Текст книги "Поражение Федры"

Я пыталась говорить ровным голосом, не выдавая душащего меня смеха.

– Тогда знай: мы ждем от наших подданных высоконравственного поведения. Это человек моего отца. Он обязан следить за своими манерами.

– Мне необходимо идти, ваше высочество. Я должна вернуться в комнату с трибутами. – Я рассеянно махнула рукой в нужную сторону.

– Не понимаю, почему ты так спокойно относишься к случившемуся! – воскликнула принцесса. – Он сделал тебе больно. Ты сама этого хотела?

– Нет, ваше высочество. – В моем голосе проскользнули нотки раздражения. Я не была расстроена, поскольку дальше жесткой хватки за руку дело не зашло. А вот предположение о том, что я сама искала мужского внимания, рассердило не на шутку.

– Тогда что ты от меня скрываешь?

Принцесса хмурилась, морща свой прелестный носик персикового цвета. Уверена: придворные находят это обворожительным. Возможно, даже слагают о нем стихи. Но я не они. Я крестьянская девчонка, поэтому сказала то, что думаю:

– Ваше высочество, вероятно, люди вашего отца ведут себя достойно на публике или в обществе женщин, которых считают ровней себе. Но за закрытыми дверями, уверяю вас, они подвержены тем же животным инстинктам, что и крестьяне, работающие на ваших полях. Они даже хуже, поскольку те мужчины семейные, при женах и детях. У ваших же так называемых аристократов жены сидят по домам, пока сами они во дворце напиваются, панибратствуют и предаются разврату.

Шея принцессы стала пунцовой.

– Я могу приказать убить тебя за разговоры в таком тоне, – медленно произнесла девушка.

– Можете. Но тогда навредите мне больше, чем мужчина, от которого вы меня спасли. – Я вызывающе вздернула подбородок.

– Что я могу сделать? – спросила она тихо, поникнув плечами.

Я покачала головой, вдруг почувствовав усталость.

– Ничего, ваше высочество. Не тревожьтесь.

Говорить нам больше было не о чем. Я обошла принцессу и направилась по галерее с колоннадой к своим. Сделав несколько шагов, обернулась и посмотрела на нее. Она выглядела такой печальной, что мне захотелось ее утешить.

– Принцесса, вы… добры. Простите меня за резкость. Кносский дворец прекрасен. Я рада здесь находиться.

Она улыбнулась, затем сказала:

– Но этот мужчина…

Я рассмеялась, горько и безрадостно.

– У Кносского дворца свои секреты – его скрытый под поверхностью лабиринт. Афинский же дворец ничего не прячет. У него все на поверхности и открыто для глаз: злость, жадность, распутство. Там никто не защищен.

Я прикусила язык, испугавшись, что сболтнула лишнего.

Принцесса открыла рот, но тут ее кто-то позвал. Она крутанулась на месте и убежала, оставив меня одну в коридоре, с мыслями, кружащими точно пыль на свету.

Ночной хор

Крит, Крит, Крит. Такой чистый, такой светлый на вид. Жители его честны и праведны. Но нам известно, что сокрыто под его поверхностью. И мы говорим не о лабиринте.

Они приходят к нам, добропорядочные мужи Крита. Оставляют жен своих в домах и хозяйствах ради всевозможных благ Кносского дворца. Они моют руки в наших фонтанах. Вкушают пищу с царского стола. Владеют нашими телами. Мы для них лишь очередная услуга, очередная услада.

Потом они возвращаются к женам. Отдохнувшие и обновленные. Готовые служить Криту. Служить Миносу. Но не благодаря нам.

Ксентиппа

Назад я возвращалась настороже, не забывая об опасностях, таившихся за красивыми фресками. Когда я вошла в комнату, разговоры моих земляков резко смолкли, а секунду спустя возобновились: все явно испытали облегчение, увидев, что я пришла одна. Из общей болтовни я вычленила одно слово: Минотавр.

– Минуту, – прервала я всех, подняв руку. – О чем вы говорите?

