Текст книги "Волчья лощина"

Глава двадцать третья

На этом история могла бы закончиться. Если бы не тётя Лили.

– Джон, ты почему полицию не вызвал? – напустилась она на папу. (Мальчики, оказывается, разболтали ей о находках.) – Почему констеблю не позвонил? Этот псих где-то рядом бродит! Я спать не смогу, пока он не пойман, и, полагаю, не я одна.

Папа сидел у печки и ждал, пока мы с бабушкой накроем на стол.

– Лили, он оставил фотоаппарат. Не взял чужого, понимаешь? Он, наверно, уже далеко от наших мест.

– А шляпа?

Про шляпу объяснений у папы не было.

– Ты вообще сеновал осматривал? – не унималась тётя Лили.

Папа качнул головой:

– Да ведь этот Тоби наверняка на сеновале! У нас на сеновале, Джон! Или сбежал только сегодня, если мальчики его спугнули.

Бабушка, которая до сих пор старалась в эту историю не вникать, вдруг поддержала тётю Лили.

– Джон, я понимаю, ты всегда был за Тоби горой. Но в данном случае, похоже, Лили права.

– Спасибо, мама, – бросила тётя Лили. – Я уверена, что и Сара меня поддержит.

Мама, хлопотавшая у плиты, не отозвалась. Тётя Лили выждала минуту, снова взглянула на папу. Папа сделал вид, что глубоко погружён в мысли.

– Ладно же, – выдала тётя Лили. – Раз все так заняты, раз никому недосуг позвонить – я сама это сделаю.

Я открыла было рот, но папа жестом остановил меня. Ещё и на словах добавил:

– Не вмешивайся, Аннабель.

Из гостиной послышалось: «Миссис Гриббл! Соедините меня, пожалуйста…» Мы уловили слова «Питтсбург», «управление», «поторопитесь». И фразу «Возьмите с собой ищеек». Мне и не снилось, что по следу Тоби пустят собак. В случае с Бетти это были поиски, в случае с Тоби выходила… травля? Мы с папой переглянулись. Он, судя по глазам, тоже сообразил: тут всюду следы пребывания Тоби. Не только в Коббовой пади. Не только в амбаре. Не только в прицепе. Но и прямо в нашей кухне. Следы приведут ищеек вот к этому самому стулу!

В дверном проёме, чуть ли не облизываясь, стояла тётя Лили.

– Офицер Коулмен будет здесь уже сегодня! А утром приедет группа захвата!

– Отлично! – бросила мама. – Вот ты, Лили, на эту группу теперь и жарь, и парь, и грязь подтирай, а с меня хватит.

– С превеликим удовольствием похлопотала бы, но имею общественно важную работу, – ответила тётя Лили, усаживаясь за стол. – По-моему, Сара, тебе следует беспокоиться больше всех. У тебя ведь дети!

Мама открыла духовку, выхватила форму с окороком и грохнула её на плиту:

– Я и беспокоюсь, Лили. Не воображай, будто мне дела нет!

Мальчиков к ужину звать не пришлось. Они сами учуяли окорок, сами расслышали, что речь о полиции.

– Тоби застрелят, да? – пискнул Джеймс.

«Боишься!» – с удовлетворением подумала я.

– Глупости! – Тётя Лили хлопнула ладонью по столу. – Никто никого не застрелит.

– А вот это ещё неизвестно, – фыркнула мама. – Вооружённый отряд собрался ловить вооружённого человека. Что может случиться? Ну? У кого какие соображения?

– Тоби просто обезвредят! – взвизгнула тётя Лили, словно имела дело с кучкой идиотов. – Господи, мы же не в Германии! Здесь в людей без нужды не стреляют.

Вошёл дедушка. По вечерам он обычно сидел на террасе, смотрел, как меркнет свет.

– О чём это вы? Кто Германию помянул? В кого стреляют?

Дедушка занял своё место во главе стола.

– Так, папа, ни о чём. К нам едет офицер Коулмен. Хочет убедиться, что Тоби не притаился где-то поблизости. Только и всего.

– Это из-за шляпы? – уточнил дедушка.

Тётя Лили кивнула.

– По-моему, за уши притянуто, – сказал дедушка. – Хотя… Окривел-то не я. И в колодец не меня запихнули.

– Это несправедливо, – буркнула я. Мне только и оставалось, что бурчать.

Тётя Лили вдруг сменила тему.

– Вроде Джордан остался чинить амбар, – произнесла она совсем другим тоном – с отголосками нежнейшей мелодии. – Почему его на ужин не позвали?

