает брови, она уточняет: – Это… очень основательно.

(Дипломатия. И не его.)

– Так и должно быть, – говорит он. – Я хочу, чтобы «След» был совершенством.

Он не говорит: вы.

– Знаю, – отвечает она, и ему не нравится, как она это говорит, но к этому времени они уже стоят у двери кабинета Пола, и она закрывает эту дверь.

На этом этаже есть балкон, выходящий на двор.

На обратном пути он все время держится стены.

Вернувшись домой, он стирает ее аватар из своей программы.

(Не в том дело, что его интересует ее мнение: просто бывает полезно прибраться в доме.)

Отдел маркетинга собирает их на совещание по поводу его заявления в прессе.

Они говорят о рекламе, и о рынке предметов роскоши, и об интересах потребителей, и о предполагаемом выпуске акций компании, и о том, что патентный отдел готов в любой момент принять от них код.

– Отдел эстетики провел поистине поразительную работу, – говорят маркетологи, и Мейсон изображает вежливый интерес, стараясь не смотреть на фото.

(На фото не совсем Надя, но некто достаточно похожий, чтобы у него перехватило горло; это более лощеная, более красивая версия: такое тело было бы у гончей, которую вы пожелали обессмертить так, чтобы общество это приняло.)

– Великолепно, – говорит Пол и улыбается. – Она одинока?

И парни из отдела маркетинга смеются.

(Один из них говорит: «Послушай, Пол, мы все еще надеемся, что ты сделаешь подходящую версию для фотостудии; отдел кадров будет доволен»; Пол выглядит вполне сговорчивым для парня, влюбленного в женщину, которую, как он считает, сам создал.)

Конечно, представлять разработку должен только Пол – Мейсон не из тех парней, которых ставят перед камерой, с него достаточно отшлифовать код.

– Конечно, вы должны как можно скорее подготовить годный для презентации экземпляр, – говорит вице-президент по маркетингу. – Нам для рекламы нужно хорошенькое личико, и к этому времени ее личность уже надо установить. Отдел эстетики считает, что все уже готово. В какой форме?

Лицо вице-президента лишено всякого выражения, поэтому непонятно, что он имеет в виду.

Не смей, думает Мейсон, не смей ничего говорить им ради шанса сохранить ее – во втором поколении или как-то еще. Это ловушка. Не говори ни слова. Подумай, что будет с ней.

(Она все равно кукла, беспощадно думает он на более глубинном уровне, и с ней все равно когда-нибудь что-нибудь случится.)

– Боюсь, я ничего конкретного не знаю, – говорит Пол и, открестившись таким образом, косится на Мей-сона.

Мейсон думает: идиот. Он думает: ты там, куда я тебя привел.

Он стискивает зубы и улыбается.

– Мы проводим тесты, – говорит он. – Не хотите взглянуть на Галатею? – Потом в лучшем стиле самого Пола добавляет: – Конечно, сейчас Пол ею увлечен.

Парни из отдела маркетинга смеются; Мейсон вызывает на свой экран Галатею и замечает благодарный взгляд Пола.

Ему противно это странное ощущение чужой благодарности. И особенно противно, что благодарен ему Пол.

Пол выходит вместе с маркетологами, улыбающийся, очаровательный и пустой, и их уже составленные планы, их объявления для прессы будят в Мейсоне подозрения, что он видит Пола в последний раз.

Ему так одиноко в кабинете, что он подумывает, не включить ли Галатею – просто для компании.

(Он не лучше других.)

Лайв Скетч. ПРЕСС-КОНФЕРЕНЦИЯ «МОРИ» ПО ТЕМЕ «СЛЕД». ПУНКТ ПЕРВЫЙ. ВЫРАБОТКА ПАРАМЕТРОВ. НАЧАЛО В 10.05.27. ОКОНЧАНИЕ В 10.08.43.

ПОЛ УАЙТКАВЕР. Я представляю компанию, которая дала миру «Мементо», не только разработав реальный интерфейс для ответов, но и принеся утешение горюющим семьям по всему миру.

