Текст книги "Пляска на бойне"

– А как насчет другого мальчишки? Бобби, того, что помладше?

– Господи! – сказал он. – Ну что у тебя есть? У тебя есть рисунок, сделанный по твоему описанию после того, как ты видел его со Стетнером на боксе. У тебя есть какой-то парень, которого для тебя разыскали и который говорит, будто узнал этого мальчишку и будто его зовут Бобби, но не знает ни фамилии, ни откуда он, ни что с ним произошло. У тебя есть кто-то еще, кто говорит, будто Бобби работал на сутенера, угрожавшего детям, что пошлет их на такую работу, с которой они не вернутся.

– Его зовут Джук, – сказал я. – Разыскать его будет нетрудно.

– С ним-то как раз дело в шляпе. Все постоянно жалуются на компьютеры, но кое в чем они здорово помогают. Джук – это один тип по имени Уолтер Николсон. Он же Джук. Первый срок отбыл за кражу со взломом из торговых автоматов. Задерживался за изнасилование и вовлечение несовершеннолетних в преступную деятельность, за подстрекательство к совершению аморальных проступков. Другими словами, за сутенерство. Он поставлял детишек.

– А нельзя его взять? Он мог бы связать Бобби со Стетнером.

– Для этого надо заставить его говорить, а это не так просто, если тебе нечем его припугнуть, а я не вижу чем. И потом, нужно еще, чтобы кто-то поверил такому подонку, как Джук. И вообще ничего тут сделать уже нельзя, потому что этого сукина сына, оказывается, нет в живых.

– Значит, Стетнер до него добрался.

– Нет. Стетнер до него не добрался. Он…

– Точно так же, как добрался до Термена, чтобы избавиться от свидетеля, пока до него не добрался кто-нибудь еще. Черт возьми, если бы я вмешался сразу, не ждал бы до понедельника…

– Мэтт, Джука убили неделю назад. А Стетнер не имел к этому никакого отношения и, возможно, даже ничего об этом не слышал. Джук и еще один такой же почтенный господин пристрелили друг друга в одном клубе на Ленокс-авеню. Подрались из-за десятилетней девчонки. Должно быть, необыкновенно лакомый кусочек, раз из-за нее начинают палить друг в друга два взрослых мужика, как ты думаешь?

Я промолчал.

– Послушай, – продолжал он. – Дело дрянь. Я получил ответ вчера вечером, а сегодня утром опять был там и пытался чего-нибудь добиться, и выходит, что они правы. Они не правы, но они правы. А тебе я сказал только сегодня вечером, потому что знал, что не получу от нашего разговора никакого удовольствия, можешь мне поверить. Хотя вообще-то, при других обстоятельствах, мне приятно с тобой поболтать.

Джо плеснул себе еще. До меня донесся запах виски, но он не вызвал у меня никакого желания выпить. Впрочем, это был еще не самый скверный запах из тех, какими разило в «Ол-Америкен».

– Кажется, я тебя понимаю, Джо, – сказал я. – Я знаю, что после смерти Термена дело трещит по всем швам.

– Будь Термен жив, мы, возможно, и смогли бы их прищучить. Но теперь, когда его нет в живых, ничего не выйдет.

– Ну, если бы ты начал официальное расследование по всем правилам…

– Господи, – сказал он, – неужели ты не понимаешь? Нет же повода для расследования. Ни от кого не поступало заявления, нет оснований для выдачи ордеpa, ничего нет. Начать с того, что этот человек не преступник. Его никогда не арестовывали. Ты говоришь, он связан с преступным миром, но на него ничего нет, его имя ни разу нигде не всплывало. Да он чист как стеклышко. Живет на Южной улице Сентрал-парка, хорошо зарабатывает торговлей валютой…

– Это называется отмыванием денег.

– Ты можешь говорить что угодно, но попробуй докажи. Он платит налоги, он жертвует на благотворительность, он делал немалые взносы в политические кампании…

– Ах, вот оно что!