Я похолодела. Как мы могли забыть, что Джордан, хоть и недолго, да жил на свете?

– Ему пришлось срочно уехать домой, Лили, – не растерялся папа. – Но он передал привет тебе лично.

Тётя Лили заулыбалась, как девчонка:

– Этот Джордан, кажется, очень мил.

– Был, – бросила я.

Получилось громче, чем надо. Все на меня уставились. Я пошла на попятную.

– Ну да, он милый; был милым с нами, – пробормотала я, теребя пуговку на манжете.

– Ну и где шляпа? – вдруг спросила тётя Лили.

Воцарилось молчание.

– Какая шляпа? – спросил папа.

Кадык у него дёрнулся, как поршень. Тётя Лили оглядела по очереди папу, меня и мальчиков. Генри пожал плечами:

– Мы её папе отдали.

– Ах, эта шляпа! Так она… в амбаре валяется. Зачем её в дом тащить, грязную такую?

– Действительно, зачем? – отозвалась тётя Лили.

– Довольно! – вмешалась мама. – Все за стол. И чтоб я больше не слышала слов вроде «Тоби», «шляпа», «группа захвата» или «ищейки». Все поняли?

Ещё бы нам не понять. Мы уселись за стол. Тётя Лили прочла молитву. Ужин был вкусный, я съела всё, что мне положили, но тоскливую пустоту в груди не заполнила, сердечный вой не уняла.

– О Бетти новости есть? – спросила тётя Лили.

– Говорит она мало, – отвечала мама. – Думали, что палец на ноге отнять придётся – да не того боялись. Гангрену остановили, а вот плечо совсем плохое. Инфекция вызвала лихорадку, температура высокая, так что Бетти до сих пор в больнице.

Маме случалось едва ли не с каждым из нас понянчиться, она умела и жар сбивать, и раны врачевать, в панику без причин не впадала. Теперь по её тону я поняла: дело плохо. Я даже вилку отложила. Выдохнула:

– Поздно мы её нашли!

Мама знала, как я отношусь к Бетти:

– Ты у нас хорошая девочка, Аннабель.

– А я, а я? – завертелся Джеймс.

– И ты у нас хорошая девочка, – пошутил папа.

– У, папа! Так нечестно! – Джеймс скорчил рожицу.

Мне бы следовало рассмеяться вслед за Генри – а я не смогла.

Когда с ужином было покончено, когда мы прибрались на кухне, я вышла на крыльцо, уселась на ступеньках прямо под фонарём – будто в лужице света. Комары давно пропали, а заодно и летучие мыши, которые ими питаются. Словом, никто мне не докучал – только мысль о скором приезде офицера Коулмена.

Век бы его не видеть. Не давать показаний ни о Тоби, ни о Бетти, ни о чём другом. А папа с мамой! Им что, придётся лгать полицейскому? Прямо в нашей кухне? После чего Коулмен, пожалуй, отправится обыскивать амбар.

Кстати, об амбаре. Я туда столько вещей перетаскала. Все ли они надёжно спрятаны, далеко убраны? Я принялась загибать пальцы. Банки из-под супа и кофе, подушку и одеяла, а также мамины ножницы и мыло с полотенцем папа разложил по местам. Старую одежду Тоби он затолкал в бочонок, в котором сжигал всякий хлам. Вещи сейчас под слоем золы, что накопилась за месяц. Фотоаппарат Тоби нам вернул. И дедушкино полупальто. И перчатки. Ружья унёс с собой. Но я определённо что-то забыла. Что? Ложку? Банку из-под джема?

Вспомнила. «Остров сокровищ»! Книжка до сих пор на сеновале. Конечно, всегда можно сказать, что я сама её читала под голубиное воркование. Но лучше бы книжку вовсе не обнаружили.

Дорогу я прекрасно знала, в фонарике не нуждалась. И вообще, успела привыкнуть к перемещениям в тёмное время. Короче, я сбежала с крыльца, бросилась к амбару. Собаки заворчали было, но учуяли знакомый запах и не потрудились вылезти из будки. Куры давно спали в своих уютных гнёздышках. Падающий лист сверкнул изнанкой, вертясь на лету, – я даже не отпрянула. Луна не взошла, но и это обстоятельство не заставило меня замедлить шаги.

– Тише, тише, Билл! – сказала я, проскользнув в амбар. – Дина! Дина, хорошая лошадка! Успокойся. Свои.