Именно сосредоточенность на человеке, несмотря на все технологии, – величайшее достижение «Мори», и именно она сделала возможным то, что я вам сейчас покажу. Леди и джентльмены, позвольте представить вам Галатею.

(«СЛЕД» 00001, разработка «Мори», можно заказать через канал ЛинкСкетч.)

[АПЛОДИСМЕНТЫ, КРИКИ, СВИСТ.]

ПОЛ УАЙТКАВЕР. Галатея не человек, но наиболее близка к нему. Это прототип нашей модели «След». Он изменит наши представления о роботах, о чем мы только начинаем догадываться, – если вам удастся достаточно надолго оторвать от нее взгляд.

[СМЕХ. АПЛОДИСМЕНТЫ]

ПОЛ УАЙТКАВЕР. Мыслительные цепочки каждой модели «Следа» настолько совершенны, что не только поддерживают первоначальную личность, но позволяют процессорам усваивать новые входные сигналы, образовывать новые связи – расти так же, как растет человеческий мозг. Эта модель «Следа» создана на базе донора-актрисы – разумеется, анонимно, хотя подозреваю, что кто-нибудь из публики ее узнает, как только заговорит с ней.

[СМЕХ]

А если серьезно, я хотел бы поздравить всех работников «Мори», участвовавших в создании этого удивительного продукта. Рынок ценных бумаг подтвердит, что это величайшее техническое достижение, и это чистая правда. Однако те, кто почтил память своих покойных близких, купив памятную личину «Мементо», подтвердят, что это победа над сердечной печалью, и это очень много значит для нас в «Мори».

Конечно, в связи с большой трудоемкостью создания каждой индивидуальной модели «След» – продукт очень ограниченного применения. Однако наши инженеры уже разрабатывают альтернативные способы использования этой технологии, о которых вы скоро узнаете, – и это может изменить ваш мир.

Леди и джентльмены, спасибо, что навестили нас сегодня. Для меня это не только честь, но и огромное удовольствие.

[АПЛОДИСМЕНТЫ]

Некоторым журналистам будет позволено взять интервью у модели «Следа». Сверьтесь со своим входным билетом. Еще раз благодарю всех. Я рад, что вы пришли. Если…

Телефонный звонок приходит с внутреннего незнакомого номера; Мейсон слишком занят шумной пресс-конференцией, чтобы проверить, чей он. Пол создан для телевидения; Мейсон буквально видит, как отдел кадров переводит его в отдел по связям с общественностью. (Но ему не верится, что Пол потянет за собой и Надю в качестве консультанта по эстетике. Однако верится, что он назовет ее Галатеей.)

– Мейсон слушает.

В трубке молчат, но он знает, что это она. Прервав соединение, он бежит к лифту.

Надя на том этаже, где библиотека, и она дергается, словно под действием пятидесяти тысяч вольт. Мейсон падает на колени и отсоединяет кабель от ее головы.

– Тебя нужно отнести в больницу, – говорит он, и ничего глупее он не мог бы сказать. (Он смотрит слишком много фильмов.) На самом деле ей нужен антивирусный щит из технической лаборатории.

Может, он говорит это ради нее, чтобы они могли и дальше притворяться, что она настоящий человек. Но она тоже начинает говорить.

– Это базовая линия, – говорит она, и он не может понять, что она здесь делает.

Он говорит:

– Я отнесу тебя в отдел антивирусов, держись.

– Нет, – с трудом отвечает она.

Глаза ее пустеют, становятся плоскими, и что-то внутри ее щелкает.

Он, не задумываясь, подхватывает ее и как может быстро несет к лифту.

Он должен отвезти ее домой.

Он проделывает это за семь минут (потом придется заплатить много штрафов), проносит ее через чердак. Она перестает дергаться, и он не знает, к добру это или к худу.

Он полагает, что она крепче, чем выглядит, – бог весть через сколько апгрейдов провел ее Пол, но заранее никогда нельзя знать. Она такая легкая у него на руках, что он гадает, как она вообще могла существовать.

