Текст книги "Лучшая фантастика XXI века (сборник)"

– Я бы хотел опубликовать эту статью.

– Нет! Ни за что, твою мать! С ней будет то же самое, что с твоей статьей про бабочку, и про дорожные контракты, и про бюджет конгресса. Ты не заработаешь ни клика. Это бессмысленно. Никто не станет ее читать.

– Это новости.

– Марти рисковал ради тебя жизнью… – Она сжимает губы, обуздывает свой гнев. – Ладно. Дело твое, Онг. Если хочешь разрушить свою жизнь ради Торо и цветов – милости прошу. Мы не в состоянии помочь тебе, если ты сам не желаешь себе помогать. Вывод: или ты получишь пятьдесят тысяч читателей, или я отправлю тебя обратно в третий мир.

Мы смотрим друг на друга. Два игрока, оценивающие противника. Решающие, кто уверен, а кто блефует.

Я нажимаю кнопку «опубликовать».

Статья отправляется в сеть, возникает в новостных лентах. Минуту спустя в водовороте вспыхивает крошечное новое солнце.

Мы с Дженис следим за мерцающей на экране зеленой искрой. Читатели замечают статью. Начинают пинговать ее и делиться ею, начинают просматривать страницу. Статья немного подрастает.

Мой отец поставил на Торо. Я – сын своего отца.

Нил Эшер

Нил Эшер – английский писатель-фантаст, чьи произведения начали появляться на страницах журналов и в списках издательств в начале столетия. Часто связываемый с довольно неопределенным направлением «новая космическая опера», автор отличается богатым поэтическим воображением и склонностью к изображению правдоподобных инопланетян. В последние годы Эшер создал в своих рассказах несколько весьма впечатляющих монстров.

Эту его склонность хорошо демонстрирует «Струд», рассказ о том, как сверхразумные инопланетяне революционизировали человеческое общество – в некотором смысле. Мы узнаем о том, как поразительно один вид инопланетян способен использовать другой.[10]10
  © Neal Asher, 2013; © пер. А. Грузберга, 2016.


[Закрыть]

Струд

Струд, похожий на греческую арфу высотой четыре и шириной три метра, – его тело с гибкой перегородкой в центре рябило на невидимом ветру, – мерцая, двигался по парку, протягивая ко мне щупальца с лоснящимися, разбухшими стрекательными стручками. Голос его походил на вопль безумного привидения в пустом доме; вначале он бормотал, потом утробно взревывал, изрыгая бессмысленные звуки. Я почти не раздумывая бросился к ближайшему патуну, преследуемый чудовищем по пятам. Кюриольная матрица патуна отреагировала перламутровой вспышкой, поместив нас обоих в сдерживающие клетки. Меня обожгло – сквозь дыры в рубашке виднелась покрасневшая кожа, но не знаю, кто был виноват в этом, струд или патун. Струд, чью кюриольную матрицу отключил патун, лежал поблизости, точно груда окровавленных морских водорослей. Я осмотрел свой ящик размером десять на десять футов, с полом, усеянным камнями, костями и кусками панциря. Мне всерьез захотелось заплакать.

– Люблю! Съем тебя! – вопил струд. – Съем тебя! Боль!

Возможно, опять возникла проблема с переводчиком. По сравнению с джилстом, прикрепленным у основания моего черепа и с мучительной точностью прорастившим свои иглы в мой мозг, последний «Пентиум синаптик» напоминал абак, в котором недостает большей части костяшек. К несчастью, мы, люди, таковы, что джилст гораздо умнее своего хозяина. Мой джилст, предполагая, что я знаю все слова, загрузил себе английский в полном объеме и, переводя, скажем, речь патуна, выдавал нечто надерганное из всевозможных непонятных словарей – мешанину научных, философских, социологических и политических терминов. Из всех. И что же этот страдающий расстройством пищеварения тритон с пятью рубиновыми глазами и подвешенным снаружи кишечным трактом сказал мне, когда я подбежал к нему?

– Переместитесь на пятнадцать градусов субаксиально полусферическому сращению полиуглеродного интерфейса.