Что-то в этом роде я нашептала и коровам. И полезла вверх по лестнице.

На полпути я замерла. Приоткрыла рот, чтобы лучше слышать. Шуршит. Пустяки. На сеновалах всегда какой-нибудь шорох. Нет, этот не какой-нибудь. Совсем рядом пискнула мышь.

– Эй! – шёпотом позвала я.

Сверху спланировал сухой коленчатый стебель. И шевельнулась крылатая тень.

– Тоби? Это вы?

Только бы он! Нет, только бы не он! Сверху прошелестело: «Аннабель» – и я выдохнула. Слава богу!

– Тоби, что вы тут делаете?

В секунду я очутилась на самом верху, оттеснила Тоби от края:

– Вы меня до полусмерти напугали! Вы вернулись? Насовсем? Вы с нами останетесь?

В плаще и шляпе, чёрный на фоне тьмы, Тоби выглядел прежним персонажем из детских страшилок.

– Нет, я не насовсем. Я на минуту зашёл.

– Всего на минуту?

Окончательно меня с толку сбил. Если уж вернулся, зачем уходить, да ещё так сразу?

– Вы что-то забыли?

– Да.

– Что? Нож?

Тоби ведь отдал папе нож перед тем, как лезть в колодец.

– Нож при мне.

– Фотоаппарат хотите взять? Так я за ним сбегаю. Всё равно он ваш. Я мигом. Я сейчас. Пока полиция не нагрянула.

При слове «полиция» Тоби резко выпрямился:

– Ты вызвала полицию?

– Конечно, нет! – Получилось обиженно, даже чересчур. – По-вашему, я на такое способна?

Тоби покачал головой.

– Это всё тётя Лили. Мальчики проболтались про шляпу и фотоаппарат, а она и рада стараться.

Тоби опустился на тюк, смял в ладонях шляпу: – Значит, за мной едут.

Прозвучало утвердительно. Безнадёжно.

– Пока только один полицейский. Который здесь уже был. Но, Тоби! Вам надо снова превратиться в Джордана или скорей бежать. Я думаю, Коулмен ещё сегодня весь амбар обшарит, а потом решит насчёт подкрепления и насчёт ищеек.

Тоби потёр изувеченную руку, отозвался эхом:

– Насчёт ищеек.

Он повёл головой, будто шея у него затекла. Я вздохнула:

– Ищейки вас точно узнают, Тоби. Их ни стрижкой, ни одеждой не запутаешь.

– Ты права. Ищейки след берут даже после дождя. И даже если в лодке плывёшь. Можно человека на носилках нести – они и тогда чуют.

– Да? Я не знала. Ну ладно дождь, но чтоб человек вообще земли не касался, на носилках лежал? Хотя носилок всё равно нет и сил тоже. Тоби! Если ищеек и привезут, то только утром. Вы успеете скрыться. Идите к трассе. Кто-нибудь вас обязательно подберёт. Умчит далеко-далеко. Я даже не сомневаюсь! Давайте я принесу дедушкино полупальто. И перчатки. Давайте, а?

Тоби вскинул обе руки:

– Погоди, Аннабель.

Я осеклась. Тоби уронил руки на колени. И до меня дошло: он так и не ответил на мой вопрос.

– Если вы не ножик забыли – тогда что?

Хоть бы ночь посветлее была, хоть бы лицо его почётче видеть!

– Я думал, пойду прямо на запад, – заговорил Тоби. – И пошёл. Мили две отмахал. Просто всё слишком быстро случилось. – Он запрокинул голову, трудно сглотнул. – По дороге я думал: важное оставляю, нельзя так. Ну и повернул назад. К коптильне. За фотографиями. Долго возился. Пока выбрал, пока отлепил.

Внезапно Тоби смолк. Провёл рукой по лбу.

– Потом скорей сюда. Попрощаться. А то нехорошо получилось. Не по-людски.

Надо же – Тоби вернулся, чтоб попрощаться как полагается! Только почему он говорит «не по-людски»?

Я потупилась и пролепетала:

– Вы нам ничего не должны, Тоби.

Он снова вскинул руку:

– Знаю. Да я не про то.

Вздохнул. Поднялся. Надвинул шляпу. Поддернул ружья.

– Была бы у меня дочка вроде тебя, Аннабель!

Он подал мне руку, и я её пожала. Получилось, как будто мы соглашение заключили. Тоби полез вниз по лестнице. Спустился. Шагнул к распахнутым дверям и исчез.