Я перевела взгляд на Тесея, но он молчал, уставившись в пространство. Меня кольнуло раздражение. Не знаю, почему на меня не действовало обаяние принца. Возможно, виной тому хищный абрис его скул.

И пока Тесей продолжал пялиться в пустоту и, скорее всего, мечтать о критской принцессе, Аяс, долговязый парнишка с прыщавым подбородком, поведал мне о Минотавре.

– Говорят, у него тело мужчины и голова быка, – взволнованно сообщил он.

Я кивнула. Это и так понятно по рисунку за его спиной.

– Но это еще не все. Ты ни за что не угадаешь, кто его мать!

Я изогнула бровь:

– Само собой, какая-то богиня.

– А вот и нет! Царица Крита собственной персоной, Пасифая!

Он выглядел таким довольным, словно сам ее обрюхатил.

– Неужели? Тогда, должно быть, его отец – бог? – помимо воли заинтересовалась я.

– И снова нет! Царица воспылала страстью к быку. К настоящему быку, животному! Представляешь? Она заставила Дедала изготовить для нее деревянный костюм коровы, после чего и родила от него чудовище.

Я обвела всех взглядом. На лицах крестьянских юношей и девушек читалось недоверие. В таких делах мы разбирались и понимали, что это нереально.

– Может, она разгневала бога? – осмелилась предположить Цирцея, дочь земледельца с окраины Аттики.

– Возможно, – согласилась я. Боги, как известно, гневливы. Но почему тогда одна женщина, отдавшаяся Зевсу в обличье быка, произвела на свет царя Миноса, а другая, сделавшая почти то же самое, произвела на свет монстра? Непонятно.

Пока остальные отпускали грубые шуточки о дворцовых фресках с излюбленным быком критян, я, опустившись на скамейку, вспоминала красивую, изысканную царицу с ее грациозными дочерями. Я не представляла, как эта женщина могла родить изящных девушек и быкоголовое чудовище. Да и как такое вообще возможно? Я видела, как телятся коровы. Человеческую женщину разорвало бы надвое. Меня передернуло. Надо подумать о чем-то другом.

Я заметила, что за мной наблюдает Тесей. От его холодного взгляда по спине пробежали мурашки. Я соскользнула со скамьи и как ни в чем не бывало подошла к стражникам.

– Что? – спросил критянин. Жаль, не его соратник.

– Мне интересно, ты, случаем, не знаешь Тритоса? – улыбнулась я, заводя непринужденный разговор, словно не стояла безоружной перед вооруженным копьем мужчиной.

– Знаю, – ответил афинянин. – Это мой двоюродный брат. Откуда ты его знаешь? Он спрашивал обо мне?

– Нет, – призналась я. – Он мой сосед. Ты похож на него.

– А, малыш Тритос. Я удивлен, что его нет среди вас. Он ведь в этом году мог участвовать в избрании?

Мне вспомнился Тритос, с которого еще не сошла детская припухлость. Возможно, в следующем году его и выберут трибутом – он неплохо стреляет из лука, – но в этом году он даже не удосужился подать прошение об участии. Я постаралась ответить тактично:

– В этом году больше хлопот со сбором урожая, чем ожидалось. Его семье, наверное, потребовалась помощь.

«Помощь с урожаем» – обычное оправдание, подразумевающее, что небывалый урожай прокормит всю семью и поэтому не нужно отсылать никого из детей.

Стражник понял скрытое между слов, кивнул и не стал дальше расспрашивать.

– Я Китос, а это Палос, – представил он себя и соратника.

– Нам не положено брататься с трибутами, – отозвался Палос, но как-то вяло, без недовольства.

– Так это же соседка моего двоюродного брата. Считай, и моя соседка.

Он прошелся по мне взглядом, сверху донизу, но меня это не встревожило. В конце концов, я его тоже разглядывала.

– Выходит, ты был афинским трибутом и провел ночь в лабиринте? – спросила я.

Китос рассмеялся.

– Не слушай чушь, которую несут о нашем чудовище. – Он ткнул большим пальцем в сторону остальных трибутов, переставших наконец обсуждать сексуальные связи царицы и вернувшихся к разговорам о чудовище, с которым нам вскоре предстояло столкнуться.