Я спросил, где находится ближайшая ориентирующая машина, и он просто показал на бугор в ближайшей стене и сказал:

– Вон там.

Проведя сорок шесть часов на космической станции, я сумел с помощью технологии обратной связи, которая, как инструкция для пользователя, загружается в ваш мозг в ту самую минуту, когда шипы начинают прорастать в него, ограничить словарь джилста своим привычным бедноватым словарем и полагал, что разобрался с этим – но только до встречи со струдом. Я даже сумел заставить его перестать переводить снисходительные вопросы слиприда, которые тот задавал всякий раз, стоило мне спасовать перед очередным поразительным зрелищем:

– Не требует ли конфузионное замешательство чьих-то разъяснений?

Я понимал суть вопроса, но не мог избавиться от ощущения, что либо переводчик, либо слиприд издеваются надо мной. Что не так уж хорошо, потому что мне никак нельзя было заблудиться на станции: я хотел увидеть перед смертью как можно больше.

До того как посадочный аппарат патунов опустился в Антарктиде, мои шансы на то, что удастся прожить дольше пяти лет, были один к десяти. Такими низкими их сделал рак, угнездившийся в обоих легких. К тому времени как патунская технология начала понемногу распространяться у нас, мой рак пустил метастазы, выслав своих разведчиков осваивать другие области моего организма. И когда я наконец стал получать хоть какую-то пользу от этой технологии, рак основал процветающие колонии в моей печени и в других местах, слишком многочисленных, чтобы их перечислять.

– Мы не можем вам помочь, – объявил доктор-слип рид, плывя в метре над землей в больнице патунов на острове Уайт. Такие больницы открывались по всей Земле, как лечебницы «Врачей без границ» в отсталых странах третьего мира. В этих лечебницах врачи-слиприды подробно объясняли нашим знахарям, в чем те ошибались. Наиболее впечатлительная часть населения воспринимала их название как «ангелы-чужаки, подобные прозрачным лучам манты». Но большинство сочло более подходящим прилипшее к этим существам название «слизистые придурки»: трудно смириться с покровительственным отношением существа, похожего на летающую соплю с прожилками сосудов, двумя клювами, черными глазами-пуговками и прозрачным телом глиста, издающим сильный запах горелого бекона.

– Прошу прощения?

Я не верил своим ушам: ведь эти чудотворцы проделали немыслимый путь, чтобы применять здесь свои волшебные технологии. Слиприд объяснил мне положение дел на превосходном английском языке без переводчика. Ему и ему подобным удалось создать нанофабрики, которые попадали в печень и начинали выпускать восстанавливающие ДНК наномашины. И все было хорошо, если вы получили свой нактор до повреждения вашей ДНК. Это означало вечную молодость, если только не замирать перед несущимся на вас грузовиком. Но у меня повреждения были слишком велики, и мой нактор не мог отличить здоровую клетку от распа дающейся.

– Но… вы сможете меня вылечить?

Я все еще не мог поверить.

– Нет.

Откровенный ответ. И, услышав его, я начал сопоставлять факты, которые раньше старался не замечать.

Люди на Земле по-прежнему умирали в больших количествах, и врачам-инопланетянам приходилось расставлять приоритеты. Видите ли, в Британии наша национальная система здравоохранения заботливо трудится над созданием вирусов и микробов, способных противостоять почти любым антибиотикам. В сущности, у слипридов на Британских островах возникли проблемы с привлечением людей в свои лечебницы, потому что за последнее десятилетие больницы стали для больных главной опасностью. Попав туда, чтобы удалить вросший ноготь, получаешь британский стафилококк или его разновидность и вот уже отбываешь в мир иной в герметически запечатанном пластиковом гробу. Однако львиная доля инопланетных ресурсов направлялась в те же страны, где действовали «Врачи без границ»: сражаться со смертностью, ежедневно уносившей десятки тысяч человек, погубленных новой, передающейся воздушно-капельным путем разновидностью СПИДа, от необузданной лихорадки Эбола и от нового штамма туберкулеза, который за четыре дня превращает ваши легкие в желе.