– Не цепляйся. Вовсе не из-за этого мы не можем его тронуть. Никто не велел нам отступиться, потому что этого сукина сына нельзя трогать, у него, мол, большие связи. Ничего такого нет. Но это не какой-нибудь там уличный мальчишка, с которым ты можешь делать что хочешь, и тебе ничего не будет. Ты должен иметь хоть что-то, что можно предъявить суду. А знаешь, что можно предъявлять суду? Я скажу тебе только два слова. Хочешь их услышать? Уоррен Мэдисон.

– А-а…

– Вот тебе и «а-а». Уоррен Мэдисон, бич Бронкса. Торгует наркотиками, убивает четверых других торговцев, это нам доподлинно известно, и подозревается в убийстве еще пятерых, а когда его объявляют в розыск и накрывают на квартире его матери, он укладывает шестерых полицейских, прежде чем на него надевают наручники. Шестерых полицейских!

– Припоминаю.

– И эта сука Грульев защищает его и, как всегда, устраивает судилище над полицейскими. Выливает на них все помои – что, мол, они использовали Мэдисона как стукача, отдавали ему на продажу конфискованный кокаин, а потом попытались его убить, чтобы не проболтался. Можешь ты поверить такой хреновине? Шесть полицейских легли под пулями, ни одной пули в Мэдисоне, и все это полиция подстроила, чтобы прикончить сукина сына.

– И присяжные поверили.

– Эти блядские присяжные из Бронкса, они бы и Гитлера отпустили на свободу и отправили домой на такси. А тут какой-то говенный торговец наркотиками, про которого всякому ясно, что он виновен. И теперь представь себе, чем кончится, если ты предъявишь такое хилое обвинение уважаемому гражданину вроде Стетнера. Понимаешь, Мэтт, что я хочу сказать? Или мне повторить все сначала?

Я все понимал, но мы все равно начали сначала. Где-то на полпути его разобрало. Глаза у него помутнели, язык начал заплетаться. Очень скоро он стал повторяться и путаться.

– Пойдем-ка из этой дыры, – сказал я. – Ты не голоден? Давай найдем что-нибудь поесть и, может, выпьем кофе.

– Это что еще значит?

– Что я не прочь поесть, больше ничего.

– Врешь. Хрен знает кого из себя строишь, сукин ты сын.

– Никого я из себя не строю.

– Хрена ты не строишь. Это у вас на собраниях такому обучают? Как в жопу лезть к человеку, когда он хочет всего-навсего спокойно выпить рюмку-другую?

– Нет.

– Просто ты сам слабак хренов и больше не тянешь, только это еще не значит, что Господь Бог поручил тебе всех остальных превратить в говенных трезвенников.

– Ты прав.

– Сядь. Куда собрался? Сядь, Бога ради.

– Думаю, мне пора домой, – сказал я.

– Мэтт, извини. Меня куда-то не туда понесло. Я не то хотел сказать.

– Ничего страшного.

Он еще раз извинился, и я сказал ему, что все в порядке, а потом его снова понесло не туда, и он заявил, что ему не нравится тон, каким я это сказал.

– Подожди-ка тут, – сказал я. – Сейчас вернусь. Я вышел на улицу и пошел домой.

Он был пьян, и перед ним на столике стояла бутылка, не допитая еще и до половины. На поясе у него висел казенный револьвер, и, по-моему, это его автомобиль стоял у пожарного гидранта. Опасное сочетание, но Господь Бог не поручал мне всех остальных превратить в говенных трезвенников. И доставлять кого-нибудь домой в целости и сохранности тоже не поручал.

20

Когда я в тот вечер засыпал, видеокассета лежала на столике рядом с будильником, и на следующее утро она сразу попалась мне на глаза. Я оставил ее лежать на столике и отправился по делам. Был четверг, и, хотя я решил сегодня не таскаться в Маспет на бокс, все же я пришел домой вовремя, чтобы посмотреть главный бой по телевизору. Но это почему-то оказалось совсем не то.

Прошел еще день, потом я подумал, что надо бы отнести кассету в мой сейф, но была уже суббота, и банк не работал. В субботу я виделся с Элейн; всю вторую половину дня мы бродили по художественным галереям Сохо, пообедали в итальянском ресторане, а потом пошли на концерт какого-то фортепианного трио. Это был день долгих пауз – такое бывает только у людей, которым очень хорошо друг с другом. В такси по дороге домой мы сидели, взявшись за руки, и не произнесли ни слова.