– Значит, чудовища нет?

Китос посмотрел на Палоса.

– Думаю, есть, – пожал плечами тот. – С кухонь в лабиринт каждую ночь отправляют мясо и всякие разносолы. – Но… – Палос умолк.

– Но что?

– Чудовища давно никто не видел. Очень давно. Может, оно совсем одряхлело. А может, ему нет до нас дела.

Китос кивнул.

– Мы не должны тебе это говорить…

– Так не говори, – прервал его Палос, но снова лениво, не делая попыток заткнуть афинянина.

– Держись поближе ко входу в лабиринт, – продолжил Китос.

Я открыто смотрела в его точеное лицо. Чем больше он говорил, тем меньше напоминал мне Тритоса.

– Реальную опасность представляет не чудовище, а сам лабиринт. Потеряешься в нем – и тебя далеко не сразу найдут.

– Люди сходят там с ума, – вставил свое слово Палос.

– Почему ты мне все это рассказываешь?

Китос улыбнулся:

– Может, хочу тебя снова увидеть.

Мои губы растянулись в ответной улыбке, которая испарилась, стоило вспомнить о том, что Тесей собирается забрать нас всех назад, в Афины, где единственно возможная для меня работа – подливать вино пьяным мужчинам, а потом терпеть их прогорклое дыхание.

* * *

На закате нас повели ко входу в лабиринт. Тот располагался в самом центре дворца, чего я никак не ожидала. С содроганием я осознала, что лабиринт с его чудовищем все это время находился у нас под ногами.

Мы спустились по ступеням в грот, являющийся преддверием лабиринта. Правила были просты. Мы должны поодиночке, один за другим, войти во тьму. Ждать друг друга нельзя, но объединяться при встрече на извилистых дорожках лабиринта не воспрещается. Нам напомнили о чудовище и велели не оставаться на одном месте. Нужно было продержаться в лабиринте до рассвета. После звука горна можно возвращаться ко входу. Чтобы помочь нам найти путь, в гроте зажгут огонь.

Если кто-то выйдет из лабиринта раньше положенного времени, стражники вернут его обратно. Ничего сложного, да? Только вот меня пугало несказанное: что случится, если кто-то не выйдет из лабиринта? Ясно же, что искать нас никто не пойдет. Я боялась не чудовища. Я боялась умереть во тьме в одиночестве.

По этой причине я проигнорировала указание не стоять на одном месте. Мне прекрасно помнилось сказанное Китосом. Я вошла в свой черед в лабиринт, дрожа оттого, что с каждым шагом путь становился темнее. Повернула налево, еще раз налево и в третий раз – снова налево. Входа отсюда я уже не видела, но знала, где он находится. Затем нашла маленькую нишу и скрючилась в ней. Хотела вздремнуть, но от холода не спалось. Укутавшись в плащ, я ждала рассвета.

Глаза постепенно привыкли к темноте, но видела я немного – всего метра два перед собой. Дальше все поглощала тьма. Спустя какое-то время стало казаться, что влажный холод проник в сами кости и выстуживает меня изнутри. Я догадалась, что виной тому бегущая наверху по трубе вода. Она откуда-то и куда-то текла. И здесь воняло: кислый запах щипал ноздри и мутил сознание. Потом не отмыться от этого запаха ни в каких волшебных критских бассейнах.

А еще тут слышались странные звуки. Днем я, скорее всего, списала бы их на гуляющий по коридорам ветер. В темноте же казалось, что в тоннелях воют призраки критских предков. Кричали также и живые: мои собратья-трибуты, блуждавшие по дорожкам лабиринта и рыдавшие от страха.

Я оставалась недвижима. Потом мне вдруг пришло в голову, что без доступа к солнечному свету я не знаю, сколько времени прошло. Наверное, меньше, чем кажется, но что, если я не услышала звука горна? Как узнать, когда выходить на поверхность? Я достаточно близко от входа, чтобы услышать возвращение других трибутов. А если они сами заблудятся? Мне надо было столько всего разузнать у Китоса! Я свернулась клубочком в нише и постаралась не думать о встающей перед внутренним взором фреске: чудовищном деформированном существе с рогами на голове, торчащими точно короткие клинки.