– Пожалуйста… вы должны мне помочь.

Тщетно. Я знал статистику и, подобно многим другим, после прибытия инопланетян жадно изучал все связанное с ними. Даже просто задержавшись, чтобы поговорить со мной, пока его кюриольная матрица перемещала его от палаты к палате, слиприд, возможно, приносил в жертву другие жизни. Снова вопрос ресурсов. Слиприды освоили практику, которую наша увечная служба здравоохранения не умела применять без истерических воплей: если у вас трое смертельно больных, а ресурсы – для спасения всего двоих, вы так и поступаете и не тратите силы в напрасных попытках спасти всех троих. Этот слиприд, используя все свое мастерство и удивительную технологию, несомненно мог меня спасти, разобрав мое тело на клетки и восстанавливая их одну за одной, но тем временем умерли бы десять, сто или тысяча человек с менее серьезными, но не менее смертельными болезнями.

– Вот ваш билет, – сказал слиприд, и из его матрицы на мою кровать что-то вылетело, а сам слиприд уплыл.

Я уставился на желтый десятисантиметровый диск. Были розданы уже тысячи таких дисков, и правительство пыталось контролировать, кому они предназначаются и для чего. Но инопланетяне, не обращая на это внимания, вручали диски тем, кого считали пригодными, и только тем, кто мог, по их мнению, ими воспользоваться – чтобы улететь с Земли. Я решил, что это мой утешительный приз.

Автоматический слипридский хирург имплантировал мне вспомогательный кибернетический скелет. Это позволило мне встать с постели и направиться к платформе, откуда шаттлы отходили к побережью Кента. Вначале я не испытывал никакой боли, так как хирург установил нервный блок, действие которого ослабевало постепенно, но чувствовал я себя не лучше, чем гнилой шнурок. И когда блок перестал действовать, я вернулся к ингаляторам, к пластырям в тех местах, где рак костей изъел меня сильнее всего, и необходимости жрать таблетки горстями.

В шаттле, который в целом походил на пассажирский вагон, я попытался сосредоточиться на катионовых идентификационных картах чужаков, которые загрузил в планшет, но ноющая боль и постоянная слабость не давали мне сосредоточиться. Вокруг было странное смешение людей, как на борту любого воздушного судна: женщина с ребенком в заплечной сумке, как у североамериканских индейцев, парочка чрезвычайно серьезных личностей, которые могли быть правительственными чиновниками, мафиози или брокерами, и прочие. Прямо передо мной сидели две женщины и трое мужчин с завидно громкими голосами, одетые неряшливо, чуть ли не как панки (такую одежду обожают студенты) – должно быть, группа документалистов Би-би-си, о которой я слышал. Мое предположение подтвердилось, когда один из мужчин достал оклеенную ярлыками видеокамеру и стал снимать пассажиров-негуманоидов. С нами летели два слиприда и патун – существо, похожее на двухметровую мокрицу с вздыбленным передним сегментом, с чрезвычайно сложно устроенной головой, способной поворачиваться на триста шестьдесят градусов, и со вторым набором многочисленных аккуратно сложенных конечностей на плоской спине. Что касается использования инструментов, то природа снабдила патуна рабочей поверхностью, парой рук, мощных, как гидравлические тиски, и второй парой – с пальцами толщиной в волос. Парень с видеокамерой какое-то время снимал чужака, потом опустил ее и осмотрелся. И сосредоточился на мне.

– Привет, меня зовут Найджел. – Он протянул руку, и я неохотно пожал ее. – Куда направляетесь?

Сначала я хотел сказать «не твое дело», но потом подумал, что мне пригодится любая помощь.

– Отправляюсь умирать на системную базу.

Спустя несколько секунд камера Найджела была нацелена мне в лицо, а его спутница Джулия поменялась местами с моей соседкой и засыпала меня фальшиво сочувственными вопросами о том, каково это – умирать, а потом стала нести какой-то вздор о слипридах, не способных помочь мне на Земле. Интервью продолжалось почти час, и я понимал, что они сократят его и отредактируют так, как им будет угодно.