Я уже рассказал ей о своем разговоре с Джо, и ни о на, ни я к этому в тот день не возвращались. На следующий вечер у меня с Джимом Фейбером был наш обычный воскресный стоячий обед, и с ним я это дело обсуждать не стал. Правда, у меня несколько раз мелькала такая мысль, но говорить на эту тему мне не хотелось.

Может показаться странным, что за следующие несколько дней я об этом вообще почти не думал. И не то чтобы голова у меня была занята какими-то другими делами – ничего такого не было. Даже в спорте ничего особенного не происходило: суперфинал давно уже миновал, до начала весенних тренировок было далеко, а промежуток между ними всегда напоминает какую-то ледяную пустыню.

Как я понимаю, у каждого человека в подсознании есть разные уровни, или комнаты, что ли, и оно зачастую работает совсем иначе, чем сознательное мышление. Когда я был полицейским детективом, да и потом, когда стал работать самостоятельно, не так уж много было случаев, чтобы я сел и сознательно продумал что-то от начала до конца. Чаще всего понемногу накапливались подробности, которые в конечном счете приводили к очевидному выводу, но, когда требовалось какое-нибудь прозрение, оно обычно приходило само собой. Видимо, какая-то подсознательная часть моего мозга все время перерабатывает данные, которыми я располагаю, и дело вдруг предстает в совершенно новом свете.

Так что я могу лишь предположить, что мое подсознание решило на время отложить в сторону всю историю со Стетнерами, вытеснить ее из сознания или, может быть, перевести на какой-то другой, более глубокий уровень до тех пор, пока я не пойму, что тут надо делать.

На это понадобилось не так уж много времени. А хорошо ли получилось – сказать трудно.

Во вторник утром я позвонил в справочную, чтобы узнать номер телефона Бергена Стетнера на Южной улице Сентрал-парка. Телефонистка ответила, что не может сообщить номер, но подсказала, что у этого человека есть служебный телефон на Лексингтон-авеню. Я поблагодарил ее и положил трубку. Потом позвонил еще раз и попал на какого-то мужчину. Я представился полицейским, назвал фамилию и свой номер, сказал, что мне нужно узнать номер телефона, который не числится в справочнике, и назвал фамилию и адрес. Он дал мне номер, я поблагодарил и тут же его набрал.

К телефону подошла какая-то женщина, и я попросил мистера Стетнера. Она сказала, что его нет дома. Я спросил, не с миссис ли Стетнер говорю. Она секунду-другую колебалась, а потом сказала, что да.

– Миссис Стетнер, – сказал я, – у меня есть одна вещь, которая принадлежит вам и вашему мужу, и я надеюсь на хорошее вознаграждение за то, что верну ее вам.

– Кто это говорит?

– Моя фамилия Скаддер. Мэттью Скаддер.

– По-моему, я с вами незнакома.

– Мы как-то встречались, – сказал я, – но я не думаю, чтобы вы меня помнили. Я друг Ричарда Термена.

На этот раз пауза была долгой – вероятно, она пыталась сообразить, может ли кто-нибудь знать о ее дружбе с Терменом. Потом, очевидно, решила, что может.

– Такая ужасная история, – сказала она. – Мы были потрясены.

– Наверное.

– И вы говорите, что вы его друг?

– Да. А кроме того, я был близким другом Арнольда Левека.

Снова пауза.

– Боюсь, такого я не знаю.

– Это еще одна ужасная история.

– Простите?

– Его нет в живых.

– Мне очень жаль, но я с этим человеком не была знакома. Если бы вы могли сказать, что вам нужно…

– По телефону? Вы уверены, что этого хотите?

– Моего мужа сейчас нет, – сказала она. – Если вы оставите свой телефон, он, вероятно, вам позвонит.

– У меня есть пленка, которую снял Левек, – сказал я. – Вы и в самом деле хотите, чтобы я рассказал вам по телефону, что на ней снято?

– Нет.

– Я хочу встретиться с вами. Только с вами, не с вашим мужем.

– Понимаю.