Не стоило волноваться. Через какое-то время я провалилась в сон, и этому не помешали даже впивавшиеся в спину неровные края камня. Спустя минуты или часы меня разбудил жуткий крик. Я никогда такого не слышала и, надеюсь, больше не услышу. Это был возглас боли: мучительной, душераздирающей боли. Похоже, кричало животное, зверь. Точно не человек, хотя мне показалось, что оно звало мать. Тоннели лабиринта снова проделывали шутки с моим разумом.

Я позабыла о запрете искать кого-то из своих и помчалась к источнику шума. Наверняка одного из трибутов терзает страшное чудовище с туловищем человека, головой быка и сердцем демона.

К моему удивлению, далеко я не убежала. Меня опередили стражники, пронесшиеся мимо с копьями и мечами наготове. Потрясенная, я застыла на месте. Стража не должна приходить нам на помощь, это противоречит цели испытания.

Но вот они, громыхают в коридорах лабиринта. Я спряталась в одной из ниш, чтобы меня не затоптали. А когда стражники удалились, последовала за ними: медленно, чтобы не потерять ориентиров. К тому же что я могу сделать такого, чего не сделают вооруженные мужчины? И поскольку я шла медленно, то первой увидела его – ускользнувшего от стражников и идущего ко входу в грот.

Казалось, у меня сердце в груди остановилось. Я не понимала, что вижу. У существа были человеческие ноги, жилистые и длинные, но там, где должно находиться туловище, торчали рога размером с мой торс, даже больше.

Я убрала руки за спину и уперлась ладонями в стену. У меня нет оружия. И на этот раз никакая принцесса меня не спасет. Но чудовище прошло мимо, ровным шагом, хотя его башка отчаянно моталась. Я сделала глубокий вдох и последовала за ним. Если оно будет впереди меня, то уж точно не подстережет сзади. Когда мы приблизились ко входу в освещенный грот, непонятное само собой прояснилось. Оказалось, я видела не одно уродливое чудовище, а мужчину, несшего голову зверя и тело человека. Голова монстра болталась с одной стороны его тела, а ноги – с другой. Более того, чудовище было мертво. Когда мужчина со своей страшной ношей свернул в последний коридор и вышел к толпе людей, ожидавших его в гроте, я увидела, что это Тесей. И что несет он Минотавра.

Федра

Никто не спал в ту ночь, когда трибуты спускались в лабиринт. Кругом царила особая атмосфера волнения. Даже устраивались вечеринки. Все знали, что среди придворных есть любители делать ставки на то, кто первым выйдет из лабиринта. Нам с Ариадной без устали повторяли, что принцессам не подобает быть на подобных вечеринках, поэтому я удивилась, придя в нашу спальню и обнаружив кровать сестры нетронутой. Впрочем, удивилась не сильно. Ариадна отчаяннее меня раздвигала границы дозволенного.

Не успела я снять хитон, как услышала крики. Застыла. На нас напали? Первым порывом было забаррикадировать дверь, но тут по другую ее сторону раздались торопливые шаги, и кто-то крикнул: «Минотавр!». Я спешно надела пеплос[3]3
  Пеплос – верхняя одежда из легкой ткани, без рукавов, с большим количеством складок, похожа на хитон (тунику), но длиннее и шире.


[Закрыть] и влилась в вереницу людей, бежавших к лабиринту. Когда я достигла его, родители уже стояли у входа. Длинные незаплетенные волосы мамы струились по плечам. Затем из темного холодного зева лабиринта вышел мужчина, и я уже не видела ничего вокруг, кроме него.

Это был высокий и суровый на вид трибут. Сейчас он сгибался под тяжестью веса гигантского зверя. С его рук на пол капала кровь. Жгучий металлический запах коснулся ноздрей, перебив дух грота.

Трибут сделал шаг вперед и на мгновение застыл освещенным силуэтом. Затем поднял высоко над головой свою ношу, напрягши рельефные мышцы, и бросил ее на пол. От громкого звука, с которым та упала на камень, зашумело в ушах. Трибут стоял неподвижно, тяжело дыша. Его грудная клетка поднималась и опадала.