Когда интервью завершилось, я снова обратил внимание на патуна: я был уверен, что он слегка повернул голову, чтобы видеть и слышать нас, хотя не мог понять, зачем ему это. Возможно, его заинтересовало примитивное оборудование, используемое съемочной группой. Как я слышал, одно из этих созданий СТ (сильного тяготения) однажды в Силиконовой долине случайно село на чей-то лэптоп (представьте себе, что вы уронили гантель на спичечный коробок, и поймете, что получилось), а потом за час починило его без всяких инструментов. И, словно это само по себе недостаточное чудо, хозяин лэптопа вдруг обнаружил, что объем памяти для хранения данных вырос с четырехсот гигабайтов до четырех терабайтов. Я бы решил, что история сомнительная, но сейчас этот лэптоп изучают в Смитсоновском институте.

Шаттл пристыковался к станции «Панегирик», и патун, как повелось, вышел первым. Равенство – отличная идея, но в действительности патуны странствуют по Галактике уже полмиллиона лет. В развитии они опережают всех других инопланетян так же, как мы – медуз, и это заставляет задуматься о месте человечества на этой шкале. Когда чужак проходил мимо меня, я почувствовал легкий ветерок, поднятый его кюриольной матрицей (это устройство позволяет другим чужакам, например слипридам, живущим в межзвездных газовых облаках при почти абсолютном нуле, находиться на поверхности Земли и с легкостью приспосабливать окружающую их среду под устраивающие их условия. Для упрощения назовите это силовым полем, хотя на самом деле это нечто гораздо большее. Следующая история о патунах показывает, на что они способны благодаря своим кюриольным матрицам.

Всевозможные группы религиозных фанатиков-шизиков-идиотиков, конечно, сразу назначили инопланетных сверхсуществ причиной всех бед человечества и достойной мишенью, и всего через неделю после появления чужаков какой-то вооруженный бомбой самоубийца попытался взорвать в толпе патуна. Он привел в действие взрывное устройство, но внезапно оказался в невидимом цилиндре вместе с медленно сгорающей пластиковой взрывчаткой – малоприятное зрелище. Другие попытки убить патуна тоже пришли в столкновение с разнообразными симметричными ответами. К снайперу, вооруженному винтовкой с оптическим прицелом, пуля вернулась через этот самый прицел и пробила голову. Бомбист в Испании просто исчез вместе со своей машиной, чтобы появиться – все еще пребывая за рулем – на крыше деревянного дома, который баскские террористы превратили в свою базу. После этого таких попыток стало намного меньше – не потому что террористы излечились от своего безумия, а потому что были упомянуты бейлеки (летающие лазерные пушки, похожие на большие огрызки яблок), способные устроить на Земле подобие глубин Солнца; эта угроза обеспечила патунам безопасность.

Станцию «Панегирик» от системной базы отделял, если воспользоваться определением и чужаков, и моим собственным, всего один короткий шаг. Врата представляли собой просто большое кольцо на одной из площадей «Панегирика»: вы вставали в это кольцо и оказывались на месте. База – гигантский штабель дисков различного размера (девятьсот сорок километров от основания до вершины) – обращалась по орбите вокруг Юпитера. Эту базу перебросили из какой-то системы за восемьдесят световых лет в наше облако Оорта, и оттуда она со скоростью в половину световой направилась к Юпитеру, а корабли с контактерами полетели к Земле. Очевидно, мы созрели для контакта: были достаточно умны, чтобы осознать происходящее, но в то же время еще не настолько развиты, чтобы наша цивилизация погибла при столкновении с таким поражающим воображение всемогуществом.

На системной базе я начал осматриваться – ориентироваться мне помогала специальная программа, загруженная в мой планшет, – и только спустя какое-то время начал повсюду замечать струдов. До тех пор я видел их только на рисунках, и, насколько мне известно, ни один из них не бывал на Земле. Но почему здесь их несколько тысяч? И, конечно, я тут же позволил себе глухо рассмеяться. Да мне-то какое дело? Тем не менее, вновь встретившись с Найджелом и Джулией, я спросил их об этом.