Он сажает ее на один из стульев, которыми дизайнер «Мори» обставил его квартиру, и перетаскивает ее через порог своего кабинета.

Находит розетку за ухом, там же, где и у «Мементо»: богачи не любят видимых изъянов.

Он подключает ее к своей программе.

Ему не по себе, словно он укладывает ее в своей спальне, но по крайней мере «Мори» не может за этим наблюдать.

Голова ее свешивается набок, глаза полузакрыты и незрячи.

– Держись, – говорит он, как какой-нибудь идиот, и включает свою программу.

(Теперь он жалеет, что стер ее аватар: он помог бы ей быстрее, если бы была готовая форма.)

Код проводит сканирование. Кое-что ему недоступно – части, которые Пол раздобыл на черном рынке. (Программисты с черного рынка проделывают поразительную работу. Если он выберется из этой передряги живым, то, возможно, присоединится к ним.)

Он видит, что некоторые линии его кода слились с нею, и чувствует непомерную гордость.

Он узнает некоторые черты личности, и от этого у него сжимается в груди и щиплет глаза.

Пол идиот, думает он; ему хочется кого-нибудь ударить.

Потом он видит первое повреждение, и начинается работа.

Он никогда еще не работал с системой в целом. Всегда были строки кода, встраиваемые неизвестно куда; Галатея была первым завершенным продуктом, с которым он работал.

И вот Надя пустыми глазами смотрит в потолок, а у Мейсона дрожат пальцы.

Если он будет думать об этом как о хирургической операции, его вырвет. Он поворачивается так, чтобы не видеть ее.

Немного погодя у него начинает получаться; он возвращается в детство, в свои двенадцать лет; в нескольких тысячах линий кода он воссоздает свою квартиру вплоть до скрипа половиц в коридоре.

(«Это… очень необычно», – сказала мать, и тогда он начал подозревать, чего хочет его воображение.)

Когда он заканчивает последнюю линию, код запускается, и он приходит в ужас: вдруг не будет ничего, кроме цепочки нолей, как прямая линия?

Но потом циклы начинают повторяться – быстрее, чем он способен проследить, и возникает загрузочный файл, как у Галатеи, и он думает: «Черт возьми, я это сделал!»

Ее веки вздрагивают, и она просыпается.

Она издает ужасный бессмысленный звук; он тянется к ее руке и останавливается – возможно, это последнее, что нужно, когда у вас паническая перезагрузка.

Она смотрит на него, ее взгляд медленно фокусируется.

– Тебе нужно проверить свой код, – говорит он. – Я не уверен, что сделал все необходимое.

Короткая пауза.

– Ты все сделал, – говорит она, и ее глаза закрываются. Мейсон понимает, что это не замыкание, она просто уснула.

После некоторых сомнений он относит ее на кровать, чувствуя себя полным дураком. Он не знал, что они спят.

(Может, это Пол попробовал сделать ее более человечной – из лучших побуждений.)

Он долго сидит перед своим компьютером, глядя на код, положив палец на клавишу «сохранить», решая, кто же он все-таки такой.

(Он всегда считал, что приятно иметь дело с программами: перед тобой всегда абсолюты – да или нет.)

Когда он наконец поворачивается на стуле, она стоит в дверях и смотрит на него.

– Я стер это, – говорит он.

Она отвечает:

– Знаю.

И ее тон заставляет его задуматься, как долго она тут стояла.

Она сидит на краешке стула, потирая плечо, совсем как человек, и от этого становится больно.

– Ты пытаешься убить себя? – спрашивает он.

Она кривится.

Он вспыхивает.

– Не то чтобы я хотел – просто у меня есть игра с твоим участием, и в ней ты прыгаешь. И я всегда тревожился…

Звучит жутко, и он благодарен ей за то, что она смотрит не на него, а на компьютер, и не спрашивает, чем еще он занимается, кроме того, что смотрит, как она прыгает.