Я обвела взглядом своих людей, критян. Все замерли. Все молчали. После разгульной ночи от большинства из них разило вином, но, похоже, они мигом протрезвели. Отец был полностью облачен, и одеяние его блистало в разожженном огне. Лицо мамы застыло и ничего не выражало. Она не видела меня, но я знала, чего она ждала от меня. Так что тоже оставалась бесстрастной и недвижимой. А потом увидела выскользнувшие из рук трибута кишки и закрыла лицо руками.

Все по-прежнему молчали. От лежавшего на камнях тела шел сильный запах крови. Трибут смотрел в упор на отца, словно бросая ему вызов. Папа ссутулился. Открыл и снова закрыл рот.

Молчание нарушил трибут:

– Ни один юный афинянин больше не прибудет на Крит трибутом, Минос. Так решил я – Тесей, принц Афин.

Его голос дрогнул, поскольку он еще не отдышался, но слова были произнесены твердо.

Отец сжал губы.

– Ваше высочество, – он замолчал, с трудом подбирая слова, потом продолжил: – Я слышал, что царь Эгей обрел сына. Но ожидал, что он объявит о своем визите, а не проберется к нам тайком, будто вор в ночи.

Тесей выдержал упрек с гордо расправленными плечами.

– Я пришел спасти своих людей. И заберу с собой всех трибутов: прежних и нынешних.

Среди стражников прошелся явно недовольный шепоток.

– Любой афинянин, – произнес отец, и слово «афинянин» он выделил, – может уйти с тобой. Как, впрочем, мог это сделать и в любое другое время, поскольку абсолютно свободен. Мы не держим наших граждан в плену.

Тесей выглядел довольным.

– А что насчет критян? – спросил он. – Если они пожелают отправиться со мной? Их ты держишь в плену?

Я ожидала вспышки ярости от отца. Однако он лишь грустно посмотрел на липкие окровавленные внутренности в руках Тесея.

– Любой критянин, пожелавший уйти с тобой, не критянин, – ответил он, развернулся и ушел, ступая тяжело и неровно.

Отец словно резко постарел за последние двенадцать часов, в то время как Тесей еще больше возмужал. Он горделиво стоял над трупом.

Я мучилась вопросом, подойдет ли мама к мертвому телу. Но она с высоко поднятой головой отвернулась и последовала за отцом.

Критяне медленно расходились.

Тесей наклонился, окунул пальцы в кровь и коснулся ими лба. Вытащил что-то из-за пояса – клубок золотистых ниток. Не знаю, как у меня при виде него не остановилось сердце. Устало опустив плечи, Тесей пошел прочь – наверное, к своему кораблю. Тем, как держался, он поразительно напоминал мне отца. Он и правда принц. В нем есть величие. Я внучка богов и сразу вижу «своих».

К этому времени в гроте не осталось никого, кроме меня. Я молча шагнула к брошенному Тесеем кровавому месиву, опустилась перед ним на колени и нежно коснулась ладонью грозного рога. Мне хотелось поплакать над ним, но нельзя было: слишком много вольностей с моей стороны. Родители вскоре примутся меня искать. И не только меня. Ведь Ариадна, выходит, не развлекалась на вечеринке.

Я сидела бы так вечно, но тут кто-то тихо кашлянул, привлекая мое внимание. Подняв взгляд, я увидела трибутку, с которой говорила вечером. Несколько мгновений я просто смотрела на нее, не понимая, что она здесь делает и не плод ли это моего воображения. Судя по ее ответному взгляду, девушка думала о том же.

– Ты вышла из лабиринта? – наконец спросила я. – Ты видела мою сестру?

– Вашу сестру, ваше высочество? Нет. Почему вы спрашиваете о ней? – Затем ее осенило: – Вы думаете, ваша сестра в лабиринте? Разве за ней не надо кого-то послать?

Ее слова озадачили меня. Сегодняшнее утро – сплошная бессмыслица. Бессмысленно все, кроме клубка золотых ниток, заткнутого за пояс Тесея. Тем не менее я ответила:

– О нет, ей в лабиринте помощь не нужна. При желании она может остаться там навсегда.