Я осталась вспоминать, зачем приходила. И недоумевать. Во-первых, Тоби ведь так и не сказал: «Прощай, Аннабель». А я не сказала: «Прощайте, Тоби». Во-вторых, у него за спиной болтались только два ружья. Вместо всегдашних трёх. Вспомнились мамины слова: папа проверил ружья, из них только одно в рабочем состоянии, остальные два никуда не годятся.

Тоби не объяснял, почему годами таскает тяжеленные ружья. Он не объяснял – я сама догадалась. Именно потому, что ружья – тяжеленные. Вот и непонятно: с чего вдруг Тоби решил облегчить своё бремя?

«Остров сокровищ» лежал себе спокойно за тюками. Я задержалась поплакать. Совсем недолго. Ровно столько, чтобы вернулась способность дышать. Затем я распахнула ставни и высунулась. Выпас лежал во мраке, но я подумала: всё-таки человеческий силуэт темнее, чем трава. Даже вообразила, будто провожаю взглядом Тоби, вступающего в лес.

Сказала себе: «Тоби ушёл. Больше мы не увидимся». Закрыла ставни, сунула «Остров сокровищ» под мышку, слезла с сеновала и поплелась домой.

Глава двадцать четвёртая

– Ой! – Генри выскочил мне навстречу, едва услыхав, как хлопнула дверь в сени. – Это же мой «Остров сокровищ»!

– Так и есть. Держи.

Генри внимательно оглядел книгу:

– А зачем она тебе понадобилась во дворе? Темно ведь!

– Я собакам нашим вслух читала. Они особенно любят отрывок про Чёрного Пса. Ну, когда он приходит за Билли Бонсом.

– Очень смешно, Аннабель.

Рядом с Генри возник Джеймс – думал, в сенях поинтереснее дела творятся, чем в гостиной, где родители слушали очередную программу из цикла «Американская кавалькада»[11]11
  Радио-, а позднее телепередачи, спонсором которых выступала химическая компания «Дюпон». Передачи рассказывали о выдающихся композиторах, транслировали мюзиклы – таким способом «Дюпон» исправлял репутацию, подмоченную во время Первой мировой войны, когда владельцы компании изрядно нажились на продаже динамита, и во время Второй мировой войны, когда компания разрабатывала и производила химическое оружие.


[Закрыть]. В сезон им было некогда, а поздней осенью и зимой радио журчало в установленные часы.

– Ой! Это же мой «Остров сокровищ»! – крикнул Джеймс.

Через мгновение братья уже рвали друг у друга книжку.

– Два сапога пара, – констатировала я и хотела проскользнуть мимо них, но тут из книги что-то выпало.

Листок спланировал прямо к моим ногам.

– Что это? – пискнул Джеймс.

– Это? Это вам собаки записку прислали. – Я поскорее сунула листок в карман. – Тут сказано: «Идите спать».

– Врёшь, – отрезал Генри.

– Сама иди спать, – поддержал Джеймс.

– И пойду. С удовольствием.

Почистив зубы и умывшись, я задержалась перед зеркалом. Странно: выглядела я точно так же, как до всех этих событий.

– Спокойной ночи, – сказала я родителям, бабушке с дедушкой и даже тёте Лили, которая находила «Американскую кавалькаду» ни больше ни меньше «передачей для рафинированных слушателей».

В отличие от шоу комика Рэда Скелтона или бесконечных рассказов о таинственном мстителе по кличке Тень. Их тётя Лили называла чепухой, хоть и норовила занять в кухне место поближе к двери, чтобы отчётливее слышать из гостиной трансляцию этой самой «чепухи».

Закрывшись в спальне, я достала из кармана листок. Передо мной была фотография. Прожилки напоминали поверхность мраморной плиты, но я знала: это обычные заломы и трещины. Просто бумага покоробилась от неправильного хранения. Я поднесла фотографию ближе к ночнику. Я словно свесилась с моста над замёрзшей речкой, прямо над прорубью. Туда же, в прорубь, в неподвижную тёмную воду, был направлен взгляд зимнего солнца.

Не сразу я сообразила, зачем Тоби фотографировал прорубь. И зачем оставил мне именно этот снимок. Я расправила фотографию на столике, стала всматриваться – и наконец различила в проруби отражение. Отражался сам фотограф. Значит, Тоби сделал автопортрет. Расплывчатый, нечёткий. Зимняя река пропустила его образ через себя и вернула изменённым. Возможно, чистым.