– Согласно данным наших исследователей они стоят довольно-таки низко по шкале разумности и вышли в космос только благодаря протекции патунов.

Джулия изучала свой планшет, чувствуя себя неуютно в роли интервьюируемой; Найджел позади нее перегнулся через перила, снимая огромный металлический склон с прикрепленными к нему тысячами похожих на морские блюдечки струдов в состоянии спячки.

Джулия продолжала:

– Некоторые расы полагают струдов домашними животными патунов, но и нас они ставят не выше.

– Но почему их здесь так много? – спросил я.

Она сердито показала на склон.

– Я неоднократно спрашивала об этом, и всякий раз мне советовали спросить у патунов. А те нас игнорируют: видите ли, слишком заняты своими суперважными делами.

Я подавил желание заметить, что существа, способные пересечь Галактику, не так уж высоко ценят бесконечные медиасенсации. Покорно дав еще одно «короткое» интервью, я сумел улизнуть от них и, заблудившись и не найдя дорогу в назначенный мне отель, оказался в одном из парков, сознавая, что какой-то струд всюду следует за мной…

Сидя в сдерживающей ячейке, я разглядывал монстра, надеясь, что его кюриольная матрица не заработает вновь, потому что бежать мне было некуда и, как у представителя расы, с которой только что вступили в контакт, своей такой матрицы у меня не было. На системной станции среда обитания специально создана для нас, жителей этой системы, поэтому для выживания матрица нам не нужна… и, конечно, детям не дают играть с острыми и опасными предметами. Я уже начал думать, что зря помчался к этому патуну, как вдруг меня снова неожиданно переместили и я оказался в вестибюле совершенно обычного с виду отеля. Внимательно осмотревшись, я повернулся, прошел через вращающуюся дверь и огляделся. Ага: городская улица, на первый взгляд совершенно обычная, если не считать Юпитера в небе. Именно этот район я пытался найти перед столкновением со струдом: сектор, предназначенный для людей, уютная, кажущаяся совершенно обычной база, чтобы мы не пугались и не смущались. Я вернулся в отель, слегка прихрамывая, несмотря на вспомогательный скелет, и тяжело дыша, потому что потерял ингалятор, а пластырь и пилюли переставали действовать.

– Дэвид Холл, – сказал я у стойки. – У меня забронирован номер.

Автомат опустил полированную металлическую муравьиную голову и осмотрел мою изорванную одежду; затем он заглянул в свой планшет, и через мгновение его рука – вернее, клешня – протянула мне карточку-ключ. Я направился к лифту и вскоре оказался в комнате, какую никогда не мог позволить себе на Земле; мой багаж был аккуратно сложен у кровати, а на столе – угощение за счет отеля. Я открыл бутылку шампанского и большими глотками осушил половину, выйдя на балкон. Что теперь?

До краткой встречи с врачом-слипридом мне говорили, что я могу прожить еще несколько недель, но «несомненно, пришельцы что-нибудь сумеют сделать». Что ж, они и сделали. Лекарства и вспомогательный скелет дали мне возможность передвигаться и получать хоть какое-то удовольствие от последних дней моего существования. Однако срок жизни, к несчастью, не изменился. Поэтому я твердо решил, что постараюсь увидеть как можно больше в этом замечательном месте… но в проклятый парк больше не сунусь. И я стал размышлять о том, что произошло.

Парк был пятнадцати километров в поперечнике, с земными лугами и густыми рощами саговников, похожих на лиловые ананасы и высоких, как деревья. Повсюду сновали инопланетяне, среди них очень много струдов. И один – тот самый, который, сразу уверился я, повсюду следовал за мной, – застыл и стоял, как изваяние, на ромашковом поле, а потом начал приближаться ко мне. Я вежливо посторонился, но он последовал за мной, издавая странные стоны. Тут я испугался, но не выдал себя и не шелохнулся, когда струд протянул ко мне щупальце. Может, он просто здоровался. Стрекальные клетки затрещали, как маракасы, и мою руку словно стегнули бичом, а потом она онемела, сделавшись чувствительной, как кирпич. Чудовище затряслось, как будто в сильном возбуждении.