– Где-нибудь в общественном месте, но так, чтобы нас не могли подслушать.

– Минутку, – сказала она. Прошло не меньше минуты. Потом она сказала: – Вы знаете, где я живу? Конечно, знаете, ведь вы знаете даже номер телефона. А как вы его узнали? Он же не числится в справочнике, его не должны никому сообщать.

– Вероятно, мне его сказали по ошибке.

– Они не должны допускать таких ошибок. А, ну конечно, вы знаете его от Ричарда. Но…

– Что?

– Ничего. Адрес вы знаете. Здесь, прямо в нашем доме, есть коктейль-бар, там днем всегда пусто. Встретимся в нем через час.

– Отлично.

– Погодите минуту. А как я вас узнаю?

– Я вас сам узнаю, – сказал я. – Только маску наденьте. А блузку можете не надевать.

Коктейль-бар назывался «Адрианов вал». Адриан – это римский император, а вал, получивший его имя, – это каменная стена, которую он построил через весь север Англии, чтобы защитить тамошние римские поселения от варварских племен. Если название бара и имело какой-то смысл, я его не уловил. Интерьер, по-видимому, обошелся хозяину в крупную сумму, но это не бросалось в глаза. Там стояли красные кожаные банкетки и черные, отливающие перламутром столики, освещение было неярким и рассеянным, музыка – еле слышной.

Я пришел на пять минут раньше, уселся за столик и заказал себе минеральной воды. Она пришла на десять минут позже и остановилась в дверях, оглядывая зал. Я встал, чтобы она меня увидела, и она без колебаний подошла к моему столику.

– Надеюсь, вы не очень долго ждали, – сказала она. – Я Ольга Стетнер.

– Мэттью Скаддер.

Она протянула мне руку, и я пожал ее. Рука была гладкая, прохладная и сильная. «Железная рука в бархатной перчатке» – мелькнула у меня мысль. Длинные ногти были покрыты алым лаком в тон губной помаде.

В том фильме такого же цвета были кончики ее грудей.

Мы сели, и почти тут же у нашего столика появился официант. Назвав его по имени, она попросила бокал белого вина. Я заказал себе еще минеральной воды.

Никто из нас не произнес ни слова, пока он не поставил на столик напитки и не ушел. Потом она сказала:

– Я вас где-то видела.

– Я же говорил, что мы встречались.

– Где? – Она нахмурилась, потом сказала: – Ну, конечно. В спортзале. Внизу. Вы там что-то искали.

– Мужской туалет.

– Да, вы так и сказали.

Она поднесла бокал к губам и отхлебнула маленький глоток – скорее, чуть смочила язык. На ней была темная шелковая блузка и узорный шелковый шарфик, заколотый на шее булавкой с камнем, похожим на лазурит. Глаза у нее, кажется, тоже были голубые, но в полумраке бара цвет глаз различить трудно.

– Говорите, что вам надо, – сказала она.

– Пожалуй, лучше я сначала скажу, что у меня есть.

– Хорошо.

Я начал с того, что я бывший полицейский. Это ее как будто ничуть не удивило – должно быть, вид у меня такой. Я сказал, что познакомился с человеком по имени Арнольд Левек, когда его задержали во время облавы на Таймс-сквер. Он работал продавцом в книжной лавке для взрослых, сказал я, и мы арестовали его за хранение и сбыт порнографических изданий.

– Потом, – сказал я, – мне кое-что подвернулось, и я ушел из полиции. В прошлом году Левек разыскал меня – он узнал, что я теперь частный детектив. К тому времени я не видел Арни уже несколько лет, но он нимало не изменился. Правда, стал еще толще, но в остальном был все такой же.

– Я не знала этого человека.

– Как хотите. Мы встретились, и он начал что-то темнить. Рассказал мне историю о том, как снимал фильм в каком-то подвале – фильм любительский, но, чтобы снять его профессионально, Левека пригласили быть оператором. Лично я вряд ли смог бы возбудиться на глазах у такого противного типа, как Арни, но вам это, видимо, не помешало, да?

– Не знаю, о чем вы говорите.