На твоем месте я бы прыгнул, понимая, почему это делаю, думает он, но некоторые ищут более легкий выход.

Надя сидит, как человек, собирающийся с мыслями. Мейсон смотрит ей в лицо (не может удержаться) и думает, сколько времени ей осталось.

Прототип жив; очень скоро кто-нибудь в «Мори» заметит, как похоже на Надю действуют модели «След».

Может, ее не деактивируют. Пол достаточно умен, чтобы использовать свой успех для получения какой-нибудь льготы; может, он сумеет получить все, что хочет.

(Сохранить ее для себя, думает Мейсон; он гадает, почему для Нади нет положительного исхода.)

– Галатея не похожа на свою базовую линию, – очень нескоро говорит Надя. – Она считает, что всегда была такой. Пол говорит, что я начинала, как и она, со случайного шаблона, и я помню все, что изменил ты.

Мейсон думает о ее любви к книгам; вспоминает, как она по утрам сидит в его кабинете, слушая разговоры о том, что ждет ее дальше.

Она делает паузу в том месте, где человек должен перевести дух. Она самая прекрасная машина в мире.

– Но в основе новой модели «Следа», – говорит она, – останки. И в основе всех остальных будет только один человек. Я должна знать, если начинала с кого-то.

Сердце Мейсона подступает к горлу.

– И что?

Она смотрит на него.

– Так далеко я не заходила.

Она хочет сказать «это должен был сделать ты».

Он пожимает плечами.

– Я расскажу тебе все, что ты захочешь узнать, – говорит он. – Я не Пол.

– Я не позову Пола, – говорит она.

(Она его звала; она знает, как бы он реагировал на проблему. Людей так легко предсказать. Именно так возникают предпочтения.)

Будь он человеком похуже, счел бы это объяснением в любви.

Вместо этого он говорит:

– Пол считал, что ты стандартна. Он получил твою базовую линию на черном рынке, чтобы не узнала «Мори»; на рынке ему сказали, кто составляет ее основу.

Он замолкает, не зная, что еще сказать.

– Кем я была? – наконец спрашивает она.

– Они не назвали ее подлинное имя, – отвечает он. – Оно неизвестно.

(Продавец на черном рынке был большим любителем литературы; именно он назвал останки Галатеей. Но это Мейсон унесет с собой в могилу.)

Она смотрит на него.

Он думает о ее первом взгляде на него, осторожном и жестком (он никогда больше не видел у нее такого выражения), думает о том, как она выглядела, когда Пол влюбился в Галатею; она понимала, что потеряла себя, но не знала, до какой степени.

Он думает о ее аватаре, как она прыгает с балкона и исчезает.

Он уйдет с ней ночью; он рискнет сходить на черный рынок, если она захочет; если она захочет пойти одна, он будет прикрывать ее, сколько сможет.

(Боже, как он хочет, чтобы она жила!)

– Я могу стереть то, что мы сделали, – говорит он. – Оставить тебя такой, какой ты была, когда Пол разбудил тебя.

(Пол не заметит; он слишком ее любит, чтобы видеть.)

Все ее тело говорит о предательстве; глаза по-прежнему смотрят в пространство, она сжимает пальцами край стула, словно готовится к худшему, словно в любой миг готова сдаться.

На секунду он вспоминает о Ким Паркер, с которой ходил к Испанской лестнице во время обучающего путешествия от академии «Мори» в Рим; ему тогда было пятнадцать, и он долго сидел рядом с ней и ждал знака, что ее можно поцеловать. Но так и не дождался.

Тогда он все время чувствовал себя глупо и одиноко; в то же время он был взбудоражен и каким-то участком сознания старался запомнить все цвета, чтобы потом восстановить Лестницу в своей программе.

Надя, задумавшись, время от времени моргает.

В комнате тихо – дышит только один из них, и он чувствует себя одиноким, но будет терпеть, сколько понадобится.

Он знает, как ждать «да» или «нет»; такие люди, как он, имеют дело с абсолютом.