– Съем тебя!

Чертова тварь! Я был не против знакомства с этим ублюдочным представителем братьев наших меньших, но не согласен стать его главным блюдом!

Я вернулся в номер, раскрыл чемодан, отыскал запасные ингалятор и пластырь и пошел в ванную. Час спустя я был чист и сумел превратить боль в легкую неприятность, которую постарался еще больше ослабить с помощью содержимого мини-бара. Проспав свои обычные три часа, я проснулся, чувствуя дурноту, задыхаясь и снова испытывая сильную боль. Несколько вдохов из одного ингалятора, и мои легкие раскрылись, другой ингалятор снял ощущение, будто кто-то трет мою грудь наждаком, а принятые дополнительно таблетки позволили мне проспать еще два часа, а это, знал я, все, на что я могу рассчитывать.

Я оделся и, выйдя на балкон и застегивая рубашку, смотрел на улицу. Здесь нет ни дня, ни ночи, только меняющийся лик Юпитера в оранжево-голубом небе. Стоя там и глядя на огромный шар, я решил, что все понял неправильно. Чужаки убивали людей только в порядке самозащиты, значит, произошло какое-то недоразумение. Может, наша стычка со струдом – ведь он «домашнее животное» инопланетян – из того же разряда, что случайный укус терьера в парке. Я искренне поверил в это. Но это не помешало мне испугаться, когда я услышал внизу все те же бормотание и вопли. Я посмотрел вниз и увидел струда – должно быть, того самого; он проплыл по улице и остановился. Я был уверен, что он смотрит на меня, хотя у него не было глаз.

Когда я выглянул из вестибюля отеля, струд по-прежнему ждал. На секунду я пожалел, что у меня нет пистолета или какого-нибудь другого оружия; впрочем, это сняло бы груз у меня с души, но безопасности не прибавило. Я вернулся в вестибюль и прошел к автомату за стойкой.

Я сказал без церемоний:

– Меня переместили сюда из сдерживающей ячейки, в которую поместили после моего вторжения в личное пространство патуна.

– Да, – ответил автомат.

– Это произошло потому, что я убегал от струда, который хотел меня съесть.

– Да, – повторил автомат.

– Кому я должен сообщить об этом… нападении?

– Если бы ваше нападение на патуна было преднамеренным, вас не освободили бы из сдерживающей ячейки, – прожужжал он.

– Я говорю о нападении струда на меня.

– Струд ни на кого не нападает.

– Он меня ужалил!

– Да.

– Он хотел меня съесть!

– Да.

– Он говорил: «Съем тебя, съем тебя», – сказал я, прежде чем осознал, что ответил автомат.

– Да?! – закричал я.

– Здесь недостаточно еды для струдов, – сообщил мне автомат. – Хотя Земля будет для них хорошим местом кормежки.

Я вспомнил о тысячах этих существ, которые видел здесь. Нет, я просто не мог в это поверить!

У меня по спине побежали мурашки: я услышал, как поворачивается карусельная дверь.

– Пожалуйста, вызовите помощь, – сказал я.

– Помощь не требуется. – Насекомья голова автомата повернулась к струду. – Хотя вы заставляете его страдать физически.

Думаю, тут-то мои запасы адреналина и кончились, потому что внезапно я ощутил особенно сильную боль. Я повернулся спиной к стойке и увидел струда, направлявшегося ко мне через вестибюль. Мне он показался каким-то неопрятным, грязным, жалким. На тех картинках, которые я видел, струды были более крупными и красивыми.

– Что тебе от меня нужно?