При мне не было диктофона, но будь я даже весь опутан проводами, словно какой-нибудь звукооператор, это все равно ни к чему бы не привело. Она не собиралась ни в чем сознаваться. По глазам было видно, что она внимательно слушает, но она очень старалась не сказать лишнего.

– Арни был большой любитель темнить, – продолжал я. – Он сделал копию пленки и собирался продать ее за большие деньги, хотя, конечно, не сказал за сколько. В то же время он боялся, что покупатель вздумает его кинуть, и тут ему понадобился я. Он хотел, чтобы я стал для него прикрытием на такой случай – присмотрел, чтобы покупатель его не облапошил.

– И вам это удалось?

– Нет, тут Арни перехитрил сам себя, – сказал я. – Понимаете, ему нужно было прикрытие, но не нужен был партнер. Он хотел заграбастать все сам. А мне дал бы за работу, может быть, тысячу-другую. Поэтому во избежание неприятностей он ничего мне не сказал, но как-то забыл, что опасаться-то ему надо покупателя, и его зарезали в проулке поблизости от Двойки.

– Очень печально.

– Ну, бывает. Знаете, как говорят: в этом мире иногда человек человеку волк, а иногда наоборот. Как только я узнал, что произошло, то отправился к нему на квартиру, сунул управляющей значок под нос и посмотрел, что там осталось. На многое я не рассчитывал, потому что полицейские уже побывали в квартире, и думаю, что побывали там не первые, потому что, когда нашли труп Арни, при нем не было ключей. Так что мне не только не удалось лишить эту квартиру невинности, я был даже не вторым в очереди – прошу простить мне это сексуальное сравнение, миссис Стетнер.

Она пристально смотрела на меня.

– Дело в том, – продолжал я, – что у Арни была копия той пленки. Я это точно знал – он мне сам об этом сказал. Поэтому я забрал все кассеты, какие только нашел. Их было штук сорок – старые фильмы, вы часто видите их по телевизору и обычно тут же его выключаете. Арни был от них без ума. И вот что я сделал. Сел перед телевизором, подключил свой видик и просмотрел их все. Представьте себе, на одной из них было совсем не то, что написано на этикетке. Я прокручивал пленку, как и все остальные, и вдруг картинка пропала, а вместо нее появилась комната, и в ней мальчик, прикованный к металлической раме, – прямо как в испанской инквизиции. И еще какая-то красотка – в одних только кожаных штанах, перчатках и туфлях на высоких каблуках. Я вижу, сегодня на вас тоже кожаные штаны, но, наверно, другие – те были с разрезом в паху.

– Расскажите мне про этот фильм.

Я рассказал кое-что – достаточно, чтобы ей стало ясно: я его и в самом деле видел.

– Сюжет не слишком замысловатый, – сказал я. —Но финал крутой, и там еще был заключительный кадр – кровь, которая текла по полу и стекала через решетку. Тут Арни оказался на высоте, нужно отдать ему должное, а пол из черных и белых плиток был точь-в-точь такой же, как в подвале спортзала в Маспете. Правда, чертовски странное совпадение?

Она сложила губы трубочкой и выдохнула, словно беззвучно свистнув. В ее бокале еще оставалось вино, но она взяла мой, отхлебнула и поставила его на место. Этот жест получился у нее каким-то удивительно интимным.

– Вы, кажется, что-то говорили про Ричарда Термена, – сказала она.

– Да, в этом-то и все дело. Понимаете, я раздобыл пленку Арни, но что мне было с ней делать? Этот хитрый мерзавец так и не сказал мне, кто были те люди. У меня оказалась пленка, которая позарез нужна покупателям, да и я был очень заинтересован в том, чтобы оказать эту ценную услугу, но где прикажете их искать? Я стал разнюхивать там и сям, но из этого вряд ли что могло выйти – разве что я столкнулся бы на улице с человеком в резиновом комбинезоне и с членом наружу.

Я взял свой бокал с минеральной водой и повернул его так, чтобы отхлебнуть с той стороны, где ее губы коснулись стекла. Поцелуй через посредника – так это называется.