На обратной стороне надписей не было, только бумага порвалась в том месте, где снимок крепился к стене. Может, имей Тоби карандаш – черкнул бы пару слов.

Фотография отправилась под матрас. Только я её спрятала – послышался шорох шин по гравию. Затем – хлопок автомобильной дверцы. Через мгновение – стук в дверь.

Прибыл офицер Коулмен. Судя по шуму, открывать бросились сразу все. Дом содрогнулся, когда громила-полицейский ступил на порог. Генри с Джеймсом заверещали в восторге, видимо, позабыв, что Тоби ни одному из них не причинил вреда. Оставалось надеяться, что память к ним скоро вернётся.

Моё окно выходило не на амбар, потому и искушения следить за Коулменом не возникло. Но я и так представляла: вот Коулмен щёлкает карманным фонариком, вот идёт по лучу, словно по нитке, к амбару, а папа плетётся следом. Я долго лежала без сна, но так и не дождалась звуков, которые сказали бы мне: Коулмен закончил поиски.

Наутро мама еле меня добудилась. Сновидения не отпускали, даже когда я открыла глаза. Непросто было вернуться в реальность. Мама покачала головой:

– Вымоталась ты за последние дни, Аннабель.

– Да, очень.

Я громко зевнула, выпростала руки из-под одеяла:

– Мама, а в школу сегодня надо?

Она подобрала с пола носок, сунула в корзинку.

– В школе тебе было бы лучше, доченька.

– Значит, я пойду. Когда всё закончится.

– Всё уже закончилось. Для тебя, по крайней мере. В теперешнем тебе участвовать не придётся.

Прозвучало зловеще, особенно это «в теперешнем» – мама его интонацией выделила. Она присела на кровать.

– Что происходит, мама?

– Офицер Коулмен весь амбар перевернул. Там ничего подозрительного.

– Ну правильно. Тоби давным-давно ушёл.

Про возвращение Тоби я не сказала. Сомневалась, что вообще когда-нибудь скажу. С фотографией под матрасом я была как принцесса на горошине.

– А после амбара Коулмен отправился в коптильню. Снова. Вот в коптильне-то кое-что и обнаружилось.

Ещё бы! Тоби ведь там был, фотографии отклеивал.

– Так вот, Аннабель, Тоби оставил в коптильне одно ружьё. Когда искали Бетти, ружья точно не было.

Я села в постели:

– Самое странное – ружьё как раз то, которое в порядке. Оно и заряжено. Два негодных Тоби унёс, а исправное – бросил. Ничего не понимаю.

Может, дело в искушении, подумала я, – в искушении стрельнуть в полицейских. Или Тоби решил, что за спасение Бетти с него один грех снимается, а значит, можно и земную тяжесть облегчить. Обе версии казались неправдоподобными. А третьей у меня не было. Под маминым проницательным взглядом я стала отчаянно тереть глаза:

– Он больше ничего не оставлял, мама?

– Нет. Наоборот, фотографии забрал. Со стен.

– Это как раз понятно.

Мама принялась теребить одеяло:

– Теперь они знают, что Тоби был в нашем амбаре. Потому что там остались фотоаппарат и чёрная шляпа. Она, кстати, отдельная проблема, ведь ночью её уже не нашли.

Мама пригладила волосы:

– Сумасшествие какое-то. Я уже и не упомню, чтó нам должно быть известно, а чтó – не должно.

– Поэтому я вчера спать пошла, не стала дожидаться, пока Коулмен приедет.

Мама понимающе кивнула:

– Отца твоего жалко. Ему пришлось в амбар тащиться, да ещё и удивляться – куда бы, мол, шляпа девалась? Теперь офицер Коулмен уверен, что Тоби где-то рядом. Что он на грани отчаяния. Что представляет опасность.

– Но мы-то знаем: Тоби безобидный!

– Мы – да. Потому и отец твой рассказал Коулмену про два неисправных ружья. Чтоб не думали, будто Тоби вооружён.

– И не застрелили его, – выдохнула я. Легла навзничь, добавила: – Хоть бы он был сейчас далеко-далеко!

– И я на это надеюсь, Аннабель. Да только у них – ищейки.

Можно было не продолжать. Я и без того представляла свору, рвущуюся с поводков, давящуюся лаем, волокущую хендлеров в самую глушь.

– Мама, я в школу хочу.

Мама вздохнула:

– Нельзя в школу, Аннабель. Офицер Коулмен приказ издал: всем запереться по домам, пока Тоби не схватят.

Я снова резко села:

– Что?