– Есть… нужно… есть, – вот все, что я смог разобрать в его невнятном реве. Я оттолкнулся от стойки и, хромая, побежал к лифту. По лестнице мне ни за что было бы не подняться. Я нажал на кнопку в тот самый миг, когда струд устремился ко мне. Вот ведь штука – я погибну, дожидаясь лифта. Струд добрался до меня в ту минуту, когда двери лифта раскрылись. Одно из стрекательных щупалец легло мне на грудь и толкнуло меня в кабину. Казалось, это озадачило тварь, и струд отпрянул. Двери лифта закрылись. Грудь у меня онемела, стало трудно дышать; я наобум тыкал в кнопки. Лифт вздрогнул и тронулся, и я упал на пол.

Отдел изучения технологий занимал огромное дискообразное здание, похожее на мостик звездолета «Энтерпрайз», посаженный на коренастый небоскреб. Найджел непрерывно держал в кадре меня, Джулию и Линкольна, а Пирс водила камерой по сторонам, снимая панорамы. Я уже давно понял, что их интересует прежде всего количество отснятого материала – все эффекты привнесет впоследствии компьютер. Именно Пирс, азиатка с кольцами в губе, соединенными цепочками с кольцами в ухе, с «гвоздиком» в языке, предложила эту встречу, и Джулия сразу согласилась. Я же просто обрадовался, когда Джулия и Найджел вытащили меня из лифта, отвели на крышу и посадили в воздушное такси; так я смог уйти из отеля, не возвращаясь в вестибюль. Конечно, они не приняли всерьез мой рассказ о струдах, которые ждут возможности лакомиться людьми; просто их будоражила возможность снять агрессивно шокирующий документальный материал.

– У Доусона есть прямой выход на главных местных станционных шишек, – объяснил мне Линкольн. «Главными шишками» он называл патунов, которые после первого появления на Земле совершенно не интересовались его политическими последствиями. Они были физиками, биологами, инженерами и занимались только тем, что их интересовало, игнорируя все остальное. А земных политиков сводило с ума то, что существа, способные мгновенно превратить Землю в облако разреженного пара, способны часами наблюдать за слизнем, пожирающим капустный лист, но не находят времени на то, чтобы обсудить важные вопросы с президентами и премьер-министрами. Люди-ученые – совсем другое дело, а патуны явно были склонны к дидактике. Думаю, все объяснялось тем, что современные политики ничего не способны изменить всерьез и изобретатель пылесоса изменил жизнь людей куда сильнее, чем все Тэтчер и Блэры. Группу людей-ученых на борту системной базы, получавшую данные от патунов, возглавлял Доусон.

– Мы свяжемся с ним и с его помощью получим заявление одного из патунов. Доусон – их любимчик, от него ничего не скрывают, – продолжал Линкольн. – Согласно нашим источникам, ему даже позволяли изучать процесс создания кюриольных матриц.

В вестибюле здания Линкольн вначале поболтал с насекомоподобным администратором о документальном фильме, который группа снимала для канала «Эйнштейн», потом поговорил с бородатым типом на большом экране видеосвязи. Я сразу узнал Доусона, потому что сам регулярно смотрел тот канал, который Линкольн и Джулия все время бранили по дороге сюда. Доусон оказался невысоким, полным, с большой седой бородой, седыми волосами и очень необычными, почти оранжевыми глазами. Он олицетворял тот тип физика, который бесит многих своих коллег тем, что ему лучше удаются теоретические изыскания, а потом усугублял положение, добиваясь практического и прибыльного использования своих исследований. Если большинство ученых уходили из ЦЕРНа с совершенно непонятными публикациями в своих послужных списках, Доусон прибавил к уже имевшемуся огромный и реальный вклад в квантовые вычисления. Я не слушал их разговор, но меня заинтересовало то, что Доусон пристально посмотрел прямо на меня, прежде чем дать нам разрешение прийти.

Как описать внутренность диска? Столы, компьютеры, большие плазменные экраны, приборы, словно бы привезенные прямо из ЦЕРНа, множество людей, которые ходят, разговаривают, размахивают световыми указками, потрошат технику чужаков, разглядывают монтажные платы под электронными микроскопами, проводят масс-спектрографию экзотических металлов… На Земле было полно инопланетной техники, но многие механизмы превращались в дымящиеся груды, стоило лишь попробовать их разобрать. Не то чтобы они не желали нас учить – нет, они не хотели, чтобы при этом наша планета обезлюдела. Однако здесь, под непосредственным руководством патунов, все обстояло по-другому, и ученые развлекались от души.