– Потом появляется Термен, – продолжал я. – У него убита жена, и неясно, имел он к этому какое-то отношение или нет, – общественное мнение на сей счет разделилось. Я повел его в одну забегаловку, и, поскольку он работал на телевидении, разговор зашел про Арни, который тоже работал в какой-то телекомпании еще до того, как я с ним познакомился. И как ни странно, тут всплыло ваше имя.

– Мое имя?

– Ваше и вашего мужа. Довольно редкие имена, их легко вспомнить даже после ночного бдения в баре. Термен выпил больше меня, но стал хитрить и говорить намеками. Я решил, что нам надо будет побеседовать еще, но на следующий день услышал, что он мертв. Говорили, что покончил с собой.

– Очень печально.

– И даже ужасно, как вы сказали по телефону. В тот самый день, когда он умер, я поехал в Маспет. Я собирался встретиться с ним на боксе, и он показал бы мне вашего мужа. Правда, Термен не появится, – видимо, в это время его уже не было в живых, – но я обошелся без его подсказки и узнал вашего мужа, потому что раньше уже видел вас обоих на экране. Потом спустился в подвал и посмотрел, какой там пол. Ту комнату, где вы снимали фильм, я не нашел, но, возможно, это одна из тех, что были заперты. А может, вы устроили там ремонт после тех съемок. – Я пожал плечами. – Это не важно. И куда гнул Термен, тоже не важно, и не помог ли ему кто-нибудь выпасть из окна, тоже. А важно вот что. По счастливому стечению обстоятельств у меня есть возможность кое-что сделать для того, кто имеет возможность как следует меня отблагодарить.

– Чего вы хотите?

– Чего я хочу? Это очень просто. В сущности, я хочу того же, чего хотел Арни. Разве не этого хотят почти все на свете?

Ее рука лежала на столике, в нескольких сантиметрах от моей. Я вытянул палец и коснулся ее тыльной стороны.

– Но я не хочу получить то, что получил Арни, —сказал я. – Вот и все.

Она долго сидела, не сводя глаз с наших рук на столике, Потом положила свою руку поверх моей и пристально посмотрела на меня. Теперь я увидел, какие голубые у нее глаза и какой пронзительный, зачаровывающий взгляд.

– Мэттью, – произнесла она, словно пробуя мое имя на вкус. – Нет, я, пожалуй, буду звать вас просто Скаддер.

– Как вам угодно.

Она встала. На секунду я подумал, что она собирается уйти, но вместо этого она обошла столик и сделала мне знак подвинуться. Потом села рядом со мной на банкетку и снова положила свою руку на мою.

– Теперь мы на одной и той же стороне, – сказала она.

Она была сильно надушена. Запах был мускусный, что меня не удивило: я не думал, что от нее может пахнуть хвоей.

– Мне нелегко говорить, – начала она. – Вы понимаете, о чем я, Скаддер?

Не могу сказать, что она говорила с акцентом, но в ее речи слышались едва заметные европейские интонации.

– Как я могу что-то сказать? Может быть, вы меня обманываете и пишете на диктофон все, что я скажу.

– У меня нет диктофона.

– Откуда я могу это знать?

Она повернулась ко мне и положила руку на мой галстук чуть пониже узла. Потом провела рукой по всей длине галстука, сунула ее под пиджак и тщательно ощупала перед рубашки.

– Я же вам говорил, – сказал я.

– Да, говорили, – промурлыкала она. Губы ее вплотную приблизились к моему уху, и я ощутил на лице ее горячее дыхание. Рука ее легла на мою ногу и погладила мне ляжку с внутренней стороны. – Пленка с вами?

– В банковском сейфе.

– Жаль. Мы могли бы подняться ко мне и посмотреть ее. Как вы себя чувствовали, когда ее смотрели?

– Не знаю.

– Не знаете? Что за ответ? Конечно, знаете. Вам хотелось, да?

– Пожалуй, да.

– Пожалуй? Вам и сейчас хочется, Скаддер. У вас уже стоит. Я могу сделать так, что вы прямо сейчас кончите, – одними прикосновениями. Хотите?

Я ничего не ответил.