– Почему вы думаете, что она туда пошла?

Трибутка вела себя излишне фамильярно, но, возможно, тоже была обескуражена происходящим. И я снова ответила ей:

– Мне не следует это говорить.

– Из-за Тесея?

– Мне правда не следует, – повторила я, – но я никак не могла ожидать подобное. – Я погладила могучий рог, и по моему телу пробежала дрожь.

Девушка нахмурилась, но не унялась:

– Ваше высочество, другие трибуты… Мне кажется, они потерялись в лабиринте.

Ее слова удивили меня.

– Разве их никто не вывел?

Солнце уже на четверти пути к небосклону. Трибутов уже должны были вывести из лабиринта. Но их бросили там.

– Нет, ваше высочество. Они всё еще в лабиринте. Вы можете позвать кого-нибудь, кто найдет и выведет их? Можете поручить это рабу или стражнику?

– Рабу или стражнику? Какая польза от них там? Лучше я сама схожу и найду их.

– Вы, ваше высочество? – поразилась трибутка.

– Да, я. В конце концов, никто не знает этот лабиринт лучше меня. Никто, кроме Ариадны, разумеется. Но ее здесь нет. Ох, Ариадна, что же ты наделала…

Было уже безразлично, что незнакомая девушка подумает обо мне. Я коснулась губами широкого лба перед собой и шепнула несколько слов богам. Погладила рога – символ Крита и всего, связанного с ним, – и попросила богов покарать убийцу, а меня сделать тому свидетельницей. Пока этого хватит. Позже я сотворю надлежащие возлияния. Сейчас же нужно вывести бедных афинян из лабиринта. Большинство их едва вышли из детского возраста. Должно быть, они до смерти напуганы. Я направилась ко входу в лабиринт. Обернулась к трибутке:

– Ты идешь?

– А что еще мне делать? – пробормотала она.

– Тогда нам кое-что понадобится. Подожди здесь.

Я поднялась в свою комнату и взяла для девушки старый пеплос и хлеб, оставленный мне на завтрак. Мне кусок в горло не полезет. Еще я зажгла факел: мне он не нужен, но трибутам с ним будет спокойнее. Вернувшись в лабиринт, отдала трибутке пеплос и хлеб. Она так вцепилась в них, что я устыдилась. Наверное, она всю ночь голодала.

Пока мы шли по лабиринту, чтобы унять страх девушки, я показывала ей разные, так хорошо мне знакомые отличительные черты подземных коридоров. Свет факела танцевал на потолке. Я никогда раньше тут никого не водила, и при других обстоятельствах мне бы это, возможно, доставило удовольствие.

Один за другим трибуты появлялись из теней, беспомощные и ошалевшие, точно неожиданно вылетевшая на свет моль. Пробормотав тихие слова благодарности, они дальше почти не разговаривали.

– Люди не осознают, что лабиринт не хаотичное сооружение, – бездумно сказала я после того, как мы нашли последнего трибута.

– А в чем разница? – не поняла девушка.

– В том, что к центру лабиринта ведет лишь один путь, а не множество. Если не терять здесь разум, то не заблудишься.

– И где этот центр? Можно его увидеть?

– Я… Я не поведу вас туда. – При мысли о том, что именно привело к нашей спонтанной прогулке по лабиринту, меня переполнила печаль. – Во всяком случае сегодня. К тому же, думаю, трибуты предпочтут пищу и ванну.

За спиной послышались смешки. Полагаю, ванны им никто не предоставит, но я и так уже сделала для них все, что могла.

Вскоре мы вышли из лабиринта в грот. Нас никто не ждал, но останки Минотавра унесли. Как и все остальное в Кносском дворце, безупречный пол вновь сиял чистотой. Я указала трибутам, в какую сторону идти к кораблю, а сама направилась в свою комнату. Мне необходимо было поспать перед тем, как встречусь с родителями и расскажу им о клубке золотых ниток, которого не найти теперь в нашей с Ариадной комнате.