Линкольн и Джулия попросили Доусона в общих чертах рассказать, чем занимаются здесь люди. Я внимательно слушал, пока он описывал материалы, легкие, как полистирол, и прочные, как сталь, рассказывал о микротоме, способном резать алмазы на тонкие пластинки, о нанотехнических самовосстанавливающихся компьютерных чипах, но через некоторое время почувствовал себя очень плохо и, не будь поддерживающего скелета, оказался бы на полу. Наконец Доусон остановился перед столбами, загнутыми наверху крючком, и указал на что-то невидимое между ними. Когда я понял, что он говорит о кюриольных матрицах, я снова заинтересовался, но именно этот момент Линкольн и Джулия выбрали для главного вопроса.

– Доверяют ли вам патуны или обращаются с вами, как со струдами?

Я воззрился на сублиминальное мерцание и сквозь него – на противоположную стену помещения, где рабочий стол как будто бы начал постепенно удаляться, пока на него никто не смотрит, и наконец понял, что это идет патун с различными инструментами на спине.

– Со струдами? – переспросил Доусон.

– Да, с их домашними животными, – вмешался Линкольн. – С теми, чьим хищническим вкусам они как будто потворствуют.

Я следил, как патун уходит за столбы, к большому грузовому лифту. Сделал пару вдохов из ингалятора, не знаю точно, из которого, но как будто помогло. Мне почудились безумные стенания. Все предметы начали слегка расплываться по краям.

– С животными? – повторил Доусон, глядя на Линкольна так, словно обнаружил ранее неизвестную разновидность идиота.

– Но, наверное, в этом нет ничего страшного, – сказала Джулия, – если люди, которых скармливают струдам, так или иначе должны умереть.

Доусон покачал головой, потом сказал:

– Мне хотелось понять, как вы это подадите, потому я и разрешил вам прийти. – И повернулся ко мне. – Не лучшая была мысль – налететь на кюриольную матрицу патуна; это она среагировала на вас, а не струд.

Из грузового лифта появился струд; мерцая, он поплыл перед наблюдающим патуном. Струд двигался через зал, приближаясь ко мне. Слева от меня были столы, так что самым коротким путем к спасению было бегство вперед и к пассажирскому лифту. Я с трудом понимал, что говорит Доусон. Видите ли, легко быть смелым и разумным, когда ты цел и у тебя ничего не болит, но когда тебя на каждом шагу преследует боль, а старуха с косой караулит за углом, взгляды меняются кардинально.

– Он создал связь с вами, а вы сбежали, – сказал Доусон. – Разве вы не читали свою ориентировку? Разве не видите, что он влюблен?

Я побежал и врезался прямехонько в невидимую сеть между столбами – в кюриольную матрицу, которую изучал Доусон. Энергия пронизала мой вспомогательный скелет, и что-то почти живое через джилст проникло мне в мозг. Энергия экзоскелета, непостижимые системы отсчета, транслокация, реальность, выраженная в формулах… адекватно описать это невозможно. В панике я понимал только, где не хочу оставаться, и отчаянно силился куда-нибудь уйти. Передо мной раскрылась огромная системная база, вверху и внизу были линии, и поверхности, и точки пересечения. Изменив их рисунок, я очутился на крыше мира. Моя кюриольная матрица сохранила вокруг меня воздух и тепло, но не защитила от прекрасной и жестокой реальности, более того, даже усилила ее воздействие. Стоя на стальной плоскости, я видел, что Юпитер поистине огромен, но не бесконечен, и что в вакууме звезды не мерцают, и что невозможно не увидеть, из каких глубин они светят. Я ахнул, изменил рисунок и обнаружил, что меня окружает густой рой слипридов; их кюриольные матрицы выбросили меня вон.