– Я вся горячая и мокрая, – сказала она. – На мне нет трусиков. Это замечательно, когда ты в кожаных штанах в обтяжку и без трусиков и когда под штанами у тебя все мокрое. Хотите подняться со мной наверх? Я бы вас затрахала до обалдения. Помните, что я сделала с тем мальчиком?

– Вы его убили.

– Думаете, ему было так уж плохо? – Она придвинулась ближе и слегка куснула меня за мочку уха. —Мы трахались с ним три дня, я и Берген. Мы его трахали, и сосали, и давали ему любые наркотики, какие только он хотел. Он в жизни не получал столько удовольствия.

– Только то, чем это кончилось, ему не очень понравилось.

– Ну, ему было больно. Ну и что? – Ее рука поглаживала меня в такт словам. – Ну, не дожил он до ста лет, не дожил до старости. А зачем доживать до старости?

– Выходит, он умер счастливым.

– У него и прозвище было – Счастливчик.

– Знаю.

– Вы и это знаете? Вы много знаете, Скаддер. А вы думаете, это мальчик вас интересует? Если он вас интересует, то почему у вас сейчас так стоит?

Хороший вопрос.

– Я не говорил, что он меня интересует.

– А что вас интересует?

– Как получить деньги за пленку. И как потом прожить столько времени, чтобы успеть их потратить.

– А что еще?

– Пока хватит и этого.

– Вы хотите меня, правда?

– Грешники в аду тоже хотят холодной воды.

– Но они ее не получают. А меня вы получите, если захотите. Мы можем пойти наверх прямо сейчас.

– Не думаю.

Она отодвинулась.

– Господи, ну вы и кремень, – сказала она. – С вами нелегко иметь дело, да?

– Не очень.

– Ричард к этому времени был бы уже под столом. Пытался бы лизать меня через кожаные штаны.

– Ну, и смотрите, чем это для него кончилось.

– Не так уж и плохо кончилось.

– Знаю, – сказал я. – Зачем доживать до старости? Вот что, если у меня на вас член стоит, это не значит, что вы можете водить меня за него, как вам вздумается. Конечно, я вас хочу – с тех пор, как в первый раз увидел вас на пленке. – Я снял ее руку со своей ноги и положил назад, ей на колени. – Вот покончим с нашим делом, тогда и вами займусь.

– Вы так думаете?

– Я так думаю.

– Знаете, кого вы мне напоминаете? Бергена.

– Мне не идет черная резина.

– Это еще неизвестно.

– И к тому же я обрезан.

– Ну, это можно исправить пересадкой. Нет, вы внутри такой же, как он, вы оба жесткие. Вы служили в полиции.

– Правильно.

– Вам приходилось кого-нибудь убивать?

– А что?

– Приходилось. Можете не отвечать, я чувствую. Вам это понравилось?

– Не особенно.

– Вы уверены, что это правда?

– «Что есть истина»?

– А, вечный вопрос. Но я, пожалуй, пересяду. Если мы собираемся говорить о деле, лучше смотреть друг другу в лицо.

Я сказал ей, что я не жадный. И потребовал за пленку пятьдесят тысяч долларов. Столько же они обещали и Левеку, хотя эти деньги ему так и не достались. Столько же могли заплатить и мне.

– А если вы ничем не лучше его? – сказала она. – У него была копия, хотя он поклялся, что нет.

– Он был глупец.

– Что оставил копию?

– Что соврал. Конечно, я сделал копию. И даже две. Одна находится у адвоката. Другая – в сейфе у одного частного детектива. На всякий случаи – вдруг меня зарежут в переулке или я из окна выпаду.

– Но если у вас есть копии, вы сможете без конца тянуть из нас деньги.

Я отрицательно покачал головой:

– Эти копии – моя страховка. А мой ум – ваша страховка. Если я продаю вам пленку только один раз, это не значит, что я тяну из вас деньги. Я оказываю вам услугу. Вот если я попытаюсь сделать это еще раз, вам проще будет меня убить, но у меня хватает ума, чтобы это сообразить.

– А если мы и сейчас ничего не заплатим? Вы пойдете в полицию?

– Нет.

– Почему?