– Коулмен опасается, что Тоби кого-нибудь ранит. Или это сделают полицейские. По ошибке. В общей неразберихе. Вдобавок Коулмен считает, что Тоби может укрыться на какой-нибудь ферме.

– Нельзя же запереть каждый курятник и сарай!

– Это верно. Только, по их мнению, Тоби не кур с цыплятами станет в заложники брать.

– В заложники?

Я вскочила с постели:

– Они с ума сошли! Мама, это всё началось с Бетти! Она Тоби оговорила! Будто бы он Руфь ранил. Будто её саму в колодец спихнул. Почему ей верят? Это же глупо. Это неправильно, мама!

– Аннабель, адвокатик ты мой в ночнушке! Твоё мнение никого не интересует. Мы бессильны. Бетти показаний не изменит – понимает, что опровергнуть их невозможно. Все её жертвой считают. И я, Аннабель, людей не виню. С какого боку ни глянь, Бетти – жертва, а Тоби – злодей.

– Значит, запрёмся в доме и будем ждать, пока Тоби поймают?

– А куда деваться? Таков приказ. Всех женщин с детьми – под замок. Всех мужчин – на охоту.

«Всех? – подумала я. – Нет, это уже слишком!»

– В смысле папа сейчас… охотится на Тоби? Мама опустила взгляд:

– Ничего другого ему не оставалось. Но не забывай: твой папа заявил, что Тоби безоружен. Может, он и опасен, но всё ж не так, как человек с исправным ружьём. Полиция настоятельно просила о помощи всех взрослых мужчин. Они, мол, в здешних лесах ориентируются, а полицейские – нет. Что до ищеек, так тут кругом следы Тоби, ищейки, прежде чем разберутся, ещё по буеракам покружат впустую. Сейчас, Аннабель, Тоби ищут всего несколько полицейских и целая армия местных. У них вместо оружия – свистки. Стрелять никто не хочет. Вдобавок боятся, как бы Тоби ружьё у кого-нибудь не отнял.

– Что за прок от свистков?

– Как же! Увидит фермер Тоби – и давай свистеть, чтоб подмога прибежала.

Хороша картина: толпа фермеров со свистками. Уж конечно, нашлись такие, кто прихватил настоящее оружие. Наплевал на приказ. Да тут года не проходит, чтоб на охоте человека случайно не подстрелили. Нетрудно представить, чем может закончиться такая охота.

– Слава богу, мама, что Джеймс и Генри ещё малыши. Что их не втянули. И что не пустили оболтусов вроде Энди. Которым лишь бы пальнуть.

– Слава богу, что дедушка твой уже старик, только на то и годится, что в фургоне сидеть с термосом кофе, – подхватила мама.

Я достала из шкафа брюки и свитер.

– Им бы тётю Лили – да на поводок. Да перчатку Тоби ей под нос – пускай нюхает.

– Тише, Аннабель! – Мама попыталась скрыть улыбку.

Но я и сама осеклась – услышала эхо собственных слов.

– Мама, надо спрятать дедушкино полупальто, в котором Тоби ходил. И перчатки. Уж они точно его запах впитали.

На сей раз мама улыбнулась:

– Думаешь, ищейки станут вынюхивать у нас в сенях?

– Кто их знает? Вполне возможно. А ведь ищейки, мама, даже после дождя след берут. Даже если человек по реке плыл. Даже если вообще земли не касался – если, например, его на носилках несли.

– Откуда ты знаешь?

– Тоби сказал.

Мама нахмурилась:

– Интересно, откуда он знает.

– Да какая разница! Главное, Тоби только вчера сидел у нас на кухне! Ищейки от коптильни сюда примчатся, потом в амбар, оттуда в лес.

Мама поднялась:

– Боже, боже! Чем дальше, тем страшней.

Пока я одевалась, пока причёсывалась и заправляла постель, мы обе молчали.

– Они его вычислят, – наконец прошептала я. – Поймут, что Тоби и Джордан – одно лицо.

– Думаешь? – Мама расправила на покрывале последние складки. – Пожалуй, ты права, Аннабель. Но это только если ищейки сюда прибегут. Самый свежий след ведёт от амбара к лесу. Не должны бы ищейки к дому завернуть.

– А я всё-таки спрячу дедушкины вещи. Вот в этом шкафу.

– Спрячь, милая. Это будет нелишне.

Мы спустились в кухню. Начинался нелепейший день. Предполагалось, что мы проведём его в четырёх стенах. Что собственный дом станет нам тюрьмой.