– Потому что этой пленки недостаточно, чтобы упрятать вас за решетку. Нет, я обращусь к прессе. Бульварные газеты просто вцепятся в эту историю. Они поймут, что у вас на руках слишком много крови и вы не сможете позволить себе возбудить дело о клевете. Они устроят вам очень скверную жизнь. Может быть, до уголовного преследования дело и не дойдет, но вы привлечете к себе такое внимание публики, что вам это не понравится. Друзья вашего мужа в Калифорнии будут не слишком довольны, что вы оказались в лучах прожекторов, а ваши соседи будут странно посматривать на вас в лифте. Вы ведь заплатите пятьдесят косых, чтобы избежать такой рекламы, верно? Да кто угодно так бы сделал.

– Это большие деньги.

– Вы и вправду так думаете? Не знаю, получу ли я столько же от бульварной газеты, но половину уж наверняка получу. Если они не вцепятся в такую историю, значит, они занимаются не своим делом. Я могу хоть сегодня явиться к какому-нибудь издателю и выйти от него с чеком на двадцать пять тысяч, и при этом никто не скажет, что я шантажист. Они назовут меня героем и, возможно, даже возьмут к себе на работу, чтобы я и дальше раскапывал всякую грязь.

– Мне надо посоветоваться с Бергеном. Вы говорите, это не такие уж большие деньги, но нам понадобится некоторое время, чтобы их собрать.

– Ни черта не понадобится, – возразил я. – Когда человек занимается отмыванием денег, ему ничего не стоит раздобыть немного наличных, Я думаю, у вас дома валяется раз в пять больше.

– У вас какое-то странное представление о том, как делаются дела.

– Я не сомневаюсь, что вы можете собрать деньги к завтрашнему вечеру, – сказал я. – Тогда я и должен их получить.

– Господи, – сказала она, – как вы похожи на Бергена!

– У нас разные вкусы.

– Вы думаете? Не говорите ничего о ваших вкусах, пока не попробуете все, что лежит на тарелке. А ведь вы еще не все попробовали, правда?

– Ну, не так уж много и осталось.

– Берген захочет с вами встретиться.

– Завтра вечером, когда мы завершим нашу сделку. Я принесу пленку, так что вы будете знать, что покупаете. У вас в Маспете есть видик?

– Вы хотите продать ее прямо там? В спортзале?

– Я думаю, для обеих сторон это самое безопасное место.

– Да уж, там не помешают, – сказала она. – Если не считать четвергов, там как в пустыне. И даже по четвергам народу не так уж много. Что у нас завтра, среда? Я думаю, это возможно. Но конечно, я должна поговорить с Бергеном.

– Конечно.

– Какое время для вас удобнее?

– Попозже, – сказал я. – Но я могу вам через некоторое время позвонить, и мы договоримся обо всех деталях.

– Хорошо. – Она посмотрела на часы: – Позвоните около четырех.

– Позвоню.

– Отлично. – Она открыла сумочку и положила на столик деньги за выпитое. – Я вам кое-что скажу, Скаддер. Я и в самом деле хотела пойти с вами наверх. Я была такая мокрая – из меня просто текло. Я не притворялась.

– Я и не думал, что вы притворяетесь.

– И вы хотели меня не меньше. Но я рада, что мы этого не сделали. Знаете почему?

– Скажите.

– Потому что так между нами еще осталось сексуальное напряжение. Вы это чувствуете?

– Да.

– И оно никуда не денется и завтра вечером. Может быть, когда я поеду в Маспет, я надену штаны с разрезом. Вам это понравится?

– Возможно.

– И длинные перчатки, и высокие каблуки. – Она пристально посмотрела на меня. – И буду без блузки.

– И подкрасите соски губной помадой.

– Румянами.

– Но того же цвета, как ваша помада и лак для ногтей.

– Может быть, мы немного поиграем, – сказала она. – После того как совершим сделку. Может быть, мы получим удовольствие. Все трое.

– Ну, не знаю.

– Вы думаете, мы попытаемся отобрать деньги? Но у вас же останутся копии. Одна у адвоката, другая у частного детектива.

– Дело не в этом.

– А в чем?

– Вы сказали – все трое. Я не люблю тесноты.

– Тесно не будет, – сказала она. – Места там будет сколько угодно.